Калейдоскоп

      Гермиона чувствовала холод и влагу, будто она упала в воду. В Черное озеро. Вот только гладкая поверхность, окутывающая ее со всех сторон, словно сжимая в тиски, была не темной, но и не прозрачной. Она была бирюзовой. А вокруг медленно плыли разноцветные осколки.       Единственным, что удерживало ее, не позволяя утонуть в этом радужном безумии, были руки Драко. Она чувствовала его дыхание на своей щеке, ладони на талии, и только благодаря этому теплу могла продолжать сопротивляться острому желанию опуститься на ледяное бирюзовое дно.       Через мгновение после того как глаза Гермионы немного привыкли к плывущим искрам, она начала улавливать в них картины, становящиеся все более и более подробными и четкими. Она видела свое рождение, мама улыбалась сквозь крик. Она видела что-то напоминающее смерть, однако не желала вглядываться в то, чью именно.       Гермиона видела множество лиц: знакомых и неизвестных. Дети и старики плыли мимо нее, пополняя ряды цветных осколков.       А затем она увидела Малфоя и себя, будто со стороны. Он держал ее в объятиях, а на их лицах было написано блаженное спокойствие.       Все закончилось так же быстро, как началось. Или это длилось вечность. Гермиона не могла сказать точно: время в этом стеклянном коконе текло по своим законам.       Гермиона лишь почувствовала, как какая-то сила вытянула ее из спасительного ничего и поставила на паркет в библиотеке Слизнорта.       Прикосновения Малфоя стали еще ярче, почти обжигающими.       — Молодые люди! — строгий голос директора раздался прямо над ее ухом, и Гермиона испуганно отпрянула.       Лишившись тепла Малфоя, она вдруг поняла, что дрожит. Прямо перед ними стоял профессор Дамблдор. Он явно был зол. Брови сведены, губы сжаты в тонкую полоску. Но самым больным ударом, неприятно кольнувшим Гермиону куда-то под ребра, был его взгляд. В нем она легко прочитала смесь разочарования, осуждения и… Понимания? Оно мелькнуло так быстро, но Гермиона все же успела его заметить, и это заставило ее растеряться.       — Если какие-то помещения в школе заперты, то это сделано для вашего же блага! — продолжал Дамблдор. — Вы не только нарушили все мыслимые и немыслимые правила, вы рисковали жизнью!       — Простите, профессор, — тихо проговорила Гермиона. — Это было очень важно, иначе бы я…       Малфой, стоящий рядом с ней, хмыкнул, даже не пытаясь скрыть свое презрение. Вся его нежность исчезла, будто ее никогда и не было.       — Пройдемте в мой кабинет, — устало вздохнул Дамблдор. Гермиона поплелась было к выходу, но он ее одернул: — Мисс Грейнджер, будьте добры, оставьте книги, которые вы одолжили.       Гермиона покраснела. Роясь в сумке и выкладывая книги на ближайшую витрину, за которой хранилось нечто похожее на иссушенный палец, она старалась не поднимать глаз.       Дамблдор вызвал незнакомого ей домовика, и Гермионе вновь пришлось взять Малфоя за руку, чтобы трансгрессировать. Ей показалось, что прям перед самым рывком он ободряюще сжал ее пальцы. Однако лицо его оставалось беспристрастным и пустым. Гермиона почти привыкла к тому, что с ним ни в чем нельзя было быть уверенной наверняка. Почти.       Кабинет Дамблдора встретил их непривычным беспорядком. Складывалось ощущение, будто директора оторвали от важного дела: тут и там лежали свитки и раскрытые книги. Но он, казалось, не обращал на это ни малейшего внимания.       — Профессор Дамблдор… — вновь начала Гермиона.       Краем глаза она заметила, как Малфой дернулся. Его рука скользнула в складки мантии, затем он с шипением выдохнул. Когда она резко повернулась, чтобы посмотреть прямо на него, все эмоции уже были стерты с его лица. Он с безразличным видом поднял книгу, лежащую на кресле, переложил ее на подлокотник и сел, не дожидаясь приглашения.       — Присаживайтесь и вы, мисс Грейнджер, — мягко произнес Дамблдор.       Гермиона неловко опустилась в свободное кресло. Ей так многое хотелось сказать, но слова не шли, застревая в горле.       — Вы знаете, что «Еиналеж» — особое зеркало? — весьма дружелюбно начал директор, и Гермиона поразилась смене его настроения.       Она невольно бросила взгляд на руку, что он прятал в длинном рукаве мантии. Кончики пальцев все еще были черны и безжизненны.       — Просветите же нас, — с вызовом ответил Малфой, опережая задумавшуюся Гермиону.       — Не поделитесь тем, что вы там увидели? — в тоне Дамблдора читалось любопытство.       — Не поделюсь, — холодно отчеканил Малфой.       И Гермиона вновь заметила, как его напряженная рука тянется к мантии, но он себя одернул. На этот раз ей точно не показалось.       Дамблдор тяжело вздохнул и спиной оперся о край своего огромного, заваленного всякой всячиной, стола. Пара пергаментов с шелестом упала на пол.       — Зеркало «Еиналеж» показывает самые сокровенные желания человека.       Лицо Малфоя исказила гримаса. Он явно желал, чтобы это выглядело как злость, но Гермиона увидела плохо скрываемую боль. И она сомневалась в том, что эта боль имела физический характер.       — Неужели? — он изогнул бровь.       — Желания — одна из самых таинственных граней человеческой души, мистер Малфой, — спокойно продолжил Дамблдор. — Они меняются вместе с тем, как меняется человек. Их трудно, а порой и просто невозможно распознать, не взглянув в лицо своей истинной натуре. Желания могут быть как спасением, так и погибелью. В этом они очень похожи на любовь. — Он по очереди одарил их изучающим взглядом.       — Профессор Дамблдор, мы не должны были проникать в кабинет профессора Слизнорта, — наконец-то очнулась Гермиона. — Это непозволительно. Я готова понести любое наказание, но, поймите, ситуация требовала… — Бросив взгляд на Малфоя, она замолчала, давая понять, что не может откровенно говорить при нем.       Он фыркнул, даже не поворачивая головы.       — Вы уже понесли наказание, мисс Грейнджер, — Дамблдор тяжело вздохнул. — Это зеркало могло убить вас! На свете нет ни одной живой души, которая бы знала, как работает его магия. Есть некоторое количество предположений, но даже самые безобидные из них не сулят ничего хорошего человеку, который оказался рядом с этим зеркалом, когда его душа находится в раздрае. И совершенно точно никому не известно, что будет с волшебником, который окажется настолько потерянным, что зеркало решит принять его в свои глубины. А вас таких, к моему невероятному удивлению, оказалось двое. Молодые люди, вы понимаете, что я чудом вытащил вас оттуда? Если бы я послушал заверения самоуверенного Горация и не поставил дополнительную защиту… — последние слова он произнес едва слышно.       — Вы это серьезно? Сначала Грейнджер обещает мне смерть от руки неизвестной девицы из зеркала, теперь вы заявляете, что меня должно было прикончить само это зеркало? Что дальше? Меня задерет гиппогриф?       — Последнее уже однажды чуть не случилось, — Гермиона не удержалась от смешка, вспоминая занятия с Хагридом на третьем курсе.       Она ожидала, что он ответит ей какой-нибудь колкостью, но Малфой лишь закатил глаза.       — К вещам с подобной историей нужно относиться с почтением, — Дамблдор покачал головой. — Если вы достаточно близки с мисс Грейнджер, спросите ее об Арке в Отделе Тайн. Вы все поймете.       Гермиона почувствовала, что задыхается. Она ни за что не станет разговаривать с Малфоем о Сириусе. «Да тот и не спросит», — постаралась она успокоить саму себя.       Малфой будто прочел ее мысли и поспешил их подтвердить.       — Если обещание неминуемой гибели — это все, что вы можете мне предложить, то могу я, наконец, идти? — произнес он сквозь зубы.       — Можете, — Дамблдор кивнул. — Вы оба. О том, какое наказание я для вас выбрал, я сообщу позже, — последнюю фразу он проговорил едва разборчиво, себе под нос: — Когда решу, что с вами делать.       Малфой поднялся с кресла и его лицо вновь перекосило гримасой. Гермиона не могла понять, был ли это гнев или отчаяние. Зато на этот раз она могла поклясться, что увидела, как в складках его мантии блеснул кончик волшебной палочки. Малфой сжал ручку двери так сильно, что у него побелели костяшки, а потом он исчез. Остался лишь жалобный стон дверных петель.       — Профессор Дамблдор… — вновь произнесла Гермиона, уже начиная ненавидеть себя за то, как часто называет его по имени. — Мне правда жаль. Но мы узнали, что…       — Что Том, вероятно, использовал в качестве крестражей Пожирателей смерти, — устало закончил за нее директор. — Я знаю. Гарри заходил ко мне.       — И что вы думаете по этому поводу? — с неожиданным для самой себя вызовом поинтересовалась Гермиона.       Нет, общение с Малфоем точно до добра не доведет. Она уже почти начала грубить директору!       — Я сообщил Гарри все свои мысли на этот счет, — коротко бросил Дамблдор. — Он поделиться с вами, если посчитает нужным.       — Но я…       — Что вы увидели в зеркале в первый раз, Гермиона?       — С чего вы взяли, что этот раз не первый? — теперь она сознательно не сдерживала ехидство в своем голосе.       Дамблдор тяжело вздохнул:       — Об этом только что сообщил мистер Малфой. Что это была за девушка? Вы не представляете, насколько это может быть важно.       — Я… я не знаю, — сдалась Гермиона. — И не имею ни малейшего понятия о том, почему я это увидела. Совершенно ясно, что это не мое желание.       — Как я уже сказал, это зеркало недостаточно изучено. Но оно напрямую связано с человеческой душой, так что где-то в ее глубине вы знаете ответ. Нужно лишь понять саму себя.       — Обнадеживающе, — хмыкнула Гермиона.       — Идите, мисс Грейнджер. И постарайтесь больше не рисковать жизнью попусту. Нам предстоит еще очень много работы.       Гермиона молча подошла к двери. В ее голове вертелась сотня вопросов и добрая тысяча едких замечаний, но она проглотила их. С Дамблдором явно было что-то не так. Он был им не помощник.       — И да, Гермиона, — произнес ей вслед Дамблдор, — не знаю, что увидели в зеркале вы, но, кажется, знаю, что увидел мистер Малфой.       — В самом деле? Что же?       — Вас, — он коротко улыбнулся. — Думаю, вам следует об этом знать.       — Легилименция? — Гермиона вскинула брови, не вполне веря в то, что директор стал бы применять подобные методы, чтобы узнать мысли ученика.       — Опыт, — Дамблдор усмехнулся. — Поверьте мне, однажды я тоже видел в зеркале свою любовь.       Гермиона покраснела, а затем закатила глаза в точности как Малфой и скрылась за дверью.       Ее сердце гулко билось где-то в районе горла. В глазах рябило от злости. Злости на Дамблдора, на саму себя… А еще ее душило отчаяние. Директор явно был близок к безумию. Гарри так на него надеялся, но он даже не стал ее слушать. Отмахнулся, как от назойливой мухи. Они одни. Совсем одни против целой армии Волан-де-Морта.       Гермиона не сразу увидела Малфоя. Он стоял, прижав кулаки к стене. Его голова безвольно опиралась на костяшки больших пальцев.       — Мерлин, Малфой… Так глупо попасться!       — Проваливай, Грейнджер, — его голос был глух.       — Имей совесть, — буркнула она. — Я же говорила, что там есть дополнительные чары. Их не могло не быть.       — «Я же говорила», — передразнил ее Малфой, поднимая голову. — Как ты, блять, вообще себя выносишь?       Гермиона отшатнулась, будто он залепил ей пощечину:       — Какого хрена, Малфой?       — Хороший вопрос. Какого хрена ты ко мне привязалась? — прорычал он.       — Я привязалась? Это из-за тебя мы оказались в кабинете Слизнорта! — огрызнулась Гермиона.       — Из-за меня? Это ты пришла ко мне! Ты, — он ткнул в ее сторону пальцем, — втянула меня во все это, потому что твои друзья, вероятно, больше в тебе не нуждаются, а ты не знаешь, куда себя приткнуть. Каково это, Грейнджер? Знать, что не можешь жить, не чувствуя себя кому-то полезной?       — У тебя уже есть ответ на этот вопрос, — сквозь зубы прошипела Гермиона. — У меня хотя бы есть друзья. А что можно сказать про тебя? Стал карманным Пожирателем смерти, потому что больше не знал куда себя пристроить? Бедный, недолюбленный мальчик… Думаешь, этому ублюдку есть до тебя дело?       Малфой занес кулак, и в первую секунду Гермионе показалось, что сейчас он ее ударит, поэтому она инстинктивно схватилась за палочку. Но нет — его костяшки впечатались в стену. Только тут она заметила, что на камне уже были бурые пятна.       — Проваливай, Грейнджер, — повторил Малфой. — Проваливай, пока не пожалела об этом.       Гермиона взмахнула палочкой, и ссадины на костяшках Малфоя исчезли. Она развернулась на каблуках и, не говоря ни слова, ушла.       Его слова больно ужалили ее, потому что были концентратом правды, которую она упорно не желала видеть.       Но у нее было достаточно собственных демонов, чтобы бороться еще и с его. Пусть даже это решение заставило сердце тоскливо екнуть. Они не друзья. И она отлично это знала.       Они не друзья, они вообще никто друг другу. И плевать, что Гермиона до сих пор чувствовала вкус его губ на своих губах.