Два револьвера в зарослях цикория

Денег, наменянных ещё в Москве, Дайсуке по обыкновению оставил вдвое больше, чем просили. Комнаты у бабы Светы сняли на месяц — на всякий случай, хотя уехать, конечно, собирались как можно скорее. Точнее, Дайсуке собирался. Хару в этом старом, но уютном доме, похоже, понравилось. — Первым делом, милки, раз вы не хотите-то выделяться, вам бы етого, одежонку нашенскую. Рынок у нас на Краснознамённой, там разберётесь, — наставляла гостей баба Света. — Сперва етого, тебе, Данечка, я своего сына одежонку дам, а то ты приметный слишком. А ты, Харушка, молодец, выглядишь почти по-нашенски. Улыбнувшись от того, во что баба Света превратила его имя, Хару прикинул план на день. О Горьеве гости уже разузнали от бабы Светы: городишко маленький, работы почти нет, осталось два завода, на которых в основном местные и трудятся. Убеждённая, что Хару и Дайсуке какие-то богатеи, приехавшие отдохнуть от роскоши, старушка пообещала им вечерком подсказать самые рыбные места на речке, и самые ягодные — в лесу. Теперь же им предстояло приодеться и прогуляться по городу в поисках следов украденного адрия. — Скажите, пожалуйста, а это вы связали салфетки и занавески? — поинтересовался Хару. — Я, милок, а кому ж ещё? Дочка-то моя в Чергороде уж который год, тут только сынку живёт с женой и детками. Как мой умер-то, почитай, лет пять назад, так и сижу одна-одинёшенька в доме без дела. Вот, вяжу, вышиваю. Матка-то моя, царство ей небесное, меня и ткать учила, да станок давно уж етого, в труху рассыпался, да-а… — А за садом тоже вы ухаживаете? — заинтересованно продолжил Хару. Дайсуке покосился на внезапно любопытного напарника, но ворчать не стал. Сдалась ему эта глушь — пожалуйста. — За садом? — баба Света выглядела растерянной. — За тем, за забором что ль? Дак поди лет уж сколько хозяина евоного убили, так никто за ним и не смотрит. Растёт себе как Бог велит. — То есть он ничейный? Как странно, а мне показался таким ухоженным… — Ничейный, Харушка, как пить дать ничейный, — закивала баба Света. — А прогуляться по нему можно? — Отчего ж нельзя? Ничейный он и есть ничейный. Одно что… Етого, в саду етом здань живеть, во! — язык бабы Светы становился всё менее понятным. Хару, и так разбирающий русский только спьяну, растерянно почесал затылок. — Здань етая души забрёдшия як сярпом косить и во свою скрыньку збираеть, ды не вырвется нихто з их болей, дадому не вернесся, як хадзеш да яе! Во! — Баба Света имеет в виду, что в саду опасно: там живёт призрак, — пояснил Дайсуке. — Всё верно? Старушка активно закивала. «Тёмный край, — подумал Хару. — Впрочем, возможно, дело не в призраке, а в реальном преступнике. Баба Света же говорила, что владельца дома давно убили, а убийства в небольших городках часто обрастают мистическими слухами». — Спасибо вам за чай, баба Света, — улыбнулся Хару. — И за советы спасибо. Ну, мы к ужину вернёмся. — Давайця, милки, давайця! Когда Дайсуке переоделся в растянутый и вылинявший спортивный костюм, напарники двинулись в сторону центра. На этот раз пешком, потому как Дайсуке не был готов тратить нервы ещё и на машину — ему костюма хватило. — Не зря Антон Анатольевич говорил, что нам в секонд-хэнд в Москве зайти надо было, — как будто ни к чему отметил Хару. — Заткнись, — сквозь зубы прошипел Дайсуке. — Ну, ты же не умер, правда? — улыбнулся Хару, припоминая, как забавно смотрелся Дайсуке в его домашнем свитере, когда давным-давно, ещё в самом начале их знакомства, остался без гроша в кармане и решил заночевать у Хару. — Кстати… тебе не показался странноватым рассказ бабы Светы? — О чём? О призраке? В этой глуши ещё и динозавры, наверное, водятся, — пожал плечами Дайсуке и закурил сигару. Хару вздохнул. — Если не хочешь, чтобы у местной полиции возникли вопросы, бросай курить. Или хотя бы на сигареты переходи. — Ну уж нет! — разозлился Дайсуке. — Я и так выгляжу как бомж, не хватало ещё и всякую дрянь курить! — «Как бомж»? — не понял Хару. Его русский по-прежнему не был совершенен, к тому же, вчерашняя водка давно уже выветрилась. «Этот пьяный язык невозможно понимать на трезвую голову!» — однажды успокоил его Гончаров. Правда, это была чуть ли не десятая подряд причина выпить, так что вряд ли слова Гончарова — истина в последней инстанции… — Как бездомный, как грязный оборванец! — злой Дайсуке тем временем уже едва ли не кричал. — Тихо ты, понял я. Пошли на рынок, бомж. Хару уже и не припоминал, когда в последний раз Дайсуке так психовал. Всегда спокойный, будто приторможенный даже, настоящая глыба льда, а сейчас нервный, как собака, сорвавшаяся с цепи… Дело было не только в повидавшем ещё лихие девяностые костюме. Пока Хару спал, Сузуэ передавала, что в Японию собираются зарубежные партнёры корпорации Камбэ. Господа рассчитывают на «милый семейный приём» и на знакомство с японской стороной, то есть соберётся довольно немало народу. Приём назначили на понедельник, а раз сегодня вторник, то у Дайсуке чуть меньше недели, чтобы разобраться с делами и вернуться в Японию. Вопросов же по-прежнему больше, чем ответов. Рынок, о котором говорила баба Света, добил несчастного главу корпорации. Прямо на улице, в палатках, с верху до низу увешанных разноцветными тряпками, шла, пусть и вялая (будний день всё же), но торговля. Люди что-то примеряли, стоя на картонках за засаленными занавесками, лениво торговались и двигались дальше. Молодёжь искала «джинсу помоднее, чтоб как в журнале», люди постарше и покрупнее прежде, чем начать на что-то смотреть, уточняли: «А на меня у вас есть что?» «Зачем мне покупать обноски, если я могу себе позволить нормальный костюм?» — так пару дней назад Дайсуке отмахнулся от Гончарова. Теперь же он понимал, как был не прав. Лучше московский секонд-хэнд, чем сарматские картонки… — Дайсу… Данечка, то есть, ты куда? — Хару ухватил позорно бегущего прочь главу корпорации за рукав. — Даниил! Даниил, а не Данечка! — грозно сверкнул глазами Дайсуке. — Как скажешь. В любом случае, куда ты собрался? Нам ещё вон, маскировку примерять! — Хару, я хочу домой, — шёпотом признался Дайсуке. — Даниил, чем раньше мы закончим здесь, тем раньше поедем домой. Честно-честно, — принялся успокаивать друга Хару. За прошедший год он не раз замечал у серьёзного Дайсуке приступы почти детского настроения. Как там говорила его бабушка? Избалованный ребёнок? Почти всегда, когда деньги и личное обаяние не решали проблему, Дайсуке сначала злился, а потом либо молча уходил, либо — по мере укрепления доверия между друзьями — говорил что-то вроде этого. «Всё-таки не такой уж он и зажравшийся подонок», — с улыбкой думал в такие моменты Хару. — А без этого всего совсем-совсем никак? — Дайсуке беспомощно развёл руками. — Совсем-совсем. Но мы быстро, обещаю. Уговоры сработали: тяжело вздохнув, Дайсуке уже с гораздо меньшим презрением вновь осмотрел палатки. Пятнадцать минут — и гости из далёкой Японии выглядели как заправские местные. Разве что лицом не вышли, но тут уж, как говорится, в Гену пальцем не ткнёшь…