Цветы распускаются после дождя

Киллуа

      Яркое весеннее солнце, высоко взобравшееся над горизонтом, в понедельник впервые значительно растопило груды чищенного снега, еще в середине зимы сложенного на широкие клумбы. Из-под грязных его завалов потянулись на тротуар стройные ручейки, под ногами образовались лужи, и в воздухе запахло влагой.       Вышедший из массивных дверей института Киллуа втянул в легкие сырой воздух, за пару шагов выбежал из-под длинного козырька крыльца и подставил нос теплым лучам, совершенно счастливо стаскивая с макушки капюшон.       Понедельник выдался не столь плохим, как представлялся в выходные. Первая пара отменилась по причине болезни преподавателя, вторая, на которой Киллуа защитил свой доклад по истории, прошла вполне успешно, а с конца третей его отпустили – он был единственным написавшим последнюю контрольную на хороший балл и не нуждался в пересдаче, что как раз-таки и была запланирована на конец пары.       Иногда, вот прямо как сейчас, хорошая учеба приносила свои бонусы, и Киллуа, запустив руки в карманы, наслаждался первым по-настоящему весенним днем в тишине и спокойствии. До начала длинной перемены оставалось еще десять минут, после которых все крыльцо института заполнится шумными компаниями, расходящимися по домам и общагам и выбежавшими выкурить пару-тройку сигарет в перерыве. Будет шумно и громко. Но сейчас, в краткий миг спокойствия, был слышен лишь приглушенный шелест колес, мчащихся по шумной магистрали, и звонкое чириканье птичек, засевших в ветвях стоящих в ряд тополей. Идеальная картинка. Хорошее настроение. И сумка за плечами с вещами для спортзала.       Сегодня, как Киллуа и обещал, он не пойдет к Гону. Попарится в парилке после стандартной тренировки и поспешит домой, чтобы успеть выполнить домашнее задание на вторник и среду. Он явится на порог однокомнатной квартиры в соседнем с институтом районе завтра. С чистой совестью выполненного обещания.       Вообще, если бы не данное вчера обещание, Киллуа бы наверняка уже со всех ног бежал бы к Гону и Анвел, чтобы в обязательном порядке вывести их в столь прекрасный день на улицу. Купил бы по дороге чего-нибудь перекусить и заявился на порог всегда открытого для него дома без шапки, получил бы легкий подзатыльник и улыбался бы пуще прежнего, сгребая на руки крупную малышку. Все это непременно было бы, но сейчас он лишь надеялся, что до завтра погода не испортится и пришедшее раннее тепло задержится на денек-другой.        За спиной скрипнула несмазанными петлями тяжелая дверь, размером предназначенная не иначе как для великанов. Из института вывалилась шумная группка только-только расправивших плечи первокурсников, и весь уют спокойствия незамедлительно слетел, перебиваемый их звонким смехом.       Киллуа обернулся, выхватил взглядом электронные цифры табло на корпусе здания, предвещавшие скорый звонок, и поспешил к остановке, надеясь перехватить автобус до столпотворения студентов на остановке. Он сбежал по мелким ступенькам лестницы, вышел из-за высоких мраморных сводов возвышающейся над землей площадки перед главным входом и уже было вывернул на ведущую к остановке дорожку, как яркая копна трепещущих на теплом ветру волос обернула этот приятный полдень сгущающимися темными красками.       Впереди, облокотившись широкими плечами о мраморные плиты, стоял Хисока. В его руках тлела сигарета, и ветер разносил едкий запах табака прямо к ступенькам главного входа.       – Фу… Разве здесь не запрещено курить? – зажав нос, несдержанно громко возмутилась девушка, спускающуюся под руку с подругой мимо Киллуа. – Так воняет!       Девушки спрыгнули с крайней ступеньки и сначала недобро уставились на Киллуа, но так и не обнаружив в его руках сигарету, смягчились. Та, что возмущалась, даже мило улыбнулась, а затем ее подруга ткнула миловидную брюнетку в бок, потянув ее вперед со словами:       – Не кричи… Посмотри какой красавчик. С таким бы и я покурила.       Обе уставились в сторону, указанную одной из них, и, прижавшись друг к дружке ближе, заговорщицки зашептались о чем-то, чего Киллуа уже не услышал. Они заспешили дальше по дорожке, неотрывно глядя на Хисоку, выпускающего дым в теплый, слегка покрытый сизой дымкой воздух. Девушки явно были бы в восторге от его внимания, а вот Киллуа предпочел бы от него скрыться. В голове он уже построил маршрут обхода, но не успел вовремя ретироваться – Хисока, повернув голову в сторону, заметил его, следом помахав рукой с сигаретой.       Возможность избежать встречи ускользнула, как вода сквозь пальцы. Широкие плечи, сокрытые пальто каштанового цвета, оторвались от гладкого мрамора, и Хисока, сверкая натертыми до блеска массивными стилизованными берцами, подошел к своему давнему приятелю.       – Привет, – зажав между зубов почти истлевшую сигарету, он протянул для рукопожатия руку.       – Привет, – машинально пожал ее Киллуа, не слишком желая портить отношения пусть и не с самым приятным для него человеком.       – Будешь? – два тонких пальца вновь перехватили фильтр, и дым, подгоняемый ветром, залетел Киллуа в нос, заставив его сморщить лицо.       – Не курю.       – Это правильно, – последовал одобрительный кивок, и, последний раз затянувшись, Хисока кинул бычок под ноги, кончиком ботинка наступив на его горящий край. – Лучше и не начинать.       Киллуа молча пожал плечами. Ему как-то все равно было до похвалы Хисоки. Да и из уст только что выдыхавшего дым человека подобные фразы звучали не более чем лицемерием.       Из распахнутого окна холла на втором этаже университета прозвучал звонок, оповещая о конце пары. Еще пара минут – и пустой автобус так же накроется медным тазом, как и хорошее настроение, развеявшееся в сигаретном дыме.       – А Гон не с тобой? – слишком быстро, как для соблюдения приличий, спросил Хисока, но Киллуа как никогда рад был его прямоте. Разговаривать о погоде или учебе у него как-то совсем не было желания.       – Не со мной, – покачал он головой, взглядом провожая нужный автобус, который мелькнул меж стволов тополей.       – Еще в институте?       – Нет, – вновь покачал головой Киллуа, засунув руки в карманы.       – А завтра? Он будет здесь? – продолжил Хисока свой расспрос.       Киллуа вновь покачал головой ему в ответ.       С каждой секундой упущенного времени мимо них к остановке тянулись все более частые и увеличившиеся группки студентов. Оно и понятно – третья пара всегда была самым частым концом занятий для младших курсов. Старшакам в плане расписания везло меньше. Понедельник был единственным днем, когда в обед Киллуа мог покинуть институт с чистой совестью , не прогуливая лекции и семинары.       – А послезавтра? – все еще не планировал униматься Хисока.       К его печали, от формулировки этого вопроса мало что зависело – ответ остался все тем же.       Беловолосая голова покачалась из стороны в сторону, и Хисока, на пару секунд предавшись размышлениям, свел к переносице светлые брови. На его лбу очертилась паутинка морщинок, и эта естественная его мимика отпечаталась в памяти Киллуа самым ужасным образом. Она наложилась на одни из прекрасных воспоминаний, сокрытых теплом в глубине сердца, и принесла понимание – Анвел хмурилась точно так же, забавно сводя брови домиком.       И как этот чертов Хисока умудрился создать свою в деталях точную копию?!       – Он… заболел? – как сквозь туман донеслось до Киллуа еще одно предположение, окрашенное легким беспокойством в миг сделавшегося мягче голоса.       И от этой мнимой заботы где-то глубоко внутри щелкнул переключатель – Киллуа вспыхнул. Со всей злобы сжал в карманах кулаки и, вскинув голову и сделав шаг к противнику ближе, процедил:       – Может быть ты сам у него спросишь? – буквально выплюнул он, выплескивая наружу свою злость и обиду. – Если он вообще захочет читать твои сообщения спустя столько-то времени!       Не сдержался. Вспылил, как когда-то в прошлом, когда он был еще подростком и вполне мог позволить себе подобные глупости.       Он сжал спрятанные в карманах кулаки сильнее, заставив кожу ладоней больно продавиться под ногтями. Мгновенно отчитал себя за несдержанность, но не отступил. Он все еще совершенно справедливо полагал, что за такое огромное количество времени, человек, что стоял перед ним и красотой своих дорогих одежд привлекал внимание девушек, мог бы хотя бы раз написать Гону сообщение. Мог бы узнать от знакомых об Анвел. Мог бы… Но он не удосужился отправить даже короткое поздравление с днем рождения, которого Гон, черт его побери, ждал до самой ночи, подхватывая телефон всякий раз, как приходило оповещение. Тогда Гон отшучивался, но Киллуа видел, какими грустными становились его глаза, когда на экране высвечивалось не то имя. А ведь тогда прошел уже почти целый год! Сейчас… прошло два. И спустя чертовых два года первое, о чем спросил Гон, узнав, что Хисока вернулся, было «как он там»? Как он там, черт его дери!       У этого-то, что удивленно свел вместе рыжие брови, все было просто прекрасно. Ролексы на запястье, телефон последний модели, кожаные пахнущие деньгами ботинки и планы на расширение бизнеса. Красивые речи о доходах, акциях и прибыли. Отвратительные растрепанные волосы, почти прозрачные под лучами солнца, и идеально ровные зубы, которых еще два года назад у него уж точно не было. У него все было хорошо. На высшем уровне. Ему и невдомек было как тут у Гона. Как он, черт побери, ночами обзванивает гребаных должников, через раз посылающих его на все пятьдесят три буквы, чтобы содержать дочь, которая ни капли на него не похожа!       Хисоке было все равно все это время. Ведь если бы он действительно хотел, непременно бы все о Гоне разузнал. Непременно бы нашел информацию об Анвел и не стоял бы сейчас на пороге универа, непонимающе хмуря брови. Хисока был виноват во всем сам. И Киллуа ни за что бы не хотел подпускать его к Гону снова, но…       Тишина вокруг наполнилась голосами студентов. Смех, разговоры, крики и свист, отражаясь от высоких сводов здания, кружились по округе, наполняя тишину резвой студенческой жизнью. Дорожка заполнилась людьми, а мраморные ступени лестницы подчеркивали стук тонких каблуков девушек. Это было не то место, где стоило бы вести личные беседы. Да и ничего личного Киллуа с Хисокой иметь бы не хотел.       Потому, недолго думая, он развернулся, сбегая то ли от неприятного человека, то ли от своего же раздражения и злобы. Резво сделал шаг по направлению к остановке, но оказался перехвачен обвившимися у его локтя пальцами.       – Твои обвинения не беспочвенны. Но ты многого не знаешь… – начал было Хисока, но оказался прерван.       – Как и ты, – с силой дернул Киллуа локоть на себя, уходя от захвата.       В этот момент из-за спины послышался голос:       – Йоу, Кил, ты еще не ушел? – это был одногруппник, с которым они изредка ездили домой. – Поехали вместе? – спросил он, направляясь прямиком к стоящей чуть поодаль парочке.       Спасение пришло откуда не ждали. Может быть не зря Гон все время настаивал, чтобы Киллуа чаще виделся с другими людьми.       Через полминуты, когда яркая куртка Киллуа затерялась среди пестрых ветровок студентов, направляющихся с физ-ры, Хисока все еще стоял у мраморных сводов подпорок. Темно-фиолетовый одолженный у Иллуми джип, припаркованный у края тротуара, так и не привлек внимание разозленных голубых глаз. Их же обладатель, вместе с молчаливым одногруппником, сел в автобус, облокотился о стенку, отгораживающую водителя, и, спрятав губы под воротником, как ребенок, поджал их отчаянно и обиженно.       Злость рассеялась так же быстро, как и пришла, но на ее место закралось горькое осознание, что в тот день, когда солнце взойдет для Гона, Киллуа вновь придется принять и отступить. И все это было бы не так уж и сложно, если бы только можно было знать наверняка, что яркое солнце рыжих волос не обожжет своим светом влюбленные карие глаза и из них не потекут ручьи горьких слез. Киллуа боялся такого исхода. Он бы вообще Гона к Хисоке не подпустил бы, но… от одного лишь упоминания о возвращении бывшего любовника Гон стал мечтательней и нежней, а воздух вокруг него окрасился сладковатым запахом незабытой любви…