Я крашу губы гуталином,
Я обожаю чёрный цвет.
И мой герой — он соткан весь
Из тонких запахов конфет.
Напудрив ноздри кокаином,
Я выхожу на променад,
И звёзды светят мне красиво,
И симпатичен Ад…
Лил чертовски холодный дождь, и Серёжа по пути домой мечтал только о том, чтобы поскорее постоять под горячим душем, завернуться во всё самое теплое, что найдется в шкафу, выпить большую кружку какао и лечь спать в теплую постель.
Реальность, как водится, корректировала его планы по своему усмотрению. Приходилось заранее настраиваться, что душ придется принимать очень быстро, и то не факт, что горячий, а достаточно тепло в продуваемой всеми ветрами квартирке не будет при всём желании. Особенно в такую сырость.
Какао в его доме бывало лишь однажды, и то быстро закончилось, так что Сережа, громко шмыгая носом и отфыркиваясь от холодных капель, настраивался максимум на чай с медом и теплые носки. Что уже, между прочим, намного лучше вонючей подворотни!
Сережа заскочил в подъезд и сразу быстрым шагом полетел наверх, проклиная старый фонд за отсутствие лифтов. Впрочем, какие бы страдания ни приносили местные условия, это всё равно лучше, чем кантоваться в общаге или, упаси господь, снимать жилье! Цены на всё на свете росли, как на дрожжах, и если бы не родители, Сереже бы давно пришлось искать работу. Пока ему и подработок хватало, чтобы упахиваться вусмерть: попробуй совмещать смены с учебой на актерском!
Словом, Сережа был от всей души благодарен бабке, которая оставила ему квартиру в недавнем Ленинграде. Вернее, не ему, а маме; бабка его почему-то терпеть не могла, и теперь каждый раз, приходя домой, Сережа мысленно злорадствовал и надеялся, что та вертится в могиле и бесится.
Вспомнишь солнце, как говорится, и вот новенькая Нокиа подорвалась звонком на весь этаж. Сережа шумно (театрально, можно сказать) вздохнул, закатив глаза, и принял звонок, второй рукой пытаясь нашарить в кармане ключи.
— Да, мамочка, я жив и ничего не натворил, вот домой захожу, буду кушать и баиньки, — отрапортовал он и тут же сдавленно выматерился: ключ, который кое-как получилось вставить в вечно заедающую скважину, отказался поворачиваться. Опять ушел и забыл запереть дверь, ну черт бы его побрал!
Одно радовало — в квартире красть не то чтобы было что, поэтому Сережа спокойно юркнул внутрь, даже не думая волноваться.
— Сынок, да я ж не с проверкой звоню…
— Да-да, конечно, ты просто соскучилась. Я тоже. — Он стянул кроссовки, безжалостно наступая на пятки, и скинул мокрую куртку прямо на пол. — Но в гости приеду не скоро — сама понимаешь, зачеты, спектакли, всё такое.
— Ты всё шутишь, а я вот переживаю. Сереж, ты не пойми меня неправильно, но ведь другой город! Это дело такое… А еще по новостям знаешь, сколько про него передают?..
— Мам, ну ты больше их слушай, — фыркнул Сережа и стал мыть руки, зажав телефон плечом. Горячая вода была, и это показалось благословением небес. — Ладно, я пойду, надо отдыхать, а потом лекции почитать.
— Аккуратно там, пожалуйста, Сереж! Предчувствие у меня какое-то нехорошее…
Сережа сбросил звонок и раздраженно откинул телефон в сторону. Предчувствие, понимаешь! Да просто никак успокоиться не может, всё боится, что сы́ночка опять на кривую дорожку ступит. А в таком страшном городе — еще и, глядишь, в самом нехорошем смысле.
Сережа быстро сполоснул лицо. Идти в душ вдруг расхотелось, пропали разом все силы, и он только провел мокрыми ладонями по спутанным волосам и тупо уставился на своё отражение в зеркале. Увиденное ему совершенно не нравилось, и он, недовольно поджав губы, снова вздохнул.
Витилиго наконец стало бледнеть и уже не так выделялось на фоне светлой кожи, веснушки исчезли, не подпитанные солнцем. Зато стремительно росли скулы и шея, пропадала куда-то тонкость запястий, острые плечи становились мощными и твердыми, зато похудела и окончательно потеряла округлость задница.
Сережа никогда не хотел быть омегой — но, по сути, всё-таки был, как бы ни кичился своим неофициальным статусом беты. Прав был тот мент четыре года назад: между ног течет — значит омега, и плевать, что детей родить не сможет.
Теперь же он наблюдал за изменениями в своем теле и окончательно переставал понимать самого себя. Откуда эти альфачьи черты? Куда делся тот шестнадцатилетний Сережа с наивными огромными глазами, изящными тонкими ножками и нежной кожей?
Что ж, быть может, всё к лучшему.
Он еще раз фыркнул на своё отражение и обернулся.
На кухне горел свет. Сережа не заходил туда ни сейчас, ни утром, когда убегал со всех ног, благополучно проспав будильник. Выходит, дверь была открыта не потому, что он забыл ее запереть. А может, забыл, и это не осталось без последствий.
Сережа громко сглотнул и стал соображать. Вряд ли преступник стал бы дожидаться хозяина квартиры, попивая на кухне чай. Логично? Логично. И сильно сужает круг подозреваемых. Сережа смиренно выдохнул, на секунду прикрыв глаза и прикусывая щеку. Знал же, что всё рано или поздно так закончится, и ждать можно было с тех самых пор, как услышал краем уха, что Жизневский тоже перебрался на свою историческую родину.
Вряд ли пришел он сам, но кто бы ни был — явно от него. И убегать нет никакого смысла, поэтому Сережа решительно идет на свет. Он никогда не обманывался насчет себя: он не борец, он слабовольный трус, и если с него решать забрать все долги, он не будет сопротивляться.
Порог кухни он переступил с деланно равнодушным:
— Слушай, давай только без лишних ра… — и осекся на середине слова, во все глаза глядя на человека, который спокойно сидел на стуле и смотрел прямо на него.
Олег Волков сильно изменился за прошедшие три года, в которые они не виделись. Война сильно меняет людей, даже таких, как он: поломанных еще задолго до нее, с холодными глазами и слишком резкими движениями, когда к ним подходишь быстрее нужного.
Теперь же его взгляд стал совсем пустым, лицо окончательно обросло темной щетиной, волосы местами тронула седина. Он старше Сережи совсем ненамного, но теперь казалось, что сгодился бы ему в отцы.
— Ты? — тупо спросил Сережа, не двигаясь с места.
— Я, — кивнул Олег и больше ничего не сказал.
Говорить, пожалуй, было и нечего, поэтому Сережа, собравшись с мыслями, сел напротив него и задал следующий логичный вопрос:
— Зачем пришел?
Потому что спрашивать, как он его нашел, было бы глупо. Почему вернулся — еще глупее, ведь как будто по нему не заметно, что воевать там уже нечему, еще одна вылазка, и стал бы пушечным мясом. Это, впрочем, были только догадки.
Олег помолчал. Потом ответил тихо и просто, как только он и умеет:
— Я же обещал.
В горле мерзко сжалось, и Сережа потянулся за смятой пачкой сигарет в кармане. Ядовито-розовая зажигалка удобно лежала прямо под рукой, так что он быстро закурил. Спохватившись, протянул пачку Олегу, но тот мотнул головой, и Сережа, пожав плечами, кинул ее рядом на стол.
— Ну ты же понимаешь, что я тебе не девушка солдата, — проговорил он, не разжимая зубов.
Олег заметно напрягся, но продолжал молчать, и Серёжа снова встретился с ним взглядом. Так они замерли на несколько секунд, которые показались невыносимо долгими, и Олег первым опустил глаза вниз, на его руку, сжимающую сигарету.
Сережа ощутил себя противно уязвимым: рукава кремовой рубашки были закатаны до локтей, и ничто не скрывало от пристального волчьего внимания светлые пятна на коже. Каждое из них этот человек знал наизусть, но хотелось бы верить, что успел забыть за прошедшее время.
Не выдержав, Сережа схватил в пальцы сигарету и опустил руку вниз между колен.
— Я думал, мы расстались навсегда, — добавил он, задавливая внутри слабые искры вины.
Ему не за что себя винить, он ничего не обещал и ничего не ждал сам, они ничего друг другу не были должны.
В этом он отчаянно убеждал себя, на деле прекрасно понимая, что он, Сережа, чертовски много задолжал Олегу, в чём никогда не признается вслух.
Он же прекрасно понимал тогда, что Тихон не просто так его отпустил, повесив на его плечо сумку с деньгами и документами о зачислении. Понимал и очень хорошо представлял, чем Олег заплатил за эту благосклонность. Представлял — и знал, видел по хитрым, внимательным и выжидающим глазам Жизневского, что мог за него попросить. Хоть слово сказать — не исключено, что даже этого было бы достаточно, потому что во всём том разговоре отчетливо чувствовал проверку.
Но Сережа только натянул частично искреннюю улыбку, кивнул, покрепче перехватывая ремень сумки, и ушел, не оглядываясь.
Олег сделал это просто потому, что захотел, поэтому Сережа ничем ему не обязан. Он ни о чём не просил и — упаси боже! — никогда не попросит.
Теперь Олег смотрел на него без разочарования, как будто ничего и не ждал, притаскиваясь сюда среди ночи.
— Ты выполнил обещание, — кивнул Сережа, не в силах просто заткнуться. — Молодец. Дальше-то что?
Следующим вопросом Олег снова поставил его в тупик:
— А чего ты хочешь?
Сережа едва не подавился остатками дыма в легких. Посмеялся напряженно и, мотнув головой, быстро затянулся еще раз.
— С тобой? Ничего. — Подумав, он решил добавить без утайки: — Ничего серьезного, по крайней мере. Зачем? Чтобы потом над похоронкой рыдать? Не-ет, не надо мне такого счастья.
— Меня списали, — сказал Олег как будто совсем не к теме разговора, и вот тут Сережа снова поднял на него взгляд.
Он же ни в чем, кроме войны, себя не видел. Пока работал на Тихона, ненавидел себя каждый день — сам же признавался. У Сережи не было причин ему не верить, потому что ранним серым утром, лежа голыми в обнимку на скрипучем диване и выкуривая одну на двоих сигарету, люди не бывают неискренними.
— Что думаешь делать? — спросил он тихо.
Олег пожал плечами и снова уставился на руку Сережи, которой тот машинально оперся о столешницу.
— Еще не знаю. Не думал. — Он помолчал. — Первым делом к тебе поехал. Я прямо из аэропорта сюда.
Сережа знал, что пожалеет о следующем вопросе.
— Откуда?
— Чечня.
А, нет. Было совершенно плевать. Он тупо кивнул и последней затяжкой докурил сигарету до фильтра, потянулся к подоконнику — там стояло наполненное окурками подбитое блюдце — и затушил.
Оказывается, никакой разницы нет. Да и что Сережа знал о войне? Так, видел что-то по телевизору, когда тот случайно оказывался включенным. Ему что одно, что второе — без разницы, главное, что оно где-то там, а не здесь.
— У тебя… — снова начал Олег, — кто-то есть?
Как на это отвечать, Сережа не знал. У него никого не было в глобальном смысле, но в самом приземленном — да через выходные, а то и каждые. И ему за это не стыдно: он молод, ему хочется отдыхать и хоть иногда веселиться, ему хочется спать с разными людьми и узнавать, что ему самому больше нравится, а что он никогда не будет повторять.
Так что он пожал плечами и невнятно кивнул. Олег зеркально кивнул в ответ и снова замолчал, как будто слегка отворачиваясь.
Сережа не выдержал:
— Слушай, Волч, сейчас вообще не до разговоров, ты так свалился на голову, я толком не соображаю… — Он прикусил язык и поморщился: чего, спрашивается, так занервничал. — Давай завтра нормально поговорим, лады?
Олег не отвечал.
— Тебе есть, где переночевать? — спросил тогда Сережа, отчаянно ища другие вопросы и предлоги, чтобы продолжить разговор.
Он вдруг так отчетливо ощутил, что Олег может навсегда уйти… Нет, он вовсе не думал о нём каждый день — так, вспоминал иногда… по выходным. Но всё-таки в подсознании была мысль, что они еще могут когда-нибудь увидеться — не попрощались же толком, а заканчивать взаимоотношения молча и без объяснений — совершенно не в характере Волкова.
Но вот теперь они, похоже, всё обсудили. Сережа ведь четко сказал, что Олег ему не нужен, так зачем Олегу задерживаться здесь еще хоть на минуту и, тем более, когда-нибудь возвращаться?..
— Останься, — выпалил Сережа, не дожидаясь, пока Олег заверит, что ему есть, куда пойти. — До утра, ладно? Там дождь.
Олег хмыкнул и наконец-то посмотрел на него с тенью той улыбки, которая когда-то стала для Сережи единственной причиной поверить в саму возможность будущего.
— Я и не под таким дождем спал, — заметил Олег потеплевшим голосом. — И даже костер разводил, паёк согреть.
Сережа несмело улыбнулся в ответ.
— Но если возможность не выходить под дождь, почему бы ей не воспользоваться?
Он уже договорил фразу, когда его ослепило осознанием того, что именно он сказал. Сережа моргнул и с опаской посмотрел на Олега.
Но тот — разумеется — оставил комментарии при себе. Уж кто угодно, но он, Олег Волков, никогда и ничем его не попрекал.
Ни стоя бесшумной тенью за спиной Жизневского, когда Сережа впервые опускался перед тем на колени. Ни отводя Сережу, одетого в один несуразный халат, под руку в безопасное место, подальше от неожиданно начавшейся перестрелки. Ни выслушивая тихую истерику, когда Сережа хрипел, плакал, царапал свои руки и всё повторял что-то про театральный институт.
Олег не осуждал его ни разу в жизни. Мысленно — наверняка. Но ни словом, ни действием он ничего плохого не сказал.
Если действие — то мягко сжатые в огромных ладонях запястья, расчерченные розовыми полосами от мягких Сережиных ногтей. Если слово — то тихо оброненное «у тебя руки красивые, не надо так с ними».
Сереже никто не говорил ни до, ни после этого, что у него красивые руки.
Олег тяжело вздохнул и лениво обвел взглядом кухню. Сережа ждал его ответа, едва ли не задержав дыхание.
— Если ты настаиваешь.
Он, конечно, настаивал.
Олег был отправлен в душ. Всё время, которое он провел там, шумя водой, Сережа тупо ходил по квартире туда-сюда. Смотрел на брошенную у окна дорожную сумку, нервно теребил рукава рубашки — уже почти привык раздирать их, а не кожу.
Минуты тянулись слишком долго, и если поначалу Сережа собирался воспользоваться случаем и нормально обдумать всё, то теперь мысли разбегались, как тараканы от света. Он плюнул и стянул с себя рубашку, стал искать чистую футболку для сна, но поздно вспомнил, что она в стирке. Развернулся и побрел на кухню, налил полный стакан воды прямо из-под крана — она отдавала вкусом ржавчины, но Сережа выпил весь стакан залпом и прижал запястье к холодным губам. Зажмурился.
Ему всё это не нужно, не нужны отношения — не сейчас, — не нужна ответственность. Не нужен Олег. Прямо сказать об этом — слишком тяжело, язык просто не поворачивается, но сказать ему, что нужен, было бы еще хуже.
Сережа не мог ему врать.
Глубокий вдох, медленный выдох. Повторить десять раз. Или как там учили на парах по психологии? Были еще какие-то варианты, но ни один не уложился в голове. Сережа чувствовал, как подрагивают его плечи, и еле-еле вспомнил, что так и не надел футболку, а в квартире холоднее, чем хотелось бы…
— Кто? — раздалось за его спиной убийственно ледяным тоном, и от неожиданности Сережа подпрыгнул на месте и уронил стакан в раковину. Хорошо, хоть не разбил.
За своими мыслями Сережа начисто забыл прислушиваться и не заметил, как стихла вода в душе. Он резко обернулся, и на миг у него перехватило дыхание. Олег тоже был без футболки, в одних низко сидящих на бедрах штанах, и он, черт бы его побрал, стал еще горячее, чем был. Только полоски шрамов несколько портили вид — не тем, что ломали эстетическую красоту, это Сережу уж точно не волновало. А тем, что в принципе были.
Далеко не сразу до него дошло, что Олег дикими глазами смотрит на его плечо. Еще через секунду наконец дошло окончательно.
— Это… — Сережа осекся и остановил собственные руки, которыми дернулся было прикрыться. Смысл, когда Олег уже всё увидел? — Не знаю.
Он не врал. Он действительно понятия не имел, кто это был, потому что в тот вечер был пьян не по-детски.
Всё, что Сережа запомнил: это была женщина. Помнил, как она сидела на его бедрах, как приятно прижималась мягкой округлой грудью — и как до боли впивалась длинными ногтями в его затылок, когда вцепилась губами и зубами ему в шею.
Несостоявшаяся метка выглядела, как жуткий бурый шрам: синяк так до конца и не сошел, а в паре мест, где клыки рванули кожу, пришлось наложить швы, которые заживали очень долго и болезненно. Сережа помнил, как буквально отрывал альфу от себя и как во все стороны хлестала кровь.
Вероятно, метка бы получилась и всё бы зажило, будь он обыкновенным омегой. Но он не был — потому и просил своих партнеров держать зубы при себе.
За что можно благодарить ту безымянную женщину, — теперь Сереже очень легко отпугивать альф, которые захотят рискнуть и пренебречь его предупреждением.
— Я не знаю, Олег, — повторил Сережа, видя, как Олег с силой сжал руки в кулаки. — Не помню. Это неважно.
— Неважно?! — рявкнул Олег и в два быстрых шага оказался совсем рядом с ним. Поднял ладонь к его ключицам, но шрама не коснулся, замер в сантиметре от касания. — И как только твой… партнер… допустил это?
— Это было давно, — тупо сказал Сережа, завороженно пялясь на его напряженную шею.
Он любил целовать своих партнеров прямо под ушком или в изгиб плеча, но в Олега иррационально хотелось вцепиться, прямо как та альфа, и ни за что на свете не отпускать. Не для того, чтобы оставить метку, — пусть бы этот след сошел хоть следующим утром.
Только для того, чтобы чувствовать его вкус языком и всем телом держать его рядом с собой.
— У меня нет партнера, — добавил он, окончательно переставая соображать.
И едва не застонал, замечая, как у Олега по щелчку изменился взгляд.
— Ты же сказал, что…
— Постоянного — нет, — нетерпеливо пояснил Сережа и гулко сглотнул. — Если разовая акция тебя устраивает, то сегодня я свободен, как ве…
Олег не накинулся на него. Наоборот — схватил за талию и резко дернул на себя, сразу впиваясь губами в его, а вторую руку опуская пониже спины. А потом низко рыкнул, легким движением развернул их и усадил Сережу на кухонный стол, легко вклиниваясь между его ног. Сережа оторвался от него, только чтобы краем глаза увидеть, как зажигалка розовым росчерком полетела на пол.
Лопатки больно ударились о столешницу, но Сережа только бешено улыбался, позволяя стянуть с себя брюки вместе с бельём. Олег опустился на пол и сразу прижался губами к его промежности, а руками крепко сжал бедра, не позволяя свести их.
— Сука, — выдохнул Сережа с низким стоном, вцепился пальцами в волосы Олега и откинул голову назад. — Давай-давай, ну…
Щетина царапала кожу, и это слегка болезненное ощущение было в тысячу раз приятнее нежных поцелуев. Сережа чувствовал, как начинает течь, а ведь сколько уже времени не мог обходиться без смазки…
Естественной, впрочем, всё ещё было недостаточно, и Сережа хотел сказать, чтобы Олег оторвался на пять секунд и метнулся в прихожую за его сумкой, но тут его член заглотили сразу наполовину, и думать расхотелось.
Сережа метался по столешнице, постанывая, просил, сам не понимал, о чём, беспорядочно водил ладонями по рукам и шее Олега. Тот долго и тщательно ему отсасывал, и когда оставалось уже совсем чуть-чуть, нагло отодвинулся — чтобы, впрочем, опуститься ниже и сразу запустить язык внутрь.
— В-вол… Волков! — не с первого раза рявкнул Сережа еще через черт знает, сколько времени, и недовольно дернул ногами. — Ты почему до сих пор в штанах?
Он не глядя скользнул ладонью с волос на ключицы Олега; тот вздрогнул, а потом резко перехватил его пальцы своими, которыми до этого разводил его ягодицы в стороны, переплел слишком наивным для такого момента жестом и — совсем уж дико — прижался к костяшкам влажными от Сережиной смазки губами.
От этого ребра предательски стянуло, стало даже больно, как будто чахлые росточки нежности прорвались через его плоть, разрывая наживую. Так что Сережа гулко сглотнул и, задавив чувство вины заодно с этими непрошеными ростками, чуть повернул руку и уверенно запустил пальцы Олегу между губ. Тот нечитаемо посмотрел на него и стал послушно облизывать указательный и средний, сложенные вместе. Даже это у него получалось чертовски эротично — так и не подумаешь, что вояка до мозга костей.
Сережа простонал так пошло, как только умеет, и развел бедра пошире, игнорируя слабую тянущую боль в мышцах. Было уже плевать, достаточно ли его растянули и хватит ли смазки; в конце концов, он принимал члены и побольше, чем Волковский, и с куда меньшей подготовкой и желанием, так что не порвется.
—
Ле-е-еж, — протянул он, точно зная, как это обращение действует на Олега.
Не прогадал. Олег не вздрогнул — он всем телом дернулся, как будто его ударило зарядом тока, поднял на Сережу совершенно обалделый взгляд и шумно выдохнул. В тот момент забылось, что он старше, — так сильно он был похож на щеночка, которого щелкнули по носу и не объяснили, за что.
Но Олег тут же взял себя в руки, и — о да, Сережа надеялся именно на это — вновь не набросился в попытке подчинить, а молча выпрямился, спокойно расстегнул ремень (Сережа едва не захныкал, наблюдая за его неторопливыми движениями и умирая от желания), так же размеренно придвинул Сережу ближе к краю стола и уверенным жестом забросил его ноги себе на плечи. Головка напряженного члена еле ощутимо коснулась чувствительного входа, и Сережа весь выгнулся, кусая губы, только чтобы не заскулить.
— Давай! — рявкнул он на грани всхлипа, и Олег без лишних слов толкнулся вперед. Сережа вздрогнул и шумно выдохнул, прикрывая глаза и усилием воли расслабляясь, хотя в этом не было большой необходимости — член вошел без лишних усилий, но приятно распирал, от легкого жжения в мышцах можно было кончить сразу же, не дожидаясь фрикций.
Олег стал двигаться, и у Сережи окончательно отрубился мозг.
Именно на это он позднее списывал тот факт, что о презервативах они не позаботились. Мужик, в конце концов, только что с самолета… Да, Сережа определенно потребовал бы использовать защиту, и вовсе не из-за риска беременности — он на тот момент уже давно знал, что бесплоден.
Разумеется, он списывал всё на эмоции, а не на доверие.
Олег не торопил и сам не спешил, делал всё вдумчиво и, что самое главное и что Сережа точно знал, он давал возможность остановить всё в любой момент. Приятно твердая хватка на бедрах, тяжесть веса альфы на себе — всё это давало лишь мнимое чувство подчинения, и в этом была вся прелесть. Сережа знал, кто на самом деле король положения, пусть его хоть на колени поставят или нагнут над столом.
Он кончил без всяких имен на языке — с самым обычным громким стоном, впиваясь ногтями в татуированную спину. Олег, как истинный джентльмен, не забыл вынуть из него член, прежде чем тоже закончить и тоже без лишних слов.
Сережа разжал хватку рук, расслабил и опустил ноги, прикрыл глаза. Он бы, наверное, так и уснул, но Олег сразу же помог ему сначала сесть, а потом соскользнуть со стола. Босые ноги соприкоснулись с ледяным полом, и Сережа вздрогнул всем телом.
— Надо в душ, — сказал он и огляделся в поисках тапок, которые непонятно, когда с него слетели.
— Вместе, — лаконично отозвался Олег.
Сережа моргнул. Но возмущаться не стал, потому что от уверенного тона Олега в низу живота снова разлилось желание.
Он тяжело сглотнул и, не сводя пристального взгляда с Олега, который так и замер на месте настороженной собакой, попятился в сторону ванной.
✕ ✕ ✕
Они занимались сексом до середины ночи, пока Сережу не начало вырубать сном прямо в процессе. Поэтому, конечно, утром он еле-еле заставил себя открыть глаза и выключить будильник, а потом — еще бóльшими усилиями — выползти из-под тяжелой руки, намертво прижавшей к постели. Наверное, Олег тоже проснулся и ослабил хватку, иначе Сережа бы точно не смог освободиться.
Впрочем, встать на ноги было не легче: колени до сих пор слабо дрожали, а между бедер ныло скорее больно, чем приятно. Да уж, не лучшее пробуждение, однако и определенно не худшее. Сережа широко зевнул и по стеночке поплелся в душ.
Времени на сборы оставалось совсем мало, домашка была благополучно забыта, вещи так и брошены с вечера, как попало, вусмерть измяты, и даже помыть голову и нормально уложить волосы Сережа не успевал — пряди торчали в разные стороны самым настоящим гнездом.
Перед выходом он глянул в зеркало, оценивая масштаб катастрофы, и сморщил нос. Подумав, цапнул с полки самые дурацкие, но самые модные темные очки с ядовито-розовой оправой, чтобы решительно спрятать за ними синяки под глазами и взгляд, полный отвращения к миру и самому себе. Такое настроение накатывало на него редко и в основном тогда, когда по всем законам логики должно было быть ровно противоположное.
Олег из комнаты не показался.
Но это было даже к лучшему, потому что Сережа безбожно опаздывал. Правда, умотать со всех ног на пары ему помешали два фактора: эти самые ноги продолжали нещадно дрожать, а ровно когда он выполз на лестничную площадку, из квартиры напротив вышел уже знакомый мужик. В трусах и в кожаном плаще. И почему-то с кобурой на голое тело.
— Доброе утро, дядь Юр, — машинально вякнул Сережа, слишком заторможенный, чтобы вспомнить о приличиях и перестать так откровенно пялиться. Между прочим, было, на что! И без всякого подтекста, потому что связываться с двумя ментами — себе дороже, он и без того тыщу раз пожалел себя за такое неприятное соседство.
Еще и второй оказался давним знакомым. Запомнился он, правда, сильно хуже другого — того, который доходчиво объяснил ему, как работает мир, — но всё-таки достаточно, чтобы в первую встречу ответить на удивленное «Пацан, ты?» натянутой улыбкой. Тогда и познакомились, наконец.
— Д-доброе, Сереж, — улыбнулся альфа Кости. Вообще-то он так никогда не представлялся, но к чему озвучивать очевидное?..
— Бурная ночь? — зачем-то выпалил Сережа и прикусил язык, но поздно. Так и уставился на Юру во все глаза, радуясь, что додумался надеть темные очки.
Всё, что он знал о личной жизни соседей, он знал не по своей воле. Просто так случилось, что в их подъезде (парадной, конечно) мало кто жил на постоянной основе, а поэтому лица, которые не сменялись на протяжении месяцев подряд, волей-неволей запоминались. С Костей они еще и жили вдвоем на одной лестничной клетке, так что периодически заходили друг к другу со всякими мелкими просьбами вроде головки лука или приглядеть за ребенком в течение дня.
Сережа, при всей своей нелюбви к лишнему общению, то и дело что-нибудь спрашивал; у Кости, казалось, была ровно та же ситуация. А может, Сережа просто перекидывал на него собственные черты — кто ж разберет? В любом случае, общение у них понемногу сложилось. Дошло даже до совместной пьянки на какой-то праздник — Сережа и забыл уже какой, — когда обоим было некуда и не с кем податься, а выпить жутко хотелось.
Они тогда долго говорили каждый о своем, пока не опустела третья бутылка, а потом еще долго целовались, — но этого Сережа почти не помнил. Горячие алкогольные губы и колючая щетина на скулах были последним смазанным воспоминанием. Проснулись они, во всяком случае, одетыми, каждый в своей квартире, и больше никогда к этой теме не возвращались.
Такие мероприятия либо превращают людей в незнакомцев, которые друг друга не замечают, либо делают друзьями навек. С ними произошел редкий случай чего-то среднего. Во всяком случае, Сережа продолжал здороваться с Костей по утрам и иногда угощать со стипендии шаурмой (шавермой же, точно), а Костя, сталкиваясь с ним на лестнице, предлагал сигарету и между делом рассказывал то про успехи Игорька в школе, то про работу, то про какого-то, понимаешь, друга.
Сережа, может, и не был гением, а в чём-то и вовсе считал себя последним глупцом, но уж в чём он всегда разбирался, так это в отношениях! Особенно — сексуальных. Так что по запахам и всяческим другим мелким признакам всегда замечал, если Костя провел ночь или течку не один. Запахов альф, омег или любых людей, кроме Юрки Смирнова, на нём не было ни разу. Такой мужик пропал, эх!..
— Как и у тебя, — вдруг лукаво ухмыльнулся и подмигнул Юра, и Сережа почувствовал, как нагреваются щеки и уши.
Точно, он же нюхач, каких поискать. Но Сережа не позволил себе утонуть в неловкости и вместо путанных отмазок и смущенно опущенных глаз гордо задрал подбородок, красиво оперся о стену и скрестил ноги. Правда, чуть не запутался в них, но понадеялся, что это не было заметно. Не на того напал, Смирнов! Нельзя обидеть человека словом «шлюха», когда он таков и есть. И гордится этим!
— Надеюсь, мы не мешали вам спать? — протянул он и демонстративно вздохнул. — Мой вчера со службы вернулся — сам понимаешь, еле угомонился…
Юра неожиданно посерьезнел.
— Откуда?
Сережа опешил от такой наглости. Да какая разница?! Он с Олегом даже не знаком! Лучше б спросил, как все нормальные люди, каково бедному альфе с ним, таким вот неправильным.
— Да какая разница!.. Я на пару опаздываю, до свидания. — Сережа метнулся к лестнице, но на полушаге обернулся. — Штаны наденьте.
Юра что-то пробухтел в ответ, но Сережа не врал — он действительно слишком спешил, чтобы прислушиваться.
Но успеть на пару или хотя бы попасть в университет ему в этот день было не суждено. Выйдя из подъезда, он не успел даже пройти через двор, как ему в затылок прилетела острая вспышка боли, от которой из глаз посыпались искры, а через миг всё померкло.
✕ ✕ ✕
Он пришел в себя от липкого прикосновения к щеке. Первым делом — уже по привычке — дернул руками, чтобы оттолкнуть обидчика, прикрыть лицо и отшатнуться как можно дальше, вот только двинуться ему не удалось. Сережа испуганно мотнул головой, отбрасывая челку, и кое-как открыл глаза; сквозь вату в ушах он начинал слышать сальный смех.
Спрашивать что-то вроде «кто вы?», или «где я?», или «зачем я вам?» не было смысла. Достаточно было того, что Сережа осознал себя крепко привязанным к стулу в темной сырой комнате, чтобы понять: он в капитальной заднице. К чему в такой ситуации подробности?
Окружающие его люди — двое, вооруженные, отметил Сережа также по старой привычке — продолжали что-то между собой комментировать, поглядывая на него со смесью презрения и нездоровой заинтересованности. Было б побольше сил, Сережа непременно наскреб бы наглости на ответную кривую улыбку, чтобы подошли, а он потом оторвал кусок кожи с неосторожно подставленной чужой шеи!.. Или успокаивал бы себя этой мечтой, подставляя собственную под вязкую вонючую слюну.
Но сил не было, поэтому Сережа прятался за челкой, бездумно крутил связанными руками (кажется, грубая веревка, — оставит следы похлеще царапин и синяков, наверняка протрет кожу до крови) и прислушивался к тупой боли в затылке и мерзкому чувству, что волосы сзади слиплись.
К горлу подкатила тошнота, которую Сережа усилием воли сглотнул. Еще не хватало заблевать темно-синие джинсы — единственную его ценность и нормальную вещь в гардеробе, которую он третий год берег так, как не берег свои яйца. Что только подтверждалось текущей ситуацией.
— Очухался, э?
Похититель пытался быть грубым и припугнуть, но его голос был похож на хриплый лай старого бульдога, а единственное слово едва удалось разобрать — так нечетко он говорил. Сережа прикусил губу, чтобы сдержать насмешку, которая от нервов едва не вырвалась изо рта. Не время, нельзя провоцировать, пока неясно, что от него хотят. Вдруг он сможет договориться?..
Ну да, как же. Но надежда в нём всегда умирала последней — еще одна глупая омежья причуда, которую он в себе презирал.
Второй, маячащий на периферии, зашел ему за спину и прежде, чем Сережа успел напрячься, хватанул за волосы близко-близко к месту удара и дернул на себя, вынуждая запрокинуть голову. Сережа невольно вскрикнул от вспышки боли и тут же зажмурился, потому что глаза его теперь направили прямо в грязно-желтую, очень яркую лампочку.
— Отыметь тебя мы всегда успеем, — ровным тоном проговорил ублюдок, и его тихий голос, в отличие от нарочитого гонора первого, пробрал до дрожи. — А вот будет ли тебе при этом больно и насколько — тут всё от тебя зависит.
— Да в его дырку хоть бутылку можно совать, — проворчал кто-то третий, и Сережу начало несильно колотить изнутри, и договориться с собой и успокоиться не получалось. — Он же шмарой как был, так и остался!
Инстинкт самосохранения у Сережи всегда работал странно, и теперь он заговорил как будто вместо него, его губами, только что трясущимися:
— Так может, обслужу вас за так, ребята, и разойдемся?
Грянул несинхронный смех. Сережа отстраненно заметил, что от страха у него онемели пальцы — а может, это от веревки, которая пережала кровоток.
— Не-не, пиздюк, так не пойдет, — лающе прохохотал тот, первый, подошел ближе и от души зарядил ногой в кроссовке по Сережиной голени. Было не больно — но вряд ли ему хотели сделать больно. Пока нет. Пока лишь показывали, что могут. — Сперва ответишь на вопросы!
— Какие? — вяло хмыкнул Сережа, хотя уже понимал, что разброс вариантов невелик.
Тот, кто держал его за волосы, обманчиво мягко скользнул пальцами к шее, чтобы в следующую секунду сжать гортань до легкого хруста, перекрывая кислород.
— Будто сам не знаешь, котик, — пробормотал он и сдавил пальцы чуть сильнее; Сережа подавил желание закашлять и сосредоточился, чтобы не паниковать и не позволить сердцу биться быстрее. — Расскажешь нам всё, что знаешь о Жизневском, и останешься цел.
Он напоследок еще раз стиснул шею посильнее, а потом резко отпустил. Сережа попытался вдохнуть, но получилось только сипло втянуть жалкие крупицы воздуха, и он всё-таки закашлялся, отчаянно дыша. Испытывая одновременно ужас и отголосок облегчения — на этот вопрос у него было, что ответить, и хотя именно такого Сережа и ожидал, был риск, что его заказал кто-то из бывших ухажеров. Или супруг кого-то из его любовников — сейчас попробуй разбери, кому можно переходить дорогу, а кому чревато вот такими…
Сережа шумно втянул воздух носом и наконец приоткрыл глаза.
— Я на него не работаю с девяносто второго. Но, — тут же поспешил продолжить, игнорируя царапающую боль в горле, — что знаю, то расскажу. Всё расскажу, парни, я же тоже, своего рода, деловой человек!
Один из ублюдков шагнул ближе к нему, провел потной ладонью по его щеке — Сережа подавил рвотный позыв, — а потом резко опустил руку ниже и рванул рубашку. Несколько пуговиц отлетело, еще на нескольких затрещала нить.
— Так хоть будет интереснее слушать, — пояснил тот свои действия и, сально хохотнув, дернул полы рубашки в стороны. Поморщился от вида шрама, но ничего не сказал.
Сережа сглотнул. От паники в голове была звенящая пустота, и он усилием воли пытался придумать хоть что-то, заодно отвлекаясь от взглядов, которые не предвещали ничего, совсем ничего хорошего.
Стоит ли напрягаться? Они всё равно его не пожалеют. А так, может, есть шанс, что добьют… Сережа очень сильно хотел жить, но еще сильнее он боялся боли, с которой не сможет справиться, и травм, от которых не восстановится никогда.
— Давай, красотуля, — развязно велел, очевидно, главный из троих, усаживаясь на стуле и широко расставляя ноги. Глаза его бегали от Сережиной груди к его лицу. — Рассказывай, не торопись. Только, — добавил он с усмешкой, — ты уж не отвлекайся на нас, если не удержимся.
У Сережи губы сами собой расплылись в улыбке, которую невозможно было контролировать и которая дрожала, рискуя превратиться в некрасивый оскал. Конечно не удержатся. Конечно заставят его говорить с членом за щекой и бутылкой в заднице.
— Он с-собирался куда-то на север, — медленно проговорил Сережа, судорожно вспоминая хоть что-то.
Но он сказал правду — даже во времена работы на Жизневского он не знал почти ничего о его планах, только жалкие обрывки подслушанных разговоров, в основном состоявших из додумок и сплетен. К тому же, то было в Москве. О его делах в бывшем Ленинграде Сережа и вовсе не знал ровным счетом ничего.
— То ли Петрозаводск, то ли Архангельск, я не знаю, — продолжил Сережа и нервно облизнул губы (разумеется, этот жест не остался без пристального внимания). — Искал там всё кого-то — может, крупный заказ, может, поставщик, я не знаю, честно!..
— Ну-ну, лапуль, не спеши, — пророкотал голос позади, и тяжелая рука легла на его плечо, чтобы тут же легко скользнуть вниз по груди, под рубашку, и пальцы больно сжали сосок. — Давай-ка расслабься.
Сережа чувствовал, что он на грани. Хотел сказать еще что-нибудь, но голос подвел, и в горле остался только жалкий хрип. Пришлось замолчать и ждать. Пришлось сдаться.
— А может, нахер допрос, когда тут…
Что «тут», говоривший не озвучил, и это не удастся ему уже никогда. Над Сережиной головой что-то свистнуло, раздался глухой хлопок, и в следующую секунду рука соскользнула с его груди, а стоящий за ним человек с грохотом повалился на пол.
Двое других повскакивали со своих мест, хватаясь за пистолеты.
— Какого?..
— Так-так-так, — насмешливо цокнул до дрожи знакомый голос. — Девчат, ну разве ж так дела делаются?
Из темноты вышел Тихон. В своем извечном кожаном плаще, с кудрями чуть короче обычного и густой щетиной на лице, зато с очень знакомой кривой улыбкой. Направленные на него дула пистолетов он как будто вовсе не заметил.
— Раз уж решили устраивать пижамную вечеринку, — продолжал он как ни в чём ни бывало, — могли бы по-нормальному пригласить.
И Сережа был в таком шоке от осознания, что его, кажется, не изнасилуют прямо сейчас, что даже не удивился присутствию здесь лично Тихона. И как тот узнал, и как пришел сюда, и почему выперся под прицелы… Он же никогда в жизни так не подставлялся даже ради близких подчиненных, что теперь-то случилось?
— Ты откуда?! — спросил главный ублюдок.
Тихон недобро хмыкнул и развел руки в стороны (совершенно бесстрашный идиот!).
— От верблюда! Вы меня искали? Вот он я. Что будем делать? Чай, кофе, потанцуем?
Они замерли в ступоре, не понимая, как реагировать, и Сережа не мог их за это осуждать. Потом Тихон, осознав, что ответа не дождется, перестал ухмыляться и низким голосом проговорил:
— Где ваш босс?
Отвечать ему не стали: ублюдок рявкнул что-то невнятное и первым выстрелил. Тихон почти одновременно с этим дернулся в сторону; Сережа на чистой панике с силой оттолкнулся ногами от пола и завалился на бок, всё тело прошило болью, он чуть прикусил язык, но главное, что теперь был хоть немного защищен от шальной пули. Он повернул голову и вжался лбом в бетон, зажмурился, хотя и так ничего толком не видел за волосами.
Всё закончилось быстро. Сережа даже не сразу понял, что выстрелы затихли, потому что сразу за ними последовали разговоры, быстрые шаги и ругань. До мозга не сразу дошло, что Тихон не держал в руках оружие, значит ни тот первый выстрел, ни последующие ему не принадлежали. А кто тогда?..
Тяжелые шаги замерли рядом с ним, плеча коснулись непривычно холодные пальцы, и Сережа машинально дернулся.
— Тише, тише, малыш, это я, — шепнул Олег и аккуратно коснулся его волос. — Я помогу, ладно? Сереж?
Сфокусировать на нем взгляд было даже сложнее, чем осознать, что он действительно здесь, что почему-то за ним пришел. Сережа кивнул, еще толком не понимая, на что отвечает, и тут же почувствовал, как его запястий касается холодный металл. Несколько секунд, и вот уже его руки безвольно падают на пол.
Сережа заметил боковым зрением движение и почти испугался снова, но потом прислушался:
— …выперся, мать твою! Ладно, шо хоть артерию не задело. Сука. Еблан.
— Да нормально всё, плащ только жалко.
— Слышь! Плащ ему жалко… Чё тебе на месте не стоялось? План же был, ну!
— Это ты у Волкова спроси, чего он не держит хуй в штанах — извиняюсь, ствол в кобуре!
Олег между тем успел разрезать остальные веревки, подсунул ладони Сереже под спину и колени и легким движением аккуратно поднял его на руки. Голова закружилась, остаточная волна паники уже подбиралась к горлу и норовила вылиться черт знает, каким способом.
Но пока знакомый —
родной — запах Олега держал его на грани, и сам Олег его держал, ни на миг не давая усомниться в безопасности, и Сережа крепко-крепко держался за его шею, осознавая теперь, что никогда больше не посмеет отпустить.
— Между прочим, это тебя, Боков, пришлось держать за шкирку, — заворчал Олег хрипловатым голосом, который казался прекраснее любого актерского баритона. — Защищать он кинулся, посмотрите на него, ну прям альфа за свою омежку.
— Во-первых, кто бы говорил, — выразительно парировал Тихон. — А во-вторых, тебя уж точно не касается, кто у нас за омежку.
И, возможно, Сереже показалось, но неожиданно смущенный Боков проворчал что-то похожее на:
— Он угадал вообще-то.
Олег понёс его прочь, и Сережа вжался лицом в его грудь, чтобы не видеть даже краем глаза валяющиеся на полу окровавленные тела. Он не впервые в жизни столкнулся с трупами, но хотелось бы, чтобы это наконец осталось в прошлом.
Чтобы всё это страшное время наконец осталось в прошлом.
В глаза ударил свет, и Олег рявкул кому-то, чтобы открыли машину. Еще какие-то люди?.. Сереже было всё равно, он доверял Олегу, позволял думать за себя, потому что сам был в состоянии только взвыть. Олег опустил его на заднее сиденье низкого автомобиля, придержал за плечо и тихонько спросил:
— Нормально, не отключишься?
Сережа моргнул и заставил себя улыбнуться пересохшими губами.
— Не дождешься.
Олег заметно выдохнул с облегчением, улыбнулся в ответ и стянул свою извечную кожаную куртку и осторожно накинул Сереже на плечи. Потом мотнул головой и, приговаривая ободряющие слова, помог, как ребенку, вдеть руки в рукава и застегнуться. Стало совсем тепло, а от окутавшего в объятия запаха — совсем спокойно.
Олег вдруг присел перед ним на корточки, мягко подтянул к себе его ладони и долго-долго разминал онемевшие пальцы. Потом чуть закатал рукав на правой, тщательно осмотрел натертую до крови кожу — красные линии перечеркивали белые пятна витилиго. Стало вдруг стыдно, и Сережа почти дернул руку на себя, но тут Олег прижался рядом с ссадинами поцелуем.
Сережа замер, не дыша и в неверии глядя в его сосредоточенное лицо. Секунда, две, и вот маска собранности надломилась. Олег поморщился, вздрогнул и надрывно просипел:
— Не знаю, что бы я сделал, если бы они тебя тронули. — Помолчал. — Они бы не отделались так легко, Серый, я клянусь тебе.
— Не надо, — отозвался Сережа, тоже без голоса.
А реакция на произошедшее подбиралась к нему стремительно и неумолимо. Он обеими руками схватился за руку Олега, прижался к его лбу своим и зачастил, глядя прямо в его встревоженные глаза:
— Я не хочу больше об этом думать, понятно? Я просто хочу домой, и чтобы ты поехал со мной, и ты не уходи только, ладно? Не сейчас и никогда, но хотя бы не сейчас, я один точно в окно выйду, Леж, я так устал от этого…
Он хотел еще добавить: точнее, не выйду, потому что смелости не хватит.
И потом сказать: прости меня, я такой идиот.
И, может, если бы хватило наглости: я ж, бляха, наверное люблю тебя. Тоже?..
Но Олег не дал ему продолжить — положил ладонь на его губы, помотал головой, а потом беззвучно выругался, влез к нему на заднее сиденье и притянул к себе в объятия, такие крепкие, что всё внутри, что стало рассыпаться, удержалось-таки в целости. Олег беспрестанно говорил что-то, и целовал его в волосы, лоб, шею, и прижимал к себе еще крепче, и гладил, и обещал, что никогда никуда не уйдет.
Только на секунду отвлекся, когда знакомый ментовский голос — Сережа не разобрал, который из двух, — спросил:
— Сколько там форы Жизневскому мы даем?
— Пока Боков не выйдет, — отозвался Олег с едва слышной насмешкой.
Сережа не хотел знать никакие подробности, а перед соседями по лестничной клетке планировал делать вид, что этой истории не было. Да и они, как он надеялся, ни о чём его не спросят, иначе не стояли бы сейчас в сторонке с сигаретами, а ловили Тихона.
Всё это Сережи больше не касалось. Его касался только Олег.
Убей меня, убей себя —
Ты не изменишь ничего.
У этой сказки нет конца —
Ты не изменишь ничего.
Накрась ресницы губной помадой,
А губы — лаком для волос.
Ты будешь мёртвая принцесса,
А я — твой верный пёс.
(Агата Кристи, 1995)
