Цветы распускаются после дождя

Гон

      Чуть дрогнувшей рукой разделив пробор длинных волос, Гон расчесал непослушные пряди, на корни которых нанес недавно просрочившийся спрей-фиксатор. Потянул волосы вверх, расческой распределил средство по длине и придирчиво перебросил пару волосинок с одной стороны пробора на другую.       Внимательный его взгляд изучил получившееся творение в зеркале, и следом брови его нахмурились. Сморщив нос, Гон попытался пригладить пышный объем. Как назло, просроченный спрей схватился на славу. И сколько бы усилий он ни прикладывал, непослушные пряди упорно продолжали топорщиться вверх. Наконец, при очередной попытке пригладить челку его терпение и концентрация дали трещину, и широкая, смоченная водой пятерня грубо закопалась в темные волосы, растрепав пробор и сотворив на голове подобие вороньего гнезда.       Теперь отражение в зеркале выглядело по меньшей мере непривлекательно, а то и вовсе жутко. Гон больше походил на лешего, только выбравшегося из дремучей чащи, и мало чем напоминал готовящегося к важной встрече человека. А ведь он хотел всего лишь не переборщить и выглядеть опрятно, но без излишеств.       Не дав закипающему внутри волнению захватить власть, Гон осторожно расчесал чуть слипшиеся от фиксатора локоны, повторно пригладил их, выровнял линию пробора и безотрадно обнаружил, что, несмотря на все усилия, волосы все так же неестественно топорщатся вверх.       Вот черт его дернул найти этот проклятый спрей! Не пользовался им никогда и начинать не стоило! А теперь… живот скрутило злобой, и контроль Гона дал трещину – раздосадованный, он со всей силы стукнул кулаком по раковине. Белый закреплённый на болтах кафель даже не скрипнул, а вот ладонь обожгло болью.       Параллельно к горлу подступил ком со смесью горечи и обиды, и, сжав плотно зубы и растерев ушибленное место, Гон заныл. Сдерживаемые эмоции хлынули наружу бесконтрольным потоком совсем не вовремя. И первую мысль, что пришла в его горячую голову, Гон поспешил осуществить. Поднял кран и сунул непойми как уложенные волосы под воду. Прошло мгновение, и кожу обдало холодом. От неожиданности легкие шумно вобрали воздух, голову стянуло, но вместе с тем прохлада позволила остудить пыл и перевести дух.       Нервы шалили. Еще с вечера, когда дурной мозг подкинул тревожные мысли о предстоящем дне, Гон ощутил распространяющуюся по телу волнительную дрожь и так и не смог уснуть. От бессонницы утром ломило кости, лицо опухло, а когда при очередном усталом движении молодой отец неосторожно задел лежавшую рядом дочурку, та словно нарочно проснулась и отказалась вновь видеть сладкие сны. И вот тут-то синяки под впалыми глазами ее отца залегли глубже, а нервная система, не получив отдыха, дала сбой.       Теперь же проказница Анвел счастливо спала в кроватке, а Гон безнадежно опаздывал на… свидание? Нет, свиданием этот договор о паре часах совместного времяпрепровождения называть было страшно. Слишком громким и необоснованно романтичным казалось это слово для людей, что добровольно перестали числиться друг другу близкими.       Промокнув толстым полотенцем мокрые волосы, Гон намотал на голове гульку, выпрямился, выдыхая и успокаиваясь, как вдруг услышал стук – во входную дверь кто-то постучал. Сею секунду сердце, сорвавшись на бег, ухнуло в пропасть. Умом Гон понимал, что на пороге должна была стоять Аллука, но пока его собственные глаза не убедились в этом, взглянув в глазок, паника нагоняла тревогу от возможного появления перед дверью Хисоки. В таком виде, с полотенцем на голове, в потрепанной домашней футболке, с фиолетовыми пятнами под глазами и со спящей в зале Анвел Гон не открыл бы ему дверь. Заставил бы стоять у порога, и вся эта глупая встреча, инициатором которой являлся он сам, началась бы кошмарно неловко.       К счастью, за дверью действительно оказалась Аллука. Окинув парня изучающим взглядом, она кивнула, прошептала приветствие и, не задавая лишних вопросов, прошла внутрь, по пути стягивая носками с пяток кроссовки. Впрочем, когда ее взгляд зацепился за круглый циферблат, красотка в сидящем по талии черном платье обернулась на хозяина квартиры и, немного помявшись, все же не удержалась от комментария:       – Ты… в таком виде пойдешь?       Застигнутый врасплох Гон открыл было рот, желая возразить, но не найдя в себе сил ответить, неровно поджал губы и мелко покачал головой.       Она обреченно выдохнула:       – Все нормально. Еще семь минут. Успеем.       Махнув в сторону ванной, Аллука проследовала за дрожащем при каждом шаге парнем и, ступив на кафельный пол, закрыла за ними дверь.       – Садись, – опустила она крышку унитаза и, не теряя времени, взяла в руки фен.       – Спасибо, – только и смог сдавленно пробормотать Гон.       Он не хотел показывать ей своего волнения. Думал успеть собраться к ее приходу и сделать вид, будто бы ничего важного ему не предстоит: обычный день, обычный выход, только без Анвел. Но… все пошло не по плану.       Аллука, прекрасная Аллука, добрая и отзывчивая, в итоге помогала привести его в порядок и выглядеть достойно… не перед Киллуа, а перед Хисокой. А ведь она легко могла отказаться посидеть с Анвел или рассказать о смутной просьбе брату, но сдержала все обещания и своими руками перебирала его пряди, используя оставленные на стиральной машине стайлинговые средства. Хотя был ли хоть один шанс, что она не знала, с кем готовится провести ближайшее время Гон? Навряд ли… К чему, как не к свиданию с Хисокой, он так взволнованно и нервно собирался?       – Ну вот и все, – поправляя длинные пряди у челки, произнесла Аллука, отставляя в сторону спрей-фиксатор и кивая на зеркало за его спиной.       Гон обернулся. В отражении его непослушные волосы лежали непривычно ровно и гладко. Корни, поднимаясь у пробора, следом падали чуть назад, открывая лицо и уводя пряди за уши. Последний раз его прическа выглядела столь же аккуратно разве что на выпускном, но тогда столь длинных кос Гон отрастить не успел.       – Очень красиво… – констатировал он, через зеркало ловя зрительный контакт со своей феей-волшебницей. – Спасибо…       Аллука махнула сложенными на груди руками.       – Рада была помочь, – ответила она. Затем быстро развернулась, открыла дверь и скользнула в коридор, пряча за стенкой мелькнувшую на ее губах безрадостную улыбку.       Стало предельно ясно, что все она понимала, ради кого он так прихорашивался. И почему-то от осознания этого факта на душе полегчало.       – Уже три, – донесся из комнаты ее негромкий приглушенный голос, и точно по будильнику телефон запиликал, оповещая о входящем вызове.       Экран озарился белыми буквами того самого имени, а несколькими секундами позже прогрузилась фотография, которую Гон позабыл сменить. На ней спокойный Хисока в белоснежной домашней футболке с крупными рисунками карточных мастей, подогнув одну ногу к груди, сидел на их стуле с холодной железной спинкой, стоящем у холодильника, и смотрел, поднеся ладонь к губам, куда-то вдаль из окна. Эта фотография, как и многие самые красивые, запечатлевшие момент, была сделана тайно. Тогда только проснувшийся Гон, заигрывая и улыбаясь, выглянул из-за дверного косяка в надежде получить утреннюю долю комплиментов и уже открыл было рот, чтобы поприветствовать любимого в новом дне, как неожиданно лицезрел его мягким и очаровательно нежным. И было бы истинным грехом не заснять это абсолютное совершенство, воплощенное в облике человека. С тех пор осталось фото, чуть засвеченное утренним солнцем и наполненное душевной теплотой. И даже спустя года оно казалось настолько же прекрасным, как и в момент его создания.       Вот только сейчас, посмотрев на домашнего расслабленного Хисоку, Гону стало не по себе. Шанс увидеть его вновь столь обворожительно плененным мог навсегда потеряться в прошлом. И это тревожило сильнее всего.       Задержавшись на экране взглядом лишь на мгновение, Гон, почувствовав ускорившийся пульс и тошноту, подступившую к горлу, смахнул зеленую кнопку ответа и спешно прижал телефон к уху.       – Алло, – ответил он на удивление своим обычным, ничуть не дрогнувшим, голосом. Впрочем, удивление задержаться в его мыслях не успело – в динамике послышался голос. Его ничуть не изменившийся и, казалось, такой же нежный, как в воспоминаниях, голос.       – Привет, я подъехал. Стою напротив подъезда. – Первые слова после столь долгой разлуки оказались настолько просты, что громко стучащее о ребра беспокойство отступило. Вот только облегчение не продлилось долго – сказанные в трубку слова взбудоражили воспоминания.       Все это: разговор, звонок, укладка волос перед зеркалом в ванной и волнение напоминали о тех временах, когда Хисока ждал его напротив подъезда, позвав на свидания, и когда Гон тайком сбегал к нему от Мито. Перепрыгивая ступеньки, он миновал этажи, и украдкой они целовались под козырьком подъезда, стоя так, чтобы с балкона не было видно, а затем проходили по дорожке прямо под домом, мимо чужих окон, и выходили к улице. Яркой, оживленной и в достаточной мере шумной, чтобы получилось затеряться среди прохожих.       – Да, я сейчас выхожу. Минут семь, – в трубку ответил Гон, не понимая, как его голос способен был остаться настолько ровным. Словно и не было всего того времени порознь и обещания, бережно хранимого памятью.       – Не торопись, – будто разглядев через стены по-домашнему одетого Гона, ответил Хисока, и в трубке, прежде чем тот продолжил, прозвучал щелчок колесика зажигалки и зашумел ветер. Видимо, Хисока так и не бросил курить. – Жду тебя, – напоследок добавил он и отключился.       Гон выдохнул. Голос Хисоки и его слова правда обладали удивительным свойством успокоения. Паника и тревога отступили, оставив после себя тяжелое сдавливающие чувство в груди, но спустя пару вдохов на смену тягостным ощущением пришло воодушевление. Не взращенное ожиданиями и надеждами оно появилось из интереса простого и человеческого. Какой он, там, на улице? Как изменился? Остался ли верен прежним идеям или стал кем-то другим? Добился ли того, о чем мечтал? И… счастлив ли он?       Гон бы хотел, чтобы Хисока был счастлив. Вот только был ли он теперь с кем-то или был один? Ведь если выясниться, что у Хисоки появился кто-то, сложнее будет рассказать об Анвел. Но если у него никого нет, тогда все поцелуи с Киллуа станут болезненно горькими, и ситуация запутается сильнее.       Заблокировав телефон и быстро взглянув на себя в зеркало, Гон поспешил. За пару минут ему удалось собраться. Теперь на бедрах красовались потертые временем, но любимые джинсы, на плечах повисла объемным черным мешком надетая впервые футболка – подарок Киллуа на новый год с яркими граффити, а запястья украсила серебряная цепь-браслет, оставшаяся вместе с широким кольцом-болтом с выпускного.       Смущаясь и стыдясь присутствия Аллуки, Гон попытался как можно незаметней добавить к образу украшения и спрятать их за верхней одеждой, но девушка своим внимательным взглядом выцепила каждую деталь. Провожая хозяина убранной и сверкающей квартиры, она облокотилась плечом о дверной косяк, сложив на груди руки. И нельзя было сказать, что взгляд ее был осуждающим или неодобрительным, нет, но… теперь, предвкушая вот-вот ожидающую его встречу, Гон вместе с ворохом интереса испытывал муки совести. Благодаря ему Аллука будто бы шла против собственного брата. И пусть выбор оставался за ней, ситуация сохранялась крайне неудобной.       Зашнуровав натертые губкой кроссовки, Гон выпрямился, дотянулся до верхней полки и, аккуратно нацепив на голову шапку, плотно обернул старую куртку вязаным шарфом. Какая бы важная встреча его ни ждала, но здоровье с некоторых пор стало для Гона превыше всего.       – Ну, я пойду, – обернувшись к своей благодетельнице, скомкано попрощался он.       Улыбнувшись одними уголками губ, Аллука кивнула, следом отрываясь от косяка и следуя за парнем, чтобы закрыть за ним дверь.        – К семи буду дома, – напоследок, уже переступая порог, сообщил Гон, подтверждая заранее оговоренное время.       – Только… ты если что на звонки отвечай, ладно?       – Конечно! Если вдруг что-то случится с Анвел, обязательно звони, я тут же приеду! – с пылающим взглядом заверил девушку Гон, и она добродушно хмыкнула.       – Надеюсь, ничего такого не произойдет, – держа входную дверь за ручку, произнесла она, а затем кивнула куда-то за спину и добавила: – Иди, тебя уже ждут.       Затаив дыхание и потеряв дар речи, Гон резко обернулся, представив, что Хисока стоит на площадке в одном лестничном пролете от него. К счастью, фантазии не оказались явью. Хисока, сдержав обещание, ждал на улице, и через длинные окна подъезда виднелся внизу его силуэт.       – Удачи, – напоследок произнесла Аллука прежде, чем щелкнул фиксатор двери, и площадка погрузилась в тишину.       Там, напротив подъезда, обворожительно прекрасный для этого двора человек курил, медленно поднося сигарету к лицу и так же медленно выдыхая дым. Хисока облокачивался на давно знакомый, переливающийся на солнце фиолетовый джип, но лучи, отраженные от полированных боков капота, сияли тусклее, чем блистали огненными всполохами его зализанные волосы. Он словно золотой слиток среди погрязшего в земле и лужах двора притягивал взгляды. Он стал еще краше, еще статней. И когда-то они с ним были вместе. Но, чисто теоретически, даже, если бы Хисока оказался свободен, могли ли они быть вместе сейчас, когда разница в их статусе стала как никогда огромна?       Эти мысли, словно назойливые мухи, кружились в голове Гона все три этажа, что он спускался вниз. Остановившись на площадке между двух подъездных дверей, он оглядел придирчивым взглядом свою одежду, разочарованно нащупал дырку в кармане куртки и вперился взглядом в почти истершийся шнурок кроссовок. Боже… он собирался предстать перед Хисокой таким?       – Таким, – твердо отчеканил самому себе Гон, нажимая кнопку домофона и открывая дверь.       В лицо тут же хлестнул порыв еще по-зимнему холодного ветра, оставляя пощечину глупым сомнениям, и Гон ступил на крыльцо. Хисока, видимо привлеченный писком домофона, смотрел на него.       Прошла секунда. Гон ступил еще один шаг, еще один и еще, перепрыгнул глубокую лужу у бордюра и оказался у блестящего капота, отразившего яркие лучи прямо ему в глаза. Веки сощурились, и он замедлился, не решившись идти дальше, не видя луж под ногами.       Вдруг где-то вдалеке загудело, в проход между домами ворвался во двор ветер, заставив затрещать прогнувшиеся ветви деревьев. Карие глаза зажмурились, чтобы в них не попал гонимый порывом песок, а Гон съежился, подставляя спину ветру. Но прежде чем ощутить яростный шквал, он почувствовал крепкие руки, обернувшие его плечи, и холод прошел стороной, обдав пронзающим вихрем лишь голые под джинсами ноги.       – Рад видеть тебя, – вместо приветствия озвучил свои чувства Хисока.       – Я тоже, – ответил ему Гон, и пленительный альфа слишком быстро отстранился, следом затягиваясь в последний раз сигаретным ядом.       Его губы выдохнули струйку сизого дыма во влажный свежий воздух, пальцы растерли остатки сгоревшего табака у фильтра, а сияющий любопытством взгляд янтарных глаз скользнул с Гона на показавшуюся из кармана его пальто сигаретную пачку. Тонкие пальцы уложили скуренный бычок к оставшимся в ней запасам, а затем приятная глазу черно-золотая упаковка оказалась прямо перед вязаным зеленым шарфом.       – Я что-то не предложил сразу. Будешь?       – Я бросил, – с мягкой улыбкой на губах отозвался Гон, и тонкие брови Хисоки скакнули вверх.       – Оу… – удивленно протянул он и захлопнул крышку пачки, пряча ту в кармане ладного коричневого пальто. – Это здорово! Тогда может расскажешь мне в машине, как у тебя получилось? А то я вот все не могу созреть.       – Конечно, – протянул Гон, улыбнувшись, и последовал за перепрыгнувшим лужу у капота Хисокой. Тот пропустил пассажира вперед, а затем открыл дверь, приглашая присесть, точно ухаживая за ним, как за своим омегой. И, конечно, щеки Гона покрылись бы от этого жеста румянцем, если бы ветер не успел оставить на них морозный розовый узор.       Смущенно кивнув в ответ на заботу, Гон неловко забрался в высокий салон, переступив с ноги на ногу на подножке. Все же давно он не был в этой безупречно дорогой машине. Подстроившись под вес, сидение мягко обняло его тело, теплый воздух из печки обдал лицо нежным потоком, а сердце в груди замерло и бросилось вскачь от радости, когда, бросив любопытный осматривающий взгляд на заднее сидение, Гон заметил большую упаковку его любимого шоколада и одну крупную белую розу.       – Уже заметил? – отвлек от созерцания явного подарка его даритель. – Хотел сделать тебе приятное, – без тени стеснения произнес Хисока, туловищем перелезая через первый ряд и беря в руки цветок и угощение.       И пока тот растянулся в пространстве между сидушками, Гон вдохнул теплый воздух, смешанный с прохладой, доносящейся из открытой водительской двери, и вновь после краткого мига объятий уловил его запах.       Как раньше Хисока пах вот уже много лет неизменным одеколоном, дымом и немного тяжелым, густым, его ароматом. И этот ассоциирующийся с былым счастьем запах расслаблял, будто аромат родительского дома. Невольно Гон прикрыл глаза, глубже, расправляя грудь, затянулся и почувствовал, что не сможет рассказать Хисоке правду сразу. Пусть лучше у них будет всего один этот день, те четыре часа, которые согласить посидеть Аллука с Анвел, но эти часы, Гон хотел, забывшись, провести рядом с ним… С человеком, что всегда был для него намного большим, чем могло передать любое определение, устанавливающие тип взаимоотношений между людьми. Кем они были в прошлом? Друзьями? Любовниками? Мужьями? Наверное, в точности никем из них и всеми сразу. Гон способен был назвать их лишь самым неточным понятием… любимыми.       – Это тебе, – усевшись на водительское сидение, протянул Гону подарки Хисока. – Сладенькое к чаю, а цветок… для красоты. Мы заранее не обсудили, какой формат будет у нашей встречи, но позволить себе прийти с пустыми руками я не смог. Надеюсь, не поставил тебя в неловкое положение?       Гон замотал головой, сжимая в одной ладони гладкий, избавленный от шипов стебель, а в другой картонную упаковку шоколада. Ему повезло, что Хисока решил задать столь галантный и осторожный вопрос, напоминая о холодном расстоянии, что было между ними все эти два долгих года. Так, сокрытая вязанной шапкой голова не поплыла кругом от подарка.       – Нет… Мне очень приятно. Спасибо, – любезно поблагодарил дарителя Гон, а затем отбросил глупое смущение и, подкрепленный трезвой решимостью, заговорил четче и спокойней: – А насчет формата встречи… Может, просто проведем хорошо время, не вешая ярлыков?       С этими словами улыбка Хисоки исказилась довольством. Он опустил один локоть на руль, а кулак другой руки подставил под щеку, уточняя:       – И все же во избежание недопонимания позволь мне уточнить… Не вешая ярлыков, но сегодня мы можем общаться как альфа и омега? – Вопрос настолько прямой, что если бы все не было так сложно, то он бы позволил снять любые дилеммы. Правда… мог ли Гон ответить на него как-то иначе?       – Да, – прозвучало из его уст твердое позволение.       – Хорошо. Такой ответ меня более чем устраивает, – кивнул Хисока, а затем его взгляд и внимание перешли на цифры, отображающие время на магнитоле. Он пару раз ткнул в экран, и в салоне зазвучала приятная расслабляющая музыка. – Если не понравится трек, можешь переключить, – продемонстрировал он, щелкнув по сенсору, и песня сместилась к ее началу.       – Если не заиграет чего-то тяжелого, то все нормально, – отозвался пристегнувшийся Гон, зажимая стебель цветка между ног и стягивая с головы шапку.       – В любом случае ты знаешь, как переключать, – настоял на своем водитель. Затем он пристегнулся, уменьшил нагрев печки, и спустя несколько нехитрых манипуляций машина тронулась. – Я забронировал столик в одном недавно открывшемся месте. Мне сказали, что там довольно неплохо. Предлагаю это проверить, если, конечно, у тебя нет других идей, – поверх мелодичной музыки голос Хисоки стелился так уютно и приятно, что все сомнения, которые гложили Гона, подталкивая к активным действиям и словам, развеялись. Ничего не случится, если он расскажет об Анвел в конце их встречи. До конца осталось-то… Взгляд карих глаз Гона скользнул к часам. Всего три с небольшим часа.       – Нет, меня все устраивает. И ты спрашивал, как я бросил курить?       – Точно! Поделись секретом, как ты пришел к этому? Я вот даже всерьез подумать над этим не успеваю, – признался Хисока, и, зная, чего тот за эти крошечные два года добился, Гон предположил, что в случае с ним разговор о занятости не был пустым оправданием. Хисока, даже живя здесь, работал без продыху, что уж было говорить о его работе в столице.       – На самом деле ничего необычного я не расскажу, – легко пожал плечами Гон. – Просто в один день пришел в поликлинику, а там врач поставил перед фактом. И, знаешь, как бы не было это удивительно, но когда дело серьезно касается здоровья, выбор дается до невозможного просто, – в его словах не прозвучало и капли лжи. Действительно, как только Гон узнал о беременности, то недокуренная пачка сигарет полетела в мусорку, а желание обхватить губами фильтр и глубоко затянуться вызвало рвотный рефлекс. Как будто кто-то внутри него перещелкнул выключатель, и до самых родов ни единой мысли о курении у Гона не появлялось. А потом о дурной привычке и вспомнить было некогда.       Первые пару месяцев после дались Гону тяжелее всей беременности, и, если бы не Мито, приехавшая на выписку и оставшаяся на пару недель, процесс восстановления из сущего ада превратился бы и вовсе в нескончаемый круговорот боли и ужаса. И пусть в теории Гон был готов справиться со всеми сложностями, в реальности они оказались для него почти непокоримыми. Новая социальная роль, ответственность, множество незнакомой ранее информации об уходе за ребенком и ко всему этому гормональный сбой и изменения тела. Последние принять оказалось сложнее всего. В первые пару недель Гон буквально ненавидел свое отражение в зеркале. Растянувшийся живот, отвратительный загнутый с одной стороны вверх свежий шрам под ним, набухшие соски на округлившейся и торчащей из-под одежды груди, молока в которой недостаточно для полноценного кормления, но с лихвой для доставления неудобств. В целом в первые месяцы после беременности Гон помнил лишь бесконечный стресс и горькие слезы по ночам в подушку. Но! Без всех этих пройденных трудностей у него бы не было Анвел. Маленького сгустка счастья, радости, заливистого кряхтящего смеха и освещающего жизнь яркого рыжего солнца, что было будто срисовано с человека, сидящего с ним на соседнем сидении. И до сих пор отчаянно любимого.       Наконец, колеса, миновав череду дворовых ям, вывернули на проспект, и, повернув налево, машина устремилась прочь от центра, в глубину спальных районов. Необычное место для ресторана.       – Серьезно касается здоровья? – ожидаемо зацепился за слова Хисока.       Впрочем, ожидал его уже заготовленный уклончивый ответ:       – Там по половой части, – не вдаваясь в подробности, отмахнулся Гон. – Главное, что уже все хорошо.       Соблюдая такт, Хисока не полез с расспросами, и утаить Гону правду оказалось проще. Впрочем, несмотря на аккуратные ответы он старался быть как можно более откровенным и искренним, с наслаждением и удовольствием рассказывая о приятных мелочах. Например, из недавнего, открыто поделился чувствами от катания с Киллуа на скейте и рассказал, что недалеко от дома открылась искушающая головокружительными ароматами кондитерская. На этой истории Хисока тепло засмеялся и посочувствовал одному заядлому любителю мучного и сладкого.       Тем временем, пока шел разговор, позади остались людные остановки с многоэтажными кварталами, торговые центры и поворот, ведущий к крайним домам города. Пропустив его, машина преодолела развязку и выехала на трассу. По сторонам плотным рядом выстроились голые стволы деревьев, и, почувствовав недоумение замолчавшего Гона, Хисока поспешил объясниться:       – Уже недалеко. Нас ждет крытая веранда с видом на затопленный карьер где-то под поселком. Не знаю, как красиво будет там в эту слякоть, но летние фотографии на их сайте впечатляют.       Гон кивнул. Кажется, он знал это место. Видел как-то фотографии из стеклянной веранды с видом на карьер в одном из местных пабликов. И, если они действительно ехали в тот ресторан, то скорее всего таким выбором Хисока хотел его удивить. Ведь куда проще было приехать в одно из тех заведений, которые посещали они, будучи вместе, пару лет назад, не утруждая себя долгой дорогой и выяснением пути. Однако, похоже, в своих намерениях Хисока был серьезен. И осознание этого согревало душу еще сильнее, чем мысль, что для Хисоки он все еще привлекательный омега. Омегой Гон останется навсегда, но вот человеком, ради которого хочется стараться и которого хочется удивлять, он желал быть много больше.       – Хорошо. Место ведь далеко не главное, – произнес он, и уголки некогда таких родных тонких губ дрогнули и задрались едва заметно вверх.       – Для меня тоже… И, знаешь, пока тебя не увидел, думал, что этих пары часов, что мы сможем побыть вдвоем, мне хватит. Но сейчас понимаю, что стольким хочу сам поделиться и хочу узнать о тебе все, что ты захочешь мне рассказать, что на это я бы потратил все полных три дня, оставшиеся от моего недоотпуска, – отразилось от лобового стекла неожиданное признание. – Но… не переживай, как ты и просил, к семи я отвезу тебя домой, – закончил речь водитель, а Гон слышал его сквозь стук собственного сердца в ушах.       Эти слова разбили хрупкую маску его спокойствия. Эмоции, словно оголодавшие псы на привязи, вырвались из заточения, и безумный поток мыслей охватил темноволосую голову вновь. Поверить в то, что они с Хисокой чувствовали одно и тоже, было так сладко легко и вместе с тем глубоко внутри тревожно. Ведь… если Хисока действительно хотел с ним встречи, почему тогда не писал? Почему сразу не рассказал, что приехал и не прочь был пересечься? Зачем заставил сомневаться? А если бы и вовсе Гон не узнал о его приезде? Тогда бы… отправились они сейчас за город?       Тем временем, пока вперемешку с будоражащей кончики пальцев радостью Гон терзался незаданными вопросами, Хисока начал свой рассказ. Поделился тем, как впервые за год смог выбраться в отпуск, тем, что Сильва, решив воспользоваться приездом своего протеже, превратил его отдых в нескончаемую череду важных деловых знакомств. Так и случилось, что свои каникулы Хисока провел с пользой, но совсем не так, как он сам бы этого желал. Впрочем, как именно желал провести отпуск Хисока, он так и не уточнил, но, незаметно ступив на рабочую тему, продолжил беседу в зоне своего комфорта.       Скользнув пальцами по тонкому стволу нежно пахнущей розы, Гон бросил косой взгляд на ладно и ровно изъясняющегося Хисоку. Тот говорил красиво и завлекающе, но все его слова, четко выверенные и культурные, рассказывали лишь о делах. Гону же хотелось узнать больше о нем. Хотя, возможно, он ничем больше и не жил? И, если правда, что только работа стала его жизнью, Гон бы выслушал историю о каждом просроченном отчете и невыполненном в срок плане.       Точно прочитав его мысли, привлекательные тонкие губы Хисоки соблазнительно приоткрылись, один за одним произнося слова, повествующие о грядущем строительстве жилищного комплекса из четырех элитных домов недалеко от центра столицы. Их обладатель горделиво рассказывал, что этот проект обещал дать мощнейший толчок для дальнейшего развития его фирмы, и в настоящий момент, когда были подписаны все бумаги и Хисока ехал здесь, за рулем машины Иллуми, полным ходом шла подготовка котлована.       Конечно, рассказывая об успехах, Хисока неизбежно хвастался, но разве нельзя было простить ему эту слабость? Ведь если бы Гон достиг тех же высот, наверняка бы тоже захотел рассказать о них всему свету. Но пока он только радовался за Хисоку, и, не отрывая взгляда, любовался им. Его сияющими глазами, жесткой хваткой на руле и высокими скулами.       – Ты стал еще красивее, – под впечатлением произнес Гон, когда Хисока, высматривая нужные дорожные знаки, притормозил и замолчал.       В следующее мгновение движение руля повернуло колеса в сторону. Машина съехала на гравийку, скорость заметно упала, и, прежде чем Гона потянуло вперед, перед ним оказалась выставлена чужая рука. Впрочем, в действительности его корпус поймал ремень безопасности.       Немногим следом джип остановился, а Хисока обернулся.       – Это были мои слова, – понизив голос, произнес он, и его ладонь неожиданно коснулась щеки Гона, нежно погладив впадину под скулой. Тонкие пальцы оказались внезапно прохладными, но после их ласки кожа загорелась огнем.       Мгновение осталось в прошлом, и, тронувшись, машина поехала дальше, а Хисока вернул внимание на дорогу.       – Почти приехали, – заметив за голыми ветвями крупного куста красочный указатель необходимого заведения, сообщил он.       Колеса вновь набрали скорость, джип затрясло, но Гон не почувствовал тряски. Подаренная нежность, точно тонкая игла сковырнула хрупкий пузырь запрятанных чувств. Темноволосая голова качнулась вперед, пряча подбородок в колючей вязке шарфа, и, вперив взгляд в прекрасную розу в его руках, Гон ощутил, что не сможет сдержаться.       – Я… скучал по тебе, – выдавил он дрогнувшим болезненным голосом.       В глазах тут же скопилась влага. Ресницы намокли, брови съехались к центру, а в носу засвербило.       Машина дернулась. Хисока неаккуратно выжал тормоз, колеса ушли в поворот, и сквозь муть собравшихся соленых капель Гон заметил белоснежные ворота, за которыми на небольшой парковке стояли красивые машины.       Шли секунды. Тишина в ответ на признание обожгла его уши, но горечь не успела пробраться под кожу, быстрее его обняли прохладные изящные руки.       – Гон… – прошептал Хисока, теплым дыханием обдав раковину сокрытого темными прядями уха. – Гон, – его голос сделался нежней, а объятья окрепли.       В следующий миг из темно-карих глаз водопадом хлынули слезы.