Ким Тэхён не может сказать точно, когда он встрял в это дерьмо.
Его брак поначалу казался счастливым – Бан Джунхёк был рождён для создания семьи. Первоначально он казался идеальным партнёром: ухаживал, дарил дорогие подарки, не принижал способности и, казалось бы, уважал его мысли и желания. До тех пор, пока Кристофер не признался ему, что его не привлекают альфы.
Мужчина тогда сошёл с ума.
Сначала он срывался на супруге – Тэхён терпел. Замазывал синяки лучшими средствами, шипел во время обработки, носил бандаж, чтобы скрыть переломы ребра и не упасть лицом в грязь перед высшим обществом. Потом Джунхёк поднял руку на его сына – тогда Тэхён озверел. Схватил за волосы, ударил лицом по столу и протащил пару сантиметров, разбивая толстым черепом весь расположенный на бордовой скатерти сервиз.
Никто не смел трогать
его детей, поэтому, как только Чан достиг совершеннолетия, омега отправил его в родимый Пусан, место, где он вырос и провёл всю первую беременность и годы жизни первенца. Но и там его жизнь не задалась – проучившись всего год года, Крис забрал документы из университета и сверкая пятками уехал в столицу, ничего не объяснив своему родителю. В прочем, правда всё равно доходит до обезумевшего от беспокойства Кима.
Сверив время на часах, Тэхён двигается по указанному на картах маршруту и задумался, что ему стоит делать. Джунхёк внимательно следит за всеми его счетами – деньги просто так не снять, а передать их сыну было необходимо. Его Чанни, милый и жадный до ласки мальчик, сейчас
носит ребёнка. До этого он старался помогать как мог: передавал через брата, через племянников, через подставные счета, а сейчас не мог ничего сделать.
— Извините, господин, – абсурдное, но возможно единственное в этой ситуации решение приходит ему абсолютно спонтанно. Он ставит чемодан, останавливает прохожего, схватив за плечо, и как можно убедительнее плачет: – Могу я попросить вас снять с этой карты несколько миллионов вон? Я напишу вам ПИН-код на бумажке и щедро заплачу после…
То ли жажда лёгких денег, то ли очарование омеги заставляет мужчину согласиться. Он натягивает капюшон, хватает всё необходимое и скрывается в направлении ближайшего банка. Тэхён ждёт его несколько минут, а затем видит, как он спускается по ступенькам с чемоданом. Ким отсчитывает сумму, насчитывая семь миллионов налички, и добродушно отдаёт временному помощнику столько, сколько он называет, себе оставляя одиннадцать.
— Что с твоим счётом? – разъяренно рычит в трубку Джунхёк. – Куда пропала часть денег?
— Я потерял карту, – искусно лжёт Тэхён, не выдавая сладостного волнения перед встречей. – Подхожу к банку чтобы её заблокировать.
Бан вновь кричит что-то в телефон, а затем гневно сбрасывает. Он разочарован и обозлен. На родителей, что подсунули ему бунтующего омегу, на Тэхёна, что родил ему столь неблагодарного сына, и на самого сына, покинувшего Сидней на следующий день после празднования совершеннолетия.
Ким прекрасно знал о влечении сына, тот сам ему об этом рассказал. Он рассказывал о девчонках, с которыми играл на пляже, восторженно лепетал о сыне-омеге его хороших друзей, и совсем не обращал внимания на ровесников-альф, Чанни воспринимал их исключительно как друзей, а те, как нечто хрупкое, что необходимо защищать. Поэтому, когда в тринадцать он поделился с папой, самым близким человеком, о своих переживаниях по этому поводу, Тэхён его принял: улыбнулся, поцеловал в налитые мёдом ямочки на щеках и прижал к груди, говоря, что примет любой его выбор. В восемнадцать ориентация Криса только закрепилась. Впервые в жизни напившись, ещё недавно подросток отдался хорошему другу и понял, что секс не для него. Как и альфы в целом.
Джунхёк же пришёл в ярость, узнав об этом. Точно застряв в средневековье, он готовил детям выигрышные партии в виде детей своих партнёров по бизнесу, и пристрастие первенца к своему полу в его планы не входило. Почувствовав на себе недовольство отца в виде огромного количества синяков и ожогов, Чан собрал скромные пожитки и вылетел к родственникам папы, поступив сначала в старшую школу, а потом и в университет. Всё это время Тэхён сидел как на толстых раскалённых иглах. Воображал себе самое жестокое что могло случиться со старшим сыном, сутками не ел и отказывался выходить в свет, если не получал весточки. На мужа смотреть не мог – гнев и обида застилали ясные глаза, а Ханне и Лукасу рассказать что его гложет не смел. Больше всего, Тэхён боится, что супруг примется за младших. И тогда он уже ничего не сможет сделать –
Бан Джунхёк избавится от него.
***
Дверь Тэхёну открывает Феликс. В любимой чановой футболке, которая скрывает его резную талию и подтянутое туловище, и мягких домашних тапочках, с запуганным выражением лица. Старший омега обводит его взглядом, от чего-то полным презрения и высокомерия, а потом счастливо выдыхает, расплываясь в улыбке.
—
Так это по тебе мой сын сох эти два месяца?
Ёнбок давится воздухом и впускает мужчину, заваривая чай. Ким осматривает квартиру, подмечая уютную атмосферу в ней. Сразу видно, что присутствие ещё одного человека пошло Крису на пользу.
— Надеюсь ты понимаешь, что состояние Чана мне важнее всего? – начинает сразу мужчина, продолжая разглядывать интерьер кухни. – И я полностью доверяю его тебе?
— Да, я понимаю, – отзывается Ли, помешивая обед в кастрюле. – Ваш сын сильно помог мне, я хочу отплатить за его заботу. Он помогает мне с жильём, с сыном, он…
— Нравится тебе?
Веснушки Феликса перекрывает смущённый румянец.
— Вы бегаете друг от друга и никак не решаетесь поговорить. Он – боится тебя спугнуть, что ты не примешь его любовь, а ты никак не можешь сказать заветные слова о том, что всё взаимно. Оставьте Джинни с друзьями, сходите куда-нибудь и развейтесь. Чанни давно не выходил на улицу, а тебе нужно проветрить голову после всей этой истории и набраться сил перед судом, если муж откажется разводиться. Тебе нужна помощь в этом? Мой старший брат – капитан полиции.
— Вы так заботитесь обо мне…
— Ты возлюбленный моего Криса, я не могу по другому. Когда-то…
я сделал одну ошибку и не хочу, чтобы он повторил её, – с горечью переходит на шёпот старший. – Поэтому, пожалуйста,
позаботься о моём мальчике, и если решишь, что отношения не для тебя – расстанься с ним как можно безболезненней. А я пойду проведаю его, – проронив эти слова с некой долью упрёков, Ким поднимается со стула и плавно направляется в сторону спальни.
Чан, удобно разложившись на кровати в позе звезды и придерживая ребёнка у себя на груди, хмурится от солнечных лучей, что падают ему на лицо, и приоткрывает глаза. Тэхён чёрным силуэтом впархивает в комнату, крадётся к тахте и садится рядом, закрывая собой исходящий от окон свет. Ладонью он касается сначала пухлой щеки Хёнджина, а потом скул сына, ласкает его пальцами, очерчивая нежную кожу и едва заметные веснушки. Прикасается так бережно, будто Крис перед ним – мираж, способный в любой момент исчезнуть, а теплота его кожи так и останется на узловатых пальцах. Его кудри падают на лоб, скрывая счастливые глаза, и Крис узнаёт их среди пелены полудрёмы, едва ли не подрываясь на кровати.
— Ш-ш-ш, – Ким прикладывает палец к губам, смотря на спящего рядом Джинни. – Не буди его.
Из чёрных угольков Чана вновь катятся слёзы, когда он слышит родной голос.
***
Тьма ночного Сеула давит.
Небольшое помещение ванной комнаты будто могло спасти Криса от всепоглощающей темноты, что окружает его израненное тысячью спиралей сердце. Он смотрит на себя в зеркало, рассматривает лицо и видит перед собой наивного мальчишку, не стесняющегося своих кудрей. Чан проводит руками по волосам – вспоминает, как Санхва подпалила их посреди занятия и смеясь наблюдала, как он пытается не закричать от разъедающей боли, пока Чонгук носился вокруг него с бутылкой минералки. Очерчивает взглядом нос – всплывает в памяти как на одном из уроков физкультуры ему специально попали тяжёлым мячом в лицо, сломав кость в нескольких местах, из-за чего он некоторое время просыпался душимый слезами кузена. Тогда он впервые познал прелесть бессонницы из страха никогда не проснуться, потому что задыхался во сне. Глядит на тёмные точки на кистях рук – старшеклассники частенько тушили о него окурки, из-за чего он пах табачным дымом, а дядю из раза в раз вызывали к директору с претензией, что его племянник курит.
«
Почему вы так меня ненавидите? Я ведь не сделал ничего плохого! ».
В выпускном классе его сразу не взлюбили, а в универе и подавно.
Чан размышляет так долго, что не замечает, как кожа на руках покрылась розовым румянцем, а места, где он старательно тёр мочалкой, начинают кровоточить. Как бы он не всматривался в кожу, ему казалось, что скопившаяся грязь тоже глядела на него своими пустыми мертвенно бледными глазами.
Хотелось избавиться от этого. Избавиться от грязи, что преследует его несколько месяцев, избавиться от…
Ребёнок подаёт знак о своём присутствии, заставив будущего отца выплюнуть ужин в белоснежную раковину. Нет. Он не виноват. И Чан тоже. Не виноват.
Не виноват. Не. Виноват. Невиноват. Невиноват. Невиноват. Невиноватневиноватневиноватневиноватневиноватневиноват. Не...
Виноват.
В собственной распущенности, в собственной наивности, в собственном эгоизме.
— Прости, малыш, – откашливается он, усаживаясь на борт ванны. Холодные капли воды стекают по его лицу, охлаждая разум и принося небольшой дискомфорт. – Очень жаль, что тебе достался такой непутёвый родитель как я.
Такой отвратительный. Он живёт в мире, где внешность играет всё, и представляет собой серую массу со спутанными кудрями, с огромным носом и странным запахом, не подходящим омеге. Он всегда хотел родиться красивым, но вместо природного очарования его папы, прирождённой модели, он взял самое худшее что можно было забрать от отца, и пытался хоть как-то казаться идеальным омегой. Они – хрупкие, ангельские существа, созданные чтобы они любили, и чтобы любили их. Такие красивые и ласковые как Феликс, такие во всём прекрасные и податливые, готовые одарить тебя комфортом, которого сам Крис не мог создать. Он носил мешковатые одежды, ходил в качалку с Чанбином, скрывал лицо маской, а волосы кепкой или шапкой, потому что иначе он казался поистине уродливым. В квартиру он приходил только ночевать и писать биты, не расценивая это место домом, а Ёнбок превратил холодное необжитое помещение в уютное гнёздышко: на холодильнике красовались рисунки Хёнджина, в основном картинки из трёх человек, подписанные как « принц Джинни, папа и дядя Крис », в ванной добавилось ярких красочных полотенец и зубных щеток, а в его комнате помимо Вулфчана на кровати иногда посапывал Хёнджин, вдыхая аромат винограда, исходящий от подушки.
Когда-то, Ли сказал ему, что сын очень чуждо воспринимает феромоны, не принадлижащие папе. К Чану же малыш безоговорочно тянулся, светя ярче зенитного солнца, когда тот брал его на руки или просто обнимал. Объятия с маленьким Хваном пробуждали в нём что-то светлое, ясное, что-то до этого неизведанное. Даже Лукас и Ханна не дарили ему похожих эмоций.
— Хён? – просачивается сквозь пелену раздумий
обеспокоенный голос Феликса. – Всё хорошо?
— Да, я сейчас выйду.
Включив кран для заглушения звука, Бан как можно тише достаёт аптечку и выуживает оттуда бинты и обрабатывающие средства, чтобы снять раздражение и скрыть алые царапины, оставленные жёсткой мочалкой.
Помимо грязных касаний сальных рук на руках, шее и бёдрах, Чан чувствует нежные постукивания папы. Его ласка ногтями вгрызлась в чёрные следы, оставленные чужаками, и будто принялась вырывать их вместе с мясом, оставляя голые гости. Чану от этой боли легче. Они попрощались так скоротечно, что Крис не успел насладиться родным присутствием. Не успел как следует вдохнуть тягучий запах мёда и дорогих духов, перемешавшихся с терпким вином и табачным дымом, не успел сделать глоток предложенной ему заботы, чтобы обжечь горло и задохнуться в отцовском присутствии. В последний раз папа приезжал к нему когда он переезжал в Сеул, с тех пор у них не было возможности даже созвониться, а тут…
Крис выходит из душа в халате, который скрывает его новое повреждение. Джинни уже спит, облачившись в огромную футболку – Бан благородно пожертвовал парочку, пока он не найдет время чтобы прикупить детских вещей или наведаться к Хвану-старшему, и крепко прижав к себе игрушку. Феликс перебирает его волосы, целует в лоб и улыбается, смотря на безмятежное лицо сына.
Чан же собирается удалиться в свою комнату, намереваясь поработать, но Ёнбок перегородил ему путь – только уставшее тело Бана опускается на кровать, как рядом пристраивается Ли. Он подполз к нему, вынул из рук телефон, где открыт рабочий чат, отвернулся спиной, положил телефон на тумбу и произнёс, не поддаваясь обиженному выражению лица позади себя:
— Хён, тебе нужно поспать.
Чан переворачивается на бок чтобы окольцевать талию другого омеги своими руками и проводит носом по чужим ломким волосам, вдыхая опьяняющий его феромон.
Его не тошнит. Приятный аромат персика проникает в поры, вживается в его кожу, и он желает, чтобы запах расцветающих бутонов навсегда въелся в его разум.
Чтобы разъедал тревожные мысли, забирался в кромки души, заживлял оставленные Пусаном кровоточащие раны и никогда не исчезал, оседая в груди приятной тяжестью и оставаясь внизу живота приятным узлом возбуждения. Чан уже и забыл, что такое с людьми бывает.
Феликс хрупкий и тонкий, в два раза меньше обнимающего его Криса, поэтому ему не составляет труда вывернуться в обратную сторону и словить на себе тёплый взгляд. В карих глазах старшего горячей магмой плескается ничем не прикрытая нежность, перемешанная с лёгким вожделением и усталостью.
Чан смотрит на него как на самое дорогое, что когда-либо у него было.
— Мгм, – он спускается по покрывалу, халат немного распахивается, открывая туловище, а сам он прижимается к широкой груди Ли, лицом утыкаясь в футболку, которая ещё несколько дней назад принадлежала ему. – Попозже.
— Тогда ты вообще не заснешь, – бурчит Ёнбок. Бан поднимает на него виноватые глаза, становясь похожим на побитого щенка, и ещё сильнее вжимается в его тело. Омега обнимает его крепко, боясь отпустить, подгибает колени под себя и сжимается ещё сильнее, превращаясь в небольшой комочек.
Если раньше Крис был похож на невыспавшегося волка, то сейчас он выглядит как одомашненная дикая собака, познавшая прелести ухода за собой. Феликс окружил его той заботой, которой так не хватает: убирает за ним, готовит ему, стирает и следит за здоровьем, напоминая про витамины и еженедельно отчитывается дяде Джину, подойдя к ведению чужой беременности со всей ответственностью. Даже то глупое приложение, где показывается размер плода на определенном сроке и сравнивается с фруктами – ребёнок Криса сейчас похож на бесформенный персик, скачал и пищит каждый раз, когда его открывает.
Будто это их общее чадо.
От мысли об этом у Чана теплеет внизу живота, там, где разрастается его многомесячная симпатия и сейчас погибает страх перед собственными чувствами. Он слишком долго просто наблюдал, наслаждался устремленными на него исподтишка взглядами и с надеждой ждал нового рабочего дня, чтобы с замирающим дыханием отыскать белобрысую макушку. Слишком долго выискивал неловкие встречи в магазине и случайные столкновения в парке. Долго гасил в себе разгорающееся обожание, боясь быть отвергнутым и обсмеянным.
Бан отлипает от стройного тела перед собой и поднимает голову снова, силясь что-то сказать, издать хотя бы звук, но чувствует жар. Феликс целует его по-детски невинно, соприкаясь губами, сминает чужие и обводит их языком. Омега не двигается, чувствует лишь как посасывают и покусывают его губу, вызывая волну возбуждения и природного аромата. Виноград смешивается с персиком точно так же, как их слюна, когда Чан соизволит открыть рот и перенять инициативу.
Ёнбок прослеживает влажную дорожку между ними, обрывает её и дарит быстрый чмок в нос, как ни в чём не бывало улыбаясь:
— Спокойной ночи, хён.
