Заболевший котёнок

      Сосэки проснулся посреди ночи от того, что кто-то ходил по коридору. Сердце сразу же противно сжалось от страха: неужели Мори стало хуже? Или же кто-то пробрался к ним в дом? Нацумэ прекрасно знал, что эсперы живут совсем в иных реалиях, нежели обычные люди. Если посреди ночи слышны шаги, то тут шанс увидеть врага выше, чем шанс увидеть домочадцев, вставших выпить воды.       Потому у Сосэки опять мелькнула мысль об Огае. Если враги в доме, то Мори не сможет оказать даже минимальное сопротивление из-за плохого самочувствия. И кот внутри буквально зашипел, подстёгивая действовать: надо срочно проверить котёнка!       Нацумэ откинул одеяло и взял свою трость, стоявшую возле тумбочки. В трости был спрятан небольшой клинок, которым Сосэки владел в совершенстве. Нацумэ уже собрался было выйти в коридор, когда вдруг дверь открылась и на пороге появился Огай.       Первой мыслью Сосэки было то, что в доме никого нет, а бродил по квартире Мори. Облегчённый вздох вырвался у него. Однако второй мыслью стало то, что Огай вряд ли стал бы ходить по квартире, если бы всё было нормально. И тревога вернулась — только теперь уже по другому поводу. — Огай, ты чего не спишь? — шёпотом спросил Сосэки, отставив трость и протягивая руки к мальчику.       Мори сразу же подбежал к нему и остановился напротив него, не пытаясь залезть в предложенные объятия. Оперевшись о колени наставника, он жалобно воскликнул: — Нацумэ-сенсей, котик!       Сосэки нахмурился. Какой котик? О чём это Огай? Но понимание пришло даже быстрее осознания. Как только его рука коснулась лба Мори, Нацумэ сразу же ощутил сильный жар. Температура вновь поднялась. А Огай, похоже, начал бредить. — Котик! Он приходил ко мне, а потом ушёл! — стал сбивчиво рассказывать малыш. — Я хотел его поймать, потому что с ним так хорошо было, а котик куда-то ушёл! Нацумэ-сенсей, пожалуйста, верните котика!       Сосэки вздохнул. Наверное, из-за тепла его руки Мори решил, что тот неизвестный бродячий кот вернулся к ним. А потом, когда Нацумэ сам отправился спать, Огай потерял его и, промучившись какое-то время, кинулся искать. — С котиком было так хорошо! — продолжал говорить мальчик. — Так тепло и уютно! Я обнимал его, и он совсем-совсем не вырывался! Наверное, он тоже устал — как думаете, Нацумэ-сенсей? Но если он устал, то почему он ушёл?       Глаза малыша горели лихорадочным огнём, и он явно плохо понимал, что происходит. Насколько высокой была его температура? И как теперь её сбивать? Если прошло достаточно времени, то можно снова дать жаропонижающее. А если нет? Компресс вряд ли справится. Надо посмотреть время на кухне.       Глубоко вздохнув, Сосэки решил подумать об этом тогда, когда они туда придут. Для начала следует успокоить Огая. Нацумэ осторожно взял малыша на руки и стал тихонько укачивать его. — Тшш… Котик придёт позже, ладно? Ему надо доделать кое-какие дела, а потом он вернётся, — боги, какой бред. Но главное, чтобы малыш поверил и успокоился. — А тебе сейчас надо кое-что выпить и лечь обратно в постель. — Точно? Котик точно придёт? — спросил Мори так, как будто Нацумэ мог хоть сейчас связаться с домашним питомцем и уточнить у него этот вопрос. В общем, так и было, но Огаю об этом знать необязательно. — Придёт-придёт, — успокоил его Сосэки. — Ты, главное, не переживай.       Он погладил ребёнка по волосам, и малыш на какое-то время затих, положив голову на плечо Нацумэ. Сосэки поднялся с кровати и пошёл на кухню. Там он, включив тусклый свет, чтобы не тревожить мальчика, нашёл градусник и поставил его Мори. Огай стал послушно держать его, а Нацумэ пока бросил взгляд на часы. Они показывали половину четвёртого, и это значило, что жаропонижающее пока пить нельзя: шести часов ещё не прошло. Покачав головой, Нацумэ подошёл к окну и стал думать, что делать.       В общем-то, ничего не оставалось, кроме компресса. Вряд ли он поможет так же хорошо, как лекарство, но хотя бы чуть-чуть собьёт температуру. А дальше уже можно будет давать порошок. — Ну-ка, давай посмотрим, сколько там у тебя, — Нацумэ осторожно забрал градусник у Мори.       Ртутная полоска стояла возле отметки тридцать девять и пять. Сосэки вздрогнул и потряс термометр, сбивая её обратно, как будто так мог убрать температуру и у малыша. Огай мутными и сонными глазами взглянул на Нацумэ, потом положил головку ему на плечо и глубоко вздохнул. — Сделаем тебе компресс, — мягко сказал Нацумэ, сажая мальчика на стул. — Что-нибудь ещё болит?       Мори покачал головой и сжался, пытаясь справиться с плохим самочувствием. Сосэки только вздохнул, отправляясь искать ткань. Ничего удивительного в том, что у Огая не болело больше ничего, не было: температура выжгла все остальные симптомы. Но как поскорее избавиться от самой температуры, было неясно.       Он нашёл ткань и, смочив её холодной водой, пришёл к Мори. Малыш, однако, обнаружился возле кухонного стола: он пытался взять тяжёлый графин, чтобы налить себе воды. Нацумэ сразу же кинулся к нему: — Осторожно! Давай я помогу тебе.       Огай послушно отступил и остался стоять рядом, чуть пошатываясь. Сосэки положил компресс ему на лоб и прижал его безвольной ручкой Мори. — Держи так. Сейчас я налью тебе воды. Или, может, хочешь тёплого молока? Чаю?       Но Огай только покачал головой. — Пить хочу. И спать.       «Хорошо, значит, просто вода», — подумал про себя Нацумэ. Ничего хорошего не было. Мори горел, как печка, мучился от болезни, а он ничем не мог помочь ему. Инстинкты кота (да и опекуна, чего уж тут скрывать) кричали о том, что он виноват в своей неспособности помочь страдающему котёнку. Проигнорировав их, Сосэки налил стакан воды и протянул Огаю. — Вот. Пей, а потом пойдём спать.       Мори послушно взял стакан и отпил совсем немного. Потом ещё чуть-чуть и ещё. Не осушив даже трети, он поставил стакан на стол и сказал тихим голосом: — Я всё.       Нацумэ понимал, что пить ему надо больше, однако настаивать не рискнул. До утра доспит, а там он его и напоит, и накормит. И лекарство заодно даст. Или, может, раньше. Если компресс не поможет.       Кошачьим чутьём Нацумэ чувствовал, что всё будет совсем не так просто, как ему хотелось надеяться. — Хорошо, пойдём тогда в кровать, — сказал он, проигнорировав свои опасения.       Мори протянул к нему одну ручку, второй всё ещё придерживая компресс. И Нацумэ, прекрасно поняв намёк, смирился и взял мальчика на ручки. — Ура, — тихо и абсолютно несчастно сказал Огай. — Ура, — повторил Сосэки, чувствуя себя совсем плохо.       Он отнёс мальчика в комнату и уложил в постель. Потом забрал компресс и снова намочил в ванной холодной водой. Когда Нацумэ вернулся, он увидел Мори, свернувшегося калачиком и обнимающего собственные колени. Сосэки присел на постель рядом и положил компресс на горящий лоб Огая. Кроваво-красные глаза, потерявшие свой прежний блеск, взглянули на него, и сердце Нацумэ сжалось. — Мне плохо, Нацумэ-сенсей… — прошептал Мори. — Тшш… Тебе надо поспать. Поспишь — и будет лучше, — пообещал Сосэки, совсем не уверенный в собственных словах.       Но даже если взрослые не верят в то, что сказали сами, дети верят им безоговорочно. Особенно если они любят этих взрослых. Поэтому Огай кивнул и закрыл глаза, принимая более удобное положение и укладываясь на спину. Нацумэ погладил его по руке, поправил ему компресс, а потом осторожно взял его ладошку, боясь потревожить Мори и одновременно желая показать, что он рядом. Но малыш уже провалился в беспокойный сон и ни на что не реагировал.       Нацумэ посмотрел в окно и прикрыл глаза. Спать хотелось жутко, однако он понимал, что не уснёт. Пока не уверится, что Огаю лучше, не сможет сомкнуть глаз. Поэтому Сосэки остался сидеть у постели заболевшего, глядя на тёмное небо и моля богов о выздоровлении Мори.       Спустя полчаса Огай вдруг начал тихо стонать. Нацумэ, чуть задремавший, распахнул глаза и обеспокоенно взглянул на мальчика. Мори повернулся на один бок, потом резко на другой, и компресс слетел с него. Его руки начали шарить по одеялу, а губы стали шептать что-то непонятное. Глаза были по-прежнему закрыты, и, видимо, Огаю начал сниться какой-то неприятный сон, навеянный болезнью и температурой.       Сосэки не на шутку перепугался. Что делать с лихорадящим Мори, было неясно. Он бросил быстрый взгляд на будильник мальчика. Время было чуть больше четырёх часов. Можно было дать лекарство. Нацумэ вскочил, еле как выудил из постели больного потерянный компресс, бросил его на тумбочку и кинулся на кухню.       Когда он вернулся с тёплой кружкой воды, в которой был растворен жаропонижающий порошок, Мори всё ещё метался по кровати. Теперь его бессвязный шёпот стал слышнее, и от него у кота внутри Нацумэ шерсть встала дыбом. — Не надо… Пожалуйста, не надо… Мне больно, папа! Мне больно!       Сосэки сел на постель мальчика и потормошил его за плечо. — Огай, проснись. Тебе надо выпить лекарство.       Мори открыл глаза и посмотрел на него мутным взором, следуя за рукой Нацумэ и покорно садясь на постели. — Не надо, папа… Мне больно… — повторил он жалобным голосом, покачиваясь из стороны в сторону. — Я не знаю, где мама… Она сказала, что скоро придёт, но не пришла… Не надо… — Тшш… — Нацумэ совершенно не знал, что говорить. — Не бойся, это я, Нацумэ-сенсей. Выпей это, мой мальчик. — Котик? — в кроваво-красных глазах появился странный интерес, как будто Мори заинтересовался чем-то приснившимся ему, чем-то нереальным и потому удивительным.       Он даже не знал, как точно угадал, бредя. В любой другой ситуации Нацумэ не смог бы сдержать смешка, но не теперь. Теперь он был слишком встревожен состоянием мальчика. — Пей, мой мальчик, — он приставил к губам Мори кружку и начал осторожно наклонять её.       Огай замолчал и стал спокойно пить. Он сидел смирно до самого конца, а когда выпил, то сразу же упал обратно и уснул всё тем же беспокойным сном. Больше он ничего не говорил, однако Нацумэ благодаря кошачьему зрению отчётливо видел, как бегали его глаза под веками, как будто ему снился какой-то жуткий сон, а уж лихорадочные движения рук и головы сложно было не заметить даже без внутреннего кота.       Лекарство могло подействовать лишь через полчаса. Оставалось только ждать, но это было невыносимо. Когда Сосэки смотрел на мучения своего котёнка, его сердце болезненно сжималось. Сейчас он отдал бы всё на свете, лишь бы забрать страдания Мори себе и вновь увидеть его энергичным и здоровым. Однако это было невозможно.       Или возможно?       Нацумэ прикрыл глаза и призвал способность. Обратившись в кота, он запрыгнул на грудь Мори и свернулся там калачиком. В обличии кота он вдруг ясно увидел, где именно засела проклятая лихорадка, и теперь лежал прямо над ней, забирая её себе. Коту не страшны людские болезни, и потому Нацумэ теперь спокойно вбирал в себя этот жуткий вирус, который Огай подхватил.       Через несколько минут, показавшихся ему бесконечными часами, Сосэки наконец ощутил, как все движения мальчика постепенно прекратились. В конце концов он устроился на спине поудобнее и затих. Нацумэ уж было решил, что теперь Мори будет спать спокойно, когда внезапно почувствовал на спине руку мальчика. Взволнованный Сосэки приподнял голову. Малыш посмотрел на него сонными, но вполне нормальными глазами. Лихорадочного блеска в них больше не было — по крайней мере, такого сильного, как прежде. — Котик… Ты всё-таки пришёл… — пробормотал Огай, слабо улыбнувшись.       Сосэки мяукнул, пытаясь успокоить малыша. Словно поняв его, Мори кивнул и серьёзно сказал: — Да, надо спать. А то Нацумэ-сенсей будет ругаться. А я не люблю, когда он меня ругает. Я люблю, когда он меня обнимает.       Немного помолчав, он совершенно неожиданно для Сосэки добавил: — Я люблю Нацумэ-сенсея. И тебя, котик, я тоже люблю.       И мальчик уснул, оставив Нацумэ в удивлении. Если бы коты умели моргать, то Сосэки непременно поморгал бы несколько раз, чтобы удостовериться, что слова Огая ему не приснились. Но коты моргать не умеют, поэтому Нацумэ пришлось довериться своим ушам.       Вздохнув, Сосэки устроился поудобнее на груди малыша, аккуратно пригладил шерстку на мордочке лапкой и прикрыл глаза. Он почувствовал, как дыхание Мори выровнялось и как сон малыша стал чуть крепче и спокойнее. Теперь он тоже мог поспать. В обличии кота Нацумэ спал ещё чутче, чем обычно, и он был уверен, что совершенно точно почувствует, если малышу вновь станет плохо. Потому Сосэки со спокойной душой закрыл глаза, погружаясь в чуткий кошачий сон.       И если бы коты умели улыбаться, то он непременно улыбнулся бы. Устало, но определённо облегчённо и, может быть, немного счастливо.