Между дьяволом и морем / Between the Devil and the Sea

Кто-то кричал. Шейд нахмурился и повернул голову в сторону шума. Нет. Не кричал. Плакал. Словно кому-то было очень больно. Он моргнул. Ему потребовалось какое-то время, чтобы привыкнуть к резкому дневному свету, прежде чем звуки привлекли его внимание и помогли выбраться из сонного оцепенения. Он перевернулся и поморщился, когда на бедрах заныли синяки от вчерашнего удара о край стола, где Аполлон трахал его после ужина. Но ему не пришлось долго думать о собственном дискомфорте. Рыдания. Теперь это были именно они. Тяжелые, полномасштабные рыдания доносились с экрана компьютера на столе. Экран был повернут к нему лицом, чтобы он мог видеть все, что там происходило. На мгновение он оказался в ловушке, не в силах отвести взгляд от ужасающей сцены, разыгрывающейся перед ним. Затем раздался громкий хлопок, и рыдания резко прекратились. Прежде чем Шейд успел понял, что там произошло, он уже лежал на полу, скорчившись, опорожняя содержимое своего желудка. Аполлон прислонился к столу, скрестив руки и лодыжки. Поза была непринужденной, но в его широких плечах и плотно сжатых губах чувствовалось напряжение. Когда он взглянул на экран, то нахмурился и поднял мультислейт, лежавший на стуле позади него, чтобы выключить видео. – Какого черта ты мне это показываешь? – спросил Шейд, все еще чувствуя легкую тошноту. – Потому что ты бы никогда мне не поверил, не заставь я тебя увидеть это собственными глазами. – Поверил чему? – Этому, – он указал на экран, – доказательствам против того мерзкого мусора, в отношении которого ты так старательно пытаешься добиться справедливости, детектив. Он и все ему подобные заслуживают всего, что им причитается, и даже больше. Шейд откинулся на пятки, ошеломленный, и мгновение молчал. – Если так ты пытаешься сказать мне, что на самом деле ты ангел мщения или что ты делаешь это для улучшения жизни поллуксиан по всей планете, то меня снова вырвет. – Кстати о рвоте. Шейд посмотрел на свою рвоту и набросил поверх нее одеяло, которое Аполлон дал ему прошлой ночью. На Шейде тоже была рубашка. Он не был точно уверен почему, но что-то подсказывало ему, что рубашка и одеяло должны были служить наградой за «хорошее поведение», то есть за то, что он позволил себя трахнуть. Стыд угрожал подняться, но он подавил его, сосредоточившись на привкусе желчи на языке и ужасном видео, которое он только что посмотрел. Аполлон посмотрел на одеяло и вздохнул с явным неодобрением. – Не волнуйся, я куплю тебе новое. – Это меньшее, что ты можешь сделать, после того как вывалил на меня такое дерьмо. – Он указал через плечо на экран, даже не желая смотреть на него, хотя сейчас экран был выключен. – Кажется, с тобой все в порядке. – Меня вырвало! – От шока, а не от самого зрелища. – Это... – Шейду не понравилось то, что о нем говорили. Как и все, что с ним случилось, с тех пор как он очнулся здесь. Словно в знак протеста, в его голове вспыли воспоминания о сексе. Тут он не мог отрицать, что ему не понравилось. Оргазмы были потрясающими, но последующее, когда Аполлон прижимал его к себе и вел себя так, словно ему было не все равно, опасно приблизило его к тому блаженному состоянию бытия, за которым он гнался, с тех пор как его бросили. Потому что у Аполлона был талант заставлять его чувствовать себя любимым и желанным, даже когда он издевался над ним и затягивал цепи. С каждым днем Шейд чувствовал себя все более комфортно с мыслью о том, что это и есть его будущее. Он не мог позволить этому случиться. И не мог этого желать. Не могло быть такого, чтобы его сексуально привлекал тип мужчины, который разбудил его видеозаписью, на которой парень вдребезги разбивает кому-то череп, пока тот человек был еще жив. – Ты все время видишь монстров, детектив, – сказал Аполлон, отталкиваясь от стола, чтобы подойти к верстаку. Обходя обеденный стол, он с нежностью провел пальцами по следам от ножа, даже не осознавая своих действий. – Я тоже. Мы просто... обращаемся с ними по-разному. – Ты не можешь просто ходить и убивать людей, – заявил Шейд, – независимо от того, что они сделали. – Нет? – Нет. – Шейд все понял. Пускай и чертовски ненавидел себя за это. Он понял, что Аполлон имел в виду, когда говорил, что видит монстров. Он не имел в виду в буквальном смысле, своими глазами или через кадры, подобные видео, которое он только что просмотрел. Он имел в виду их эмпатические способности. Благодаря сбою Шейд видел истинные чудовищные лица, некоторые из них были нацелены на животных, другие – на детей. Каждый раз его от них подташнивало, но в большинстве случаев он ничего не мог поделать, если только не было совершено настоящее преступление. Он усвоил этот урок на собственном горьком опыте, когда в старших классах сломал нос парню за то, что тот питал извращенные чувства к девушке, которая им не интересовалась. Директор сказал, что чувства не приравниваются к поступкам. Несмотря на то, что Шейд был уверен, что парень собирался изнасиловать бедную девочку, поскольку тот ничего так и не сделал, то Шейд оказался неправ. Он больше всего ненавидел в профессии детектива то, что ему приходилось ждать в стороне, пока не случится что-то плохое, прежде чем он мог что-то с этим поделать. Профилактические меры? Смех, да и только. Постоянно поступали сообщения о случаях преследования и домашнего насилия. Либо говорили переждать и не обращать внимания, либо относились несерьезно, если только не было физических повреждений, и даже тогда они должны быть серьезными и подтверждены медицинским работником. Генри Уайт, одна из жертв Аполлона, избивал коллегу, и Шейд ненавидел его так же сильно, как и любой другой человек на его месте. Но даже если это и было причиной, по которой Аполлон нацелился на него, а было большое «если», это все равно не оправдывало то, что Аполлон сделал с этим человеком. С другой стороны... никто не знал, чем занимался Генри. Даже когда они провели расследование, после того как было найдено его тело, полиция не обнаружила ничего подозрительного. Он был хорош в заметании следов. В сокрытии демона, таящегося внутри... Если бы Аполлон ничего не предпринял, то с большой вероятностью возле того продуктового магазина они бы обнаружили уже тело Сули¹ . – Откуда ты вообще знаешь, что чувствуют люди, если сам ни черта не чувствуешь? – спросил он, пытаясь скрыть то, как его собственные чувства скручивались в запутанные узлы. – Ты должен был как-то идентифицировать запахи. – Я вижу их сквозь сбой, – сказал Аполлон. – Было достаточно легко сопоставить похожие запахи. И дело не в том, что я вообще ничего не чувствую. У меня есть чувства, детектив. Я чувствую счастье, возбуждение, скуку... – Ревность, высокомерие, гнев... – Похоть. – Аполлон скрестил руки на груди и пристально посмотрел на Шейда. Шейд попытался поддержать разговор. Прошло уже пару недель, и Шейду нужно было попытаться найти выход, чего он не мог сделать, пока член другого мужчины постоянно был внутри него. У него сложилось впечатление, что Аполлон делал это намеренно. Он хотел, чтобы Шейд отвлекся, хотел, чтобы он проводил все часы бодрствования, гадая, когда и собирается ли Аполлон снова заняться с ним сексом, чтобы он даже не думал о побеге. – То есть ты просто, – Шейд пожал плечами, – что? Видишь странный сбой и думаешь, он тот самый? Это следующий человек, которого я собираюсь жестоко убить? Люди постоянно совершают дерьмовые поступки. Как ты выбираешь? И где ты их вообще находишь? У Генри Уайта не было судимости. Не было ничего, что связывало бы его с тем, что он делал, пока... – Его жертва не призналась? – Аполлон приподнял бровь и подождал, пока Шейд прочтет между строк. – Хочешь, чтобы я поверил, что она сделала это из-за тебя? – Он фыркнул. – Нет, – поправил он, – она сделала это из-за тебя. Потому что мне нужно было сблизиться с тобой, и перерыв в деле был хорошим способом сделать это. – И все эти люди не оставили никаких улик? Не было другого выхода, кроме как убить их самому? – Шейд указал на экран компьютера. – Да быть такого не может. Не может быть, чтобы столько людей смогли так хорошо спрятать свое дерьмо. – На самом деле ты в это не веришь, Шейд, – сухо констатировал он. – Просто не можешь. – Почему нет? – Потому что ты не дурак. Ты Читта. Ты видел, как легко люди прячутся у всех на виду. Черт, – он протянул руки, – посмотри на меня. – Ты редкой породы, – сказал Шейд, но... блядь, Аполлон и в этом был прав. Половина дел, которые ему поручали, касались ужасных людей, чьи соседи рассказали СМИ, что никогда бы не догадались, кем на самом деле был их сосед. Аполлон не сообщил об этих людях не потому, что думал, что они не предстанут перед судом, или из-за какого-то извращенного чувства справедливости. Нет, он убил их потому, что хотел наказать их по-своему, хотел использовать их для удовлетворения собственных потребностей. Если все они были монстрами, то он был дьяволом, который властвовал над ними. Но была в нем и мягкость, сторона, которую он не слишком часто проявлял. Сторона, которую он показывал только Шейду... Его кольнула ненависть к себе, но хуже всего было то, насколько кратковременным было это чувство. Проблема с осознанием того, что тобой манипулируют, заключалась в том, что это не помогало. Заставляло чувствовать себя хуже по отношению к себе, конечно, но не более того. Но это не могло помешать его мозгу приспособиться, не могло помешать его телу приспособиться к заботам Аполлона. Шейда приучали принимать в себе вещи, которых он старательно избегал, принимать свои новые обстоятельства и в конечном счете приветствовать их. Он не хотел, но... его тело тосковало в те дни, когда он обходился без прикосновений Аполлона. Когда Аполлон заботился о нем после секса, когда гладил Шейда пальцами по спине и шептал, каким хорошим он был для него и каким довольным он его сделал... Шейд чувствовал себя в безопасности. Безопасно. В объятиях серийного убийцы. – Тебя снова стошнит, детка? – К счастью, Аполлон прервал его мысли, вытащив его из спирали. – Расскажи мне еще раз. – Шейд очень, очень не хотел, чтобы он это делал, но, даже будучи закованным в цепи и оскверненным, было невозможно избавиться от образа мыслей детектива. – Побуждения были всегда, – удивил его Аполлон, легко подчинившись. – С тех пор как я был молод, мне всегда было интересно разбирать вещи на части, видеть все кусочки, разложенные передо мной, и пытаться снова собрать все это воедино. Весь окружающий нас мир – всего лишь головоломка, детектив, даже люди, просто нужно знать, где найти все части, и понять, как они сочетаются друг с другом. Тогда все, что тебе не нравится, ты можешь просто, – он сделал щиплющее движение двумя пальцами, – вырвать. Да, возможно, его действительно снова вырвет. – Для меня это никогда не было связано с правосудием, – сказал Аполлон. – Ни разу. Мне нравится осознавать, что я выношу мусор, что не принижаю себя до их стандартов, придираясь к слабым и невинным, но это не значит, что я не поступлю так, если до этого дойдет. Если кто-то разозлит меня или скажет что-то не то, я сорвусь. Мы неодинаковые, детектив. Во всяком случае, не в этом отношении. – Я тоже делаю свою работу не ради справедливости. – Шейд понятия не имел, почему он только что признался, но, поскольку слова уже были сказаны и пути назад не было, он опустил взгляд и выдавил из себя: – Я взялся за эту работу только потому, что мои возможности были ограничены. Поступить в академию или пробиться на улицу. Первый вариант показался мне более легким. Он не был святым. Нравилось ли ему, когда его благодарили в конце дела? Нравилось ли знать, что он кого-то спас и они могут продолжать жить своей жизнью благодаря его помощи? Конечно. Это было приятно. Но это не воспламеняло его сердце и не побуждало продолжать выползать из постели по утрам. Шейд был детективом, потому что его учили быть им и он был хорош в этом, просто великолепен. Работа ставила еду на стол и предоставляла ему место для ночлега. На Перси, искусственной планете, где жило большинство агентов М.П.Ф. в этой галактике, люди по соседству знали его в лицо. Никто и глазом не моргнул, когда он зашел в продуктовый магазин. Потому что все они привыкли жить среди Читт. Это не значило, что они были друзьями, люди относились к нему дружелюбно, но это редко перерастало в дружбу, однако ему было комфортно. Если бы у Шейда не было и этого, если бы ему приходилось жить где-то в окружении незнакомцев, которые всегда либо хмурились, потому что он морщился, либо шептались за его спиной, вызывая у него ПТСР и паранойю... Ни один из вариантов не звучал привлекательно. – Если ты думал обо мне все это время в таком ключе, – невесело усмехнулся он, – что ж, извини, что разочаровываю, но я не такой. Я не получаю удовольствия, зная, что другие люди страдают, но и не теряю из-за этого сон. За всю жизнь Шейда у него было достаточно собственных проблем, которые не давали ему уснуть, не было необходимости взваливать на себя чужие. Аполлон надолго замолчал, и напряжение достигло новых высот, из-за чего Шейду стало трудно дышать. Но затем голос Аполлона прорезал тишину, притягивая Шейда, словно мотылька к пламени. – Ты идеален, детектив. Не волнуйся. Я бы не просил тебя вести себя по-другому. С тобой все в порядке, нет ничего плохого в том, чтобы быть эмпатом, который не ставит сопереживание на первый план. Посмотри на всех людей, которые поступают еще хуже? Ты никогда не сможешь разочаровать меня тем, кто ты есть. Когда тепло поселилось в его груди и разлилось по всему телу, Шейд ощетинился. – Я знаю, что ты делаешь. Аполлон поглаживал ту часть Шейда, которая жаждала любви и привязанности. Принятия. Он рассказывал ему все, что ему хотелось услышать от кого-нибудь, от кого угодно, с тех пор как он еще был ребенком, брошенным на обочине дороги за пределами приюта. Иногда Гейл говорил ему, что он хорошо поработал. Его капитан на Перси сказал то же самое, когда он раскрыл дело. Но то были пустые слова, мимолетные. Шейд снова и снова надрывал свою задницу только для того, чтобы услышать эту единственную фразу в конце. Единственную фразу, которая приходила и уходила, произнесенная полусерьезно, прежде чем ему поручали другое дело, и его достижения по сравнению с тем, которое он только что раскрыл, были сведены на нет, и он был вынужден начинать все сначала. Всегда с чистого листа. Всегда с листа, на котором он пытался написать слово «хорошо». Он накопил их достаточно, чтобы заслужить, чтобы его соседи и коллеги вели себя так, будто их не беспокоит, что он может читать их эмоции. Привилегия просто идти по улице и не заставлять других отшатываться? Он заслужил это. Ему пришлось. И все же здесь был Аполлон, раздающий это так, словно это было бесплатно, как будто не было ничего сложного в том, что он принимал Шейда таким, какой он есть, и даже хвалил его за это. И Шейд знал, что именно он делал. Знал, что им манипулируют, водят за нос и тянут, как соленую ириску, но... Тепло в его груди продолжало распространяться, приятное свечение поселилось внутри него, словно живое существо. Нечто, что успокаивало его внутреннего ребенка и говорило: «Видишь, как сильно он заботится о тебе? Видишь, как сильно он тебя принимает? Видишь, как сильно он тебя любит?» Что было смехотворно, потому что Аполлон его не любил. Это была не любовь. Отличный секс не означает родственную душу. – А я знаю, что делаешь ты, – сказал Аполлон, – я просто хочу, чтобы ты знал. – Почему? – Шейду не следовало спрашивать. Ему не понравится ответ. – Потому что я одержим тобой, детектив. Я намерен владеть твоим телом, разумом и душой. Я уже на пути к первому и второму. Третьего достичь немного сложнее, но я добьюсь и этого, обещаю тебе, я добьюсь. И когда я это сделаю, когда ты будешь лежать у меня на ладони, привязанный к моим пяткам, словно моя настоящая маленькая тень, будет еще приятнее сознавать, что ты все это время знал, что я делал, и все же это все равно произошло. – Нет. – Голос Шейда дрожал, слова выходили с придыханием, и даже он сам не мог сказать, было ли это от страха или... от чего-то еще. Чего он все еще не хотел признавать даже в собственном сознании. – Нет, этого не будет. – Как думаешь, что произойдет потом, детектив? – Аполлон склонил голову набок, слегка прищурив глаза. – Думаешь, что найдешь способ спастись? – Он прищелкнул языком. – Единственный путь к спасению – через меня. Тени не могут выжить в темноте, детка. Ты старался изо всех сил. Ты пытался. Ты лучше многих знаешь, что тени – ничто в кромешной тьме. Но на свету они оживают. Аполлон удерживал его пристальный взгляд, твердый, почти гипнотический, сделав еще один шаг ближе к тому месту, где все еще сидел Шейд, застыв на матрасе на полу. – Оживи для меня, Шейд. Я буду твоим светом. Тебе просто нужно сосредоточиться на том, чтобы быть моим. И все. Просто будь собой и будь моим. Моя хорошенькая маленькая... – Глухой удар почти прямо над ними резко оборвал его, и Аполлон остановился, на мгновение прикрыв глаза, затем он вдохнул, словно набираясь терпения. Шейд был занят тем, что смотрел в потолок, нахмурившись. – Что, черт возьми, это было? У него было нехорошее предчувствие по этому поводу, и все тепло или предвкушение, которые накапливались в его теле, исчезли в клубах дыма, когда их место заняли струи дурного предчувствия. Что, конечно, заметил Аполлон. Вероятно, он даже попробовал их на вкус. – Это, – он ущипнул себя за переносицу, – был Гюнтер Хинт. Шейд уставился на него. – Кто? – Человек с видео. – Аполлон указал на компьютер, и Шейд буквально отшатнулся. – Он здесь?! – Он уставился в потолок. – Что за хрень?! Как долго?! – Почти месяц, – небрежно ответил Аполлон. – ...Я здесь меньше трех недель. – Не ревнуй, – сказал ему Аполлон, намеренно не понимая. – Он был здесь, потому что я не ожидал, что ты приедешь так скоро. Максен правда во многом запутался. Я должен был поступить куда хуже, чем просто пырнуть его ножом в живот, но у меня было мало времени, поскольку ты уже позвонил инспектору и он был в пути. – Хочешь сказать, – Шейд просто хотел убедиться, что правильно расслышал, – что наверху все это время держали в плену мужчину? – Всегда быстро соображаешь, детка. Мне в тебе это нравится. – Заткнись. – То, как ты сопротивляешься мне на каждом шагу... – Аполлон фыркнул и ухмыльнулся. –Нет, правда. Это мне тоже очень нравится. Еще один хлопок, громче, чем раньше, оборвал разговор, на этот раз по-настоящему. – Подожди здесь, – приказал Аполлон, как будто Шейд действительно имел право голоса в том, выполнит он приказ или нет. – Мне нужно немного разобраться с нашим другом. Он терпеливо оставался милым и тихим, а это значит, что должна быть причина, по которой он рискует поднять шум сейчас. Хочешь поспорить? Предполагаю, что он просто потерял терпение. Люди такие. Терпеть не могут ждать, даже когда на кону их жизнь. А ты? Шейд нахмурился. – Я не собираюсь делать ставку на чьи-то страдания. – Даже после просмотра видео? – Аполлон прищелкнул языком. – Все в порядке. Позже мы найдем игру, которая тебе понравится. – Пас. – Что я говорил тебе раньше, Тень моя? – Он ухмыльнулся ему. – Ты не можешь сдаться. Я ненадолго. – Он направился к лестнице, а затем, казалось, о чем-то задумался, слегка повернувшись, чтобы загадочно посмотреть на Шейда через плечо. – Веди себя прилично, детектив. Тебе не понравится, если я решу выбрать игру, которая нравится мне. Шейд не стал утруждать себя ответом, просто продолжал сердито смотреть в спину Аполлона, даже когда тот снова повернулся. Он не позволял своим плечам опуститься, пока тот полностью не скрылся на лестнице. Не то чтобы быть наедине со своими мыслями было намного лучше, чем быть вынужденным находиться в компании самопровозглашенного психопата. Он взялся за это дело, потому что больше никто не хотел, точно так же, как он брался за все остальные дела, к которым никто не проявлял интереса. Так почему же на этот раз все пошло так неправильно? Во что Шейд вляпался? И, что более важно, как? Правильного ответа, однако, не было. Не нужно быть гением, чтобы понять, что он оказался не в том месте и не в то время. Изначально он не сделал ничего, что могло бы привлечь интерес убийцы. В тот день на месте преступления? Он занимался своими делами, как обычно. Выполнил свою работу и ничего больше. Аполлон увидел его и захотел. И все. Шейду не нужно было ничего делать. В некотором смысле от этого было намного хуже, потому что Шейду даже не в чем было себя винить. Ничего, на что он мог бы указать пальцем и сказать что-то вроде «о да, запомни и в следующий раз так не делай». Не то чтобы он думал, что есть шанс привлечь еще одного психопата, но все же. Даже изначально он не мог нести ответственность за свои действия. Аполлон был приятным, привлекательным и сердечным. Он пришел с блестящими рекомендациями от Эйвери и Дарио, которые явно были о нем высокого мнения. Эйвери даже начал все первым, пытаясь сделать их партнерами по пробежкам. Конечно, Шейд влюбился в него и хотел узнать получше. Конечно, он был открыт для большего в тот день на крыше, когда был растерян от насыщения и уязвим. Когда Аполлон прикасался к нему так легко, нежно и говорил с ним приглушенным голосом. Никто никогда не относился к Шейду так, словно он был важным или деликатным. Как будто он был привлекателен. Словно ради него стоило вбегать в переполненную комнату и выставлять себя на всеобщее посмешище. Но в тот день Аполлон пришел ему на помощь, как какой-нибудь банальный рыцарь в сияющих доспехах, и Шейд съел это дерьмо прямо с ладони. И затем, что еще хуже, Шейд думал о нем даже после того, как день закончился и они расстались. Аполлон переспал с ним. Одним этим действием он успешно забрался Шейду под кожу и зарылся поглубже. Шейд поддался страху, уклонился, думая, что он не заслуживает такого совершенного человека, как Аполлон, – сейчас ему смешно, когда он вспоминает об этом, – но ущерб уже был нанесен. Все, что потребовалось, – это чтобы другой мужчина появился в участке под видом того, что его вызвал туда Дарио, и Шейд оказался именно там, где он хотел. Его похищали, насиловали и угрожали, но их сексуальные контакты всегда заканчивались точно так же, как и в тот день на крыше. С Шейдом, выкрикивающим имя Аполлона, отпускающим себя и отдающимся удовольствию. Каким бы больным это ни было. Каким бы извращенным это его ни делало. Независимо от того, как сильно он сопротивлялся хватке другого мужчины, независимо от того, как сильно он боролся с самим собой, конечным результатом было то, что под присмотром Аполлона он превращался в лужицу нуждающегося месива. Он не привык отпускать контроль. Прилив адреналина, который приходил без эмоций других людей, затуманивал его суждения или засорял разум. Когда он был с Аполлоном, в его голове был только он, только его собственный голос и голос его похитителя. Было только это, сам момент и они... Шейду нужно было убираться отсюда к чертовой матери. Такой ход мыслей был опасным, красноречивым. Всегда ли он втайне был таким слабым? Таким податливым? Всегда ли в нем был потенциал перевернуться и стать чьей-то сучкой, или это было тем, что Аполлон постепенно запечатлевал в его душе? Разве он не угрожал сделать именно это? Он сказал, что собирается разобрать Шейда на части и снова собрать его по кусочкам в своем любимом образе. Уже получилось? Видимо, да, поскольку он вспоминал о жестокости их первого пребывания здесь, когда Аполлон прижал его к полу и вошел в него, несмотря на протесты... Член Шейда дернулся в его шортах. Заключение? С ним было серьезно что-то не так, и неважно, было ли это чем-то, что открылось только теперь, чем-то, что просто дремало внутри него все это время, или же побочным продуктом влияния Аполлона, Шейд не мог оставаться здесь и ждать, чтобы выяснить. Ему нужно было сбежать, сейчас, пока не стало слишком поздно. Раньше даже просмотра устрашающих фильмов по утрам было недостаточно, чтобы отпугнуть его. Он никогда не был причастен к насилию и был более известен тем, что был холоден и неподвижен, пугая людей взглядом, а не кулаками. Конечно, он умел драться, его тренировали лучшие в Академии, и он получил высшие оценки, но он не был самым опытным в этом направлении, а поскольку его дела были самыми разнообразными и не всегда касались накачанных бойцов, его умение драться никогда не было проблемой в прошлом. Но то, что он не был слишком заинтересован в этом, не означало, что насилие беспокоило его. Он, скорее, чувствовал... безразличие. Он держал этот лакомый кусочек при себе на протяжении многих лет, опасаясь, что другие могут подумать о нем, но это была правда. Причина, по которой большинство мест преступлений не задевали его за живое, заключалась в том, что он легко мог отстраниться от того, что видел. Когда у тебя есть способность улавливать эмоции другого, то довольно легко потеряться в чужих мыслях. Шейд придавал каждому преступлению клинический характер, возводя стену между собой и тем ужасом, с которым ему приходилось сталкиваться. Он должен был так поступать, чтобы пережить день. Чтобы сохранить чувство безразличия. Только теперь здесь было лишь одно, за что он мог зацепиться. Здесь не было никого, кроме него, Аполлона и того парня, запертого наверху, которого он каким-то образом не заметил. То, как это возможно, он выяснит позже, когда будет свободен и больше не будет подвергаться риску полностью развалиться на части именно так, как того хотел Аполлон. И если этот человек был здесь все это время, значит, он был всего в нескольких шагах, когда Аполлон раздвинул бедра Шейда и заставил его... Ему нужно убраться отсюда. Прямо сейчас.