Калейдоскоп

      Драко шел рядом с Грейнджер, изо всех сил стараясь оставаться невозмутимым. По крайней мере, казаться таковым.       В мыслях же он безостановочно проклинал и себя, и свое внезапно проснувшееся любопытство вкупе с несвойственным ему человеколюбием.       Когда он увидел Уизли, рассеянно слонявшегося около гостиной Слизерина, ему следовало идти туда, куда он шел, а именно: к друзьям, с которыми они договорились сыграть в волшебный покер. Но вместо этого он, влекомый необъяснимым порывом, отправился за этим рыжим недоразумением.       Когда Уизли начал бродить кругами, Драко нужно было плюнуть на все и убраться подальше. Северус помог ему замаскировать метку получше, но окклюменция, позволяющая удерживать боль на краю сознания, все еще требовала невероятного количества сил и твердой концентрации.       Однако когда он увидел, как Уизли хватает ее за руки и пытается поцеловать, все это вдруг стало совсем не важным. Он увидел, что тот толкает ее к перилам, и у Драко слетели все стопоры.       В тот момент боль, пронзившая щеку, была такой сильной, что он с трудом стоял. Но в свое время он блестяще выучил каждый урок, что ему преподавала Беллатриса. И он не просто продолжал стоять, не снимая с себя маски холеного безразличия, он даже сумел вытащить палочку и мало-мальски сконцентрироваться.       А когда Драко увидел, что Грейнджер падает, все вдруг закончилось. Боль ушла. Спряталась в одном из пузырьков для зелий, что стояли в его воображаемом шкафу. Он знал, что она есть, но больше не чувствовал ее. И так было до сих пор. Это пугало и радовало одновременно.       Он спас Грейнджер, зная, что это противоречит всему, чему его учили, всему, чему он должен был посвятить жизнь. Планам Лорда, отношению к грязнокровкам, как к грязи…       Мерлин, он даже извинился перед ней!       Мама бы сказала, что в нем еще осталось что-то человеческое; отец бы назвал его слабаком, порочащим семейное имя, ведь Малфои никогда не извиняются.       А что бы сказал на это он сам? Драко не знал. Он так привык жить чужим умом, чужими мыслями, правилами, законами, что порой сомневался в том, что все еще существует какой-то «он сам».       Но сегодня Драко сделал то, что велело ему сердце, душа, инстинкт или еще Мерлин знает что. И это так его впечатлило, что он не смог от нее отмахнуться. Если быть честным с самим собой, просто не захотел.       Он убеждал себя в том, что просто хочет ее использовать. Попросит об одолжении, которое поможет ему украсть Феликс Фелицис и наконец-то добраться до своей цели.       Но теперь она шла рядом напряженная, подозрительная, но все же способная так элегантно и очаровательно отбивать его шутки. И Драко это нравилось.       Мерлин, он что — позволил себе подумать, что Грейнджер может быть очаровательной?       Кажется, Лорд оставил ему отметину не только на щеке, но и на мозге. А впрочем — плевать.       Отец всегда учил Драко, что Малфои не отчитываются за свои развлечения. Он усмехнулся. Иронично, что это говорил человек, который сейчас сидит в камере Азкабана, а до того, как попал туда, только и делал, что пресмыкался перед своим хозяином.       — Что? — вдруг спросила Грейнджер.       — Что? — эхом ответил ей Драко.       — Ты усмехнулся в пустоту. Знаешь, маггловские специалисты считают, что это может быть признаком психических расстройств.       Драко подумал о матери и уж было хотел огрызнуться, сообщив ей, что психические расстройства возникают по другим причинам. Например, после десятка Круциатусов, которые разбавляют сеансами легилименции, но осекся.       — Я просто задумался, — зачем-то начал оправдываться он и тут же захотел наложить на себя Селенцио.       Он долго молчал и заговорил лишь тогда, когда они почти добрались до кухни:       — Грейнджер, я отвечу на твои вопросы, но мы не друзья, поэтому я потребую ответную услугу.       — Мы не друзья, — согласилась она, явно не удивившись. — Я помогу тебе договориться с домовиками, но в библиотеку к Слизнорту мы пойдем вместе. Если там действительно есть Феликс Фелицис, то мы разделим его. А еще ты ответишь на все, — она подчеркнула это слово, — мои вопросы.       — Как ты?..       — Как я догадалась? — Грейнджер усмехнулась. — Ты не такой рассеянный, как я, и умеешь быть незаметным, а я умею думать. Тыквенный сок, Малфой? Серьезно?       Он не удержался от улыбки:       — Два-два, Грейнджер. Идем.       Они успели добраться до картины с веселыми фруктами, которая и являлась входом в кухню.       — Притормози, — Грейнджер покачала головой. — Я пойду одна: Добби тебя, мягко скажем, недолюбливает.       — Ты отвратительно хитришь, — хмыкнул Драко. — На Слизерине тебе бы сожрали с потрохами. Если ты пойдешь одна, как я узнаю, что сделка в силе?       — Я научусь, — усмехнулась Грейнджер. — Я договорюсь с Добби, и это будет моей гарантией. Тебе же придется поверить мне на слово.       — Так не пойдет, — Драко нахмурился.       — Что ты теряешь? — удивилась она. — Кажется, ты сам еще не дал мне никакой информации. Пока это всего лишь обещание за обещание.       — Ладно, быть может, ты бы и сама сожрала парочку слизеринцев, — Драко усмехнулся.       — Например, тебя. — Грейнджер пощекотала грушу на картине, и она захихикала, будто понимая ее слова.       — Для меня ты зубы никогда не отрастишь, — парировал Драко, не уверенный, что Грейнджер, скрывшаяся за холстом, его услышала.       Ее не было довольно долго, так долго, что Драко успел передумать обо всем на свете, покопаться во всех своих мыслях и даже порядком от них устать.       В первую очередь, его беспокоило то, что он почти не чувствовал боли от метки. Нет, безусловно, все стало гораздо хуже, после того, как закончился выброс адреналина. Но сейчас это скорее напоминало головную боль после огневиски, пусть назойливую и неприятную, но вполне терпимую.       Северус объяснил, что это проклятие напрямую связано с сознанием, и именно поэтому им можно попытаться управлять окклюменцией, но все же.       Второй вопрос на повестке дня, как ни иронично, тоже был связан с Грейнджер. Какого соплохвоста она видела то, чего определенно не должна была видеть? И интересно, видит ли до сих пор? Потому что сам Драко изучил свою рану во всех подробностях, и понимал, что зрелище это, мягко скажем, не для слабонервных. Впрочем, Грейнджер будто бы и не была таковой.       Отлично, теперь он считал ее не просто очаровательной — это ерунда, это можно было списать на юношескую похоть — теперь он считал ее сильной. И это абсолютно точно сулило проблемы.       Грейнджер вышла из кухни, держа в руках два кубка с тыквенным соком. Она протянула один, он вздрогнул, когда их пальцы соприкоснулись.       — Эльфы помогут, — коротко сообщила Грейнджер. — Твоя очередь.       — Мы можем поговорить не здесь? — устало спросил Драко. — Информация, как ты понимаешь, конфиденциальная.       — А где?       — В выручай-комнате?       Грейнджер нахмурилась и закусила губу.       — Есть идея получше — туалет Плаксы Миртл. К тому же, он ближе, — глухо произнесла она.       Драко не стал препираться. Они шли молча, тыквенный сок плескался в бокалах, но не проливался наружу. Вероятно, те были заколдованы. Драко старался думать о чем угодно, лишь бы не замечать, как легко и спокойно ему было идти рядом с Грейнджер.       В туалете было мрачно, однако ее это, кажется, ни капли не смущало. Грейнджер одним ловким движением забралась на подоконник. Похоже, она проделывала это очень часто.       — Ну? — поинтересовалась она, прожигая Драко любопытным взглядом       — Что ну? — он облокотился о ближайшую стену. — Спрашивай.       — Ты наложил на Фреда Империус! — воскликнула Грейнджер.       — Это не вопрос, — холодно заметил Драко.       — Зачем ты наложил на Фреда Империус? — сквозь зубы произнесла она.       — Он пытался наложить на меня Круциатус, — Драко пожал плечами, и каменная пыль полетела со стены, о которую он облокачивался, ему на плечи. Он брезгливо поморщился, стряхнул каменную крошку и отодвинулся.       — Понятия не имею, почему он это сделал… Вообще все, — продолжила Грейнджер тихо.       Драко же знал ответ на этот вопрос, но не знал, что ответить ей про Империус. Почему он наложил его? Это был какой-то минутный порыв, не обоснованный знаниями, обеспеченный лишь предчувствием. Если Паркинсон воздействовала на сознание Уизли, то ответное воздействие на его волю могло оказаться сильнее. А могло и не оказаться. Случайное везение.       Драко не был экспертом в накладывании Империуса, ему куда легче давался Круциатус. Для подавления чужой воли нужно было не иметь проблем со своей собственной. Но, вероятно, Уизли попросту справлялся с собой еще хуже, чем он.       Грейнджер продолжала выжидательно пялиться, и Драко, вздохнув, заговорил:       — Не знаю, что ты сделала Паркинсон, — и знать не хочу, разбирайся с этим сама — но, похоже, она решила тебя позлить и поиграть с твоим парнем.       Разумеется, он не стал выкладывать ей все, что знал.       — Это я и так поняла, когда увидела, что они трахаются, — фыркнула Грейнджер. — Конкретнее.       Драко усмехнулся:       — Грязные словечки, Грейнджер.       — Твое общество плохо на меня влияет, — парировала она.       — Кажется, она подмешала ему какое-то зелье. Подробностей я не знаю, — сдался Драко.       — Мерлин, я ведь видела, что он не в себе, — Грейнджер явно растерялась.       — Теперь ты знаешь, — Драко пожал плечами. — Можешь простить его и отправиться в счастливое будущее, полное радуги…       — Может и отправлюсь, тебя это не касается, — перебила его Грейнджер.       Драко почувствовал, что начинает раздражаться:       — Тогда мы закончили, — холодно сказал он. — Сообщишь мне, когда мы отправимся к Слизнорту. Желательно, чтобы это случилось как можно скорее, я и так потратил слишком много времени.       — Ты не снял с Фреда Империус, — заметила Грейнджер.       — Сделаю это, как только мы окажемся в библиотеке Слизнорта, — Драко пожал плечами: — Это будет моей гарантией.       Некоторое время они сверлили друг друга взглядами, а затем Грейнджер тяжело вздохнула и соскользнула с подоконника:       — Ладно. Справедливо, — согласилась она. — Но если ты воспользуешься им…       — Сдашь меня в Азкабан? — Драко хмыкнул.       — Именно, — без улыбки ответила она.       — Договорились, — буркнул Драко, разворачиваясь для того, чтобы уйти.       — Постой, — Грейнджер поймала его за руку. Запястье обожгло теплом ее пальцев, и он вздрогнул. — Последний вопрос: что случилось с твоей щекой?       — Тебя это не касается, — буркнул он.       В голове Драко заплясал хоровод мыслей. Неужели она и сейчас видит его рану? Или спрашивает, потому что видела раньше? Почему ее вообще это волнует?       — Я не собираюсь прощать Фреда, потому что не знаю ни одного зелья, которое было бы способно настолько сильно влиять на человека, если то, что его заставляют сделать, не находит в его душе хотя бы малейшего отклика, — Грейнджер произнесла это на одном дыхании. — Твоя очередь.       — Это результат одного проклятия, — нехотя сказал Драко, на секунду поддавшись ее гипнотическому взгляду и вкрадчивому голосу. — Но ты ведь и сама догадалась.       На лице Грейнджер ясно отразился сложный мыслительный процесс, она явно принимала какое-то решение. Наконец, закусив губу, произнесла:       — Я могу чем-то помочь?       — Нет, — Драко горько усмехнулся.       Помочь себе мог только он сам, да и то до конца не верил в то, что это действительно возможно.       Вдруг Грейнджер сделала то, чего он никак не ожидал. Впрочем, судя по ее испуганному взгляду, она и сама не была готова к такому повороту.       Грейнджер подняла руку и осторожно, несмело прикоснулась к его щеке. Драко вновь почувствовал тепло и легкую, чуть заметную боль, когда ее пальцы скользнули по краям раны. Она слегка погладила кожу, и выражение ее лица изменилось. Теперь Грейнджер казалась удивленной и растерянной. Она даже чуть приоткрыла рот, отчего Драко захотелось рассмеяться, но шок, написанный на ее лице, заставил его проглотить смешок.       — Здесь ничего нет, Драко.       Она впервые назвала его по имени, и Драко подозревал, что он сейчас тоже выглядит шокированным.       — Что?.. — только и сумел выдавить он.       Пальцы Грейнджер еще раз легко аккуратно скользнули по его щеке, а затем она вдруг быстро забормотала:       — Я вижу поджившую, однако все равно ужасно огромную рану; она то исчезает, то появляется, но… Но я не чувствую ее. Что это за проклятие? Я могу поискать в книгах, наверняка его можно снять.       Драко перехватил ее руку:       — Спасибо за заботу, Грейнджер, — произнес он сквозь зубы. — Я сам разберусь. — Он развернулся и направился к выходу, лишь у самой двери притормозив и бросив через плечо: — Заставь домовиков поторопиться, иначе я сам найду способ попасть к Слизнорту и Уизли проведет всю жизнь за написанием эссе по Трансфигурации.       Выходя из туалета, он хлопнул дверью. Его пальцы подрагивали, боль вновь стала более заметной.       Чертова Грейнджер вместе с ее чертовым гриффиндорским желанием всех спасти!       Теперь предстояло разобраться с тем, какого соплохвоста она до сих пор видит его рану. Что-то подсказывало Драко, что ответ на эту загадку ему не понравится.       Он уже начинал жалеть о том, что спас ее. Вспоминая ее дотошные вопросы и руку на своей щеке, Драко представлял, как приятно было бы увидеть, как она летит, брошенная через перила шестого этажа… Как она понимает, что ошиблась в том, с кем спала, как понимает, что вообще постоянно ошибается в людях. Например, в нем самом.       «Конечно, ты не жалеешь», — издевательски хмыкнул его внутренний голос.       Грейнджер обладала поистине раздражающим умением забывать плохое. Она злилась, кричала, что не желает иметь с ним ничего общего, но все же, почуяв беду, спешила прийти на помощь.       Она была воплощением заботы, которую он никогда не знал. И это пугало, но вместе с тем влекло.       Драко хотелось заорать. Выплеснуть наконец-то ту боль, отчаяние и тревогу, в которой он жил с тех пор, как ему было приказано убить Дамблдора.       С каждой секундой он все больше погружался в темноту, тонул в этой вязкой безысходности. Он умел держать лицо, но был ужасно одинок и потерян. И он ненавидел Грейнджер за то, что, кажется, она это заметила.       Драко почувствовал, что задыхается. Он остановился и со всей силы впечатал кулак в каменную стену. Он вложил в этот удар все свое отчаяние и злость.       Драко увидел кровь, брызнувшую из разбитых костяшек, но ничего не почувствовал. Боль острым кинжалом пронзила голову. Передышка была закончена. Проклятье вновь обрело над ним полную власть.