«Он знакомо выглядит.»
***
Когда человек, который дал ему мелкий шанс на истребление своих проблем, уехал на машине, Чуя всё ещё сидел в том же положении. В его голове теперь был запутанный ком, в котором он сам пытался разобраться, но толком не получалось – Накахара продолжал тонуть в нём. Его тело всё ещё обмякшее. В ноздри заметно бьёт сырой воздух. Он вдыхает его размеренно, наполняя им себя дополна. Недавно прошёл дождь, пока Накахара был в противном сальном помещении. Если честно, то дышать, по крайней мере, легко. И пусть его голова напичкана всяким разным, но он всё ещё может хоть немного трезво мыслить. Ему надо встать с положения присяда, спокойно и осторожно подняться – ибо у него предчувствие, что колени дали отбой и вовсе затекли в этом положении - а после поскорее найти такси. И такси, чёрт возьми, дорогое. Это блядски раздражает, потому что Чуя в последнее время не тратит деньги куда попало. Если только на продукты и на вещи, которые необходимы. В основном медикаменты, хотя доза морфина – цена – бесплатно. И если сейчас он пойдёт пешком, то скорее всего грохнется в прошмандованный переулок, наверное, в какую-нибудь мусорку, потому что его силы иссякли. Сегодня Чуя освободился раньше. Обычно вся нервотрёпка заканчивается только под пять или шесть утра. Тогда открывается метрополитен – подземные туннели начинают постепенно оживать всяким людом, и поезда становятся больше не такими пустыми, как ночью. Чёрт возьми. Такое ощущение, будто его колени скрипят, как несмазанные механизмы. Он опирается о стенку, делая решительный вдох – и вперёд. Он идёт, держа в руке записку, которую ему дали. Это что-то вроде маленького огонька надежды, загоревшегося в его обречённой и уставшей душе. Стадион Ёёги, Сибуя. Он глядит на записку, потирая всё ещё болящий кончик носа.«Через неделю будь на стадионе Ёёги в Сибуе. Примерно в два часа дня. Подготовься. Ты же хочешь занять место, верно?»
И номер телефона. Он шагает по проулку, оглядывая дороги. Есть пара машин. И Чуя идёт к ним еле как – он поскорее хочет домой. Боже правый, как он хочет попасть домой. Накахара хочет смыть с себя потное дерьмо, закинуть скомканную и грязную одежду в стирку и хотя бы на пару часов лечь спать. Чуя стучится в окошко такси, и задремавший мужчина тут же просыпается, глядя на него сперва в недоумении, а после жестом руки приглашает на заднее сидение. Он садится. Таксист смотрит на него через переднее зеркало, чуть вытягивая шею. Чуя производит обмен – даёт адрес и деньги, а мужчина заводит машину и заставляет её тронуться с места. Накахара может спокойно улечься на стекло. После напряжения его тело вновь размякает. Ржавость тела накатывает на него, и он не может пошевельнуться вовсе. Всё, что Чуя может делать, так это смотреть в уже запотевшее стекло. Окно всё ещё не высохло от дождя. С верхней рамы стекают капли, и Накахара мертвенно оглядывает мелькающие фонари. Несмотря на то, что Чуе уже двадцать четыре, он бы хотел прямо сейчас оказаться ребёнком, который бы не задумывался о том, как выжить с больной матерью, купаясь с ней в бесконечных, как казалось, долгах. Он бы хотел вернуться в дошкольное юное время, хотел снова узнать от мамы, что у него скоро родится сестрёнка. Если бы он заранее знал, что Мива умрёт в расцвете своих сил, то Накахара бы действительно сделал всё возможное, чтобы это предотвратить. Не касаясь смерти, он бы хотел, чтобы у него был папа. Но этому мужчине нельзя давать в руки благополучие их семьи. Да что уж там – просто любой семьи. Что до смешного – Чуя желал отца, и в то же время нет. Каждый ребёнок хотел бы благополучную и полную семью, но не тогда, когда твой отец – конченная мразь. Чуя бы не хотел повторять это снова. Он зажмуривает глаза и слабо трёт их. Накахара, мать твою, хватит об этом вспоминать.«Хироки, пожалуйста!»
«Нет... Нет, не иди к Миве.»
«Отойди!»
«Чуя, закройся в комнате. Бегом!»
Нет, пожалуйста.«Хироки, умоляю, пожалуйста!»
Чуя, заткни свою голову чем-нибудь другим, а не этим дерьмом. Ты нажрался этого говна вдоволь, и оно уже прошло – хватит об этом вспоминать. Он старается стереть противное репереживание, потому что это действительно плохо кончится. Его опять трясёт. Нет, Чуя, давай думать о другом. Давай, тебе же нравится фигурное катание. Его руки складываются в крепкий дрожащий замок, и он вынужден оторваться от стекла, чтобы наклониться вперёд и наконец-то успокоиться. Давай же. Воздушный одинарный аксель, например. Да, думай о том, как сделать лёгкий и разминочный элемент. Он плавный, довольно нежный и простой в исполнении, лишь бы взять высоту и разгон. Это позволяет Накахаре немного почувствовать себя успокоенным. Через свои фантазии он даже фантомно ощущает приятный для него холод льда и тихий ветер при мысленном поднятии своего тела. Он приземляется чётко и ровно, удерживая равновесие и легко улетая на ребре вперёд спиной по льду. Это приятно. Особенно тогда, когда в какой-то момент чувствуешь себя невесомым. Он делает медленный вдох, который заставляет его разум проясниться. Прошлое – это прошлое. Чуя, ты не виноват, что твой отец – мудозвон, и что он ушёл из твоей семьи, поступив со всеми как последний ублюдок. Оставить свою жену с шестилетним ребёнком, который познал прелести насилия незнающими глазами, и с младенцем – мерзко. Накахара даже сам не заметил, как машина быстро доехала до нужного пункта назначения. Если бы не дикая его целенаправленность попасть домой, то он бы уже грохнулся на стекло и удрых без лишних мыслей, которые не травмировали бы лишний раз. Тело начинает отходить. А это означает то, что боль в мышцах даёт о себе знать после резкой физической нагрузки. В последний раз, не считая сегодняшнего, он был в клубе несколько дней назад. Снова вынужден был пробраться на метро ночью и немного искалечить себя на ринге. Он еле выходит из такси, захватив сумку. Она резко тянет вниз, от чего Чуя кряхтит, но поднимает её на плечо, уже уверенным шагом направляясь к дому. Неужели. Всё закончилось. Ты дома, Чуя. Отперев дверь, Накахара делает тихий шаг через порог, для уверенности оглядываясь по сторонам. Везде темно. Чуин фокус начинает приходить в себя – среди кромешных комнат он передвигается бесшумно, чуть крадясь. Чуя заглядывает в тёмную гостиную – она всё ещё спит так, как он уложил её. Она размеренно дышит – материнская грудь то слабо вздымается, то опускается вниз, и так по новой. Он бы остался стоять здесь вечность. Это так цепляет, и рыжий не может даже стоя пошевельнуться, потому что пока она спит – её телу не больно, и сама она находится в полной безопасности. Чуя оставляет дверь приоткрытой и двигается дальше, в левое крыло дома – там же ванная. Он небрежно бросает сумку к стиральной машинке и мигом снимает с себя всё потное, скорее забираясь в душевую кабину. Настраивает воду, а после всё его вспотевшее тело окутывается струями. Чтобы не создавать лишнего шума, напор у душа он делает маленький – и этого ему хватает, чтобы обмыть себя усталого. После душа, преодолев лестницу, он занимает место на кровати. Спать всё ещё хочется. Над его кроватью висит запылившаяся полка, которую ему явно лень протирать, но на ней висят и лежат ценные для него вещи. Около пятидесяти медалей, которые лишь самую малость покачиваются и сияют на свету своим драгоценным блеском. Наверху, на пыльной поверхности, стоят несколько статуэток с тех времён, когда Чуя находился в юношеских разрядах. Там же стоит одиноко и скорбно среди всех наград Мива в рамке. Дома всё ещё тихо. Уже почти доходит до шести. Никакого шума. По приходе домой тут ничего не нарушилось – всё также спокойно и гладко. Небо смягчается в красках – становится на некоторый оттенок светлее. Скоро будет восход, а это значит вновь домашняя рутина, уход за матерью и готовка пищи сегодня тоже на нём. Чуя может сказать, что это уже ему всё надоело, но он не может отказаться от этого, потому что сам хочет спасти ей жизнь. Накахару до сих пор грызёт чувство вины за Миву, и он не может его унять. Отвращение к себе, к своим силам и умениям, вина за то, что он, блять, взял же обязательство и сам же его не выполнил – это хуёво. И если бы была возможность поменяться с ней местами в обмен на жизнь, он бы без колебания сделал это. Бесспорно, Чуя молод. Но Мива была ещё моложе и только заканчивала школу. У болезни нет личности, но порой кажется рыжему, что она слишком эгоистична, чтобы вот так запросто отобрать её ото всех. Может, Накахара и сам эгоист. Если денег нет – проще взять кредит или рассрочку, верно? Эгоистичен в том, что он хочет лишь держать маму дома в безопасности и тщательно заботиться о ней, как она заботилась о Миве кое-какое время, пока Чуя зарабатывал деньги как мог. Ему блядски страшно. И ей осталось немного. Он вплетает пальцы в корни волос, сглатывая. Да, Чуя прекрасно знает, что в Играх призовой фонд большой. Это шанс. Это больше похоже на странный розыгрыш, но перед ним был Дазай Осаму. Настоящий, мать его. И Накахара всё ещё мучается с этим вопросом – какого хрена он там делал? – Причины у него якобы есть... Тогда почему в новостях ничего нет о том, что он ушёл... – комкает шёпотом парень. И резко рыжий что-то вспоминает. Он направляет свой измотанный взор на шкаф. На ящики. Накахара тут же слезает с кровати и ползёт на четвереньках к ним, будто его что-то осенило, медленно открывая один и не создавая резкого шума. В первом ящике лежат сплошь документы, касающиеся именно его. Протоколы на разряды, регламенты, удостоверения, несколько неиспользованных фотографий на документы, страховки – и все с истёкшим сроком годности, результаты медосмотров, и там же, к его удивлению, находит одну какую-то давнюю медаль, немного её рассматривая, а после откидывая в сторону – Чуя потом её повесит. Ему интересны разряды. Он находит целую папку, которая, как оказалось, довольно лёгкая. Листая чуть вперёд, рыжий находит нужное – удостоверения о разрядах. Мастер спорта – последнее, чего он добился. Накахара никогда не бывал в Европе, но свою некоторую ценную славу он заработал на соревнованиях в преферектурах и чемпионатах Японии. Если игры и, возможно, маштабные соревнования будут в других уголках страны – то он страсть как согласен. Заниматься с тем, кто уже получил три олимпийских золота – действительно честь для него. В целом, Чуя привык отстаивать своё, и неважно как. Для него каждое соперничество пусть хоть и является опытом, но ему важно побеждать. Он кладёт папку на тумбу, как напоминание о том, что её стоит взять с собой. Откопанную медаль с почётным первым местом бережно вешает к остальным, заставляя их слегка стучаться друг о друга и качаться в стороны. Накахара устало садится на колени, всё ещё оглядывая в темноте безмерные страдания и результаты, которые стоили своих плодов. Неделя, значит. Нужно потом ещё пойти в нотариус за страховкой для соревнований, ещё блядские бесконечные медосмотры по поводу его физического состояния, а ещё, возможно, подтверждение разряда, если срок не выгорел. Чуя год не занимался катанием из-за плачевных семейных обстоятельств, и, блять, не успел он об этом подумать – уже почувствовал накатывающее раздражение и усталость. – Чёрт, няня... Точно... – вспоминает Накахара и быстро достаёт телефон, прокладывая себе путь в сети, чтобы найти нужный контакт. Эта женщина для него была спасительницей в те времена, когда Миве было плохо. Мать работала сверхурочно, Чуя тоже из себя выжимал всё, что мог. Миву оставлять одну было нельзя. У матери Чуи всегда была интересная и пленительная привычка – у неё было много знакомств в округе, особенно с соседями, она помогала, чем могла, и, на удивление, ей отвечали так же бескорыстно, что очень большая редкость. Сакураги – мягкая и добродушная женщина, их соседка, была одной из них. Какое-то время она помогала, когда это было очень необходимо, но, конечно, приходилось платить. Чуя с этим готов смириться, даже несмотря на то, что он откладывает деньги. Он находит контакт. Парень кусает губу и несколько секунд думает, с чего ему начать, чтобы по делу изложить свою мысль. «Сакураги-сан, доброе утро. Как ваши дела?» «Я не хочу вас тревожить в ранее время, но мне не к кому обратиться. Это срочно.» «Вы знаете о ситуации с мамой. Я собираюсь участвовать в Олимпийских играх, если меня только примут, конечно.» «И... я бы хотел, чтобы вы снова помогли мне, пока меня не будет на тренировках.» «Плата такая же.» «Простите заранее за беспокойство.» Накахара тихо испускает вздох, отбрасывая телефон с потухшим экраном на кровать. Скоро стукнет семь утра. Пригладив волосы обеими руками и бережно собрав все выскочившие петухи в резинку, он спускается вниз на кухню, сразу включая свет. Роется в ящиках, всё оглядывая и оценивая, что он может приготовить на завтрак. Берёт кастрюлю, чуть звеня и стукая ненарочно, и ставит её полную с водой на плиту. Перекинув полотенце на плечо, он промывает гречку под струящейся проточной водой, аккуратно вымывая зёрна и несколько раз сливая воду. Он оставляет промытые зёрна рядом с кастрюлькой, бесшумно и вяло двигаясь к дверному проходу. Накахара с тоской наблюдает за материнскими тусклыми чертами лица и порой ловит себя на том, что будто бы она застывает в этом времени вместе с дыханием, и каждый раз вводит себя в расплох размышлениями и больше паникует, но всё же после замечает короткие и неспешные вдохи и постепенно приходит в норму, склоняясь перед ней на колени. И прямо сейчас он сидит у мягкого дивана. Пока вода закипает, он будет не прочь просто так поглазеть на её неподрагивающие и спокойные веки. В комнате уже светлее. Чуя, казалось, каждый раз смотрит на неё так, будто это в последний раз, когда он здесь, рядом с мамой. Если он и её потеряет, то это будет сокрушительный и фатальный удар под дых, который заставит его упасть на землю. И тогда он больше не встанет. Её веки теперь подрагивают. Чуя не может не поднять устало уголки губ, когда мама смотрит на него. – Доброе утро... – он говорит вполголоса, всё ещё оглядывая ценное и неотразимое. – Чуя, ты опять рано встал?.. – Химено говорит хрипло и тихо, как и её сын, но с более нежным и с беспокоящимся тоном. Хотя это не о Чуе надо беспокоиться, а о ней. – Ампулы за меня никто не вколет, да и приготовить завтрак ты себе не в состоянии... – Чуя поднимается с колен, почёсывая затылок. – Как спалось? Всё в порядке с болью? – Пока всё стабильно... Пока повода для беспокойства нет. И Чуя пока спокоен.***
Чем раньше – тем лучше. Дазай хитро и специально подстроился под расписание поездов, потому что ему нужно в Токио. На Одорико было бы дешевле, но Чуя вынужден сесть на Синкансэн, чтобы прибыть в Сибую раньше. После пересесть на Огавамати и проехать минут десять на станцию Синдзюку под землёй с ветерком. На станции рядом с ним люди: не шумят, не толпятся, и, в общем, это прекрасно, что здесь почти тишина. Чуя всю неделю проторчал на йокогамском арт-катке вместе с другими людьми, чтобы хотя бы вспомнить ощущение скользящего ребра по льду и напор на ноги при приземлении на скользкую поверхность. Утром – скакалка – и на обеих, и на каждой, резина на ноги и на руки, простая растяжка и несколько подходов на прыжки. Чаще он работал с круговой на время и на свою выносливость. Он уставал, определенно, и мышцы всё ещё чуть-чуть ноют, но для Чуи это не критично. К этому можно постепенно привыкнуть при хороших нагрузках. Он больше не беспокоится. Ну, может совсем немного. Мама в надёжных руках. Наверное? Не сомневайся. Она в надёжных руках. А если у них пойдёт что-то не так? Тогда она вызовет скорую и позвонит тебе для предупреждения. Чуя, всё хорошо. И он тихо выдыхает, пряча руки в карманы своей кофты. Да, всё хорошо. Сейчас твоя первостепенная задача сделать так, чтобы он увидел в тебе того, кого действительно можно взять в сборную на Игры. Экспресс, подъезжая к станции, медленно сбавляет скорость. Накахара занимает своё место, кладя сумку бережно на колени. Ну ничего, час с весом на коленях, потом ещё чуть-чуть прокатиться на метро. И если придётся ещё пройтись, то Чуя всё же выберет метро. Как ни крути, а время – в приоритете, но приходится лишь тратиться. Такси, твою мать, дорогое. На метро и то в несколько раз дешевле. Чуя, позволь себе сосредоточиться. Позволь себе выложиться на полную.***
Со станции Синдзюку, чтобы лишний раз не идти пешком, Чуя мигом прибыл на Шинагаву.«Станция Шинагава. Пожалуйста, не забывайте свои вещи при выходе из вагонов.»
Как раз доходит до двух. И Чуя успевает. Он быстро перебегает дорогу, попадая уже на другую. Это огромное архитектурное здание – Национальный стадион Ёёги, построенное в причудливой форме, и он со странным трепещущим волнением заходит внутрь. Кто бы сомневался, что сам Дазай будет ждать его у входа, устало раскинувшись на диванчике. – Приехал, родненький... – бормочет он, вставая. – Как доехал? Он одет в толстовку, шагая к рыжему чуть вяло. Накахара даже не знает как толком ответить на такой приём. – Сойдёт... Осаму останавливается перед ним, чуть весело улыбаясь. – Пройдём, Чуя-кун? – Ну пройдёмте... – отвечает Чуя кивком, поправляя сумку и следуя за ним неспешным шагом. Стадион крупный внутри. Громадный, сказал бы Чуя. Они шагают по верхнему краю, неспешно минуя ряды трибун, которые на убывание плавно ведут к низу, к подготовленному и недавно залитому льду. Там же тренера, там же ученики. Отчётливо слышен приятный скрежет лезвия об плоскость льда, раздающийся глухим, но гулким эхом. Больше говорят тренера, комментируя и иногда повышая свой голос. Здесь Накахаре на удивление спокойно. Чуя поворачивает за шатеном в небольшой коридор, где после заходит в кабинет, тихо запирая за собой дверь. – Расскажешь о себе что-нибудь, м? Пока Осаму идёт к своему рабочему столу, Чуя стоит как вкопанный. Не имеет никакого понятия что ему говорить, да и вообще – с чего начать? – Ну хорошо... – мямлит шатен, присаживаясь на своё крепло, тем самым кратким жестом приглашая визитёра на небольшой диванчик. Чуя сразу проходит и садится, придвигая к себе сумку и обхватывая её левой рукой. Волноваться же незачем, но почему он будто бы весь на иголках? – Есть что-нибудь с собой? – Да, – Чуя делает торопящийся вдох. – Есть. Внимание Осаму сразу же загорается, и гибкий язык его тела показывает особенную заинтересованность в качестве нелепой задорности в глазах и слабой лыбе. Он придвигается к краю стола, упираясь локтями и подпирая своё лицо в скором ожидании, и когда папки попадают в его руки, то его любопытству нет предела. Он внимательно читает выполненные регламенты, протоколы, пройденные медосмотры и его сданные квалификационные экзамены, и когда дело всё же доходит до мастера спорта – его брови ползут наверх от приятного удивления. Бесспорно, значит хорош. Есть куда идти. – Ты и на чемпионате Японии был? – Был... – Какое место? – Шестое... – А я-то думаю, где я тебя видел, – лыбится шатен, откидываясь на спинку кресла, чуть покачиваясь. – Рыжие пламенные волосы и четверной аксель. Смотрел на твои программы. Следует пауза. – Я бы хотел, чтобы ты снова доказал мне свой разряд. Чуе требуется ещё пара секунд, чтобы обдумать его слова. Чуя кусает изнутри нёбо. Доказать? Прямо сейчас? – На льду? – Естественно. Я хочу глянуть. Помнишь какие-нибудь хореографии? Если честно, Чуя помнит их более-менее, но большую часть из последних программ, нацеленных на соревнования. Он вполне может скатать какую-нибудь произвольную, чтобы произвести действенное и хорошее впечатление на него. Накахара сглатывает. Он его ожидает. Он пялится на него, неустанно сверлит дырку, и, походу, будет это делать до тех пор, пока Чуя что-нибудь не скажет. – Я попробую... – почти уверенно и тихо выдаёт Накахара. – Но я не гарантирую целостность всей хореографии, потому что я что-то и подзабыл. – Импровизировать же умеешь? – Умею. – Значит всё нормально. Если мастерски умеешь чувствовать музыку, то сориентируешься уже сразу на льду. По крайней мере, мы же не на каком-нибудь экзамене, где ты должен строго соблюдать регламент. Можешь добавить отсебятину, чтобы было красочнее, – Дазай улыбается, ожидающе склонив голову на бок. – Есть какое-нибудь аудио для твоей хореографии? – Есть. На телефоне до сих пор сохранено. – Отлично, Чуя-кун! – он вскакивает со стола, уходя к двери. – Переодевайся и спускайся вниз. Раздевалка в конце этого коридора. Накахара с кивком встает за тренером, направляясь к двери, и его любезно выпускают из кабинета первым. Чуя оглядывается – тот уходит из коридора и криком что-то докладывает внизу, что даже с громким эхом разобрать Чуя не может. – Раздевалка в конце коридора... – озадаченно лепечет рыжий, выискивая глазами нужную дверь – и находит. В этом помещении пусто, кроме некоторой скиданной одежды и громадных спортивных сумок. Воздух более лёгкий и не затмевает его дыхание пахучим и мерзким потом.«Я бы хотел, чтобы ты снова доказал мне свой разряд.»
Блять, он готов всё зверски рвать и метать ради места в его команде. Чуя делает громкий выдох. Он быстро снимает с себя верхнее, с резким звуком опуская молнию вниз. Облегающая футболка описывает тонкими множественными складками его стройную и мускулистую форму. У Чуи упругий и прямой стан, который по привычке медленно расправляет. Рыжий забирает коньки с собой, после хватая ещё и телефон, а затем минует длинный коридор и спускается по лестнице к нижним трибунам. Дазай его ждал с непреклонным и предвкушающим волнением, потому что в какой-то степени рад, что ему посоветовали этого паренька. И всё же, почему опытный фигурист ошивается в подпольных клубах? Да, первая причина была известна Дазаю, но что насчёт второй? – Разогревайся пока, – глаза Осаму наблюдают за тем, как рыжий шнуруется сидя. – Потом глянем.***
Когда он производит первое плавное движение, чтобы оттолкнуться, Накахара ощущает совсем лёгкую дрожь от поверхности, что проходится по его ногам. Он чуть набирает скорость, ощущая то, как идёт против мелких, облегающих его тело, порывов ветра. Он делает ожидаемое скольжение на правой ноге назад и наружу, совершая мгновенный выпад с разворотом вперёд и перескакивая на левую. Накахара набирает неплохую скорость, делает воздушный и лёгкий прыжок с еле распростёртыми руками, мгновенно прокрутившись полтора оборота, опускается вниз, продолжая движение. Осаму не сводит с него взор. Он питается каждым его движением, оценивая правильность и точность элементов, и то, как Чуя разыграл аксель на льду – впечатляюще. Волосы мешаются. Чуя быстро и ровно сглаживает руками локоны, сковывая их в хвост. Каждое его отталкивающее скольжение вперёд приятное и короткое. – Теперт себе девчонок не берёшь? Осаму поворачивает голову в сторону, глядя на Огая, который устроился с локтями у бортика. – Я отучился в университете, стажировку свою с юниорами прошёл, своё откатал... – зевает парень, возвращая взгляд обратно к Чуе, который берёт разгон снова. – А сможешь потянуть со сборной? Не пожалеешь? – Я своё получил... – отмазывается Дазай перед мужчиной, вздыхая. – Я просто хочу... передать и вложить в них свои полученные навыки... Чуя приземляет четверной аксель, немного касаясь льда рукой, чтобы не упасть. Чёрт, действительно хорош. Этот рыжий парень действительно оправдывает своё звание, ибо кто приземляет четверной – жалкие единицы, пусть хоть он и сделал это неидеально. Может, это в то же время оправдывает его, ибо Чуя не посвящал себя фигурному катанию год. Из него можно лепить и дальше, и с ним можно сделать куда больше, что будет в плюс и самому Дазаю, и новому ученику. – И кто же этот парень? – Огай любопытствует, слегка потирая подбородок. – Посоветовали. Это Чуя-кун. Дазай всё ещё не сводит взгляда. Как кошка за летающей мухой. Мори замечает его сосредоточенность. – Вижу, он тебя зацепил. – Не каждый может исполнить четверной. С ним можно совершенствоваться дальше. Чуя даёт себе чуть отдохнуть, делая простой каскад, а после, докручивая второй элемент, приземляется, скользящими шагами подъезжая к бортику. – Не буду мешать, Дазай-кун, – он улыбается и отходит, когда Чуя тормозит у края ледовой арены. – Ну что, как разогрелся на льду? – воркует шатен, подперев щёку ладонью. – Нормально... – говорит Накахара с лёгкой одышкой, смачивая чуть пересохшее горло слюной. – Так что, вам показывать?.. – Не. Я беру тебя в свою команду на Игры. Чуя, чуть растирая похолодевшие румяные щёки пальцами, глупо уставляется на его выражение лица, чтобы понять – шутит ли он с ним сейчас или нет. – Чего?.. – Ты принят. Ты не слышал что-ли? Ай-яй-яй, Чуя-кун, придётся тебе проходить медосмотр и у лора! – В смысле?.. А как же произвольная? – Забудь о ней. – Я принят в сборную?.. – Ну неужели, – фигурист улыбается ещё лукавее и шире, – Да. Ты будешь заниматься ещё с двумя фигуристами. Только вот ещё некоторые документы придётся донести, – Дазай невинно ковыляет ногой. – Страхование сделать и пройти медосмотры, чтобы были не прошлые результаты, а новые. Накахара продолжает смотреть на него хмуро-глупо. Его поток мыслей слишком быстрый и слишком медленный одновременно, и он всё ещё пытается осознать произошедшее. Осаму улыбается с открытыми милыми очами, будто бы он тут совершенно случайный зритель, а не его тренер. – Только помни, что никаких поблажек не будет, если ты хочешь золото. Нон-стоп. Без остановки.