Природа подавится тобой

Границы идеологии, прорезанные тонко, Но ни одна из них не стоит жизни ребёнка. Одевал ошейник, думая, что это колье, Возводил бункер, но получился вольер. (ГРОТ) Трое детей смотрели на него сквозь сетку, диковато улыбались кривыми зубами, демонстративно жевали что-то мерзко пахнущее из цветных шуршащих пакетов и нарочито громко шутили неприличные шутки. Майор крепко сжимал зубы и упрямо пялился на них в ответ, глотая желание оскалиться. Он и еще несколько ребят расчищали этот участок парка от разбросанных после урагана веток, и остальные как раз ушли в лагерь с большими охапками, когда нагрянули неожиданные посетители. Перед ними полагалось стоять ровно и делать то, что попросят. По возможности, конечно. Даже если эти посетители — дети, которых явно роняли в детстве головами об пол!.. Майору пришлось бросить ветки и выпрямиться. — Ну че ты уставился? — Один из мальчишек попытался сказать это грозно, зачем-то растягивая часть звуков, но получилось визгливо, как крик новорожденного поросенка. Подумав так, Майор не сдержал ухмылку. Пацаны вряд ли были хотя бы его ровесниками — ему уже полгода, как стукнуло двенадцать лет. Мышцы стали крепче, голова — немного умнее. Старшему из этих было, в лучшем случае, года на два меньше, и выглядели они соответствующе. Вели себя — тоже. Была б его воля, Майор прыгнул бы прямо сейчас и откусил язве его сморщенный нос. Но — он знал — вдоль всех туристических тропинок были размещены камеры, и за такое его, в лучшем случае, побьют палками и быстро переведут в другое место… Побои стерпеть было бы легко, а вот уезжать Майору совсем не хотелось. — А превратись! — пискнул, судя по росту и огромным глазам, самый младший из незваных посетителей. — Ага! Давай! — Потом попросим махнуться обратно, и он без трусов будет, — глубокомысленно заметил третий с широкой улыбкой и тут же рассмеялся, как будто сказал смешную шутку. Майор, тоже посмеиваясь, без обиняков скинул с себя единственный предмет одежды — спортивные шорты. В такую жару почти никто не ходил в майках, да и в белье тоже — очень уж натирало. Мальчишки ошалело заморгали, как будто не ожидали, что он так легко это сделает; лично Майор, как и все обитатели парка, не видел ничего стыдного в наготе — такое же естественное состояние, как животная форма. Но по рассказам он знал, что за забором к такому относятся иначе. Вдоволь насладившись вытянутыми от неожиданности лицами, Майор глубоко вдохнул и резко выдохнул, втягивая живот. Р-раз! И мир стал огромным и очень ярким. Запахи усилились, Майор фыркнул от резкой вони городской еды, которую чувствовал даже в паре метров от забора. — Крыса! — взвизгнул один из мальчишек, но остальные двое натянуто засмеялись. — Да какой там… Это ж эта, как ее… куница! Ахах, девчонка!.. — Это норка, дурак, — пихнул его в плечо старший, а потом перевел на Майора хитрый взгляд. — Сделаем из него шубку? Люди беспросветно тупы, а их дети — и подавно. Норку от хорька не отличить, вы подумайте! Майор распушил хвост и недовольно оскалился. В обороте можно было творить почти всё, что угодно, потому что животных повадок никто не понимал. Мальчишки засмеялись, снова начали перешучиваться, а потом один из них заозирался и выпалил: — Парни, сейчас будет трехочковый! Майор с легким любопытством проследил, как тот поднимает с земли камень. Что означало это слово, он так и не понял, но ему было достаточно и действия. Клыки сами собой обнажились сильнее, он зашипел. — Че, больше не хочешь с нами играть? — с гонором поинтересовался старший, и Майор заметил, что он не умеет как следует проговаривать букву «р». И правда, совсем ребенок. Средний пристроил камень к сетке, чтобы убедиться, что тот пролезет в отверстие. Зафырчал, но смог просунуть руку и несильно замахнуться кистью. — Не промажь только, — хохотнул младший и активнее захрустел своей едой. Майор пригнулся и напряг лапы, готовый отпрыгнуть, а сам подумал, что лучше уж получить сейчас одним камнем, чем потом десятком розг… — А ну не трожьте его, — раздался позади знакомый голос. Мальчишки дернулись и замерли, средний выронил камень и быстро выдернул руку обратно. Майору не нужно было поворачивать голову, чтобы отчетливо представить, как Доктор неспешно вышел из кустов и решительно встал точно за ним. Захотелось фыркнуть. Нашелся защитничек. Его самого камнями закидают и глазом не моргнут, а получать потом обоим. Но раз уж сам выперся, пусть попробует их отвадить. Всё равно уже нарушили все правила. Мальчишки помолчали, соображая. Первым сориентировался, как ни странно, средний: — Слышь, тебе че, больше всех надо?! — и зачем-то дернулся вперед, но старший перехватил его за плечо. Доктор — Майор слышал по сбитому дыханию — нервничал, но улыбался. — Просто не трогайте его, — повторил он своим привычным миролюбивым тоном. Предчувствие опасности, до этого молчавшее, щелкнуло по носу. У Майора вся шерсть встала дыбом, он не понимал, что делать и как защитить непутевого рыжего друга, и надо ли вообще что-то предпринимать, когда всё равно им обоим достанется. Старший мальчишка насупился и угрожающе сказал: — Ну всё, сам напросился. И достал из внутреннего кармана куртки пистолет. Дальше всё происходило стремительно быстро: Доктор испуганно втянул воздух, мальчишка щелкнул предохранителем и решительно сунул руку в сетку, остальные восхищенно ахнули. Маленький пистолет, который легко помещался в детской ладони, был направлен вверх, над Майором, в замершего от ужаса человека… Еще один миг — и Майор рванулся вперед так быстро, как только мог, почти подлетел к сетке, скаканул по ней и вцепился зубами в кожу, куда смог попасть. Мальчишка завопил, его товарищ дернулся вперед и схватил Майора поперек туловища с такой силой, что едва не раздавил. Рядом мазнуло темно-рыжее пятно — и вот уже заорал средний, и слышно было, что не только от испуга. Майор приземлился на песок и юркнул в траву. Увидел, как брызнула кровь. Доктор быстро разжал зубы, но продолжил угрожающе рычать, стоял прямо перед Майором, прикрывая его задней лапой и яростно мотая коротким хвостом. Весь он едва не звенел от напряжения, в воздухе воняло железом. Мальчишка продолжал выть, баюкая руку, и вся его одежда покрывалась багровыми пятнами. Остальные двое перепуганно голосили, вдалеке уже слышались звуки тревоги и взбудораженные крики. Майор обреченно прижался брюхом к земле и затих. Главное, что пистолета больше не было видно. Остальное — ну и пусть. …Его лишили еды на два дня, и это было чертовски мягким наказанием. Даже слишком мягким для того, что произошло, и это означало одно: все розги достанутся Доктору. Вот только на площадке для наказаний он не появлялся, его вообще нигде не было видно, поэтому Майор ходил туда-сюда по спальной и ни на секунду не мог заставить себя успокоиться. — Эй, — позвал он первого попавшегося человека, который пришел в комнату. — Не видел Доктора? Парень покачал головой и пошел к своей кровати. Майор, поворчав себе под нос, решительно отправился на поиски. Впрочем, первую ниточку долго искать не пришлось. Завидев у столовой Юлу, он тут же со всех ног побежал к ней. Юла всегда была, во-первых, единственным человеком, кроме Майора, который хорошо понимал Доктора, а во-вторых, единственной взрослой девушкой, которую Майор когда-либо встречал. Он в принципе ни разу не видел взрослых оборотней. Ну, таких, которые по-настоящему взрослые, а не вчера вышли из личиночной группы. Это то, о чём Майор старался не думать. — Не знаешь, где Доктор? — выпалил он с ходу. Юла даже не дернула красно-рыжими пушистыми ушками, которые почти никогда не прячет, как если бы постоянно была настороже. Почему — не сознается, всегда буркая в ответ что-то вроде «вырастешь — поймешь». — Был у себя. — Его собирались наказать за сегодня, — пробормотал Майор и виновато вжал голову в плечи. — А должны нас обоих… Юла громко хмыкнула. — Будто ты его знаешь. А вообще я занята, мелочь. Если у тебя всё — пока-пока! Майор был уверен, что ничем важным она не занята, но кивнул и побрел в сторону хижины, где обитал Доктор. Та была похожа то ли на медпункт, то ли на детскую комнату, но только не на обитель одного взрослого человека. Майору нравилось там бывать: столько разных вещей и субстанций, просто глаза разбегались! И у каждого предмета своё назначение. Прошло почти четыре года, а Майору иногда кажется, что он до сих пор не видел и половины сокровищ Доктора. Рядом с хижиной было непривычно тихо. Обычно рядом практически всегда находился кто-то из младших — либо ждали своей очереди, чтобы задать глупый вопрос просто ради общения с Доктором, либо играли на полянке у его окон, как будто интуитивно чувствовали безопасность. Причину такого затишья Майор осознал тогда, когда было уже поздно. Сперва он почувствовал острый, угрожающе терпкий запах, а уже в следующий момент заметил краем глаза движение и запнулся. Замер. Встретился взглядом с директором лагеря. В ужасе опустил глаза и скрючил спину, неохотно и неконтролируемо показывая подчинение. Мысли разлетались, как мошки: хотелось прыгнуть и вцепиться директору в его суровое бородатое лицо за то, что он сделал с Доктором, что бы это ни было!.. хотелось прижаться брюхом к земле и начать просить, чтобы его тоже наказали, а Доктора не трогали и — пожалуйста-препожалуйста — не переводили… хотелось слиться с воздухом, чтобы директор прошел мимо и не заметил. На удивление, тот действительно ушел без единого слова, только обдал смрадом раздражения и злости. У Майора задрожали кончики непроизвольно вылезших ушей. От ужаса, который невозможно было в себе подавить, он не мог двинуться с места, пока тихие шаги директора окончательно не растаяли позади. Постоял еще несколько секунд — а потом рванул вперед со всех ног. Что же сделали с Серге… с Доктором?! Сам директор так редко показывается в лагере и уж точно не занимается наказаниями. Какие же проблемы они всем устроили!.. Майор влетел в домик, готовясь к худшему. И почти сразу выдохнул, потому что худшим это точно не было. Доктор был цел и, пожалуй, невредим — на первый взгляд, по крайней мере. Он сидел на полу, прижав к себе колени, одетый в одну растянутую футболку, взлохмаченный и с покрасневшими глазами, но спокойный. Майор чувствовал, что страха в нём нет, только бесконечная горечь и обида. А на его шее был застёгнут стальной ошейник. Майор уже видел такие раньше — их обычно одевали «для профилактики». Как говорил сам Доктор — для контроля. Когда человек пытался обратиться, его било током с такой силой, что зверь прятался обратно под кожу. Доктор дернулся и перевел взгляд на дверь, заметив появление Майора. — Ты чего здесь? — глупо спросил он. Майор осторожно, по шажочку подошел ближе и опустился рядом на корточки. Касаться не решился, как будто нельзя было, но потянул носом воздух, чтобы убедиться, что кровью не пахнет. — Я в порядке, — мгновенно нахохлился Доктор и поежился, плотнее прижимая к своей груди голые колени. — А ты не мельтеши, пока тоже не досталось. — Почему меня не тронули? — спросил Майор, и его губы отчего-то задрожали. — Они же видели… Что ты им сказал?.. Доктор отвел взгляд и упрямо молчал. Он вообще, кажется, был не в том состоянии, чтобы спорить или хотя бы просто говорить — и это пугало сильнее, чем могли бы напугать раны, потому что на памяти Майора Доктор никогда в жизни не чувствовал себя настолько плохо, чтобы молчать. — Доктор? — позвал Майор. А потом, шепотом, еще раз: — Сергей? Это сработало: Доктор весь вскинулся, побледнел и через миг покраснел, уставился прямо на Майора — и резко дернулся и заныл от удара током, прижал ладони к шее. Видимо, попытался выпустить уши и хвост. — Сколько раз напоминать, чтобы не вздумал?! — зашипел он, поднялся, а потом вдруг хватанул Майора за шкирку. Из горла вырвался жалобный всхлип — когти впились в кожу и, кажется, разодрали ее до крови. — Прости, прости!.. — Немедленно уходи, иначе я тебя покусаю! В этот момент на пороге появился еще один человек: Юла практически влетела в хижину, взмыленная, с огромными глазами и дрожащими руками. — Доктор, беги к Альбе, срочно. — Майор заметил, как она на секунду опустила взгляд на его ошейник, но даже бровью не повела. — У нее… Не дожидаясь окончания, Доктор подорвался с места, схватил свои штаны и, на ходу запрыгивая в них, понёсся в сторону птичьего вольера. Майор без раздумий побежал за ним следом. «Что Доктор им сказал? — беспрестанно повторял он мысленно. — Они видели по камерам, что я первым бросился на посетителей. Они должны были, по меньшей мере, наказать нас одинаково. Что он такого сказал, что на меня даже не посмотрели?» Оборотней-птиц держали отдельно, в загоне с закрытым сеткой небом. В гости пускали ненадолго и под запись, выпускали — строго по списку, чтобы никого не вывели и не выпустили. Доктор быстро назвал своё имя, хотя необходимости не было, его наверняка давно запомнили. — А ты? — буркнула сотрудница, хмуро глядя исподлобья. — М-майор. Она сделала запись и кивнула на дверь, которая успела захлопнуться за Доктором. Майор машинально поднял взгляд и посмотрел прямо в камеру, которая пристально следила за каждым их движением. «Что ты им сказал?..» Где находилась спальная птиц, Майор уже знал — туда и пошел, с любопытством оглядываясь по сторонам. Он редко бывал здесь, и потому всё казалось незнакомым, хотя и похожим на привычное: те же сколоченные из досок хижины, те же поляны для наказаний. А еще — много жердочек, на которых сидели самые разные птицы. Им намного сложнее как следует разминаться, вот и приходится чаще проводить время в животной форме. Уже на пороге Майор испуганно замер: пахнет кровью. Много крови. Он гулко сглотнул и осторожно заглянул внутрь. Доктор сидел у постели плачущей беловолосой девочки, гладил ее по волосам и повторял что-то успокаивающее, хотя сам, кажется, едва не плакал. — Что с ней такое? — хрипло спросил Майор, цепляясь пальцами за дверной косяк. Альба заплакала сильнее, и сквозь ее всхлипы послышались еле внятные слова: — Меня… заберут… — Не бойся, малышка, — проговорил Доктор, жмурясь, но продолжая мягко ее гладить. — Не бойся… В этом нет ничего страшного, правда. И у тебя появятся новые друзья… подружки, — исправился он и прикусил губу. Майор не понимал, решительно ничего не понимал, но в голове почему-то возникали смутные догадки. Он ведь не видел в парках ни одной девушки, кроме Юлы. Только маленьких девочек. И взрослых мужчин не видел тоже. Раньше он не особенно обращал на это внимание. Главной задачей было жить и не попадаться лишний раз на глаза смотрителям. Майор пошатнулся и сделал шаг назад. Потом еще один. И вот он уже брёл обратно к выходу, снова оглядывался по сторонам, но будто впервые в жизни видел всё таким, какое оно есть. Видел сетку, но в ней — не защиту. Ловушку. Неподалеку возился в луже лебедь, грязная вода стекала по когда-то белым перьям. Лебедь почувствовал на себе взгляд и вопросительно посмотрел на Майора. А когда тот продолжил тупо смотреть, встрепенулся, взмахнул огромными крыльями и через несколько секунд превратился в мальчика. — Чего тебе? — недружелюбно крикнул он, продолжая сидеть в луже. С потемневших мокрых волос капало, на лице виднелись подтеки грязи. Майор так и не смог подобрать слов, чтобы выразить всё то неназванное, внезапно разбушевавшееся внутри. Он мотнул головой и почти бегом понесся прочь. На выходе его за шкиряк тормознула смотрительница и заорала, что надо сперва называться, хотя явно не могла забыть его за жалкие три минуты. Он выскочил из загона, отчаянно желая вдохнуть полной грудью… но впервые в жизни отчетливо почувствовал, что он не на свободе. Границы парка простирались далеко, и всё равно, даже отсюда, Майор видел участок забора. Они в клетке, из которой нет и никогда не будет выхода. Дуновение воздуха принесло знакомый запах, и скоро рядом с ним стояла Юла. — Как Альба? — спросила она тихо. Майор пожал плечами. — Не знаю, я недолго там был… Плачет. — Он перевел взгляд на скорбное лицо Юлы. — Слушай… а почему ты здесь? Ты единственная взрослая девушка, которую я знаю. Сколько тебе? Юла посмеялась, но это было больше похоже на хриплое бульканье, как если бы она захлебывалась кровью. — Девушки, знаешь ли, взрослеют дважды. И есть кое-что, в чем я никогда не стану взрослой. Может, и к лучшему. — Она помолчала. — Мне двадцать четыре. Майор ошарашенно выдохнул. Так много… Он никогда не встречал оборотней старше восемнадцати. Кроме, вспомнилось вдруг, Доктора, которому еще в прошлом году стукнуло девятнадцать. Вспомнился и Актер, и каким он был хмурым в последние месяцы, как сторонился всех остальных. Как будто знал, что скоро придется расстаться, — так или иначе. А самому Майору уже двенадцать… И что бывает с теми, кто вырастает достаточно? Он снова подумал про ошейник на шее Доктора, и как тот заскулил от разряда тока, и его зажмуренные глаза над плачущей Альбой. Вспомнил, сколько раз Громиле вкалывали транквилизаторы. Вспомнил Эйча и Ди, и как их били по спинам, и как их с мясом отрывали друг от друга. — Почему меня не наказали? — спросил он, не особо надеясь на ответ. — Они же должны были видеть, что я первый кинулся. Юла моргнула, потом отвела взгляд и сделала вид, что смотрит на что-то вдалеке. — Юла, — с нажимом повторил Майор. — Скажи. Она шумно выдохнула и потерла глаза. — Доктор не знает, что я в курсе… вернее, я поняла по их разговору. Слышала, рядом была. — Ну-ну, вынюхивала, как обычно. — Директор спрашивал его, что произошло, настоятельно просил рассказать честно… Они не видели, там камера не работала. Майор замер. — Такое может быть?.. — переспросил он со смутной надеждой непонятно на что. Юла пожала плечами. — Случается иногда, просто мы не узнаём. Я потом еще… походила, послушала. Доктор правда взял вину на себя, да и не удивительно. Он же… — Погоди, так что с камерой? — перебил Майор, чувствуя, как всё тело охватывает волнение, недоверие и решимость. Если Юла права и если всё так, как он понял… — Что-что? — раздраженно фыркнула Юла. — Ничего она не писала, вот что, и никто не в курсе, куда ты там кидался, так что лучше бы тебе помалкивать. Ее совет Майор принял к сведению и прикусил язык. Лучше, и правда, ни о чём лишний раз не спрашивать. Не вслух, не посреди белого дня. Камера… Может ли быть такое, что она и сейчас еще не работает?.. А даже если и работает… Майор вдруг отчетливо понял, что не сможет больше здесь оставаться, и если это не шанс и не знак, то что тогда? И будет ли еще когда-нибудь более подходящий момент? Он обещал Доктору, что не попытается бежать один, а он не попытается, пока с ним не поговорит, но если Доктор откажется — что ж, это его дело и его жизнь. …Разумеется, никакой поддержки Майор не получил. Разумеется, Доктор стал шипеть и ругаться, то и дело вскрикивая от шокера, и от этого злился только сильнее. — Совсем ополоумел, что ли? Что ты будешь там делать один, ребенок-оборотень?! — Раньше ты об этом не думал, — пробухтел Майор, сильнее прижимая к себе сложенные на груди руки и ниже опуская голову. Доктор задохнулся возмущением и продолжил свою тираду: — Ты не знаешь, что такое воля! Кажется, что всё легко, но ты даже не знаешь, как далеко ближайший город! Ты можешь несколько дней только идти до него! А еда? Там никто не принесет тебе готовую, даже эту мерзкую кашу. Для этого нужны деньги. А даже если найдешь, что поесть, и доберешься до города, что дальше?! Как ты будешь искать семью? Иг… Майор, ты же совсем не знаешь правил мира за этим забором! — Значит узнаю! — не выдержал Майор, вскочил и зашипел в ответ: — Зачем тогда ты всё это говорил мне, зачем заставил пообещать, если не веришь, что я смогу?! Доктор понизил голос до едва слышимого и заломил брови, как будто сейчас заплачет: — Да верю я, верю! Потому и заставил… Но это не делается вот так, неужели не понимаешь? Нужен план, нужны люди, деньги… Мы уже есть, давай найдем еще людей, если хочешь прямо сейчас, давай… давай начнем, но только не вот так! Доля правды в его словах была, но Майор не позволял себе верить. Потому что ему отчетливо, как на инстинктах, казалось: если сейчас не сбежать, то никогда уже не получится. Это не то, что можно просто взять и распланировать, хотя бы потому, что всегда всё может пойти не по плану. Пока боишься, ничего не получится. Надо просто идти и делать. — Вот и начинай, — проговорил он и улыбнулся, как мог, обнадеживающе. — А я пока найду нам местечко, ага? — Какое местечко, Майор? — обреченно захныкал Доктор и схватился за голову. — Ты идиот, ты просто погибнешь — это в лучшем случае!.. — Ты тоже можешь погибнуть в любой момент, — отрезал Майор. — Тебе уже девятнадцать, скоро они вспомнят, что должны были забрать тебя. Доктор замер. Хотел что-то сказать, но осекся, вдруг смущенный. — Я не… Меня… — Прощаться не буду, потому что мы увидимся, — решительно заявил Майор и поднялся на ноги. Доктор в ужасе расширил глаза. — Ты что, идешь прямо сейчас?! Майор пожал плечами и вновь широко улыбнулся. Губы почему-то дрожали, как и сжатые кулаки, но его переполняла уверенность: всё получится, всё именно так, как должно быть. — Как раз стемнело. Если камера и работает, у меня будет целая ночь, чтобы прятаться. Да и не найдут меня, я слишком маленький. — В лесу же дикие звери, дурень!.. Майор отмахнулся, но мысленно поставил себе галочку. Дикие звери, значит от дороги далеко не отходить… Просто идти вперед, прятаться от машин и ждать, пока не доберется до ближайшего поселения. Ничего сложного! — Ты сошел с ума! — провыл Доктор ему вслед, но Майор уже вышел из хижины и направился в свою, чтобы оставить там одежду. Чем позже заметят его исчезновение, тем лучше. Всего через четверть часа он уже стоял у той же самой сетки, у которой еще утром покладисто крутился перед тремя глупыми мальчишками. Больше такого никогда не будет. Он огляделся; в облике зверя он хорошо видел в темноте, поэтому, совсем как днем, поглядел прямо в око бездушной камеры. Оставалось надеяться, что работники выполняют свои задачи не слишком добросовестно и не успели починить ее за прошедшие часы. Майору хотелось мысленно сказать что-нибудь торжественное, но ни одной подходящей идеи в голову не пришло. Так что он, перебарывая внезапную волну паники, подбежал к сетке, вцепился в холодный металл когтями, попробовал подтянуться. Всё получилось, он пополз выше, и еще выше… Забор был высоким, но Майор преодолел это расстояние очень быстро. Оставалось только переползти на другую сторону, а потом — бежать прочь, бежать со всех ног и не оглядываться!.. Там, где заканчивалась сетка, начинались угрожающие кольца колючей проволоки, но между ними оставалось расстояние, достаточное как раз для того, чтобы мог пролезть маленький зверёк. Майор осторожно переступил через край сетки, брюхом прижимаясь как можно ниже к ней. Насладиться мигом обретения свободы не получилось: он неловко соскользнул задней лапой и не успел сориентироваться, спину обожгло сразу несколькими порезами, колючки точно вырвали клочья шерсти. Майор взвизгнул и с размаху плюхнулся на траву. По другую сторону забора. Стало страшнее в пять раз, и в голове не осталось ни одной связной мысли. Захотелось вдруг наплевать на все свои дурацкие идеи — Доктор ведь был совершенно прав, он совсем не умеет жить в этом мире!.. — но Майор усилием воли заставил себя идти вперед. Идти, идти, бежать, бежать! Оказалось, что между двух сеток была тропинка для посетителей, и пришлось очень долго нестись по ней к выходу. А там — у Майора едва не выбило дух — был пропускной пункт. И, конечно, рабочие камеры. «Что делать, что делать?!» Он юркнул в высокую траву и замер, стараясь унять бешено колотящееся сердце и не отвлекаться на пекущую боль в спине. Так, спокойно… Что-нибудь придумается, что-нибудь… Он просидел так неизвестно, сколько времени, не решаясь ни пойти обратно, ни рвануться вперед, сломя голову. Чуйка подсказывала, что парк должен хотя бы иногда открываться — сотрудники ведь приезжают и уезжают, верно? И еду им привозят, и Майор никогда не видел, чтобы это делали днем. И — действительно, прямо среди темной ночи в пункте началось какое-то шевеление, а потом раздался оглушительный звуковой сигнал (Майор аж подскочил), загремела дверь, а вдали послышался звук мотора. Майор на дрожащих лапах стал двигаться по траве ближе к воротам. Всё пространство перед ними было ярко освещено фонарями, но, может, если правильно подгадать момент… Ворота открылись. Майору хотелось плакать, когда он смотрел сквозь них. Совсем близко, всего пара шагов! Но если совершит ошибку, точно никогда не сможет выбраться. Машина приближалась, вот уже показались яркие фары. И правда, грузовик, в каком и оборотней перевозят между парками. Майор подошел вплотную к забору, который здесь был из твердого камня. Грузовик ехал всё медленнее и на въезде в ворота совсем сбавил ход, а огромным кузовом затенил свет от фонаря. Пора! Майор задержал дыхание и со всех лап побежал вперед так быстро, как никогда в жизни не бегал. Он пронесся через ворота за жалкие мгновения, но не позволил себе остановиться, пока не отбежал на достаточное расстояние; только тогда он обернулся и прислушался. Тишина. Только ворота скрипели, закрываясь за грузовиком. Майор несколько раз вдохнул и выдохнул, посмотрел перед собой. Было темно — он такой кромешной темноты, слабо подсвеченной только месяцем, никогда и не видел. В парке повсюду светились какие-нибудь лампочки. Свобода выглядела, как бесконечная темная дорога в неизвестность, но она была желаннее любой самой удобной крыши внутри забора. Майор вдруг осознал, что больше он не в парке. И никогда не окажется там снова. Игорь Гром — так его зовут, и с этого момента он свободен.

✕ ✕ ✕

Курить хотелось страшно. А лучше — выпить, а еще лучше — напиться до отключки, чтобы хотя бы ненадолго перестать существовать в этом мире. Олег сжал зубы и, морщась, потер виски. Несколько бутылок коньяка стояло у него в мини-баре, но позволить себе хотя бы глоток означало бы потерю контроля — то, чего допустить он никак не мог. Хотя, горько думал он, как будто сейчас можно было говорить о контроле. Сейчас, когда из головы не выходили покрасневшие обидой голубые глаза, тонкая шея под руками, длинные рыжие волосы и худые обнаженные бедра. «За что мне это?!» — хотелось закричать. И желательно — глядя прямо в эти глаза, сжимая веснушчатые плечи, вдыхая запах волос… Он ведь помнит, так отчетливо помнит их в те короткие мгновения, пусть они и кажутся теперь сладким сном. Это было всего год назад; в лагере тогда устроили праздник — многие ребята даже не поняли, что это такое, и когда им разрешили спать до обеда, расплакались в ожидании очередных наказаний. Но в тот день никого не наказывали — наоборот, одарили дополнительной порцией еды, играми и вечерним костром в центре парка. Олег сам до конца не верил, что ему удалось устроить нечто подобное. Он никогда не вспомнит, какими сыпал аргументами, что говорил и как убеждал, какие маски на себя надевал, чтобы не вызвать лишних подозрений. Что примечательно — и что он сам себе не прощает, — совершенно беспочвенных. Он просто хотел устроить детям праздник, чтобы у них было хотя бы что-то приятное. Хотя бы раз. К вечеру все, кажется, ненадолго забыли про окружающие их изо дня в день кошмары. Дети играли, носились вокруг костра, ребята постарше даже танцевали. Правда, замечая Олега, тут же замирали в испуге и не понимали, что делать и как реагировать. Просто сказать им, что бояться сейчас не стоит, или хотя бы улыбнуться было нельзя, так что Олег оставил идею провести время среди подопечных и спрятался в тени крыльца. А потом увидел его. Он танцевал у огня, улыбался, прикрыв глаза и запрокинув голову к звездному небу. Отблески рыжего пламени плясали по его коже, которой было видно до стыдного много и до невыносимого мало. Едва тронутые загаром ноги, босые и обнаженные до колен, изящные тонкие руки, которые он поднимал над головой… Рыжие волосы, распущенные и струящиеся по шее и плечам. Олег знал его по имени. Настоящему, не тому, которое дали уже здесь. Он обратил внимание давным-давно, еще после смерти отца, когда перенял его обязанности директора парка. Заметил, как все дети тянутся к загадочному Доктору и всегда приходят к нему за помощью и приютом. Видел не раз, как тот сидит на крыльце общей спальной, окруженный детьми, обнимает всех, кто подбивается под его руки. По закону Олег не должен был допускать, чтобы кто-то из детей слишком привязывался друг к другу. Но здесь всё было иначе. К Доктору тянулись не потому, что хотели дружить с ним, а потому, что чувствовали себя спокойно и защищенно рядом с ним. Как рядом с… родителем. И вместо того, чтобы пресечь всю эту историю, Олег решил рискнуть и подыграть. Не прятать, а выставить напоказ то, что этот Доктор — особенный. Выделил для него отдельную хижину, снабдил нужными лекарствами и инструментами, какие только смог достать, чтобы тот мог помогать по-настоящему. Если подумать, не самое рискованное его решение… За оказанную благосклонность ему, конечно, отплатили сполна. Олег, впрочем, не удивился, разве что тому, что наивный Доктор надеялся так и остаться незамеченным. Неужели думал, что Олег не заметит вскрытый замок, наспех переложенные документы и еле ощутимый запах волчьей шерсти? При мысли, что мальчишка был в его кабинете обращенным в человека, а значит совсем обнаженным, Олег уже тогда с трудом мог спокойно дышать, а теперь и вовсе. Потому что мальчишка вырос и стал… настоящей пыткой. Он запал Олегу в душу своей добротой и бескорыстием, своей смелостью и готовностью рисковать ради других. Олег смотрел на него, еще совсем юного, и внутри всё щемило от осознания того, что сделать его жизнь хоть чуточку лучше уже невозможно, а хочется так, что хоть утопись. Теперь же он смотрел и думал — как его, пылающего ярче праздничного костра, можно было назвать серым?.. Теперь к теплому и ровному чувству восхищения и привязанности добавилось неконтролируемое желание обладать. Огромное настолько, что Олегу самому было страшно; он никогда и ни к кому такого не чувствовал и боялся даже представить, чем всё это может закончиться. Именно поэтому он, поймав прямой взгляд глаза в глаза, всем телом вздрогнул, как ошпаренный током, и быстро попятился обратно в дом. С глаз долой! Пока Олег не сгорел в этом дьявольском костре! Он шел по коридору, не чувствуя окаменевших ног, оттягивал воротник, потому что воздуха не хватало, отчаянно искал в себе остатки рассудка. Но, будто желая задушить одним своим присутствием, позади раздался притворно смелый голосок: — Что это с вами? Олег замер, прикрыв глаза. Боги, если вы есть, помогите мне… Ему бы рявкнуть, чтобы испугался, а самому сорваться с места и бежать, бежать так далеко, что хотя бы до своего кабинета, закрыться там и выбросить ключ. Но даже просто двинуться было выше его сил. Сережа подошел ближе совсем неслышно — совсем по-звериному, и это должно было пугать. Смысл парков в том, чтобы обеспечить нормальным людям безопасность, и Олег — директор этого чертового парка! — в первую очередь должен понимать суть того, что делает. Но он стоял спиной к оборотню и даже не думал дернуться. Музыка и шум были где-то далеко, за дверью, о существовании которой легко можно было забыть. В темном коридоре были только они, и поэтому Олег легко услышал, как Сережа громко сглотнул, а потом горячо выдохнул ему в затылок. По спине вниз побежали мурашки, ладони дрогнули. — Вы в порядке? — повторил Сережа как будто издевательски, и вместе с тем — как будто действительно волновался. Олег сжал зубы до скрипа и зажмурился. Вспышкой перед глазами — картинка, как он мог бы резко обернуться, вдавить Сережу в себя, давая почувствовать дрожь в груди и твердость между ног, чтобы понял, насколько не в порядке!.. Но нельзя, нельзя, Олег останется человеком, несмотря ни на что! Он же клялся себе. Клялся могилой матери, которая всегда была против того, во что превратился мир. Но потом он услышал новый прерывистый выдох, с которым на его плечо едва ощутимо легла узкая ладонь. И это был финиш. Чертово фиаско. Сережа, кажется, хотел еще что-то сказать, но не успел: Олег резко развернулся, перехватывая наглую руку за запястье, и в пару шагов оттиснул Сережу к ближайшей стене — тот успел только пискнуть. Олег шумно задышал, вдавливая его руку в стену рядом с его головой, боялся заглянуть в глаза — смотрел только на волосы, которые теперь были так близко. В глаза Сереже он не смотрел — знал, что тогда сорвется окончательно и бесповоротно. Вообще-то, даже такой финт был слишком рискованным, Сережа мог обратиться просто от неожиданности и поранить его, и тогда даже Олег не смог бы его защитить. Но обоим катастрофически повезло, что Сережа, видимо, не успел отреагировать — разве что выпустил маленькие треугольные ушки. Те еле заметно дрожали, заметные в таких же рыжих волосах. Волосы пахли сладостью и костром. Олег почувствовал, как сердце пропустило несколько ударов, а в следующий момент осознал, что утыкается носом в лохматую макушку и жадно вдыхает пьянящий запах. Он сошел с ума — и Сережа, кажется, тоже, потому что вырваться он не пытался. Он вообще ничего не делал, только продолжал прерывисто вдыхать и выдыхать, не шевеля даже пальцем и стараясь не издавать ни единого звука. Как будто прислушивался, желая услышать пульс Олега. Неужели и без того не было слышно?.. Олег провел носом по рыжей пряди, наклонил голову и остановил себя в жалких миллиметрах от кожи на тонкой шее. Мельком увидел сквозь прикрытые ресницы, что эта кожа покрылась мурашками, и прикусил язык, чтобы не поддаться соблазну и не провести им от ушка до ключиц. Был ли вообще смысл продолжать бороться, когда уже так… уже… Но ведь еще не!.. и не надо… Просто еще… немного… вот так… Сережа на несколько секунд перестал дышать, а потом влажно облизнул губы и зашептал: — Я раньше боялся, Олег, но теперь мне совсем с тобой не страшно, и ты тоже не… «Невозможный мальчишка, невозможная моя пытка, замолчи, молчи!» Олег вскинул вторую руку и прижал к его губам — не прижал даже, лишь прислонил, чтобы перестал, остановил это безумие. По руке пробежал новый разряд тока от ощущения горячего, нежного и влажного под пальцами, голова снова перестала соображать — прижаться вместо ладони ртом казалось необходимым для жизни. А потом Сережа обнажил зубы и впился в его пальцы зубами, не до крови, но ощутимо. Олег машинально посмотрел ему в глаза — и не смог оторваться от них, сверкающих шало и сердито, ярко-ярко в полумраке коридора и далеких отблесках костра. Качнуть головой удалось колоссальным усилием. — Н-нельз-зя, — выдавил Олег с таким трудом, как будто держал в руках не хрупкого рыжего волчонка, а тяжеленную штангу. Сережа мстительно прикусил его сильнее и сразу отпустил; на покрасневших губах осталась капля крови. Олег уставился на нее, не позволяя себе даже дышать. А Сережа, пользуясь моментом, легко освободил запястье, на долю секунды прижался к Олегу всем телом и скользнул прочь, в темноту. Олег еще долго стоял в той же позе, боясь, как бы тело не понесло его следом. Только одно себе позволил — прижал укушенные пальцы к своим губам и долго-долго не выпускал изо рта, жмурясь и представляя всё то, чего так отчаянно хотелось и что ни в коем случае нельзя было себе позволить. Кончил он прямо там, стоило только сжать себя через штаны. Воспоминания о той ночи сводили с ума, а совсем новые — о том, как пришлось надевать ошейник на шею, которую хотелось целовать, — разъедали голову ненавистью к миру и к себе. Олег не то горько усмехался, не то по-животному скалился, в сотый раз перелистывая записи с камер и видя, что сразу пять штук на несколько минут были отключены. Чертов волчонок, невозможный его мальчишка… Снова пробрался, куда нельзя было, но на этот раз зашел слишком далеко. Туда, где Олег не сможет ему помочь. Он никогда в жизни не чувствовал такого же хтонического ужаса, как когда охрана пришла к нему посреди ночи и доложила, что двое ребят сбежали. Майор и Доктор. Всё внутри переворачивалось, мысли бегали от боли предательства к осознанию, что рано или поздно это должно было произойти, от ужаса перед тем, что может ждать Сережу в большом мире, до надежды, что там ему будет намного лучше. Там у него есть шанс стать счастливее. Вот только это мизерный шанс! А намного вероятнее, что его просто поймают… А он в ошейнике, не сможет обратиться волком и защитить себя. Олег поморщился и сжал руки в кулаки. Думать было нельзя. Он знал, что должен делать, и он честно выполнит свою работу. Сережа сам во всём виноват, Олег действительно сделал для него всё, что мог. С улицы послышался шум, и через считанные минуты дверь сотряслась от тяжелого стука. — Да, — прохрипел Олег, и это было похоже на рев раненого зверя. Плевать. Непосредственное начальство было не просто недовольно, а в ярости. Но и Олег не собирался подставлять жопу из-за пары безрассудных детей. После двадцатиминутных разборок и гневных проповедей его жестко спросили: — Что вы собираетесь предпринимать? Олег поднял взгляд на сидящего напротив человека. Хотелось кинуться и разодрать ему глотку, а потом и себе заодно, но он был всего лишь человеком. — Я найду их. Он медленно поднялся на ноги и стал собирать главное, что было нужно для поисков, игнорируя пристальный взгляд на своей спине. Он не соврал — он будет искать и вернет их обратно, а дальше… плевать, что будет дальше. Он сделает то, что должен. «Я найду его, даже если придется сжечь дотла весь мир».