Между дьяволом и морем / Between the Devil and the Sea

Хорошая новость в том, что кровь, использованная для создания картины, найденной в доме Максена, соответствовала крови одной из жертв, Пози Нук. Итак, у них был убийца. Плохая новость в том, что фактически они своего убийцу не поймали. В день выставки в галерее «Вайс» к тому времени, как Шейд добрался до участка, Максен уже сбежал. Во время поездки он напал на Акселя и другого офицера, который их сопровождал, и заставил парящий автомобиль¹ вылететь на полосу встречного движения. Аксель в настоящее время находился в больнице в коме, а офицер, который был за рулем, объявлен мертвым на месте происшествия, так что у них было больше тел и больше вопросов. Записи камер видеонаблюдения на дорогах не смогли зафиксировать ничего полезного. Все, что они знали, – это то, что в одну секунду машина ехала нормально, а в следующую вылетела на соседнюю полосу. С тех пор они целую неделю ждали, когда Аксель очнется и все объяснит, но его состояние, хотя и стабильное, не улучшалось. Все, включая общественность, были взвинчены и насторожены. О Максене сообщали на всех новостных станциях, его лицо было расклеено по всему городу, и они уже несколько дней получали звонки на горячую линию, но ничего. Ни одна из зацепок так и не подтвердилась. Словно они гнались за призраком. Шейд откинулся на спинку кожаного кресла в гостиничном номере, который он делил с Гейлом. Инспектор ушел за едой, так как они планировали провести еще одну долгую ночь дома. Только они и огромное количество зацепок, которые они собрали с момента своего прибытия на планету. Было что-то, чего им не хватало. Должно было быть. Он отказывался верить, что все зацепки иссякли и они действительно облажались. Конечно, полиция Юэкса не смогла бы разобраться с этим самостоятельно, и именно поэтому к делу привлекли Шейда. Он не может потерпеть неудачу. Такого с ним еще не случалось. Вот одна из главных причин, почему начальство упускало из виду то, как он часто впадал в состояние перенасыщения. И то, как он едва мог функционировать, если только не топил себя в блокаторах. Когда нужно было работать, появлялся Шейд и выкладывался по полной. Он был одним из лучших агентов в их галактике, и именно поэтому ему не нужно было иметь дело с новичками, которых бы насильно отправляли в его команду. В отличие от других агентов его ранга, Шейд не был разборчив. Он безропотно брался за любое задание, которое попадалось ему на пути. Грабежи, убийства, пропавшие без вести люди, – все это не имело значения. Если что-то нужно было решить, то он решит. Работа давала ему возможность сосредоточиться на чем-то другом, помимо бушующих эмоций, давящих на него со всех сторон, или нестерпимых головных болей. Недостатком, конечно, было то, что эти две вещи возникали чаще, когда он был именно на работе, поскольку быть детективом означало проявлять себя и часто разговаривать с большим количеством людей. Не в первый раз образ репортера промелькнул в его голове, и Шейд застонал, прикрыв глаза рукой, когда вслед за воспоминанием последовало знакомое смущение. С того момента, как их с Аполлоном пути разошлись и он направился в участок допрашивать Максена, он чувствовал себя пристыженным и униженным. Он так старался продвинуться по служебной лестнице, и что он сделал в итоге, когда кто-то впервые проявил к нему интерес? Занялся сексом на крыше здания, за которым должен был наблюдать. Во время ареста. И даже не нежным и романтичным или быстрым и страстным сексом. Это было... исследование. Словно Аполлон использовал секс как средство узнать о Шейде больше, пока тот был отвлечен похотью, и это сработало. Сработало так хорошо, что мужчина даже знал, что причинит ему боль ближе к концу. Не описать насколько это было развратно. Пару раз он чуть было не признался Гейлу, хотя бы для того, чтобы облегчить душу и поговорить с кем-нибудь, но, даже зная, что разговор мог бы помочь, он так и не сделал этого. Что бы сказал инспектор? Стал бы он смотреть на него по-другому? Похлопал бы его по спине и сказал, что так будет лучше для него? Гейл постоянно приставал к нему по поводу свиданий, желая, чтобы он проявил себя, но Шейд всегда отмахивался от предложений и холодно напоминал своему другу, что они слишком заняты для таких вещей, как отношения. Не то чтобы он хоть на секунду поверил, что произошедшее между ним и Аполлоном означало, что у них были отношения. Случайный секс – вот и все, что у них было. Всего лишь поступок, совершенный сгоряча, когда он был не в себе из-за насыщения и выброса адреналина от того, что он погнался за подозреваемым. Вот и все. Аполлон был великолепен, сексуален, весел и кокетлив, и ему каким-то образом удавалось успокоить Шейда, что тоже было частью проблемы. Он был хорошим парнем. Он не заслуживал связи с кем-то вроде Шейда, который не может находиться в толпе дольше получаса, не жалуясь на головную боль. Который половину времени даже не понимает разницы между собственным гневом и гневом человека, находящегося в двадцати футах от него. Секс на крыше был самым волнующим событием в жизни Шейда, но он сомневался, что Аполлон сказал бы то же самое. Твою мать, с таким лицом и телом, как у него, интрижки на одну ночь, скорее всего, были нормой для репортера. Хотя... Взгляд Шейда переместился на его мультислейт, который он отстегнул от запястья и положил перед собой на кофейный столик. Аполлон звонил дважды и отправил четыре текстовых сообщения, все из которых, за исключением последнего, были проигнорированы. Когда пришло последнее сообщение, Шейд просто извинился и сказал, что в данный момент занят работой над делом. Вот и все. Словно какой-то ребенок. Но все было к лучшему. В любом случае последний раз Аполлон писал два назад. Возможно, Аполлон понял намек и сдался. Почувствовал ли Шейд себя немного разочарованным? Что ж, это, блядь, полностью его вина и именно то, чего он и добавился, не так ли? Не так ли? С низким рычанием он заставил себя подняться на ноги и направился в спальню, которую занимал. Гостиничный номер был красивым и просторным, с гостиной и обеденной зоной, а также кухней и двумя отдельными спальнями. Им приходилось делить ванную, но это пустяк. Хотя на днях пропала зубная щетка Шейда, что дико его раздражало. Поскольку они работали с секретной информацией, служебному персоналу запрещалось входить в их номер, а значит, либо Гейл, либо сам Шейд положил ее не на то место. Когда он спросил, его напарник заявил, что ничего не знает, но Шейд не в первый раз ловил его на том, что он рассеянно роняет что-то на пол в ванной, а затем выбрасывает якобы по санитарным соображениям. Когда они были соседями по комнате в Академии, три щетки для волос и несколько зубных щеток были отправлены в могилу раньше времени из-за неуклюжести Гейла. Шейд вошел в ванную и небрежно разделся, желая как можно быстрее встать под горячие струи душа, в надежде смыть с себя нежелательные мысли. Очевидно, инспектор был здесь не единственным неуклюжим человеком. Насколько он знал, Гейл никогда ни с кем не спал во время работы. Трахался, поправил бы Аполлон. Он хмыкнул и включил душ, оставив свою одежду кучей на полу у закрытой двери. Шейду было наплевать на остальные условия их проживания, но он, по общему признанию, был большим поклонником душевой кабины и часто уединялся здесь, пытаясь разобраться в своих мыслях. Он был таким в большинстве случаев, но на этот раз ему предстояло разобраться с чем-то большим. Еще больше поводов для того, чтобы он чувствовал себя виноватым. Обычно он сокрушался о том, как его способности мешали расследованию, ограничивая его время на местах. Было логично думать, что его способности Читты были скорее преимуществом, нежели недостатком, но, когда он становился таким, подавленным и ненавидящим себя, всегда было немного трудно заглушить голос в его голове, который говорил обратное. Говорил, что он бесполезный и фригидный. Напоминал, что даже его родители не смогли его полюбить. Казалось, для Аполлона не имело значения, что Шейд намекнул, что ему нравится немного грубости, но то было в порыве страсти. Теперь, когда он не думал другим местом, Шейду пришлось задуматься... Возможно, репортер все равно понял, что он слишком большой чудак. К такому же выводу пришел и Шейд, так что он не должен был беспокоиться. Но он беспокоился и ненавидел это. Именно поэтому он придерживался скучного миссионерского секса. Самое большее, что он сделал после первого раза, – это позволил девушке засунуть ему палец в задницу, пока они занимались сексом. Было веселее, чем во все предыдущие разы, и он ушел удовлетворенным, но это было ничто по сравнению с тем, что произошло недавно. Как же ему хотелось, чтобы он мог объяснить все тем фактом, что Аполлон был мужчиной. Хотелось, чтобы он мог щелкнуть пальцами и сделать вывод: о, все это было не потому, что он хотел, чтобы над ним доминировали, владели и, да, наказывали, а потому что он был геем и просто не осознавал этого раньше. Хотя, если честно? Шейд не возражал бы, если бы его удерживала женщина. Так что, нет. К сожалению, его желания не были связаны с полом. Все это проистекало из его проблем с заброшенностью. Его потребности в любви и привязанности. Он отчаянно нуждался в этом, как это ни трогательно, и изо всех сил старался держать этот факт при себе. Когда люди знали, что могут манипулировать тобой, просто притворяясь, что им не все равно, это делало тебя уязвимым, а Шейд не позволил бы воспользоваться собой подобным образом. Но ему ничего не мешало фантазировать о том, как кто-то настолько сильно его захочет, что сделает с ним буквально все, чтобы заполучить его. Свяжет, прижмет к земле... Мысли вернулись к шлепкам, которыми его наградил Аполлон, и он прикусил губу, когда его член дернулся при воспоминании. Что было пиздец как хуево. Аполлон был милым. Он был милым парнем, который, скорее всего, почувствовал бы себя униженным, если бы узнал, что Шейд воображал, как тот вот так грубо с ним обращается. Он сам сказал, что никогда раньше не встречал другого Читту, который был бы агентом М.П.Ф. Должно быть, отсюда и проистекал интерес. Он переспал с Шейдом, чтобы удовлетворить свое любопытство, и, вероятно, смеялся над тем, как детективу, парню, который должен ловить преступников, нравилось, когда его шлепали. Душевая кабина была достаточно большой, чтобы в ней с легкостью поместились трое взрослых мужчин, что давало Шейду достаточно места, чтобы заполнить пространство своей ненавистью к себе, единственной своей эмоцией, с которой он никогда не испытывал проблем с идентификацией и выделением из беспорядка, принадлежащего другим. Шейд Йор ненавидел то, кем он был. Не тот факт, что он был Читтой, а тот факт, что он был сломленным. Он ненавидел мигрени и постоянные колебания эмоций, которые не позволяли ему точно определить, что он чувствует. Единственной хорошей вещью в его работе было то, что работа детектива давала ему возможность сосредоточиться на чем-то другом, помимо внутреннего смятения. Ему не нужны были личные эмоции, чтобы раскрывать преступления, ему просто нужно было быть внимательным. Некоторые психиатры специализировались на том, чтобы помочь Читте справиться с подобными проблемами, но он уже побывал у нескольких, и никто так и не смог докопаться до корня его проблем, кроме как обнаружить, что его повышенные и чрезмерно стимулированные способности предположительно были психическими. Возможно, он был нормальным до того, как родители его бросили. Он не помнил. У него были воспоминания о матери и отце, об их жизнях, он помнил свою любимую игрушку и Хай Лори, девочку, которая всегда придиралась к нему за то, что он эмпат. Но когда дело доходило до его способностей... было пусто. Его много раз спрашивали, как врачи, так и психиатры, но он никогда не мог дать прямого ответа. Всегда ли его способности были такими, или это было результатом того, что его бросили на обочине дороги, как нежеланного домашнего питомца? После тщательных обследований врачи сказали ему, что его неспособность разбираться в эмоциях, как у обычного Читты, и была причиной, почему он так часто впадал в состояние насыщения. Как правило, чувства ощущались слоями; более легкие, накладывающиеся друг на друга, принадлежали людям, которых читал Читта. Это различие позволяло им всегда быть на связи с более тяжелым слоем, лежащим под ними, – их собственными эмоциями. Насыщение происходило только в тех редких случаях, когда тело переполнялось слишком большим количеством внешних эмоций и слои накапливались, сбивая с толку и подчеркивая способность мозга сортировать их все и находить коренную эмоцию тела. У Шейда не было такой способности. Не было никаких отдельных слоев, которые казались бы ему разными по весу. Там были просто капельки, которые собирались вместе, образуя океан, в котором он либо тонул, либо боролся, чтобы удержаться на плаву. Где-то в этом море его эмоции смешивались с остальными, так что только при случае он мог наклониться и набрать в ладонь нужные капли. Посттравматический стресс и травма – такими словами обменивались врачи по отношению к причинам, почему это случилось с ним, связывая их с проблемами заброшенности и тем фактом, что он изголодался по любви, – то, что он никогда не смог бы скрыть от медицинского работника. Еще они затронули тему, что часть проблемы заключалась в том, что Шейд никогда никому не доверял настолько, чтобы сблизиться, но настоящая загвоздка, из-за которой врач или психиатр всегда откашливались в социальном дискомфорте, заключалась в том, что кое-кто даже не удосужился попробовать. Все те женщины, с которыми спал Шейд? Ни одна из них не запросила его контактную информацию постфактум. Им нравилась идея переспать с высокопоставленным агентом М.П.Ф., о чем они говорили ему прямо в глаза, и права на хвастовство, которые к этому прилагались, но как только он заставлял их кончить, они больше не хотели иметь с ним ничего общего. Его коллеги, которые жили с ним на Перси? Вежливые, дружелюбные, когда того требовала ситуация, но никто никогда не лез из кожи вон, чтобы пригласить его к себе домой или куда-нибудь выпить. Когда он был на базе – что, по общему признанию, случалось не так уж часто, поскольку он был занят делами – он либо был дома один, либо тусовался с Гейлом. Гейл был единственным человеком, который когда-либо поддерживал Шейда. Единственный человек, который наслаждался его обществом после короткого разговора или поздравлений с хорошо выполненной работой. Он сказал, что отчасти проблема заключалась в том, что Шейд не выставлял себя напоказ, но они оба знали правду. Это было не потому, что Шейд был груб или слишком замкнут. Конечно, он мог быть интровертом и никогда не был бы первым человеком, который завязал разговор посреди продуктового магазина со своим соседом. Но когда он работал над делом, он брал все под свой контроль и был сильным лидером, и этот факт на Перси знали все. На самом деле все сводилось к тому, что он был Читтой, который не знал, как контролировать свое дерьмо, и это все тоже знали. Никому не нравилось находиться рядом с кем-то, кто всегда знал, что они чувствуют. Это было навязчиво. Шейд понимал. Отвратительно, что одиночество только усугубляло его проблемы, но он действительно понимал. По иронии судьбы, ему нужно было найти способ избавиться от своей отчаянной потребности в любви и самоуничижительной натуры, чтобы найти баланс и восстановить ментальные щиты своего разума – именно так часто называли многослойную систему, естественный способ мозга разделять эмоции, чтобы сохранить целостность функционирования организма. Предположительно, это не должно быть так уж сложно, и все же он был здесь, стоял под струями душа, достаточно горячими, чтобы его кожа слегка покраснела, и желал, чтобы мир за пределами выложенных плиткой стен сгорел дотла и перестал существовать. Честно говоря, учитывая, каким большим бардаком он был, было удивительно, что ему вообще разрешили работать в М.П.Ф., даже с его послужным списком. Межгалактическая полиция занималась расследованиями по всей Вселенной, ее отделения были созданы в каждой из известных галактик. Это была тяжелая, но в то же время престижная работа. И благодаря ей Шейд сумел снискать уважение окружающих его людей. Конечно, предубеждения все еще существовали, но он даже не мечтал полностью избавиться от них. Люди были жестокими и осуждающими, более святыми, чем ты. Он знал это лучше, чем кто-либо другой. Но по большей части его значок давал ему честь, к которой ничто другое в его жизни не имело отношения. Быть высокопоставленным детективом означало, что люди склоняли головы, когда он проходил мимо, и меньше шептались о том, что он Читта, и больше обо всех раскрытых им делах. Из-за чего он должен был чувствовать себя хорошо. Но в основном? Он просто чувствовал себя раздавленным, как будто постоянно находился в обороне, нуждаясь в защите своих навыков и титула. Постоянно доказывал свою состоятельность агентству, своим коллегам и другим офицерам, с которыми он контактировал по каждому новому делу. Половину времени ему казалось, что он погрузился на дно огромного и темного океана, вода душит его со всех сторон, легкие изо всех сил пытаются найти воздух... Шейд ахнул, вздрогнув и осознав, что слишком долго держал голову под струей и действительно задерживал дыхание. Идиот. Он был идиотом. Из тех идиотов, которые трахаются с мужчиной, с которым встречались всего три раза, прямо посреди работы, а потом несколько дней чувствуют себя ужасно. – Ненавижу это, – сказал он, хлопнув ладонью по коричневой плитке, жалея, что не может ударить по ней кулаком и почувствовать, как она разлетается под его костяшками пальцев. Чувствовать что-либо, буквально что угодно, было бы лучше, чем нескончаемое самоуничижение, всегда присутствующее на задворках его сознания, угрожающее поглотить его целиком. Гейл был единственным человеком, не считая психиатров, к которым он пытался обратиться за помощью, кто знал, что он на самом деле чувствовал. Шейд признался однажды вечером, после того как они напились с кем-то из старшеклассников из Академии и он полностью потерял контроль над своими чувствами. Он рыдал, как ребенок, и изверг тонну чепухи, которая всегда наполняла его голову, о том, какой он бесполезный, нелюбимый и ненормальный. Его напарник – в то время сосед по комнате – обнял его, прижал к себе и позволил выплакаться у себя на плече. Как будто они были друзьями, а не просто двумя парнями, которых случайно поселили в одной комнате. Время от времени Гейл тактично поднимал эту тему, просто легкая проверка, когда пытался сделать вид, что не беспокоится за него, но беспокойство проявлялось. И Шейд всегда заканчивал тем, что лгал. Гейл был хорошим человеком. Он не заслуживал напарника, с которым нужно нянчиться. Как и Аполлон, который явно нравился всем, с кем он вступал в контакт. По крайней мере, Гейл получил от него хоть что-то – продвижение по службе, репортеру же Шейд ничего не мог предложить. Вздохнув в знак поражения, Шейд потянулся, чтобы выключить душ, и легкий щелкающий звук заставил его замереть. Вытерев воду с лица, чтобы лучше видеть, он повернулся и распахнул прозрачную стеклянную дверь кабинки, чтобы выглянуть наружу. Секунду казалось, что все в порядке, но потом он заметил, что дверь, ведущая из ванной, закрыта не полностью. Он убедился, что дверь закрыта, когда вошел, как раз перед тем, как снять одежду, поскольку у него не было возможности узнать, когда вернется Гейл. Быстро закончив, Шейд обернул одно из малиновых махровых полотенец вокруг талии и вышел из ванны, направляясь по короткому коридору, пока не добрался до главной гостиной. – Гейл? – Он ожидал застать его здесь, раскладывающим еду, но в квартире было тихо и неподвижно. Шейд нахмурился и пошел за своим мультислейтом, вытащил наушник, прикрепленный сбоку, и вставил его, прежде чем позвонить своему напарнику. – Извини, немного задержался, – раздался в трубке слегка запыхавшийся голос Гейла. – Я выбрал не тот ресторан, и он оказался переполненным. Походу, какой-то чувак заказал столько еды, что хватило бы накормить весь участок. – Нет проблем. – Шейд огляделся, чувствуя себя неуютно по какой-то неизвестной причине. – Не торопись. Он закончил разговор и медленно положил свой планшет обратно на край стола. Может, у него просто паранойя? Когда он проверил, входная дверь была заперта и обе спальни тоже остались нетронутыми. К тому времени, когда он вернулся в гостиную, Шейд чувствовал себя немного не в своей тарелке. Вот и все. Независимо от того, насколько сильно ему нужно было поддерживать свой послужной список в М.П.Ф., чтобы оставаться уверенным в себе, ему, очевидно, требовался перерыв. Как только они закончат с этим делом, он возьмет двухнедельный отпуск. Провести некоторое время вдали от людей – особенно криминального мира – было бы именно той перезагрузкой, в которой он нуждался, чтобы взять себя в руки. Его нервы успокоились к тому времени, когда Гейл наконец принес еду и обнаружил Шейда одетым, сидящим за кухонным столом и просматривающим записи по делу. – Нашел что-нибудь? – спросил он, шлепая пластиковый пакет на угол стеклянной поверхности – одно из немногих мест, где на экране встроенного компьютера не было видно листка цифровой бумаги для заметок. Он поморщился, когда увидел некоторые фотографии с места преступления, и поднес руку к лицу. – О, да ладно, чувак, прямо перед тем, как мы начнем есть? Серьезно? – Меня это не беспокоит, – сказал Шейд, но он закрыл большинство файлов с изображениями, а затем жестом показал Гейлу, что все безопасно. – И нет, я ничего не нашел. Это все просто... кусочки. – Неудивительно, что они позвали нас. – Гейл пододвинул к нему пенопластовый контейнер, прежде чем занять свое место. – Мы были так полезны. – Э-э, да. – Гейл воткнул вилку во что-то похожее на кусок какого-то мяса, выложенный на слой зелени. – Были. Ты поймал того парня, помнишь? Или, ну, ты его опознал, а это уже хоть что-то. – Всего лишь удача. – Такое же странное квадратное мясо лежало и в его контейнере, и он нахмурился, глядя на него. – Что это? – Понятия не имею, – признался он, откусывая еще кусочек. – Они назвали его «кракен», но это явно не тот вид, который мы знаем. Это их бестселлер и, предположительно, чертовски острое блюдо, так что я просто хватал все, что попадалось под руку. – Почему ты просто не пошел куда-нибудь еще? – Ты знаешь мой девиз. – Точно. – Шейд прищелкнул языком. Гейл всегда выбирал самый многолюдный ресторан, который только мог найти, ссылаясь на то, что очередь означает, что еда должна быть самой лучшей в округе. Как правило, он не ошибался, и Шейд никогда не возражал против того, чтобы подождать еще немного, пока он не вернется с едой. Так было заведено у них со времен Академии, и Гейл понимал отчаянное стремление Шейда избегать людных мест – таких как рестораны или школьная столовая – как можно чаще. У них установился распорядок, при котором Гейл выходил за едой, а Шейд съедал все, что ему приносили, без жалоб. Это сработало, и они странным образом сблизились благодаря этой традиции. Это было самое близкое к обычному семейному ужину, что Шейд когда-либо пробовал за всю свою жизнь. Печально, но правда. – Вот что забавно. – Гейл щелкнул пальцами, как будто только что вспомнил, что хотел сказать раньше. – Человек, который разместил этот огромный заказ и заставил всех нас ждать, так и не появился. – Серьезно? – Он поморщился, подумав о поварах и о том, как такой поступок расстроил их. – Придурок. – Полный. – Шейд еще больше обрадовался, что остался дома и избежал необходимости испытывать прилив гнева, который, без сомнения, затопил ресторан. – Ты слышал что-нибудь об Акселе сегодня? – Пока нет, – мгновенно посерьезнел он. – А ты? Шейд покачал головой. – Завтра мы справимся лучше, – заверил его Гейл. Слова прозвучали так, словно он действительно в это верил. Максен был их убийцей, и им удалось более тесно связать его с автобусными маршрутами, проходившими мимо его дома. Они все еще не нашли никаких связей между его аккаунтами в социальных сетях и аккаунтами жертв, но теория Шейда о том, что он удалил все эти чаты, прежде чем выбросить тела, имела смысл. Компания отказывалась предоставлять данные и утверждала, что они не могут получить доступ к разговорам, которые были удалены их пользователями, так что... здесь тупик. – Мы должны выяснить, как он выбирает своих жертв, – сказал Шейд. Это самая важная, самая большая недостающая деталь. Он был уверен, что как только они ее выяснят, все остальное встанет на свои места. – Слава богу, ты можешь смотреть на них. – Гейл скорчил гримасу, глядя на экран, хотя фотографии были отложены в сторону. – Если бы мне пришлось разбираться с этим в одиночку, им бы чертовски не повезло. И вообще, как ты это делаешь? – Ты имеешь в виду, потому что мы, эмпаты, обычно слишком эмоционально связаны с другими, чтобы вынести вид их боли? – Шейд фыркнул. – Так не работает. Но также, – он постучал пальцем по столу, – теперь это тела. Никаких эмоций. – Пожалуйста, не добавляй к этому что-то вроде «просто мясо», – пошутил Гейл, поскольку Шейд никогда бы не озвучил подобного, и они оба это знали. – Я завидую. Способность отделять себя от работы – вот что делает тебя таким хорошим в своей работе. Шейд прищурил глаза. – С чего такая внезапная похвала? – Что? – Он невинно пожал плечами, но от него исходила волна юмора, выдавая его с головой и смешиваясь с эмоциями людей в соседних гостиничных номерах, которые Шейд мог чувствовать. – Ты же знаешь, я ненавижу эту работу, – сказал Шейд. – То, что ты говоришь мне, что у меня хорошо получается, ничего не меняет, а значит, ты пытаешься завести разговор другого рода и подбиваешь меня. Ну так что? – Ненависть – такое сильное слово, – практически надулся Гейл, но он всего лишь продолжал тянуть время. – Давай, нам весело вместе. Мы хорошая команда. – Ты – единственная хорошая сторона, – согласился Шейд. – О, – он послал ему воздушный поцелуй, от которого Шейд поморщился, –спасибо, напарник. Ты мне тоже очень нравишься. Но, – его тон стал более глубоким, а в глазах появился блеск, – я могу вспомнить еще одну хорошую часть, которую ты притворяешься, что не рассматриваешь прямо сейчас. – Какую именно? – Встреча с сексуальными репортерами с приятным голосом и солнечным нравом, – заявил Гейл, рассмеявшись, когда Шейд напрягся. – Вы же не думали, что химия между вами, ребята, осталась незамеченной, не так ли? Почему у тебя такое лицо? Это же так захватывающе! В последний раз ты проявлял интерес только к новому вкусу кофе. Пять лет назад. Должно быть, преувеличение... вероятно. – Дай угадаю, – продолжил он, не давая Шейду возможности заговорить, – именно последняя часть заставляет тебя колебаться, я прав? – Он слишком хорош для меня, – пробормотал он, опуская взгляд на свою еду, внезапно по-настоящему заинтересовавшись таинственным блюдом, хотя всего секунду назад ковырялся в нем. – Шейд, – Гейл посерьезнел, – сколько раз я должен повторять тебе, что с тобой все в порядке? – Такой парень, как он, не заинтересован в... – Мне нравится связывать людей, – перебил Гейл, и когда глаза Шейда округлились, он поднял руку. – Видишь? – С каких пор? – Они уже говорили о первом разе Шейда раньше и о том, как мерзко он себя чувствовал, вспоминая, как все относились к нему после, и Гейл больше никогда не упоминал ничего подобного. – Недавно обнаруженная склонность, – пожал он плечами. – Я хочу сказать, что мне нравится связывать людей во время секса, и людям, с которыми я это делал, нравится быть связанными. Нет ничего плохого в том, чтобы добавить немного пикантности в спальню. – Ты не видел выражения на... – К черту того парня, который забрал твою невинность, – сказал ему Гейл, – и к черту всех в твоей школе, кто слушал его, когда он ходил и говорил об этом. Самый мерзкий персонаж в этой истории – не ты, мой друг, а он. Не целуйся и не рассказывай – это довольно универсальное понимание. Он сказал им, что тебе нравилось, когда он прижимал тебя к себе и продолжал двигаться, даже когда ты плакал, что тебе больно? Звучит так, будто он изнасиловал тебя. Кто встанет на сторону такого человека? – А если я скажу, что мне все равно, даже если бы он это сделал? – Шейд заставил слова слететь с его губ. – Что возможность почувствовать себя самим собой в тот единственный мимолетный момент стоила всей физической боли, которую он причинил? Кем бы это сделало меня? – Ты не единственный во всей вселенной, кому нравится испытывать боль во время секса, Шейд, – сказал он и на мгновение замолчал, погрузившись в размышления, прежде чем продолжить. – Я знаю, что люди в приюте, пускай и неосознанно, но заморочили тебе голову, накормив всей этой чушью про то, что нужно быть идеальным и нормальным, чтобы тебя усыновили. – Если не считать того, что я не был ни тем, ни другим, и меня все равно не усыновили. – Шейд. – Гейл. Гейл выдохнул и сменил тактику: – После того как мы закончим это дело, почему бы нам не взять отпуск и не поехать на Альтер? Шейд покачал головой. – Целая планета сексуально заряженных чувствующих людей? Нет, спасибо. – У них есть новые здания со встроенными в стены глушителями, – объяснил Гейл. – Ты выбираешь потенциальных партнеров из предложенного списка, не встречаясь ни с кем лицом к лицу, и, если вы подходите друг другу, вас направят в комнату, где вы можете... исследовать все, что тебе нравится. Альтер была искусственной планетой, считавшейся Мировым кораблем, который служил безопасным пространством для людей со всей Вселенной, чтобы они могли приехать и либо найти потенциальных сексуальных партнеров, совпадения в жизни, либо даже провести отпуск со своей второй половинкой. – Ты знаешь, что БДСМ – это такая штука, и ты знаешь, что многим людям это нравится. Так почему же ты так упорно пытаешь себя, когда мог бы позволить мучить тебя кому-то другому и получать от этого удовольствие? – Да, – протянул он, – я просто объясню капитану, что беру отпуск, чтобы съездить на Альтер и смочить свой член. Все пройдет хорошо. Гейл нахмурился. – А почему бы и нет? Это не его ебучее дело, чем занимаются его агенты в нерабочее время, кем они занимаются и даже как они это делают, если уж на то пошло. Если он осудит тебя... – Это разнесется по базе, и обо мне будет говорить весь город, как и тогда, – сказал Шейд. – Да, БДСМ – это такая штука, и людям позволено наслаждаться этим. Но не мне. Я не могу позволить себе пойти туда. – Потому что ты боишься, что тебя вернут в то место, куда тебя загнали насильно, когда ты был ребенком? – К его чести, поскольку сейчас они говорили о травме Шейда, голос Гейла звучал так, словно он все понимал. Однако, как бы Шейду ни хотелось, чтобы все было именно так, он не мог солгать своему единственному другу. – Ты знаешь, что любишь острую пищу? Гейл нахмурился, но кивнул. – Помогает мне снять стресс. – Потому что острота заставляет твое тело думать, что оно в опасности, – сказал Шейд, – поэтому твой мозг выделяет эндорфины, чтобы ты почувствовал себя лучше. Всякий раз, когда ты испытываешь негативные эмоции: печаль, стресс, гнев, раздражение... – Я понял, – заявил Гейл. – Ты инстинктивно жаждешь чего-нибудь острого, и если не получаешь это сразу, то становишься ходячим кошмаром для окружающих. – Спасибо, друг, я тоже тебя люблю. – Я хочу сказать, что острая пища заставляет тебя чувствовать себя хорошо, и всякий раз, когда ты чувствуешь себя плохо, тебе это нужно. Я не могу мчаться на Альтер каждый день, потому что я считываю негативные эмоции половины планеты. Я бы слишком увлекся ощущением заземленности, чтобы подумать об уходе из М.П.Ф., а я не могу этого сделать. – Не пойми меня неправильно, – сказал ему Гейл, – потому что я бы возненавидел необходимость искать нового напарника, был бы зол какое-то время и безумно скучал по тебе, но... тебе наплевать на эту работу. Если увольнение сделало бы тебя счастливее, почему бы и нет? – Мне было бы некуда идти, – напомнил ему Шейд. – Нашей зарплаты точно недостаточно, чтобы позволить мне переехать и жить без необходимости срочно устраиваться на другую работу. Тогда я снова оказался бы в той же ситуации, только с более низкой самооценкой, потому что у меня больше нет модного звания, ради которого я надрывался. – Не могу сказать, очень ли ты самосознателен, – он прищелкнул языком, – или недостаточно самосознателен. Ты сам сказал, что тебе не нравится сильная боль, и тебе совсем не нравится унижение. Просто найди себе кого-нибудь, кто свяжет тебя в спальне и пару раз выпорет, и все будет в порядке. Шейд приподнял бровь. – Нет, спасибо. – Я не имею в виду себя, – рассмеялся Гейл. Он это знал, но попытка поднять настроение была, пожалуй, единственным, что он мог сделать прямо сейчас. – Я просто... я бы предпочел не хотеть быть желанным так сильно. – Каждый хочет быть желанным, Шейд. – Мы можем перестать говорить об этом? – Только если ты пообещаешь, что подумаешь насчет отпуска, – настаивал Гейл. – Мы всегда можем солгать и сказать капитану, что направляемся куда-нибудь в другое место. Они не проверяют журналы поездок. Это было бы нарушением наших прав на неприкосновенность частной жизни. – Если это означает положить конец этому разговору, то конечно, что угодно. – Я серьезно. – Я тоже. – Шейд выдохнул. – Я подумаю. Он устал от того, что всегда так относился к себе. Возможно, его друг был прав в том, что ему нужно было больше рисковать, выставляя себя напоказ, вместо того чтобы постоянно жаловаться и чувствовать себя одиноким и никому не нужным. – Круто. Происходит смена темы, три... два... один. Дарио упоминал, что прорабатывает возможную версию с галереей, верно? – Они оба получили сообщение от офицера ранее в тот же день. – Ты запрашивал другие подробности? Спасибо Свету за Гейла. Если бы не он, то, скорее всего, Шейд уже окончательно сошел бы с ума. Он заставил его встретиться лицом к лицу со своими демонами, но никогда не давил на него слишком сильно, чтобы противостоять им. Знание того, что у него есть друг, что у него есть кто-то, кто заботится о нем, заставило его на мгновение почувствовать тепло, и он старался цепляться за это чувство как можно дольше, пока они возвращались к разговору о деле. – Нет. – Поначалу Шейд поддался искушению, но потом подумал, что пожилой мужчина мог бы попросить его вернуться в участок и там все объяснить, и о том, чтобы выйти на улицу и пообщаться с людьми... – Я сказал ему, чтобы он собрал все и представил нам завтра. – Молодец. Видишь? Я же говорил тебе. Завтра мы сделаем лучше. Шейд чертовски на это надеялся.