Граффити розовой краской

Каждый раз, как только спускается ночь На спящий город, Я бегу из дома бессонного прочь, В тоску и холод, Я ищу среди снов безликих тебя, Но в дверь иного дня Я вновь иду без тебя. Тихон не смог бы вспомнить, когда в последний раз получал кулаком в лицо. Обычно на него боялись даже смотреть дольше пяти секунд, не приближались и на пару метров, а если кто рисковал подойти и замахнуться, тот немедленно получал урок на всю жизнь, почему это плохая идея. Теперь же Тихон не только не защищался, но и по-библейски подставлял вторую щеку. Потому что этому человеку мог бы позволить и не такое — особенно когда заслужил. — Тебе хоть стыдно, падла ты этакая?! — рявкнул Женя, прерывая витиеватый поток матов, который лился из его рта без всяких пауз последние три минуты. Тихон обнажил зубы в подобии улыбки, отстраненно понадеявшись, что крови на них нет, иначе было бы слишком жутко. Он не ответил — неловко было признаваться, что стыдно-то до усрачки. — Так надо было, Женёк, — ровно проговорил он вместо этого, не глядя в бешеные глаза напротив. Так же ровно, как всего несколько минут назад вывалил наконец всю правду, как на духу. Так же спокойно, как рассуждал, какие выбрать джинсы на прогулку и пойдет ли вечером дождь. Женя, конечно, взбесился. Женя, конечно, еще долго не успокоится, если вообще его простит. — Надо было? — не разочаровал тот. Схватил Тихона за лацканы кожаного плаща, встряхнул и со всей своей дури приложил о ядовито-розовую кирпичную стену; Тихон не сопротивлялся и мельком подумал вдруг, что будет даже благодарен, если Женя не рассчитает силу. Во всём происходящем давно потерялся смысл, и признавать это слишком тяжело. Куда легче было бы позволить кому-нибудь проломить ему, Тихону, дурную башку, и уж точно никому он не доверил бы такое задание, кроме любимого мужчины. — Мы сколько лет знакомы, Жизневский? — продолжал Женя сквозь сжатые зубы, и Тихону пришлось столкнуться с ним взглядом. От того, как больно было Жене, становилось совсем паршиво, но и это Тихон тоже заслужил. — Шесть! Шесть гребаных лет, мудак ты обосранный! Из них почти три мы… мы, блять… Тихон невесело улыбнулся. Спустя столько времени, столько ночей в одной кровати, в таких крепких объятиях, что можно было случайно вплавиться друг в друга или банально задохнуться, Женя всё ещё не может выговорить даже простое «вместе». Но Тихон никогда не винил его за это, не обижался. По крайней мере, недостаточно, чтобы признать хотя бы самому себе. — Ты сколько раз просил, шоб я тебе доверял? — совсем надрывно сипел Женя уже без голоса и близко-близко к лицу Тихона, даром, что ниже почти на голову. — И я ж доверял, сука, как самому себе никогда не верил, слышь, сволочь? А ты!.. — А я тебе тоже доверяю, — перебил Тихон на одном выдохе. — Иначе б до последнего не сказал. Женя даже отшатнулся — так сильно охренел, — но рук не разжал и, собравшись, снова тряхнул Тихона уже слабее. — До чего последнего, а? До своего последнего дня?! Сдох бы, а я б и не знал, за что! Пожалуй, так было бы лучше. Тихон прикусил щеку изнутри, чтобы не произнести это вслух. А Женя наконец-то его отпустил, замахнулся, но ударил прицельно мимо — в стену рядом с его плечом, с отчаянным выдохом сквозь сжатые зубы, и опустил голову. Так и замер, пялясь куда-то на их ботинки, а может, на оплеванный асфальт. Тихону до зуда в руках хотелось притянуть его за шею к себе, намертво обхватить сгорбленную спину и ткнуться губами в бритую макушку, пахнущую шампунем и его, Жениным, винно-сигаретным запахом. По факту ничего особенно приятного, но для Тихона ничего дороже в этом поломанном мире так и не нашлось. — Всё будет хорошо, — самая бесполезная, лживая фраза, и оба это знали. Женя качнул головой, дернулся. Помолчал еще какое-то время, а потом поднял голову и уставился на Тихона одновременно с осуждением, злостью и обреченной… нежностью, что ли, будь она неладна. Под таким взглядом не хотелось обсуждать что-то настолько грязное, как прошлое Тихона или, упаси бог, его будущее. Но Женя, конечно, требовательно сказал: — Расскажешь мне всё, понятно тебе? — Тихон медленно кивнул. — Ща только покурю, иначе крышей поеду с такими выкрутасами. Кто б мог подумать, а!.. Он отошел на полшага, достал сигареты. За каждым его движением Тихон следил внимательно, не моргая и едва дыша. Курил Женя всегда безумно красиво, хоть бери и кино снимай. Тихон это с первой же встречи подметил и в это, наверное, первым делом влюбился. С первой встречи облизывался на его пальцы, когда они щелкают зажигалкой или удивительно изящно держат тонкую белую палочку; залипал на сухие губы, томно приоткрытые на выдохе. О, как же Тихон мечтал сцеловать с них сизый дым!.. Теперь вот уже два года, как это ему позволялось. Правда, не на улице и желательно не без предупреждения, чтобы Женя на чистых рефлексах не засадил ему локтем в морду. Засаживал он, к слову, тоже со вкусом и с чувством. Тихон, всю жизнь предпочитающий активную позицию, был приятно удивлен в их первую ночь. А может, тот восторг был попросту от того, что после столь долгой борьбы с Жениными внутренними демонами усилия наконец себя окупили. — Было в тебе хоть что-то настоящее? — вдруг спросил Женя дрогнувшим голосом, снова пряча глаза. Тихон смотрел на него и не мог отвести глаз. — Имя и фамилия. То, что я про родителей рассказывал. Только они московские оба, а не питерские. И вообще всё про детство — это никому не надо, легенды не было, так что… — Еще, — перебил Женя, всё не поднимая взгляда. — В театральном вузе я правда учился. Только не два курса. Я его закончил и еще три года проработал в театре. — Так вот, почему ты такой хороший актер. Тихон хмыкнул и поежился от прохлады, от нервов, от всего сразу. Надо было тоже закурить, но он вроде как обещал себе — и Жене — бросить. …Жене нужно было время — разобраться в себе и в том, что услышал. Тихон даже не сомневался, что первым делом он поедет в участок и будет поднимать архив; дело вряд ли до сих пор остается под грифом секретности, ведь даже доказательств существования маньяка найти тогда не удалось. Списали на совпадения, нашли оправдание каждому убитому… Тихон плохо помнил подробности, да и кому они нужны? Единственный человек, который тоже знал о тех событиях и был напрямую с ними связан, весь день не брал трубку. Неудивительно — во всяком случае, Тихон очень надеялся, что он просто не хочет с ним говорить, а не попался кому не следует, как Горошко два года назад. Тихон тогда знатно испугался; не то чтобы Серега был ему настолько дорог, но не чужие же люди. На пятый за день звонок Филипп всё-таки ответил. — Тиш? Тихон выдохнул громче, чем следовало. — Как жизнь, брат? — спросил он, удивляясь тому, как натянуто и отчаянно прозвучал голос. Странно, почему горло так сдавило?.. Может, потому, что Тихон впервые за столько времени, оторвав приросшую к коже маску перед самым любимым человеком, чувствовал себя собой? Он думал, что такое совсем невозможно, что того прежнего Тихона и вовсе никогда не было или что он исчез бесследно. Одиннадцать лет — это ведь, наверное, много. Всё началось в его далекие двадцать пять, когда он был совсем еще молод. Недавний ребенок, наивный и не выросший из розовых мечтаний, которые давно стали не по размеру. За что и поплатился. В свои двадцать пять Тихон потерял смысл жизни и начал делать то, что делал до сих пор, потому что выбор был — либо это, либо к чертям в окно, чтобы не жить больше в этом мире, несправедливом до боли в костях. Этот шанс был для него шансом сделать мир пусть не лучше, но хотя бы чуточку выносимым, спасти хоть кого-то. Хоть бы даже таких, как Серега. Парнишка молодец — обычно шансы, поднесенные на блюдечке, никто не ценит, а он, гляньте, помотался да взялся за голову, скоро выпускаться должен. Всё это, наверное, оказалось кому-то нужно. В тридцать шесть Тихон с трудом вспоминает, ради чего всё это начиналось. Ради кого. У него не осталось даже ни одной фотографии. А лицо из воспоминаний становится всё больше похоже на Женино. Из тех, кто знал всю правду, в живых остался только Филипп. Тихон не сразу понял, как быть осторожным, но хотя бы его — единственного оставшегося друга — всеми силами постарался уберечь. В последний раз они общались, когда Тихон только приехал в Питер, и то перебросились парой слов. — Тиш, у тебя там всё хорошо? — насторожился Филипп вместо ответа. Врать не было никаких сил. Тихон моргнул, и перед глазами стало мутно. — Нашли, похоже. — По телефону нельзя было говорить больше, просто на всякий случай, и даже один этот звонок был слишком рискованным, но Тихону… было нужно услышать голос этого человека. Напомнить себе, зачем всё это. Он совсем стерся, как дешевая обивка в салоне «девятки», и прежний рисунок невозможно разглядеть. Разговор с другом — он надеялся — немного подкрасит хотя бы самые блеклые пятна. Филипп помолчал. Потом шумно выдохнул в трубку. — Только глупостей не навороти, — глухо сказал он. — Нельзя, хватит уже. Набегался. Тихон прикрыл глаза, и по щекам предательски потекло. Он прижал к лицу свободную руку. Надо собраться, сделать этот последний рывок. Надо… закончить всё. — Ты прости меня. — Голос подводил, но это нужно было сказать, Тихон не имел права просто молча исчезнуть. — Если вдруг… — Так, никаких тебе «если», — перебил Филипп и фыркнул. — Всё, харе там ныть. Поговорим потом, ага? Звони, когда… ну, ты понял. Он раньше не был так осторожен, но, видно, хоть кого-то жизнь учит не ходить по граблям. Тихон молча положил трубку и несколько раз медленно вдохнул и выдохнул. Сколько лет он мечтал, как всё закончится? Сколько представлял себе такой день, такой разговор? Сколько представлял, как сполна насмотрится в растерянные глаза Хозяина, прежде чем сам окажется за решеткой? Как говорил себе — да хоть на пожизненное, только б напоследок узнать, что этому подонку будет не легче. Про Тихона тоже ходила всякая слава, но детей он никогда не трогал и с наркотой не связывался, ему на зоне будет в кои-то веки спокойно, в отличие от. Теперь же на нужные эмоции не находилось сил. Всё, что было в голове, это разочарованный взгляд Жени, когда Тихон наконец сказал ему: «Прости, Женек, но ты обо мне ничегошеньки не знаешь на самом деле». Самое горькое, что Женя, кажется, действительно такого не ожидал. Даже год назад он бы, может, сказал, что так и думал, что до последнего не доверял на сто процентов, а теперь… Ну и хорошо, думал Тихон следующим утром, когда пешком брел к полицейскому участку. В городе висел туман, в мыслях — тоже. Он мечтал, как перед тем, как прийти и всё рассказать, хорошенько погуляет по Питеру (или по Москве, или по Архангельску — смотря в какой бы период), а потом с улыбочкой явится на порог к ошарашенным служителям закона и попросит бумажку с ручкой. И теперь он делал это просто по инерции, как будто выполнял давно заложенный в голову алгоритм, но совершенно не понимал, зачем это всё… зачем. Но Жене так точно будет лучше. Тихон не учел, что Женя всегда сам знает, что ему лучше, и вспомнил об этом только тогда, когда, не успев сделать и шага во двор, столкнулся со знакомой коричневой кожанкой. Женя с разбегу подхватил его под локоть и без лишних вопросов потащил куда-то в сторону черного хода. — Чего ты, Женьк?.. — Завали ебало, — резко отрезал Женя, не оборачиваясь. Тихон мог бы попробовать вырваться, но подозревал, что тогда они устроят драку. Женя протащил его мимо курящих коллег, ни на кого не глядя и начисто игнорируя их многозначительные присвисты, и Тихон от неожиданности даже не сообразил сам им что-нибудь вякнуть. В этих коридорах Тихон бывал нечасто: хоть он и заполучил лояльность главного управления — в основном благодаря Юрке Смирнову, который еще с девяносто первого согласился прикрывать ему зад, — лишний раз светиться здесь было бы не лучшим решением. Но кабинет на втором этаже он знал достаточно хорошо. Когда Женя затолкал его в свой кабинет и закрыл за ними обоими дверь, Тихон не стал даже садиться — сразу с сожалением вздохнул: — Давай без этого, ладно? Я всю ночь не спал, Жень… — Завали, — повторил Женя с нажимом, а потом вдруг зажмурился и прижал ладони к вискам. — Завали, блять, просто завали… Как будто я спал, сука! Тихон перевел взгляд на его стол, уже зная, что там увидит. От одного взгляда на разворошенное дело десятилетней давности его передернуло, по спине пробежал холодок, к горлу на мгновение подкатила тошнота. Он отвернулся и столкнулся взглядом с Женей — тот пристально следил за его лицом. — Сядь, — просипел Женя и сжал челюсти так крепко, что вздулись вены на шее. Тихон опустился на стул — не потому, что решил послушаться, а потому что знал, что разговора теперь не избежать, а обсуждать всё надо либо сейчас, либо никогда. — Расскажи мне, — потребовал Женя таким голосом, что не ответить было бы равносильно контрольному выстрелу между ребер. — Расскажи нормально, с самого начала. Че тебе этот Хозяин сделал? На миг — всего на один миг — Тихону померещилось, что на него смотрит не Женя. Как будто сквозь напряженное лицо, тронутую загаром кожу и требовательный взгляд секундно проступила так и не забытая светлая улыбка и добрые глаза, глядящие исподлобья, из-под взъерошенной русой челки. Женя, на самом деле, совсем на него не похож. Хотя бы потому, что он — альфа. У него совсем другой характер, другая жизнь, другая манера любить. И всё-таки у Тихона снова, как вечером, сдавило горло. Нельзя расклеиваться. Надо продержаться еще немного. — Одной из его жертв была моя пара, — проговорил он медленно и равнодушно, как будто не о себе, не глядя на Женю, но замечая краем глаза, как тот разом изменился в лице. — Мне было двадцать пять. В полиции предложили… типа работу под прикрытием, и я согласился, потому что выбор был либо это, либо в окно. Если говорить вот так, фактами, то даже непонятно, насколько всё было непросто. Да что там непросто — Тихон думал, что наизнанку вывернется от бесконечной боли, которая не давала спать и есть, не ослабевала ни на минуту, наоборот — то и дело скручивала сильнее. — Но дело закрыли, — заметил Женя тоже нарочито равнодушно, а сам до побеления костяшек вцепился в спинку стула. — Мы почти его взяли в Архангельске, — горько усмехнулся Тихон. — Но я где-то ошибся… У нас была крыса, он всё слил. Хозяин дал по съебам и скрылся, как, блять, по волшебству. А напоследок его ребята перестреляли всю нашу группу. — Блять, — выдохнул Женя и потянулся за сигаретами. А Тихон вдруг резко почувствовал, что не может больше так. Не может смотреть на него и не трогать, этот метр между ними убивает. — Жень, иди ко мне, — позвал он тоже на выдохе, неуверенно разводя руки. И, по-честному, он ждал, что Женя отмахнется и потребует сперва объяснить всё. Он же не тактильный совсем, не то что Тихон. Не любит, когда лишний раз трогают, и даже с Тихоном всегда настороже, от каждого прикосновения напрягается и прислушивается к себе. По привычке — как в самом начале, когда инстинктивно отбивался от объятий. Но в тот момент Женя без лишних слов поднялся на ноги, в один шаг оказался рядом и сел к Тихону на колени, лицом к нему, устроил локти на его плечах и, как ни в чём ни бывало, продолжил курить, задумчиво глядя перед собой. — Ты всё равно продолжил делать то, что делал. — Вопросом это не было. — Хотя закон больше тебя не защищал, это уже не было прикрытием. Тихон хмыкнул; теперь, когда он одной рукой держал Женю за поясницу, дышать стало в разы легче. Он взял из его пальцев сигарету, обнял его за шею, чтобы удобнее дотянуться до сигареты губами, жадно вдохнул табак. Удобно, если честно, вообще не было, но теперь Женя дышал ему в ухо, и вот это было замечательно. Тепло. И пахло вишней. — Приехал в Москву, — рассказывает Тихон, не вдаваясь в подробности. — Старался не жестить, но мне нужен был авторитет, трижды бы его через колено… Приходилось всякое делать. — Например, ебать малолеток? — не удержался Женя и заметно напрягся. Тихон прикрыл глаза. Блять. Он прекрасно знал, что Женя этого не забыл, что продолжал относиться к нему с нехорошей предвзятостью и что никогда не простит ему той первой встречи. Да ему самому было стыдно за то решение, принятое, кажется, на эмоциях от очередной неудачи в поисках Хозяина. Отступать потом, когда уже спизданул при всех свои условия, было ни в коем случае нельзя. — Был только Серега, — невпопад сказал Тихон, поморщился от того, как неправдоподобно звучит чистейшая правда. — Он где-то услышал про меня и что я учился в театралке, вышел на меня и предложил… ну… это самое. — Еще скажи, что он сам виноват, — ледяным тоном процедил Женя, но с места не двинулся. Привык. — Нет. Я виноват, я сразу же пожалел, но… — Тут не может быть никаких «но». — Блять, Жень! — Тихон крепче стиснул пальцы на его одежде, а Женя сердито выдернул у него сигарету, затянулся и тут же выругался — уже скурили, а новая лежала в кармане его куртки на стуле. — Дай ты сюда… Тихон забрал у него окурок, дотянулся до пепельницы и затушил его, а потом обнял Женю уже обеими руками. Дождался, пока тот неуверенно коснется его затылка и только тогда продолжил: — Он бы поперся еще куда-нибудь. А я с ним был раз пять, не больше. Для вида, типа он нужен… Это всё ещё хреново, но лучше так, чем под других его подложить. Я его отпустил, как только появилась возможность. И спасибо Волкову за то, что эту возможность подкинул. Женя ничего не ответил. Тихон понимал, что он остался при своём мнении, которое не изменится ни при каких условиях. Удивительно, что он вообще принял Тихона даже несмотря на этот факт его биографии, которому лично был свидетелем. Кто бы знал, как Тихону стыдно за это. — В Питер зачем приехал? — спросил Женя. — Появилась зацепка, что Хозяин так и остался в Архангельской области. Чтобы что-то сделать, мне нужны были люди в милиции, а они были только тут — так уж получилось… И я не про тебя, если что! — спохватился он. — Ты сказал «нет», я это слово понимаю. Прозвучало двусмысленно. В общем-то, было правдой в любом случае. — Юрка? — Тихон кивнул. — Откуда вы вообще знакомы? — Он в девяносто первом работал под прикрытием у Сатаны, а Сатана снабжал наркотой Хозяина. Где-то там и пересеклись, особо не общались, но договорились сохранять нейтралитет в случае чего. Я намекнул, что смогу подкинуть что-то полезное. Помолчали. Потом Женя шумно выдохнул и вдруг крепко-крепко прижался к нему, обнимая. Тихон даже растерялся — он ожидал совсем не такой реакции. Во всяком случае, не вот так сразу. Женя как будто и правда со всем смирился и всё принял. Он запутался пальцами в его кудрях, а потом и носом ткнулся куда-то над ухом, вдохнул полной грудью. Шепнул еле слышно: — Бедный ты мой человек. Это звучало так просто, но поэтому — пронзая куда-то очень глубоко. Тихон вжался лицом ему в шею и едва не заскулил. Он так сильно любил того, ради кого всё это началось, что упустил возможность закончить всё ради того, кого так же сильно любит сейчас. По-другому. Совершенно по-другому. Но так же сильно, в этом он не сомневался ни секунды. А потом пришла очередь Жени говорить, и он говорил таким же сдавленным шепотом, быстро и так искренне, как никогда с ним не говорил, оголив мысли, которые до этого тщательно прятал под семью замками. — Когда Маруси не стало, я чуть с ума не сошел. Я бухал, курил, я реально мог сдохнуть, Тихон, знаешь? Вместо ответа Тихон вжал его в себя — казалось, сильнее уже невозможно, а поди ж ты, получилось. Конечно он знал. Знал с самой первой встречи. Пришел тогда к нему, чтобы предложить работу, потому что сам прекрасно знал, что есть потери, после которых невозможно легко оправиться. И слава вселенной, что Женя не согласился, потому что иначе был бы сейчас, как Тихон. Такой же потерянный в жизни и в себе. А Женя: — Я всё искал виноватых, самого себя винил больше всех, так шо я тебя очень хорошо понимаю. Только вот, Тишка, в этом смысла никакого нет, прикинь? Ни в ненависти, ни в мести. Ты можешь себе говорить, шо просто хотел остальных от него защитить, но сам же в курсе, шо это пиздеж. Ты просто мстил… Бля, ну нахер! — неожиданно встряхнулся он, отстранился и посмотрел Тихону в глаза со странной, тёмной решимостью. — Чего ты? — насторожился Тихон. — Да того, что сижу я тут у тебя на коленках, соловьем заливаюсь, что местью человека не вернешь и надо дальше жить, а сам-то как будто в это верю! Тиш, мне если б дали пистолет и показали на уебка, из-за которого моей Маруси не стало, я б даже не думал. Весь магазин бы всадил, шоб наверняка. И ведь он не шутил. Тихон знал это не понаслышке. Он закрыл глаза и прислонился лбом к его лбу. Надо было сказать еще много всего важного, хоть бы даже «спасибо», но силы закончились резко, как по щелчку. Минут пять они просидели молча, обнимая друг друга и держа на плаву посреди мазутного океана застарелой боли. — Мне надо идти, — первым вздохнул Тихон и стал отстраняться. — Сдурел?! — рявкнул Женя, не думая его отпускать. — Тебя ж посадят! Тихон моргнул. — В этом и был план. Повисшая тишина мало что прояснила. Женя несколько раз открывал и закрывал рот, как будто разом позабыл все слова, но в итоге выдавил еле внятно: — А я? Он смотрел на Тихона во все глаза, широко их распахнув, так искренне и открыто, и Тихон, залюбовавшись медными искорками в его глазах и тонкой сеточкой морщин на висках, вдруг почувствовал, что его как обухом по голове ударяет пониманием: всё ведь давно, на самом деле, отболело и прошло. Зажило. Местами неровно, местами с болезненным рубцом, но всё-таки зажило и заросло новой кожей. Он никогда не забудет свою первую настоящую любовь, с которой мечтал о долгой совместной жизни, как и Женя никогда не забудет своё сердце — свою Марусю. Но Женя, не без его помощи, наконец сумел перебороть себя и научиться смотреть в будущее, и значит рано или поздно он найдет себе омегу и будет с ней счастлив. А Тихон… Тихон улыбнулся, провел кончиками пальцев по его скуле и, не сдержавшись, подался вперед за поцелуем. Хотел — нежным и ласковым, но получилось как обычно. С языком, вылизывающим его рот, с горячим выдохом-стоном. Получилось до сбитого дыхания и привставшего члена. — Это не ответ, — упрямо буркнул Женя, выворачиваясь, но Тихон помотал головой и всё-таки вынудил его подняться. — У меня всё под контролем, Женьк, не нервничай, — соврал он, не моргнув и глазом. В этом можно было. Тихон полюбил его достаточно сильно, чтобы суметь отпустить без лишних метаний и с легким сердцем, ведь другого пути всё равно не было. Он в это встрял, он заварил всё это и он же с этим покончит, захватив по дороге как можно больше тех, кто это заслужил. И уходить из уютного кабинета, пропахшего сигаретами и вишней, было совсем не страшно. Тихон, конечно, мог только догадываться, что Женя долго и задумчиво смотрел на имя в единственной папке, где отсутствовало фото. А потом перекапывал все свои дела, чтобы найти смазанную фотографию знакомого граффити. Присмотреться нужно было очень хорошо, а в идеале — подставить к рисунку зеркальце, чтобы буквы «И.Я.» стали различимы.

✕ ✕ ✕

— Идиот! Мудачьё безответственное! Ух, зла на тебя не хватает, сволочь! Женя орал, ругался, отходил куда-то и быстро возвращался, крыл всеми бранными словами, какие только знал, а потом вдруг сменял гнев на милость и продолжал надрывным шепотом: — Ты только подыхать не вздумай, родной, слышишь? Глаза не закрывай, на меня смотри. Куда я без тебя теперь, ну? Тиш! Слышишь? Сознание ускользало, как песок сквозь пальцы, как ускользает время и ускользает — в один необратимый момент — удача. Неумолимо, стремительно и незаметно. Тихон не понимал, где он находится и что произошло, как будто во всём мире осталась только эта минута и только этот человек, чью ладонь на своей груди Тихон видел, но не чувствовал. Да и видел едва-едва — так сильно она была окрашена красным, сливалась с такой же красной рубашкой. Тихон разве был не в белой?.. Неважно. Важно то, что рядом с ним сейчас именно Женя, и Тихон был чертовски благодарен судьбе — хреновой подруге так-то, — что видит напоследок именно его. — Я тебе втащу сейчас, Жизневский! — вдруг зарычал Женя сквозь сжатые зубы. — Хуй тебе, а не «напоследок», понял?! Ответить очень хотелось, но не получалось — во рту стало вязко, а язык онемел. — Да молчи, еблан, я по глазам твоим бесстыжим вижу, че ты ответить хочешь… В конце фразы Женя всхлипнул, потом еще раз, потом по его щекам покатились слёзы. Тихон видел, что он прижимает к его груди уже обе ладони, давит изо всех сил, как будто пытается запихнуть вылитую кровь обратно. Говорит что-то, но слова перестали долетать до слуха. Хотелось ответить ему что-нибудь, хоть бы приторно-сладкое «люблю», или положить свою ладонь поверх его, или улыбнуться, — но последние силы улетучились. Сознание заполнил тихий звон в заложенных ушах, небо стало ослепительно ярким и расплылось перед глазами. Еще секунду Тихон видел сине-красные мигающие отблески, а потом всё сменила темнота, как будто с головой накрыло мягким одеялом. …Глаза открылись намного раньше, чем запустился мозг. Тихон лежал несколько минут, а может, все полчаса, и тупо пялился то в грязно-белый потолок, то в зашторенное окно с каким-то пожухлым цветком на подоконнике, то на обшарпанные серые стены. Отстраненно слушал голоса, шаги и редкие смешки за дверью, рассеянно думал, что надо было купить шарф — очень уж неприятно ныло горло и гудело всё в груди. Когда он успел простыть? Вроде август на дворе. Соображать он начал незадолго до того, как дверь в больничную палату открылась настежь, и внутрь уверенным шагом вошел врач. На вид ровесник Тихона, с зачесанными назад волосами и в овальных очках. — С пробуждением, Тихон Игоревич, — с веселым смешком сказал он и с ходу поднес к его глазу фонарик. — Зрачок в норме. Меня зовут Вениамин Самуилович, я ваш лечащий врач. Как самочувствие? — Н-нор… — попытался ответить Тихон, но стоило ему попытаться выдавить из себя звук, как грудь прострелило болью. Он поморщился и благоразумно замолчал. Врач, впрочем, от него не отстал и безжалостно закидал вопросами: — Тошнота? Головокружение? Боли? На первые два Тихон отрицательно помотал головой, а на последнем с выдохом кивнул. Хотел было поднять руку и жестом показать, где болит, но на малейшее движение позвоночник и ребра отозвались таким адским огнём, что Тихон едва не заскулил и решил не двигаться вообще. — Ага, ну это нормально, не волнуйтесь. Вас буквально с того света пришлось вытаскивать, так что поболит теперь. Повезло, что ребра не задеты… Так, сейчас пока отдыхайте, через час подойдет медсестра и поменяет капельницу. Под рукой у вас кнопка — нажмете, если боль станет слишком сильной, и дадим вам обезболивающее, но по возможности лучше потерпеть. Тихон понятливо моргал на все указания. Надо было о многом спросить, но ему пока, и правда, лучше отлежаться. Раз уж решили спасать, пусть теперь мучаются. — Другу своему спасибо скажите, — неожиданно продолжил врач, хитро усмехаясь и глядя прямо на Тихона очень уж понимающе. — Первую помощь оказал, как положено, а потом вызвался донором на переливание. Он тут, в коридоре торчит. Могу позвать, но ненадолго. Шокированный услышанным, Тихон не сразу осознал вопрос, но торопливо кивнул и во все глаза уставился на дверь. Неужели… Женя?.. Как будто есть еще варианты, но всё же… Через считанные секунды после ухода врача дверь в палату снова открылась, и на пороге возник конечно он. Бледный, с красными от недосыпа глазами, с белым халатом на плечах и просто неимоверно злой. У Тихона при виде этих по-кошачьи рассерженных глаз уголки губ сами собой поползли вверх. Вот теперь он наконец пришел в себя окончательно. — Че ты улыбаешься, — пробухтел Женя и сощурился. — Я всё ещё хочу тебе втащить, имей в виду. Тихон решил не рисковать и помолчать. Только дернул в его сторону пальцами — очень уж хотелось прикоснуться. Женя, заметив это, тяжело вздохнул и наконец подошел ближе, плюхнулся на стул рядом с ним, но брать за руку не спешил. Изверг. — Ты пятый день тут валяешься, знаешь? — начал Женя тише, с мнимым спокойствием в голосе, а сам смотрел куда-то мимо, совсем потерянный. — Операция прошла… хорошо. Ребра целые, повезло. Легкому пизда, но там… нормально всё было, короче. Правда, у тебя сердце на двадцать две секунды остановилось, но это… — Он осекся, гулко сглотнул и скомкано договорил: — Это ожидаемо было, без сюрпризов. Так мне сказали. Стало иррационально стыдно за то, что даже не мог контролировать, а еще безумно хотелось Женю обнять. Даже не сказал, подлец такой, что кровушкой своей поделился, но это ничего, это они потом обсудят. Тихон снова дернул пальцами, и Женя наконец, шумно вздохнув, протянул к нему ладонь, накрыл его руку своей и сжал так крепко, что хрустнули суставы. И дышать, кажется, перестал, зажмурился, о чём-то всё думая. Загонялся опять. Затрясся вдруг, сжался весь, провел свободной рукой по лицу. Тихон слегка сжал его пальцы в ответ, смотрел тревожно — может, еще что-то случилось, а он и не в курсе? Ведь за пять дней могло произойти очень многое. И что там с его делом, и что с Алябьевым, — неизвестно. Об этом тоже стоило бы поговорить, но однозначно не сейчас. Тихон собрался с силами и шепнул, игнорируя жжение в груди: — Бедный… ты мой… — Ой, да замолчи ты, — мигом выдохнул Женя, сдавленно хихикая, а потом вскинулся: — Пить хочешь? Врач сказал, глоток можно дать. И тут только до Тихона дошло, почему так тянуло и першило в горле. Он тут же закивал, а когда Женя поднес пластмассовый стаканчик к его пересохшим губам, жадно выпил целых два глотка. От приятной прохлады сразу сделалось лучше. Еще лучше было бы, позволь Женя хоть легонько прикоснуться губами к его пальцам, но такой роскоши он не предложил. — Меня ненадолго пустили, выгонят скоро, — проговорил он, снова сжимая его ладонь, теперь аккуратнее. — Лечись давай, потом поговорим, обсудим всё наконец-то, как положено. — Что с Алябьевым? — просипел Тихон. Это было главное, что он хотел услышать, и тогда он сможет успокоиться и, действительно, нормально лечиться. Раз в жизни можно и поваляться в больничке, а уж напоследок перед нарами — тем более. — Взяли, — с неприкрытым удовольствием хмыкнул Женя, и у Тихона с души упал здоровенный валун, который не давал ему покоя столько лет. — По моим скромным подсчетам, неба без клеточки он не увидит примерно никогда. «А я?» — чуть не вырвалось у Тихона, но он не решился портить момент. Женя внимательно посмотрел на него, помолчал, и вдруг — неожиданно, наверное, и для самого себя — согнулся и очень нежно прикоснулся поцелуем к его запястью. Этот простой жест, какие были для него катастрофической редкостью, размотал Тихона похлеще спасения его никчемной жизни. Женя ласково погладил его ладонь большими пальцами, глянул на него, ошарашенного, из-под ресниц, будто бы смущенный собственной открытостью, и неловко отстранился. — Пойду. Съезжу домой, посплю немножко и сразу приеду… Нет, еще кое-какие дела уточню, а потом… — Люблю тебя, — перебил Тихон, чувствуя вдруг, что не может сейчас промолчать об этом. Женя захлебнулся словами, замер, как олень в свете фар, и Тихон был уверен, что он, как обычно, промолчит или отмахнется. Он этого и ждал, вообще не надеялся на какой-то ответ, просто сказал, потому что хотел. Смотрел на него с улыбкой и любовался. И поэтому сперва решил, что ослышался, когда Женя, собравшись с мыслями, спокойно и ровно, четко, без всяких раздумий и сомнений ответил: — И я тебя люблю. Совершенно серьезный, без надрыва и без преодоления, как факт, с которым смирился… нет — с которым даже смиряться не пришлось. Данность, принятая и понятная. И в этот момент Тихон отчаянно пожалел, что не может подняться и привычно обхватить его руками, прижать к себе, потом притиснуть к стене и поцеловать со всей любовью и жаром. Одно время он мечтал, как, дождавшись драгоценного ответного признания, осыпет Женю поцелуями и сделает ему до хрипов хорошо, как будет благодарить за то, что наконец открылся ему и принял самого себя, как сожмет в объятиях и никогда больше не отпустит. Потом, постепенно, Тихон перестал ждать, а скоро — и надеяться. И не слишком по этому поводу грустил, так ведь даже лучше для самого Жени. Разве что временами накатывало легкое сожаление о том, чего нет и никогда — он был уверен — не будет. И вот теперь, когда Женя всё-таки сказал это, и не просто сказал, а, кажется, раз и навсегда для себя понял… Тихон даже поцеловать его не может, а самое обидное, что не может пообещать всегда быть рядом. Что уж там — не может нормально побыть рядом ни одного дня. Ему ведь наденут на руки браслеты сразу, как он перешагнет порог палаты. Мелькнувшую было шальную мысль сбежать, прихватив Женька с собой, и заныкаться где-нибудь в Европе Тихон тут же от себя отогнал. Набегался уже, всё. Пора становиться честным человеком, и остаётся только надеяться, что его закроют не на двадцать лет, потому что заставлять Женю ждать так долго он не хочет, — а тот непременно будет дожидаться, как девушка солдата. Тихон осознал, что пялится во все глаза, и Женя тоже глаз не отводит, не моргает почти, но тут в дверь настойчиво постучали, и волшебство момента развеялось. Женя вздрогнул, будто проснулся, брякнул: — Выздоравливай, — и быстрым шагом удалился, оставляя после себя чувство тепла и родной винный запах. Женя приходил каждый день. Приносил домашнюю еду, дотошно выспрашивая у врача, что можно и что нужно, рассказывал байки обо всём на свете, улыбался и держал за руку. Иногда — целовал, притворно ворча на колючие щеки. И всегда обходил стороной ту-самую-тему, о которой и Тихон послушно молчал, как если бы они не сговариваясь решили оставить ее на потом. Всё — потом. Сейчас у них было время побыть рядом и в кои-то веки ни о чём не беспокоиться. Тихон, правда, не очень понимал, почему к нему до сих пор не завалился никто из следаков с допросом или хотя бы с проверкой. Сам он, например, извелся бы, не зная наверняка, что Алябьева поймали, и спасибо Жене, что заверил в этом еще в тот первый день. Что бы он себе ни говорил, но это ожидание и неизвестность понемногу начинали капать на мозги. В итоге Тихон не выдержал. — Слушай, — неловко начал он в очередной Женин визит, сразу после того, как отблагодарил за ужин и как следует поцеловал. — Я не спрашивал, но надо уже, наверное, поговорить об этом, потому что я, ну, знаешь, переживаю — за тебя в основном. Да и вообще, странно как-то ничего не знать, я привык, что всё контролирую, а тут… — Эй, притормози, — перебил Женя и успокаивающим жестом провел по руке. — Ты про то, что до тебя коллеги мои не докапываются? Он выглядел каким-то чересчур спокойным для такой темы, и Тихон, невольно заражаясь этим спокойствием, повел более здоровым плечом. — Вроде того. Меня там нехиленькая такая папочка дожидалась, вот думаю, сколько еще она скучать будет. Женя задумчиво усмехнулся и не спешил с ответом, продолжая машинально гладить его предплечье от локтя до запястья. Тихон смиренно ждал. — Да никто по тебе не скучает, — наконец вздохнул Женя, будто бы забивая на попытки придумать правильную формулировку. Это он верно, Тихон всегда одобрял импровизацию, когда слова идут искренне и от сердца… Подождите, что? — В плане? — переспросил он, хмуря лоб. Женя пожал плечами, почесал затылок с отрастающими волосами и, помедлив, всё-таки посмотрел Тихону в глаза. Взгляд у него был, как у нашкодившего щенка, и в голову Тихона стали закрадываться нехорошие подозрения. — Женёк, — протянул он многозначительно, — ты чего там наворотил? Колись. История, которую Тихон после этого услышал, тянула на фантастический роман, не меньше. Ладно, максимум — на бульварный детектив, но уж точно не на реальную жизнь. Как Жене удалось всё это провернуть, не знает, кажется, даже сам Женя. Он подключил такие связи, о которых давно забыл и к которым зарекся возвращаться, метнулся между Петербургом, Москвой и Архангельском раза три или четыре, поднял из архивов то, чего там давно не должно было быть, стер пыль с таких телефонных номеров, по которым и Тихон бы звонить не рискнул. Где-то уговорами, где-то пухлыми конвертами, а где-то своими излюбленными кулаками добивался нужных данных и нужных подписей. Одним словом, раскорячился на всё российское МВД, чтобы в конечном итоге дело десятилетней давности, по которому Тихон проходил свидетелем, а по факту являлся агентом, продолжало быть незакрытым. Уже с другими подписями — причём среди новых следовательских имен затесался и Гром, — но всё-таки оно было. Половину преступлений, которые совершал Тихон со своими ребятами, подшили к делу, как подставные или совершённые по необходимости для расследования, а другая половина чудесным образом оказалась либо перекинута на других подозреваемых (с таким послужным списком, что лишние статьи никто и не заметит), либо закрыта за отсутствием состава. С каждым произнесенным Женей словом брови Тихона ползли всё выше на лоб, и когда он договорил, Тихон так и замер наверняка с очень комичным лицом. — Ну чего ты так смотришь? — буркнул Женя и шмыгнул носом. Потом, будто смутившись, добавил: — Ты, конечно, сильно постарался себя закопать, когда с повинной приперся, но Вениамин Самуилович подмахнул бумажку, что ты на фоне всей херни мозгом поехал и стал винить себя во всём подряд. Так что поздравляю, Тиш, ты теперь еще и на учете у психиатра. Но это лучше, чем на нарах, да? Тихон не знал, что ответить. Что вообще можно сказать на такое. Простого «спасибо» тут не то что мало, оно прозвучит смешно… По правде говоря, свои показания, как и все два дня перед операцией в Архангельской области и саму операцию, Тихон помнил смутно. Как будто всё это время провел в тумане, и чудо, что ему вообще позволили выпереться под огонь. Может быть, сами понадеялись, что его кто-нибудь случайно пристрелит, и тогда не придется мучиться с оформлением кипы бумажек. Так ведь почти и вышло. Они приехали в Топи, и Тихон успел посмотреть в глаза Алябьеву — Хозяином его называть язык уже не поворачивался — и даже что-то ему сказать напоследок, прежде чем один из его прихвостней жахнул в Тихона из охотничьего ружья. А потом их накрыла группа захвата, и для маньяка, который так долго скрывался по лесам, накачивал людей наркотой и рубил топором, наконец-то всё закончилось. Всё могло и закончиться для Тихона. Если не тогда, от пули, так сразу после операции, потому что обратно в Питер его точно так же везли бы в наручниках и никуда уже не отпустили. При любом раскладе всё вышло бы намного хуже, чем в итоге, если бы не один-единственный человек, который сидел теперь перед Тихоном и нервно теребил грязноватый рукав больничного халата. — Зачем? — всё, что Тихон смог выдавить из себя. Негусто. Женя уставился на него, как на идиота. — Что — зачем? — Зачем ты… это же… Слова не находились. Тут как ни формулируй — всё говно какое-то получается. Зачем так рисковал жопой ради меня? Зачем напрягался? Как будто и без того не понятно. Как будто Женя не ответил тогда, в первый день. Такие вопросы не задают, поэтому на них не приходится отвечать. О таком просто молчат, потому что говорить вслух «да, мы в отношениях, но я преступник, и тебе не нужно тоже им становиться» как-то неудобно. Но Женя всё равно решил ответить, потому что ответ его отличался от ожидаемого. — Ты точно умом тронулся, да? — фыркнул он и заговорил совсем серьезно: — Потому что ты хороший человек и не заслужил такого. Да, тоже не белый и пушистый, херни наворотил, которой избежать можно было, но не настолько хуевой, чтобы присесть на дцать лет. У Тихона внутри что-то сдавило, но не там, где зарастает рана от пулевого, а глубже и немного левее. — А вообще я просто не хотел ждать столько времени, — добавил Женя, разом превращаясь из грозной служебной собаки в любимого пушистого котенка. Царапаться он всё ещё может, но не хочет. — Сильно жестоко, я тоже не заслужил. Умных мыслей в голове после этих объяснений не прибавилось. И всё, на что хватило Тихона, это рассеянное: — Ты шокать перестал. В курсе? Женя уставился на него. Тихон пялился в ответ. Моргнули раз, другой. А потом синхронно разорвались смехом: Женя сложился пополам и уткнулся лбом ему в живот, а Тихон запрокинул голову назад, упираясь затылком в металлическое изголовье кровати.

✕ ✕ ✕

Домой Тихон вернулся еще через пару дней, потому что бестолково держать его в больнице никому никуда не уперлось даже за Женькину доплату. Приехали, конечно, вместе. Тихон в первую секунду удивился тому, как дома чисто и проветрено, а потом быстро осознал, что ничего странного в этом нет, — Женя привозил же ему и вещи, и книжку с тумбочки, и запрятанный в дальний ящик мобильный телефон. Понятное дело, что он и прибирался тут, и, возможно, ночевал. Поначалу он оставался у Тихона только после секса, когда они увлекались настолько, что не то что ехать куда-то, а даже плестись в душ было лень. Потом, однажды уснув случайно до самого утра и дико из-за этого перепугавшись, несколько месяцев не решался снова прийти в гости, пока Тихон не затащил практически силком. За последний год они сблизились достаточно, чтобы у каждого в квартире перемешались вещи их обоих, чтобы каждый знал о бытовых привычках другого, где что лежит и какую покупать зубную пасту. Но вместе они не жили, вовсе нет. И в отношениях тоже не были. Так, мутили что-то… Тихон помнил, насколько Жене было тяжело, как его трясло и коротило в их первые разы, еще совсем, можно сказать, невинные. Да что там — он и после поцелуев сначала уходил на балкон курить, и всё равно с упорством барана возвращался к Тихону в объятия, а потом и в кровать. Поразительно, в какую точку они пришли теперь. Задумчиво прохаживаясь по квартире, Тихон лениво размышлял о том, как теперь будет выглядеть его жизнь. И в какой-то момент замер истуканом посреди комнаты, начисто оглушенный внезапным осознанием, которое накатило только сейчас. — Я вещи закинул в стиралку, — послышался голос Жени. — Давай, может, сразу и своё тоже? И в душ, а потом посмотрим. Тихон медленно обернулся к нему, совершенно растерянный. Женя мигом напрягся. — Что такое? Плохо? Болит что-то? — Нет, нет, — успокоил Тихон, мгновенно тая от такой неприкрытой заботы. — Я просто… ну… Женя подошел к нему, подумал секунду и положил руки ему на плечи. — Чего такое? — шепнул он, вглядываясь Тихону в глаза. Думать под таким взглядом было сложно, но и не очень нужно. — Я же, получается, теперь не преступник? — ошалело проговорил Тихон. Он настолько привык к постоянному осознанию угрозы, что теперь, когда ее больше не было, чувствовал себя… пожалуй, немного слишком свободным. Впрочем, вряд ли это чувство, к которому нельзя привыкнуть. Женя тихо фыркнул и кивнул. — Вроде того. Но если захочешь поиграть с наручниками, я всегда к твоим услугам. Тихон расхохотался. — Фу, какой пошлости понабрался. От кого, интересно? — И, когда Женя демонстративно закатил глаза, добавил другим тоном: — Не, Женек, наручников мне надолго хватило… Но от чего-нибудь менее затейливого я бы не отказался. Женя не переставал улыбаться непривычно спокойно и тепло, но взгляд его заметно потяжелел. Он сглотнул, до обидного быстро отстранился и вышел из комнаты. — Шуруй в душ, а там посмотрим. Мыться с перевязанной грудью было не слишком удобно, но точно сподручнее, чем если бы пулевое было в руке. Женя, видать, сообразил примерно то же самое, потому что всего раз уточнил, не нужна ли помощь, и больше не лез. Тихон с блаженством отмыл с себя запах больницы и, выползая из душа только через добрых полчаса, наконец-то начал чувствовать себя нормальным человеком. В спальню он прошлепал, не утруждаясь одеванием и намеренно не отвечая на голодный взгляд, который поймал краем глаза. Хмыкнул только, когда услышал сдавленный выдох. Женя пришел к нему тоже не быстро, но спросить, чем он так долго занимался в душе, Тихон не успел, потому что тот сразу же накинулся на него с горячими поцелуями. Прижался влажной кожей, переплел их ноги, аккуратно устроился сверху, удерживаясь на локтях, чтобы не потревожить рану. Тихон обнимал его, гладил по спине, сжимал лопатки и скользил до поясницы, но привычно не переходил грань и не распускал руки слишком сильно. Да этого и не хотелось — гораздо важнее было просто то, что Женя с ним рядом, что оба живы, относительно целы и, кажется, совершенно свободны. И за всё спасибо ему, этому удивительному человеку, которого Тихон держал в руках. Самому Жене, впрочем, что-то не нравилось, потому что он заметно напрягся, а потом недовольно промычал, освободил язык и отстранился, недовольно зыркая на Тихона. — Хули стесняешься-то, дядь? Тихон обалдело моргнул. — В смысле? Женя хотел сказать что-то, осекся, поджал губы; Тихон в шоке подметил, что скулы и шея у него порозовели. А потом Женя, обреченно выдохнув, завел одну руку себе за спину, перехватил запястье Тихона и требовательно опустил ниже. Ощущение в ладони подтянутой задницы, на которую он так долго пускал слюни, Тихону, конечно, понравилось. Но ему не нравилось то, что Женя… очевидно, просит о чём-то таком, будучи совершенно не готовым. Он даже сказать вслух не может, куда там меняться местами?.. — Жень, — начал было Тихон, но тут Женя вернул локоть на место, а пальцами накрыл его рот. — Цыц. Я знаю, че ты хочешь сказать. Не надо. Я… — Он замолк, не то смущаясь, не то подбирая слова, облизнул губы и горячо выдохнул хриплым шепотом: — Тиш, я правда, оказывается, очень сильно тебя люблю. Пока думал, что потеряю, столько всего в голове крутил… в основном о том, что был ебланом. Давно надо было… Бля, не только же в сексе дело! Он как будто прочитал мысли Тихона и ответил на них. Хотя, если честно, Тихон прекрасно понимал, что он имеет в виду. — Давно уже привык и сам с собой разобрался, — выдохнул Женя, скользнул пальцами к скуле Тихона, к его лбу, отвел в сторону челку и погладил по виску так ласково, что скулить захотелось. — Хочу с тобой быть. По-нормальному, а не как раньше. И сейчас хочу… ну… тебя хочу. Он не озвучил это пафосное «в себе», и так ведь понятно была. Но речь всё-таки больше о другом, поэтому Тихон повернул голову, нашел губами его ладонь и поцеловал. До противного нежно, но что поделать? По-другому у них уже бывало, а теперь хотелось именно так — сопливо, по возможности романтично, медленно и сладко до навернувшихся на глаза слёз. — Это взаимно, Жень, — проговорил Тихон, не отводя от него глаз. Такой он красивый, рехнуться можно. — Ты про мои желания сам всё знаешь, но всё равно… Женя кивнул и нетерпеливо поерзал. До Тихона запоздало дошло, что член у него стоит колом, и как он вообще умудрился говорить в таком состоянии о столь важных вещах, большой вопрос. Но дальше его мучить не хотелось и не нужно — всё обсудят, до всего договорятся. Сейчас просто хотелось рядом, близко и интимно настолько, насколько вообще возможно. Тихон притянул Женю к себе за затылок и снова приник к его губам, но уже не так жадно, как до этого. Просто ласкал своими, легонько скользил языком, но стремясь проникнуть внутрь, и они лизались, как пятиклассники, но от этого штырило посильнее, чем от развязных попыток во французские поцелуи. Рука с наслаждением скользнула по расслабленным ягодицам (Тихон не мог поверить своему счастью), а когда кончики пальцев легонько, вопросительно коснулись промежности, стало ясно, зачем Женя так долго торчал в душе и почему так возбужден. В подтверждение он вздрогнул всем телом, снова оторвался и сбивчиво зашептал: — Я там, эт самое, смазку уже… взял уже и подготовился, как получилось… Давай без резинок, а? — Хорошо, — так же шепнул Тихон и чмокнул его в шею. — А смазка там осталась? — Бля… Пока он на дрожащих ногах бегал за ней в ванную, Тихон аккуратно попробовал повернуться. Понятное дело, что на подвиги можно было не рассчитывать, но он надеялся хотя бы не лежать бревном, раз уж ему сегодня перепала такая радость. Оказалось, что на левом боку ему более чем удобно, особенно если уткнуться во что-то мягкое животом. И, когда Женя вернулся в комнату, Тихон приглашающе раскрыл объятия. — Давай так? Или ты хотел на мне покататься? Женя смущенно фыркнул и неопределенно повел плечами, но спокойно подкатился к нему. Прижался спиной к груди, поерзал неуверенно. — Как лучше?.. Тихон шумно втянул воздух рядом с его шеей, медленно провел рукой по его боку, дразняще пробежался пальцами рядом с пахом, скользнул дальше по бедру и, подхватив под коленкой, приподнял его ногу. — Вот так, — выдохнул он, чувствуя, как острое возбуждение прокатывается вдоль позвоночника. Женя тоже задышал глубже и чаще, послушно закинул ногу на бедра Тихона и расслабился. — Что мне сделать? — спросил он, явно сконфуженный своей неумелостью, как будто трахался впервые в жизни. И всё-таки Тихона терзало смутное сомнение, что его самого эта беспомощность и открытость попросту заводят, и потому даже не думал как-то это комментировать. Еще не хватало спугнуть! В их первый раз с проникновением Женя, который впервые оказался в кровати с альфой, тоже осторожничал и всё спрашивал, но совсем по-другому. Да и сориентировался он в итоге очень быстро, не так уж и велика разница между альфой и омегой (и бетой), когда ты сверху. Теперь же он спрашивал иначе, позволял себе быть уязвимым, и от этого штырило так же сильно, как от ощущения себя под ним, в его власти, помеченным его запахом. Тихон обнял его, окружил всем собой, ласкал между ног и целовал в шею, не стремясь оставить засос. Женя стонал очень тихо, коротко, не пытался ничего из себя строить, как если бы получал удовольствие наедине с собой, и эта искренность была ценнее громких демонстративных стонов. — Так хорошо с тобой, — зашептал Тихон ему в плечо, потихоньку начиная забываться, скользнул членом между его ягодиц, не пытался войти, просто притирался, еле-еле двигаясь. Женя всхлипнул и перехватил его запястье, требовательно потянул дальше к промежности. — Я кончу так, Тиш, давай уже дальше. Его и правда нужно было еще немного подготовить, но мышцы поддавались удивительно хорошо. Тихон решил обязательно спросить потом, как давно Женя это планировал и только ли с пальцами экспериментировал, но это потом… всё потом!.. Он входил осторожно, медленно почти до боли, прислушиваясь к дыханию Жени и к каждому движению его тела. Бедра у того дрожали, но живот был расслаблен, дыхание сбивалось разве что на тихий скулеж, который он глушил в уголке подушки. Тихон впился губами в его загривок, а потом прижался лбом, отчаянно пытаясь контролировать себя и не податься вперед слишком резко. Через несколько мучительно долгих минут Женя недовольно заворчал: — Ну уж совсем-то не нежничай, не порвусь. — Я бы не был так уверен… Вообще-то травм он бы точно не допустил, но напомнить про осторожность не мешало. Женя, впрочем, тут же насмешливо протянул: — Я тебя умоляю! Ты умеешь обращаться с членом, да и не настолько у тебя огромный. Наверное, это не было вызовом, но кто мешал так считать? — Ах так? — притворно возмутился Тихон. — Ну тогда держись. И он сам перехватил Женю поудобнее за бедра и одним плавным движением въехал до конца. Женя удивленно и непривычно высоко ахнул, тут же заткнул себя кулаком, но прежде, чем он успел настроиться, Тихон выскользнул из него и сразу без предупреждения вошел снова. Женя задрожал, машинально разводя колени шире, дернулся к члену, но Тихон перехватил его руку и крепко сжал в своей. С каждым толчком Женя был всё громче, краснел от звуков, которые издавал, а зажиматься даже не думал — и правда отдавался весь без остатка. И Тихон брал его, не до конца соображая, что это действительно происходит, да и не слишком хотел думать. Он то ускорялся, и тогда каждый толчок сопровождался пошлым шлепком, то замедлялся и одновременно целовал Женю в шею, плечи и загривок. Женя, совсем потерянный в наслаждении, ничего не говорил, только жалобно заскулил, прежде чем кончить на простынь, так и не прикоснувшись к члену. А Тихон болтал без умолку, просто не находя в себе сил замолчать, сам не понимал, что несёт, но не сомневался в искренности каждого своего слова. Он вышел почти сразу после Жениного оргазма, потому что член напрягся от судорожно сжатых мышц и стал набухать от узла. Еще не хватало сцепиться — такое Жене точно будет больно. Тихон стал двигать рукой по члену, зажмурившись и уткнувшись лицом Жене в шею, а потом почувствовал, как к его ладони присоединилось чужое ласковое прикосновение, и именно это в итоге толкнуло его за грань. Тихон не заметил, как их пальцы переплелись у Жени на животе и как смешались, точно у пары, их запахи. Это определенно был не самый лучший их секс, но точно — самый чувственный. — Ты как? — шепнул Тихон и легонько скользнул языком по мочке уха. — Заебанно, — признался Женя и тихо посмеялся. — Надо было попозже… как отдохнём… — Спи, родной, — ласково проговорил Тихон, дурея от любви, как будто ему снова было двадцать пять. Нет, вдруг понял он, любуясь Жениными выгоревшими на солнце ресницами. В двадцать пять, даже если бы они встретились, всё было бы совсем по-другому. С искрами, с бурей эмоций, с драмами и расставаниями, с грубым сексом до кровавых царапин, с ревностной попыткой оставить метки и по итогу синяками на шеях, с сопливой романтикой и танцами под дождем… А учитывая, каким было общество во времена их молодости, скорее уж, с единственным неловким поцелуем, после которого было бы стыдно даже разговаривать, и черт знает, решились бы они на что-то еще или нет. Чувство, которое появилось между ними к тридцати шести, намного более вдумчивое и правильное, зародившееся не только и не столько из физического влечения, сколько из колоссального, на уровне интуиции понимания друг друга. Тихон вспомнил их первый поцелуй, после которого всё и завертелось. У той же ярко-розовой стены, с тем же запахом сигарет и бессильной злости. Тихон помог Жене найти зацепку по очередному делу — иронично, что вновь это был маньяк-педофил, вот такие у них ассоциации с началом отношений, — а Женя в приступе благодарности подошел очень уж близко и залип взглядом глаза в глаза на лишние секунды. Тихон не сдержался и поцеловал, Женя не сдержался и втащил ему по лицу, но как-то неуверенно. Настолько неуверенно, что вместо обвинений выдал звенящим от напряжения голосом: — Прости, не хотел так сильно. Но шоб больше без таких фокусов, лады? Тихон потер гудящий нос и хитро глянул на него исподлобья. Он всё прекрасно видел — и бегающие глаза, и дрожащие от волнения пальцы, и сбитое дыхание. Но промолчал, сочтя за лучшее пока на Евгения Афанасьевича не давить. — Лады, держу язык при себе. И если бы кто-то сказал, что однажды Евгений Афанасьевич будет жаться навстречу его языку и подмахивать бедрами его члену… Что ж, Тихон бы не удивился! А вот тому, что в его, Тихона, кровати они будут спать не только в смысле секса, но и в самом буквальном, а потом вместе просыпаться, вместе завтракать и в целом быть вместе, и что Тихон будет ласково называть его Женей и слышать в ответ нежное «Тиш», — вот это показалось бы бредом сумасшедшего. Тихон посмеялся, вспоминая, что и у него теперь есть справка от соответствующего врача. Но даже если это сумасшествие, главное, что в этом бреду они застряли вместе. Позови меня с собой, Я приду сквозь злые ночи, Я отправлюсь за тобой, Что бы путь мне ни пророчил, Я приду туда, где ты Нарисуешь в небе солнце, Где разбитые мечты Обретают снова силу высоты. (Алла Пугачёва, 1997)