Граффити розовой краской

Ты стучала в дверь открытую, Я молчала, как убитая. Обманули, на улице та же жара. Загорели руки в тёмное, Надоели звуки стрёмные, Прошатались по городу ночь до утра. Звонок, открытая дверь, кудрявый мальчик на пороге — сперва подумалось, что это один из полузабытых кошмаров. В некоторых к нему приходил следователь в коричневой кожанке, в других — тот, чьим именем его самого называли на протяжении долгих и мучительных пяти лет. Чаще он всё-таки видел мальчишек. Их не показывали по телевизору, но показывали ему лично, требуя ответа на вопрос, зачем он убил и расчленил их. Взгляды по-детски огромных глаз с черно-белых фотографий навсегда остались в подкорке. И поэтому Дима, ничего не говоря и не дожидаясь никаких слов, тут же захлопнул дверь и дернул щеколду с такой силой, что едва не сорвал, отскочил от порога на несколько шагов и замер посреди коридора, не дыша, потому что легкие отказывались работать. Секунда, вторая, и звонок раздался снова. Дима схватился за волосы, крепко зажмурился, замотал головой. «Нет, нет, это всё не по-настоящему!», — твердил он себе, не замечая, как переходит на шепот, но это не помогало, потому что звуки не прекращались. Звонок сменился стуком, а затем хрипловатым ломающимся голосом: — Здрасьте! Откройте, пожалуйста. Мне с вами поговорить надо. Вы же Дима? В ушах уже не шумело, а звенело, перед глазами стремительно расплывались белесые пятна, и только усилием воли Дима вспомнил, что в такой ситуации нужно просто дышать. Как бы ни было сложно, насколько бы ни показалось невозможным — дышать, через силу, через сопротивление внезапно бетонной грудной клетки, пробиваться через тяжесть и дышать, чтобы не умереть. «Ты не под водой, — говорил ему Юра с нежной улыбкой, — ты на воздухе, п-помнишь? Вокруг много чистого воздуха, тебе есть, чем дышать». Глядя на него, было, конечно, намного проще вспомнить, что дышать и правда есть чем. Сейчас Юры не было рядом, но был его голос в голове, и Дима судорожно всхлипнул, втягивая в себя первый глоток. Воздух, не вода. Воздуха достаточно. Напряжение, сковавшее голову, отпустило, и Дима медленно разжал ладони, которыми так и продолжал хвататься за волосы. Еще вдох-выдох, еще. Медленно и тяжело — пусть, главное, что хоть как-то. Он так уже двенадцать лет живет, и ничего. За дверью ненадолго притихли, но когда Дима подумал было, что незнакомый мальчик ушел (если вообще приходил), тот снова заговорил: — Буду сидеть здесь и ждать, понятно! Но если придет папа Юра, сами будете ему объяснять, почему я сижу на лестнице в парадной! И Диму отпустило, как будто сдулся внутри воздушный шарик. Не полностью, конечно, и всё-таки он смог спокойно выдохнуть. «Папа Юра», значит. Ситуация становилась намного понятнее, хоть и не особо легче, потому что Дима совершенно не представлял, как смотреть этому мальчику в глаза. Но в упрямстве пацана он не сомневался, и оставлять ребенка мерзнуть не хотел, поэтому, собрав в кулак остатки сил, он снова подошел к двери и открыл ее. Аккуратно выглянул в подъезд — мальчик уселся на ступеньки но, услышав его, обернулся. Мелькнула непрошеная мысль, что на отца он — слава богу — не особенно похож. У Константина Игоревича ни кудрей таких нет, ни пухловатых губ, ни темных глаз — вот уж что Дима точно бы запомнил. — На холодном-то не сиди, — неловко сказал Дима, дернув уголком губ. — Так омегам говорят, — буркнул тот в ответ, но поднялся и неуверенно качнулся вперед. Дима открыл дверь шире и отошел с прохода. Пока парнишка разувался, Дима ошарашенно спрашивал у самого себя, что это такое за чертовщина происходит, но ответа не находил. Присутствие сына Грома в его квартире казалось чем-то сюрреалистическим, он и познакомиться-то с ним не рассчитывал. А тут… Ну что ж. — Тебя как зовут, кстати? — спросил Дима, нервно заглядывая в холодильник, хотя прекрасно знал, что сладкого там нет. Всё имеющееся — на столе, вот как раз утром пряники открыл. — Игорь. Диму снова прошило дрожью. Вроде ведь никаких ассоциаций с именем, давно забылось и стерлось, а всё равно… но может потому, что пацан мелкий, а сколько было тому Игорю, интересно?.. Тому самому, который показал на Диму и… — Вы Дмитрий Петрович Лаваль, шестьдесят пятого года рождения, — прочеканил мальчик, Игорь, совершенно ментовским тоном, только не взрослым. — Можете не представляться… И вообще, можно на «ты»? — выпалил он, секундно набираясь смелости. Дима повернулся к нему; Игорь расстегнул цветастую куртку, но снимать не стал, зато без стеснения прошел на кухню и уселся за ближайший стул. — Можно, — вздохнул Дима. Воспитатель из него никудышний, да он и не претендовал. — Чай будешь? Или какао? Он ожидал, что Игорь демонстративно задерет нос и откажется, но у того внезапно округлились глаза, и нарочито строгое лицо растеряло всю серьезность. — Какао? А у вас… у тебя есть? — Казалось, он пришел в полный восторг. Дима закусил губу, но всё равно улыбнулся в умилении и сразу потянулся к чайнику. — Конечно. Сделаю сейчас. — Кхм, вообще-то, — потянул Игорь неуверенно, — я пришел поговорить. Как я уже сказал. И это как-то… — И это удобнее делать за напитком, — мягко перебил Дима. Ему катастрофически нужно было хоть чем-то занять руки, и он был очень благодарен Игорю за подкинутую возможность отвлечься на банальную готовку. Все десять минут, пока закипала вода, а Дима неторопливо рассыпал по чашкам какао, сахар и корицу, оба молчали. Говорить им, впрочем, помимо очевидного, было не о чем. За свою порцию Игорь схватился так быстро и с таким энтузиазмом, что наверняка обжегся бы, если бы какао не было разбавлено холодным молоком. Игорь проглотил сразу половину, слизнул с верхней губы шоколадную пенку и отставил кружку с таким угрожающим видом, будто там пиво, а он сидит в сомнительном клубе, а не на уютной маленькой кухне. Дима, который так и не сел за стол и успел отпить всего пару глотков, мигом почувствовал себя не в своей тарелке. — Игорь, — попытался начать он, — давай обсудим всё, как взрослые люди. Я… я правда никому и никогда не хотел ничего плохого, я просто… — Все вы так говорите, — перебил Игорь неожиданно грубым тоном. Поперек горла встал ком, и Дима понял, что больше пить не сможет. Тоже отставил кружку. Наверное, стоило сесть напротив, но теперь это казалось совсем неуместным. Ну вот знал же, что так будет, что это вот так воспримут. Знал, что это будет чертовски больно, и всё равно… почему-то согласился. Дурак. — Юра ушел не ко мне, — еле слышно выдавил он, обхватывая себя руками и не глядя больше на Игоря. — Он просто ушел. — У него есть семья, — с нажимом сказал Игорь. — Они с папой собирались пожениться, ты знаешь? Дима знал. Но он сказал правду: Юра никогда в жизни своему омеге не изменял, любил его очень, да и до сих пор любит. Как иначе, это ведь его пара! Но даже в самых идеальных отношениях бывают проблемы, и если их не решать, всё может — и должно — заканчиваться расставанием. Потому что каждый заслуживает быть счастливым, а не мучиться ради сохранения того, чего уже нет. Дима был в этом уверен и только поэтому не отговаривал Юру. Нет, еще в начале пытался надоумить, вбить в голову, что так не делается, но кто бы его слушал! Юра мало делился подробностями, а Дима не расспрашивал — видел, как больно ему об этом говорить. Разве что иногда, будто забываясь, бормотал в ночную тишину что-то о том, как хорошо быть по-настоящему рядом и по-настоящему близкими. Дима в такие моменты прижимался крепче. За Юру было чертовски больно — да и за Константина Игоревича тоже, и за Игоря… Одному богу известно, как Дима ругал себя, когда узнал о его существовании. Юра ведь умудрился ни разу не упомянуть, что у него названный сын есть! С шести лет, считай, его воспитывал. Юра — взрослый человек и должен решать сам, и раз он решил, что так ему будет лучше… Да кого Дима пытается обмануть! Он всё ещё ненавидит себя, ведь если бы не он, Юре было бы не к кому уйти. Может, взяли бы перерыв, и вскоре он вернулся бы к своей… ну да, как Игорь и сказал. К своей семье. А Дима… Лучше бы вообще умер. Или в тюрьме, или тогда на том операционном столе, на котором всё едва не закончилось плохо, но в итоге спасло по меньшей мере чудо. Теперь Дима подумал — не чудо, а проклятие. — Мы с ним не были вместе, пока он не ушел, — тем же отстраненным голосом проговорил Дима. — Почти не общались. — Но общались! — вскинулся Игорь и обвиняюще сощурился. — Мне уже двенадцать, я не ребенок, я всё прекрасно понимаю. Вы хо… ты хоть и не омега, но тоже заигрывать умеешь, да? Дима молчал. Что ему еще сказать эмоциональному обиженному подростку, который просто хочет вернуть свою семью?.. Игорь даже слушать его не станет, уже не слушает, хотя пришел вроде как поговорить. — И вы встречались в универе, — продолжил Игорь, забивая финальный гвоздь в крышку гроба, в котором Диме давно пора было уснуть. — Что, скажешь, не вспомнил об этом сразу же, как его увидел? Вспомнил, конечно, но совсем не так, как Игорь почему-то представляет. Когда Юра пришел в библиотеку, Дима его даже не узнал. И не узнал бы, если бы тот сам не подошел и не позвал обалдевшим голосом по имени. Кажется, университет и их недолгие по-детски наивные отношения были где-то в другой жизни, так что ни один из них даже не думал об этой встрече в хоть сколько-нибудь романтическом ключе. Они сходили в бар и вместе выпили, делясь накопленным за годы жизни тяжким багажом. Ну или хотя бы какой-то его частью. Дима искренне верил, что обрел нового друга. И это оставалось дружбой всё то время, пока Юра изредка заглядывал к нему в гости, а потом стал приходить чаще и каждый раз — всё более хмурый. Дима не требовал ничего рассказывать, но в один из дней тот сам не пришел, а влетел, взмыленный и с подозрительно красными глазами, и Дима быстро закрыл дверь библиотеки изнутри (всё равно до конца рабочего дня оставалось не больше часа), налил коньяк, и до самого утра Юра говорил, говорил и говорил. Без подробностей, в основном всё про работу, хоть и ясно было: совсем не в ней дело. Когда Дима аккуратно взял его за руку, чтобы поддержать, Юра вдруг замолк и глянул на него… впервые за всё это время — совсем иначе. Странно тепло, странно восхищенно, очень долго и — почему-то — до мурашек на шее. — Спасибо, что слушаешь, — сказал он тогда. И снова ничего не было, но что-то всё-таки неуловимо изменилось. И вплоть до января оставалось таким, неосязаемым и приятным, оседающим бархатным осадком на языке после каждого разговора, каковых не стало больше. А потом случился январь, и Юру переломало, как сосульку об асфальт. — Я просто хотел, чтобы он побыл откровенным со мной хоть раз, — бормотал Юра, сидя в кресле в квартире Димы. — А он сказал, что я ему никто. — Юр, — выдохнул Дима, придумывая слова утешения, пока мысленно орал на не знакомого еще омегу. Разве можно так с любимым человеком? Разве можно так с Юрой?! — А кто я тебе? — вдруг спросил Юра и внимательно посмотрел на него. И Дима понял, что если тот задаст прямой вопрос, соврать не получится. По телу пронеслась предательская горячая дрожь, голос не слушался, когда он вякнул: — Ты мой друг. Юра качнул головой, вглядываясь в самую душу, и Дима — хотя пытался, правда пытался не допускать такую мысль! — уже знал, что он там видит. — И только? Обидеться бы на это «только», ведь больше у Димы за всю жизнь не было ни одного друга. Он ценил Юру так, как никого и никогда, как не ценил даже партнеров, и, черт, да, он очень любил его, просто как близкого человека! Но сказать сейчас вот так было бы нечестно, потому что с некоторых пор — Дима не заметил, с каких конкретно — к этому добавилось еще что-то. Не та университетская влюбленность, но и не новая волна желания. Просто какая-то неописуемая и неконтролируемая нежность, и кто бы только знал, что она тоже бывает такой силы. Дима, глядя ему прямо в глаза, медленно покачал головой. — Нет. Не только. И тогда Юра потянулся к его губам, но Дима усилием воли отвернулся, и легкий поцелуй пришелся на щеку. Юра тут же замер, отстранился на считанные сантиметры, а Дима зажмурился, чтобы даже краем глаза не видеть его взгляд. Иначе не хватило бы сил сказать: — Не надо. Так неправильно, Юр. Скулы коснулся короткий выдох, в котором было столько сожаления, что Дима едва не заплакал. Он крепко сцепил пальцы, наверное, до побеления, а потом по ним неуверенно скользнуло тепло и тут же пропало, и от этого стало немного легче. Юра поцеловал его спустя всего неделю. Пришел и, ничего не говоря, подошел к нему, тут же обхватил лицо руками, приблизился и впился губами так, как будто мечтал об этом с первой встречи в библиотеке. Дима бессильно трепыхнулся, и только когда Юра переместился на его лицо, беспорядочно, медленно и безумно ласково осыпая поцелуями, получилось с трудом выдавить: — У тебя… есть… — Нет, — помотал головой Юра и прижался еще крепче, — нет, Дим, больше нет. Мы… всё, кажется. Нет, не кажется. Мы с Костей всё, он сам попросил… закончить это. По его щеке скользнула слеза, и Диме бы оттолкнуть и возмутиться, что к нему прибегают, как к жилетке поплакаться, но он только обеими руками обхватил Юру за шею, мягко надавил на затылок, опуская его голову себе на плечо, обнял изо всех сил и нежно поцеловал в висок. И почувствовал, как Юра обмяк всем телом, оперся на него с шумным выдохом и еле слышно что-то проскулил. — У меня скоро будет брат или сестра, — сказал Игорь, не дождавшись больше слов. Показалось, что над ухом разбилась лампочка. — Что? — переспросил Дима дрогнувшими в нервной улыбке губами. Игорь упрямо смотрел на него исподлобья. Вот так он очень напоминал своего папу. Своего папу, который… скоро станет папой снова? Уже от… Юра не знал, в этом Дима ни секунды не сомневается. Он бы не ушел, он и так-то… не хотел этого, ругал себя за то, что посмел чувствовать счастье где-то не дома. Игорь сказал еще что-то, но Дима его не услышал — в ушах так и не прекратился звон, и даже наоборот, стал еще громче, и от этого в затылке стремительно разрасталась острая, пульсирующая боль. Он поморщился и сжал зубы, невидящим взглядом скользнул по кухонному столу. Таблетки лежали там, на своём месте — как и на десятке мест по всей квартире, — и Дима потянулся за ними, но внезапно ледяные пальцы не гнулись и не могли подцепить блистер. — …случилось? Дима? Так, я… я сейчас! Периферийным зрением Дима видел, что цветастое пятно переместилось ближе к нему, и больным после той злосчастной операции мозгом он осознал: это Игорь, он подошел, чтобы что? Чтобы, наверное, ударить. Дима ведь даже защититься не сможет, ничего уже не видит и не соображает. — …да? Да, а где?.. я сейчас, сейчас… Юра не должен больше ни дня оставаться здесь, он должен вернуться домой, где его омега носит его ребенка и наверняка плачет, когда никто не видит. А Дима… То, что было между ними, было самым прекрасным в его жизни, но и самым неправильным. Нельзя, чтобы так продолжалось. Новый приступ боли скрутил пополам, и Дима не сразу понял, что странный звук на очень высокой ноте издает он сам. Кто-то взял его руку — Игорь? — раскрыл ладонь и положил на пальцы таблетку, а потом прижал к его же губам. Дима без вопросов принял лекарство, потому что, даже ему подсунули что-то не то, это совершенно не важно, он всё равно может в любой момент сдохнуть от боли. — …воды? — К ладони прижалось холодное, и Дима несильно сжал стакан, тоже поднес к губам и сделал пару глотков. — Вот, отлично. Ф-фух. Оставалось подождать несколько минут, но от прохладной воды сразу стало немного лучше, так что Дима прислонился спиной и затылком к стене и так замер с закрытыми глазами, медленно вдыхая и выдыхая. Когда он решился осторожно разомкнуть ресницы, Игорь снова сидел на том же месте, растерянно моргал и хмурил брови, задумчиво глядя куда-то перед собой. А Дима-то уверен был, что он ушел. — О чём думаешь? — хрипло шепнул Дима, не уверенный, что от собственного голоса голова не разорвется новым приступом. Игорь вздрогнул и поднял на него огромные глаза, поморгал, потом тяжело вздохнул. И ответил тоже еле слышно (догадался, гляди-ка): — О том, что тебя тоже бросать нельзя. — И, подумав, добавил по-детски наивно: — Можно же что-то придумать, правда? Дима старательно растянул губы, но едва ли получилась улыбка, а не гримаса умирающего в муках. Выход из этой ситуации мог быть только один. Сотня шагов на самую высокую крышу Петербурга и еще шаг — вниз.

✕ ✕ ✕

Разговор с Юрой откладывался день за днем, и Дима этому малодушно радовался. Всё потому, что внедрение затянулось на целую неделю, — но зато всю эту неделю Игорь ежедневно с ним связывался, и если поначалу расспрашивал про Юру, то потом стал тихонько узнавать и про самого Диму, очень этим удивляя. Вызывая панический страх, что кто-то может узнать и неправильно понять, и только остатки здравого смысла и чай с пустырником помогали оставаться в реальности, а не в своих давних страхах. Игорь узнал, что Дима работает в библиотеке, и почему-то очень этим восхитился. Спросил адрес, время работы, на следующий день прискакал после школы. — Ого-о, — протянул он, восхищенно оглядывая не такие уж многочисленные полки с книгами. Диму такая реакция позабавила и несколько смутила. — У вас что, в школе нет библиотеки?.. — Есть, — важно кивнул Игорь, уже ведя кончиками пальцев вдоль книжных корешков. — Но нас туда не пускают, только за учебниками в сентябре и потом сдавать их в мае… А есть что-то по английскому? У меня олимпиада завтра. Это было… неожиданно. Неясно почему, но Дима интуитивно представлял себе Игоря среднестатистическим школьником, который мало заинтересован в учебных достижениях, даже если имеет неплохие способности. А тут — олимпиада, и не какая-нибудь, а по английскому! — So, what is the prize in your Olympiad? — весело бросил Дима, идя к нужной полке. Игорь мгновенно отозвался: — Tickets to Disneyland… А я думал, ты немецкий учил, как папа Юр… Ой. — Он осекся, но было поздно. Дима, конечно, притворился, что ничего не произошло, но вряд ли очень успешно. Он всё-таки учился на медика, а не на актера. — Вот. Здесь не очень много всего, но есть пара книжек по грамматике, словари. Читальный зал там. Он постарался улыбнуться, но быстро прошел мимо Игоря, начисто игнорируя жалобный взгляд, жгущий лопатки. В тот вечер Юра наконец вернулся, позвонил и очень устало сообщил: жив здоров, перекантуюсь у себя на всякий случай. Какой «всякий», Дима никогда не спрашивал. Сам себе удивлялся только, как вообще умудрился сойтись с ментом после всего произошедшего. Как не испугался, как смог так легко довериться. Он хотел сказать, что нужно поговорить об очень важном, но слова застряли в горле, и физически не получилось издать ни звука. — Как ты там? — спросил Юра, хотя явно засыпал прямо у телефона. И Дима, сглотнув, выпалил: — Всё хорошо. Да, всё отлично. …понятия не имея, как найдет в себе силы, чтобы начать разговор о расставании. Собираясь следующим утром на работу и поглядывая на часы, Дима осознал, что не спросил у Игоря, во сколько олимпиада начинается и когда она закончится, чтобы хоть позвонить узнать результаты! Но почему-то не было никаких сомнений, что Игорь получит хотя бы какой-то приз, раз уж он так готовился. Весь день Дима ходил на нервах и крутился рядом с телефоном, то и дело пропуская мимо ушей слова посетителей, а вечером и вовсе не мог ничего не делать, так и сел в кресло и на нём же уснул. Одно радовало — следующий день был выходным, и не пришлось плестись на работу с больной спиной. После обеда раздался долгожданный звонок. — Дим, это я. — Игорь, привет! Говори скорее, как твоя олим… — Папа Юра позвонил папе, — перебил Игорь взволнованно. — По работе, как я понял. Но они так спокойно поговорили, представляешь! Ты… ну… вы обсуждали?.. — Нет, — качнул головой Дима. Настроение поползло вниз, хотя за Юру и Константина Игоревича он был искренне рад. Слава богу, что перестали сторониться друг друга, дальше легче будет. — Не виделись еще, он только позавчера с внедрения. — А… Ладно. Вообще я хотел про другое хотел рассказать, но я сейчас собираюсь и еду, эм… работать! Вот. Дима нахмурился. — Работать? — По голосу он слышал, что Игорь очень взбудоражен, но и взволнован тоже, так что решил попробовать докопаться до ответа. — А ты устроился куда-то на подработку, что ли? Игорь натянуто засмеялся. — Если бы! Нет, тут просто… дело одно предложили… Коро-о-оче, ты слышал про Анубиса?

✕ ✕ ✕

Таксист взял раза в три дороже нужного за поездку за город, да еще в такой снегопад, но Диме было плевать, сколько отдать денег, лишь бы успеть. Игорь, конечно же, бросил трубку и совсем не стал его слушать — спасибо хоть, что выпалил что-то про заброшенные бани на окраине, прежде чем пропасть с радаров. Дима сразу же позвонил Юре, но тот — ожидаемо — не взял трубку. И казалось совершенной глупостью, но и самым до безумия логичным вариантом — ведь вселенная так любит несмешные совпадения! — что оба они, и Юра, и Костя, тоже окажутся там. Позвонил по работе, нормально поговорили… Уж не потому ли, что нашел зацепку и позвал с собой в самое пекло? Таксист отказался подъезжать близко, и Диме пришлось метров сто идти пешком на смутный свет фонаря. И истерически рассмеяться, когда послышались звуки выстрелов. — Ты там, да?! — сквозь зубы нервно выл он. — Юра, ты же там, ты не можешь держаться подальше от всякого… ух, зла не хватает! Возможно, эти слова были обращены и к самому Диме, потому что он тоже хорош — без лишних раздумий сунулся в ближайшую дверь и пошел на звук, игнорируя то, как быстро колотится сердце от страха. Темных коридоров было много, фонарик он взять не додумался, так что шел на ощупь и на свет, молясь, чтобы не столкнуться с кем-нибудь на очередном повороте. То и дело слышались выстрелы, но они становились всё реже. А еще то тут, то там валялись аккуратно сложенные мешки с розовым порошком; в одном из коридоров тот и вовсе был рассыпан по полу и частично размазан по стене. — Что ж за черт… Неподалеку вдруг послышались голоса, и Дима весь обмер, но тут же прислушался, потому что один из них был явно детским: — Вернуться надо, дядь! Ну пожалуйста! — Совсем сбрендил, да? Уходить надо, если не хочешь в ментовке объясняться. Ты свою работу сделал, деньги получил, я вообще не обязан тебя отсюда вытаскивать. — Да Игоряня же столько всего вам наснимал там, давайте хоть пять минуточек поищем!.. Дима мысленно выругался. Значит всё-таки здесь, всё-таки пришел на свою работу. И, что самое страшное, отстал и от товарища, и от работодателя, и теперь неизвестно, живой ли вообще или уже отхватил шальную пулю. Взяв себя в руки, Дима двинулся дальше. «Куда, ну куда ты прешься, идиот!» — ворчал он на себя, но продолжал идти, потому что, пока Игорь оставался где-то внутри, любой риск был оправдан. Он бродил по темным коридорам, дергаясь от каждого звука, не меньше четверти часа. Но первым в итоге нашел не Игоря. — …А ты думаешь, я на свою копеечную зарплату смогу семью содержать?! Мы уже полгода на стиралку копим. Стиралку! Они у всех в доме должны стоять, а не вот так! Голос Юры был странным, речь — еще страннее. Дима снова вспомнил следы ярко-розового порошка. Может ли быть такое, что… Да нет же, как!.. Но вот раздался второй голос, и он звучал не менее устало и так же странно смазанно: — Ты правда собираешься украсть эти деньги? Возьмешь себе в карман? — Не себе. Семье. — Тогда ты арестован. Дима подошел совсем близко, но, увидев из своего укрытия, что оба они — и Юра, и Константин — держат в руках пистолеты, замер, в неверии глядя вперед. Мысли летали маятником: нужно что-то делать — но неужели они правда выстрелят! — они под наркотой и ничего не соображают — но есть риск попасть под пулю — а счет идет на секунды… И тут, совсем как неделю назад, на своей кухне, Дима дернулся в ответ на движение чего-то цветного сбоку. Повернул голову, как в трансе, не соображая и не доверяя собственным глазам. — Нет, — выдохнул он шепотом. Прямо напротив входа в прачечную стоял Игорь, и он медленно подходил ближе, во все глаза глядя на разворачивающуюся там сцену. — Нет, Игорь, стой! — зачастил Дима и хотел шагнуть к нему, как вдруг раздался выстрел. Его оглушило этим грохотом, осознанием произошедшего и воплем «Папа!..», в затылке стало больно, но впервые за всё время Дима даже не обратил на это внимание. Не дыша, он смотрел, как Константин медленно оборачивается и находит взглядом своего сына, как качает головой, как его расплывчатый взгляд вдруг меняется и наполняется сознанием. И как по его груди расплывается томатно-красное пятно. А потом его глаза медленно закатились, он упал на пол — Дима всем телом дернулся к нему и едва успел себя сдержать, — и в этот момент Игорь остался лицом к лицу с Юрой. Который стоял и смотрел перед собой, но ничего, кажется, не видел. Весь шатался, моргал медленно и невнятно, и Дима даже со своего места мог видеть, какими огромными стали его зрачки. Юра встретился взглядом с замершим на месте Игорем. И поднял пистолет. Дима не побежал — он рванулся вперед с такой силой и так быстро, будто его, как тряпичную куклу, дернули за нитку. Мгновение, и он уже стоял перед Игорем, едва не сбив его с ног, крепко сжимая одной рукой за плечи, а второй — зачем-то прикрывая его затылок. Не обнимал — укрывал собой, как живым одеялом. Новый выстрел прозвучал почти неслышно. Дима коротко выдохнул. Тишина ударила по ушам не хуже грохота, но звучала она совсем не так естественно. Хотелось хоть какого-то звука, хоть собственное сердце бы услышать, но нет — тишина, в которой Дима по-особенному отчетливо чувствовал, как медленно расползается боль в груди, совсем как-то красное пятно у Константина на одежде. Дима хотел вдохнуть и не смог. Не как во время панической атаки — нет, совсем по-другому. Он был кристально спокоен, даже улыбался, но дышать не получалось просто физически. Смог только выдавить одними губами: — Всё хорошо, Игорь. Не бойся. Однажды Дима уже умирал, поэтому теперь ему было не страшно.

✕ ✕ ✕

Страшно было оживать — что тогда, что теперь. Тогда пробуждение в больнице принесло новые мучения, новые обвинения и новое желание повторить свою попытку, только уже наверняка. Но теперь за ним следили и не позволили так просто избавиться от страданий — хотели, чтобы жестокий убийца понес наказание по всей строгости… Дима боялся тюрьмы и одновременно ждал ее, ведь там его точно убили бы очень быстро. Но отец внезапно решил вспомнить, что любит сына, и договорился об одиночной камере. Оказал медвежью услугу, спасибо. Теперь ситуация была совсем иной, и всё-таки Дима, едва открыл глаза, тут же почувствовал, как к горлу подступает ком. — Нет, нет, ну зачем, — беззвучно забормотал он, и мигом откуда-то взялись слёзы, потекли по вискам на подушку. — Эй, — послышался знакомый шепот, а потом тихий скрип стула, и слёзы осторожно стерли теплым прикосновением. — Эй, ты как? Дим? Дима только сильнее зажмурился и помотал головой. — Не надо было… всё же так удачно… — Так, ну ты давай ерунду не говори, — с притворной строгостью, но по-прежнему безумно ласково отозвался Юра. — Не п-проснулся еще, что ли? Сквозь приоткрытые ресницы Дима увидел, какой тот усталый и бледный, но как тепло продолжает на него смотреть. От этого осознания сердце защемило сильнее, и захотелось по-детски захныкать и спрятаться под одеяло. — Я всем мешаю, — проговорил Дима, не в силах объяснять, потому что мысли еще плохо слушались, а язык — и того хуже. Взгляд Юры неуловимо поменялся, он шумно выдохнул и качнул головой, от чего ему на лоб свалилась прядка волос. Совсем длинными стали. Дима умилялся, но в глубине души считал, что короткая стрижка шла Юре намного больше. — Ты всех спас, — мягко исправил тот. — Игоря… И вот тут до Димы дошло. Воспоминания о произошедшем прострелили молнией, и он мигом проснулся, распахнул глаза и схватился за запястье Юры. — Что с ними?! Игорь в порядке? А Константин Игоревич, он?.. — Всё хорошо, все живы, Игорек вообще цел и здоров, не волнуйся так. — Юра коснулся другой рукой его волос, погладил затылок. — Тебе же нельзя, дурашка. И в другой ситуации Дима мог бы свести всё к банальной шутке, но сейчас было совсем не до смеха. Он крепче вцепился в чужую руку и, плохо формулируя мысль, стал спрашивать: — А Костя… — Сокращенное имя вырвалось само по себе, но Диме понравилось, как оно легло на язык. — Он точно совсем-совсем в порядке? Он же… ты знаешь?.. Юра пару секунд соображал, а потом обалдело уставился на него. — Ты-то откуда знаешь? Стало быть, Игорь ничего не рассказывал. Скрывать было и нечего, просто Дима не очень понимал теперь, какая информация есть у Юры, какую нужно сообщить и в каком порядке. А у… Кости? — Ладно, — помотал головой Юра, видя его ступор, — всё, потом всё обсудим, да? Сейчас отдыхай, тебе восстановиться надо. — Но они точно?.. — Все живы, слово даю. Отдыхай. И Дима, слишком измотанный всеми событиями, действительно уснул быстрее, чем Юра успел освободить ладонь из его крепкой хватки. В следующие пару раз, когда Дима приходил в себя, рядом были только медсестры. Он всё пытался поспрашивать про Костю, но никаких подробностей ему не сообщали. Правда, лечащий врач почему-то весело хмыкнул и, назвав номер палаты, посоветовал сходить проведать лично, раз уж так переживается. Дима смутился и покачал головой, но номер запомнил. На всякий случай. Покоя не давало еще и то, что Юра почему-то наотрез отказался обсуждать с ним ход дела. Когда он пришел, Дима сразу же спросил, не держат ли его под замком и не стоит ли у двери ментовский кортеж, на что Юра только посмеялся и отмахнулся, а потом, когда Дима попытался расспросить подробнее, отвел взгляд и ответил только: — Давай ты сперва окрепнешь, ладно? А потом я всё-всё подробно расскажу. Такие ответы не очень способствовали спокойствию, но делать было нечего: Дима смиренно ждал и надеялся на быстрое выздоровление. А оно и правда шло семимильными шагами, и совсем скоро он смог самостоятельно подниматься, передвигаться по палате и даже, когда становилось совсем скучно, прогуливаться по коридору. Перевязанная левая рука почти не доставляла дискомфорта — если только совсем-совсем ею не двигать. В одну из таких прогулок по больнице Дима вдруг наткнулся в коридоре на… — Игорь? Тот вскинул голову, во все глаза на него посмотрел, а потом расплылся в широкой улыбке, спрыгнул со скамейки и побежал к нему, раскрыв руки для объятий. — Дим! — и только в шаге от него испуганно замер. — Ой… ну аккуратно же?.. Вместо ответа Дима неловко приобнял его здоровой рукой и, когда Игорь мигом прильнул к нему, даже дыхание затаил, совсем ошарашенный этим неожиданно теплым и восторженным приветствием. А Игорь вжался в его здоровый бок и затих так, будто вообще не собирался никуда идти. — Да ты чего? — выдохнул Дима, непроизвольно улыбаясь. Игорь вдруг сдавленно всхлипнул. Дима тут же напрягся: — Что? С папой всё хорошо? Игорь мелко закивал. — Да… С обоими, да… Дим, прости меня, пожалуйста! — Он шмыгнул носом и тихонько захныкал. — Ты что, Игорь, ты… боже… Давай сядем, да? — Угу, — промычал Игорь и, не отлипая от него, переместился к скамейке. Дима очень аккуратно сел, поморщился, когда неудачно двинул рукой, поудобнее переместил вторую, но не успел еще даже сориентироваться, как им устроиться, а Игорь уже стек головой ему на колени и затих. Дима с минуту сидел, боясь двинуться, как будто на нём пристроился и задремал котенок, потом очень аккуратно коснулся взъерошенных кудрей, но не решился их гладить и переложил руку на его плечо. — Я столько наговорил, — пробормотал Игорь, — а ты меня спас. Прости, ладно? А, и спасибо… блин, так глупо просто говорить «спасибо»!.. Дима сглотнул подступивший к горлу ком и улыбнулся: — Игорь, ты же ни виноват ни в чём, всё хорошо. Мы же все в порядке, видишь? Тот снова угукнул что-то. Дима продолжил тихонько поглаживать его плечо, еле-еле прикасаясь, и вдруг осознал, что совсем ни о чём плохом не думает. Как будто благодаря Игорю не осталось ни одной нехорошей ассоциации. Или это пуля так удачно прилетела, что выбила остатки грязи из груди? Через четверть часа Игорь уже, как ни в чём ни бывало, улыбался во весь рот и рассказывал Диме про олимпиаду, а еще про то, что билеты в Диснейленд у него теперь есть, а вот на самолет — нету. — Но это ничего, — отмахнулся он без всяких сожалений, — всё равно там только два билета, не лететь же без папы Юры? Он, кстати, был где-то здесь, вы не виделись?.. — Сегодня еще нет, — пожал плечами Дима и тут же поморщился от дернувшей боли в ключице. Игорь обеспокоенно глянул на него, но ничего не сказал, только принялся с двойным энтузиазмом рассказывать дальше. — Во-от, а потом Игнат, это мой друг, предложил одну гениальную идею!.. И Дима с таким вниманием, восторгом и легким ужасом слушал рассказ про украденный патрон, что не сразу отреагировал на движение в конце коридора. Он поднял взгляд, только когда неясная тень остановилась в нескольких шагах от них. Встретился взглядом с не менее ошарашенным человеком. И снова пожалел, что посмел выжить. Это был человек из его кошмаров. Тот, кого он надеялся никогда не встретить снова — да и не должен был. Откуда бы ему здесь взяться? Они виделись в Москве, сам он был из Ростова. Каким ветром Евгения Бокова занесло в серый Петербург? И в эту больницу в этот самый час?.. Уж не потому ли, что пришел по его душу? Чтобы что? Обвинить? В чём на этот раз?.. Дима замотал головой и попытался слиться со стеной, машинально подтянул к себе колени, и боль вспыхнула одновременно в плече и в голове. Сквозь вату в ушах послышался встревоженный голос Игоря: — Ты чего, Дим?.. Ой, дядь Жень, здрасьте! А что… Дядя Женя. Дядя Женя сейчас, конечно, схватит Диму за шкирку и оттащит от Игоря подальше, а по пути обязательно пару раз ударит, чтобы без слов всё понял. А потом начнет требовать ответы за то, чего Дима не делал, о чём даже ничего не знает. Иначе зачем ему, этому дяде Жене, здесь быть? Перед глазами помутнело то ли от боли, то ли от подступившей к ним — в очередной раз за недолгое время — влаги. Может, бог его помилует наконец, подарит легкую смерть вот прямо сейчас, в этот момент? Вместо темноты Дима увидел уже знакомое разноцветное пятно — Игорь стоял теперь перед ним и искал что-то по его карманам. И нашел блистер с таблетками, который неизменно, по привычке, Дима продолжал носить с собой. — …чего такое? — негромко спросил голос из кошмаров, и Диму скрутило новой волной ужаса. — Ему нельзя волноваться, голова болеть начинает, — просто объяснил Игорь полушепотом и сам поднес к дрожащим губам Димы таблетку. И пока Дима без особого энтузиазма пытался отдышаться, не глядя по сторонам и пряча лицо, на другом конце коридора резко распахнулась дверь. — Вот черт, — выругался Юра, и от звука его голоса мгновенно стало не так страшно. — Эй, отойди от него! Дима видел краем глаза, что Юра стремительно, как коршун, подлетает к ним, и белый больничный халат развевается не менее пафосно, чем его привычный кожаный плащ. — Да я ниче не делаю, Юр, ты… — Я. Сказал. Отойди. От него. Юра остановился рядом со скамейкой так, чтобы твердой скалой закрыть Диму от Бокова. Тот, впрочем, не пытался подойти или хотя бы что-то сказать. — Пап? — непонимающе мякнул Игорь. — Игорь, подожди. — Понятно теперь, че ты мне не сказал. — В словах ростовского следователя что-то изменилось, и далеко не сразу Дима, до сих пор в тумане от паники, смог определить: южный акцент почти пропал. А еще интонация стала будто спокойнее, как-то мягче что ли. — Юр, ну я совсем еблан, по-твоему? — Еще бы ты посмел хоть что-то!.. — Мужики, — коротко и негромко, но этого хватило, чтобы все в коридоре замерли. Дима медленно повернул голову. Дверь, из которой вылетел Юра, оставалась открытой, и следом из нее вышел Константин Игоревич. Костя. Взъерошенный, сонный и немного бледный, но вполне живой и стоящий на ногах. И тоже с подвязанной рукой — только левой. Он неспешно пошел по коридору к ним, переводя взгляд с одного лица на другое и пытаясь разобраться в ситуации. Столкнувшись глазами с Димой, он еле заметно нахмурил брови, потом посмотрел на Бокова. И снова — на Диму, как будто что-то вспоминая. И вдруг громко выдохнул, замирая на середине шага. Дима понятия не имел, какая информация была у Кости, но по его лицу было очевидно: он всё понял. — Ты, — выдохнул Костя, в два шага оказываясь рядом с Боковым. — Это его ты тогда?.. Все молчали. Диме было очень любопытно, и в то же время — совсем не хотелось знать, какое выражение лица сейчас у Бокова. Наверняка его привычная каменная маска. А еще хотелось понять, почему Костя спросил это… так. С таким неверием, как будто даже мысли не допускал, что у Бокова были все основания для подозрений. А потом Костя сделал кое-что совсем невероятное. Он отошел на пару шагов, повернулся к Юре и сказал с ледяной улыбкой, звенящим от напряжения голосом: — Юрка, у меня рука болит, въеби ему ты, а? — Коть, я только этих слов и ждал, — с облегченным выдохом сказал Юра и с разворота резко ударил Бокова по лицу. Тот аж отлетел к стене и едва не упал, на губы брызнула кровь из разбитого носа. — Спасибо, родной, — спокойно сказал Костя. — К твоим услугам. Дима не понимал решительно ничего. Подумал даже — вдруг очередной кошмар? Такой вот странный и с новыми персонажами, потому что от последних эмоций и от всех таблеток голова окончательно расклеилась. Почувствовав на себе внимательный взгляд, Дима снова повернул голову к Косте — и замер, не моргая. Вопросительно поднял брови, игнорируя неловкость и что-то совсем новое и непонятное, но Костя только мотнул головой и продолжил смотреть на него так, как будто впервые видел (и почему-то не мог оторваться). — Я это заслужил, конечно, — заворчал между тем Боков, выпрямляясь и держась за нос, — но блин, мужики, я вас для чего от следствия отмазывал?.. — Отмазывать своего кудрявого будешь, — мгновенно отозвался Костя, наконец отводя взгляд и позволяя Диме спокойно вздохнуть. — А нас в покое оставьте — и на том спасибо. Тут Диму накрыло новым осознанием: ведь Юра точно должен был оказаться под следствием! И не факт, что наличие в его крови здоровенной дозы наркотика помогло бы легко отделаться. Но всё-таки он здесь — и совсем не выглядит, как человек, который мучается угрызениями совести. Дима, конечно, ни секунды ни в чём его не винил, но он слишком хорошо знает Юру: тот не простил бы себя за то, что выстрелил в своего омегу, к тому же беременного, а потом в своего приемного сына и в итоге в своего… «Кто я тебе?» Дима так и продолжал молчать, наблюдая, как подоспевшая медсестра с ворчанием уводит Бокова обработать сломанный нос и как грозится выгнать Юру и больше не пускать вне часов посещений, как Игорь, напоследок еще раз крепко его обняв, убегает прочь, сказав, что его ждут какие-то Сережа и Петя, и как Костя с Юрой уходят, то и дело оглядываясь на него. Боли от взгляда на них двоих больше не осталось, только бесконечная нежность и, разве что, легкая светлая грусть. От того, что его счастье было недолгим и не таким уж полным, и от того, что вот так, как у них, у Димы не будет никогда. Он потихоньку поднялся и побрел в другую сторону, в свою палату. Но едва он успел улечься на кровать и открыть книжку, как в дверь поскреблись. Он думал, что это пришел Юра, и уже открыл рот, чтобы сказать, что не готов сейчас разговаривать, но не произнес ни звука, потому что в палату зашел Костя и почему-то неуверенно замер на пороге. — Привет, — выпалил он, хотя уже… нет, не здоровались. — Привет, — машинально отозвался Дима и мысленно дал себе подзатыльник. Не переходили же на «ты». Хотя они ровесники и спали с одним мужчиной, уже, наверное, можно сбросить часть формальностей. — Ты как? — спросил Костя неловко, подошел ближе и присел на самый краешек стула. — Живой. А ты?.. — Тоже. Но состояние, конечно, паршивое. Дима неопределенно хмыкнул, и они глупо замолчали, не глядя друг на друга. И учитывая их зеркально перевязанные руки, со стороны они наверняка выглядели очень комично. — Ты Игоря спас, — вдруг сказал Костя, да так, как будто сам в эти слова не мог поверить. — Спасибо. Что ли. — Это бы любой на моем месте… — Нет, — твердо перебил Костя, качая головой и наконец поднимая на него взгляд, всё тот же — удивленный и почти, что ли, восхищенный. — Не любой, поверь, я знаю. Кто-то, может, попытался бы крикнуть, максимум — оттолкнуть. А ты собой закрыл. Что отвечать на это, Дима не представлял, поэтому просто замолчал, абсолютно выбитый из колеи. А Костя, совсем не щадя его и неизвестно, где набравшись столько откровенности, продолжил: — Я помню то дело, за которое тебя… Не могу поверить, что Боков настолько идиот. Ты такого не заслужил, знаешь? — Он помолчал. — Смотрю на тебя и поверить не могу, что ты — тот самый парень. И Дима подумал, что он про «тот самый парень, к которому ушел мой почти-муж», но Костя имел в виду другое. — Столько дерьма пережить и остаться таким… светлым, черт тебя… Я не знаю никого, кто бы так смог. — Не надо этого, зачем? — бессильно вздохнул Дима, прикрывая глаза, но потом всё-таки набрался смелости и посмотрел на Костю в ответ. И снова так и замер. Глаза у него были поразительно яркие, не такие голубые, как у Юры, а светло-серые. А еще он пах. Неярко и не слишком сладко — не типичный омежий запах, какие Диму никогда не привлекали. Да, какой-то сахарный отзвук был, но в основном это было что-то хвойное, летнее и отчего-то ностальгическое. Приятное. Костя вдруг ухмыльнулся уголком губ и пожал плечами. — Да сам не знаю. Бред какой-то, да? И вот тут Дима непроизвольно улыбнулся в ответ. Да уж. И правда, полнейший бред. …Потом к нему приходил Юра. Потом снова Костя. Потом вместе. Потом Дима сам заглядывал к Косте — номер палаты не забылся. Происходило что-то решительно непонятное. Не то чтобы кто-то жаловался, как раз наоборот — вот сейчас наконец-то всё становилось хорошо. И Дима думал, что останется в их семье редким, но всегда желанным гостем. Может, станет крестным для мелкого. (Дима еще не знал, что на пороге больницы с ним не попрощаются, а без всяких вопросов потащат с собой в Громовскую квартиру, усадят пить чай, и Юра попросит Костю сказать то, что сказал ему, и Костя вместо этого Диму поцелует). В один из дней незадолго до выписки к нему в палату неожиданно заглянул Евгений Боков — как уже выяснилось, следователь по делу Анубиса. Дима думал, что он и пришел, как следователь, и поэтому спокойно ответил на все вопросы. И прекрасно слышал по ним: Боков прекрасно понимает, что произошло в ту ночь, но почему-то не говорит. — Они сами не помнят, да? — выпалил Дима негромко, крепко сцепив пальцы рук. — Из-за наркотика? Боков вздохнул и, отложив папку с делом, серьезно посмотрел на него. — Тебе б тоже забыть, чем раньше — тем лучше. Для них же лучше. Пусть дальше думают, что это вот всё, — он взглядом показал куда-то на его рану, — дело рук Анубиса. Всем проблем меньше. — Почему вы помогаете? Боков замер, внимательно глядя на него большими глазами. Что-то в них и правду сильно поменялось за прошедшие… двенадцать лет, с ума сойти. — Они мне, может, не друзья, но не чужие люди, — сказал Боков. — Да и я, выходит, им должен. — За что? — не понял Дима. Тот невесело хмыкнул. — Так за тебя. — И, помолчав, он отвел взгляд, сгорбился, заломил пальцы. Несколько раз открывал и закрывал рот, подбирая слова, пока наконец не проговорил, чеканя каждый слог: — Я искренне не понимал, что творю, сейчас даже вспомнить дико. За такое не прощают, но ты всё равно… зла не держи, ладно? Я за то, что мы тогда с тобой сделали, сполна расплатился. Этого Дима не ожидал, хоть и понял уже, что Боков своё мнение поменял. Еще бы, когда сам оказался не таким уж закоренелым натуралом… Это как раз наименее удивительно. Куда больше Дима был поражен тем, что он вообще начал с альфой полноценные отношения и уже несколько лет счастлив с ним. — Что было, то прошло, — спокойно сказал Дима, тоже не найдя других подходящих слов. — Не будем к этому возвращаться. Все ведь живы, это главное. Женя дернул уголком губ. Все живы, все счастливы. И так ли важно теперь, какой ценой? Дима снова подумал о Юре, об Игоре — и о Косте тоже. И не смог сдержать мягкую улыбку. Кажется, эти проклятые девяностые они и вправду пережили. Дальше — и в это по-весеннему отчаянно верилось — будет лучше. Я задыхаюсь от нежности, От твоей, моей свежести, Я помню все твои трещинки. (Земфира, 1999)