𝐒𝐮𝐧𝐛𝐮𝐫𝐧

      Ей не дали одеться, и теперь — вне нагретой паром душевой — Микаса начала неистово трястись от холода. Урод завел ее в небольшую комнатушку, в которой стояли шкафы и туалетные столики с косметикой и кожаный диванчик. Девушки готовились к «рабочему» дню и сейчас оказались шокированы тем, что один из мучителей едва ли не протолкнул Аккерман в комнату. Она сжалась и забилась в угол, прикрывая грудь и половые органы, чувствуя, как стыд обжигал кожу ее щек. Он что-то продиктовал им, и теперь его голос казался ей лязгом цепей в темнице какого-нибудь европейского замка в средневековье, куда она попала из-за несчастной судьбы. Он нес в себе холод, безысходность и жестокость.       — Эй, — тихо обратилась к ней высокая блондинка, бросая Микасе короткое платье и обувь, — вставай и одевайся. Тебе не дадут так сидеть до скончания времен, как бы стыдно тебе ни было.       — Я не хочу идти туда. — Аккерман зажмурилась, отказываясь надевать жалкое подобие одежды, которое они ей предложили. Блондинка недовольно выдохнула и дернула Микасу за руку, заставляя подняться.       — Если не пойдешь — убьют. Тебе оно надо? Умереть так глупо? — зло шипела девушка. — Одевайся. Давай, я не хочу опять смотреть на то, как убивают очередную девочку.       Наконец Микаса присмотрелась к ней. Она была в нижнем, ярком белье с кружевами. На ее красивом подтянутом теле оно смотрелось идеально, но не это волновало Микасу. Странный шрам идентичный тому, что был у нее на животе, имелся и у этой девушки, и теперь был не очень удачно прикрыт татуировкой.       — Что за шрам? — едва слышно спросила Мика, словно не желая знать настоящий ответ. Она недовольно опустила взгляд на свой живот, словно забыв о нем не некоторое время, а затем вернула взгляд обратно на Аккерман. Взгляд ее подобрел на доли секунды, и Микасе казалось, что она рассмотрела в нем сожаление. Но это наваждение быстро прошло, блондинка снова надела маску безразличия.— Прошу, скажи…       — Матку тебе вырезали, чтобы не плодила больное потомство от посетителей, — жестко выплюнула она и села обратно за столик, начиная наносить на лицо тональное средство. Ее глаза заметно покраснели, и, кажется, она была готова вот-вот расплакаться, но сумела сдержаться.       Аккерман словно окатили холодной водой. Осознание сказанного долго доходило до нее. В каком смысле вырезали? Плодиться? Ее тело задрожало еще сильнее, чем прежде. Понимание того, что они вот так легко лишили ее важного органа, панически пульсировало в голове. Если они могли такое, значит, могли намного-намного хуже. Действуя на автомате, Микаса трясущимися пальцами застегнула молнию на спине и обулась в ужасно неудобную обувь на размер меньше. Ей нужно выжить, а значит, нужно подстраиваться под обстановку. Однако жизнь пугала, когда подстраиваться значило спать с кем-то против своей воли. Но сейчас нельзя было думать, нельзя было позволять себе уйти в ненависть.       «Потом буду ненавидеть себя, а сейчас нужно бороться!», — повторяла она себе, но жить так дальше совсем не хотелось. Ее глупые мечты о семье и карьере оборвались еще тогда ночью, когда им вкололи нечто и увезли как можно дальше из дома.       — Можете рассказать мне о Елене? — вдруг спросила она, и девочки удивленно уставились на нее. Они явно ожидали истерики, слез, криков. Наверное, так было у остальных… Но никак не вопросы о сраной Елене.       — Она шавка местного главного. Я не знаю его имени, но мы все его остерегаемся, — сказала та, что была дальше всех. Ее короткие черные волосы были крепко уложены лаком, и острые черты лица придавали ее внешности нотки аристократичности. Микаса поджала губы и села на тот самый диванчик, который самым первым бросился ей в глаза. — Оньянкопон. Наверняка ты его видела, он всегда лично посещает распределительную.       — Когда я там была, он ее не посещал. Была только Елена, — визгливо раздалось с совершенно противоположной стороны. — Он стремный негр, вот тебе все описание. Избегай таких мужиков. Да вообще тех, кто кажется тебе на вид странными. У тебя есть возможность выбирать клиентов из толпы — пользуйся ею, раз судьба решила сделать из тебя проститутку.       Микаса сморщилась. Ей не понравилось то, что сказала эта странного вида девушка с уже расширенными зрачками. И уж точно не нравилось становиться проституткой.       — Энджел, что ты врешь? Ты же понимаешь, ей никакого выбора не дадут, — зашипела блондинка. — Ты посмотри на нее! Ноги длинные, рожа слащавая, даже краситься не нужно. Стоит ей только выйти в клуб — моментально кто-то пристанет! Лучше, новенькая, когда будешь работать, закрывай глаза и думай о море. Так будет легче жить.       — Хрень. — Та самая аристократка фыркнула. — Вагина все равно будет болеть, закрывай глаза или нет. Ситуацию это вообще не изменит. Дешевый самообман. Просто прими ситуацию и постарайся относиться к себе как можно мягче.       Микаса молча поджала губы, опустив взгляд вниз. Ни один из советов не звучал как что-то, способное действительно помочь ей действительно избежать неизбежного. С такими мыслями она смотрела на то, как остальные делили кокаин по дорожкам, и в какой-то момент даже предложили ей. Похоже, пора приспосабливаться и выживать по-настоящему.

𝟐𝟎𝟎𝟎, 𝐀𝐮𝐠𝐮𝐬𝐭

♫       Мерзкое послевкусие крови во рту было ничем, по сравнению с тем, что с ней произошло. И хоть она смогла наказать только последнего оставшегося, Микаса все равно чувствовала себя хоть немного, но отомщенной. Однако тот, кто с силой сжимал ее руку, явно был недоволен. Лицо одного из насильников — да и в прицнипе его присутствие здесь — ее удивило. До этого момента она совершенно не помнила почему пришла к этому кабинету, и теперь все встало на свои места. Он ее притащил.       Больше не было страха. С ее уст сорвался хриплый смех безразличия, который только сильнее разозлил урода. Он встряхнул Микасу и чуть ли не зашвырнул ее в кабинет Оньянкопона. Тот сидел за столом и удивленно вытаращился на окровавленную Микасу, а затем бросил взгляд на Елену, стоящую рядом. Та зло сжала кулаки, понимая, что Аккерман что-то натворила.       — Что здесь происходит?! — взревел Оньянкопон, поднимаясь. Вена на его лбу вздулась и заметно пульсировала. Конечно, Микаса и до этого устраивала им проблемы. Из-за одной такой ее и приговорили к этой сессии унижения на камеру, но сейчас… Сейчас она превзошла саму себя, и все в комнате это знали. — Какого хрена она в крови?!       — Она откусила член Алексу! — вскрикнул тот, кто тащил ее, который из одежды едва успел натянуть на себя трусы. Ей вдруг почудилось, что темная кожа Оньянкопона в миг стала белее больничных простыней, которые въелись ей в память с самого детства. Увидев настолько разъяренное начальство, ее сопровождающий быстро ретировался, запирая за собой дверь.       Голова начала болеть. Так, словно кто-то находился внутри ее черепной коробки и пытался выбраться наружу, пробив собой кости. Однако Микаса чувствовала, что смеялась. Ей было смешно от того, какое лицо сделала Елена, и насколько разъярен был Оньянкопон. Он выглядел настолько беспомощно в ее глазах, что Аккерман никак не могла остановиться.       — Боже, ну ты и урод… — прошептала Аккерман, едва удерживаясь на месте. Ее глаза все еще были затуманены наркотиками, но то, что произошло сегодня… Полностью сбило ее единственную цель — выжить. Теперь ей было плевать на то, что с ней сделают. — Не удивительно, что ты таким занимаешься. У тебя такая рожа, что даже самая беспринципная и безотказная на свете девушка не согласится добровольно раздвинуть перед тобой ноги.       — Она не понимает, что говорит. Она под наркотой. — Вступила в разговор Елена, сжимая его плечо, явно пытаясь спасти положение. Ей наверняка просто не хотелось, на ночь глядя, заниматься трупом какой-то идиотки. — Оньянкопон, не нужно глупить.       Но все было бесполезно. Он выскочил из-за стола и точным ударом кулака в челюсть повалил Микасу на пол. Острая боль прошлась по ее лицу, но она не позволила себе подарить ему удовольствие слышать то, как ей больно. Оньянкопон быстро схватил ее за волосы и поднял, прижимая к своему каменному телу.       — Я устрою тебе веселую жизнь, — прошептал он и с силой толкнул ее, а затем, схватив за щеки, впечатал ее голову в бетонную стену.       Все моментально закружилось, Микаса никак не могла удержаться на ногах и повалилась на пол, смахнув с ближайшего комода книги и вазу. Ее тошнило, и взгляд совсем не фокусировался. При этом Оньянкопон продолжал наносить ей удары в корпус ногой. Ужасная, адская боль жгла все ее тело, и не было ей конца. До тех пор, пока его не остановила Елена.       — Оньянкопон, что-то не так, — тихо шептала она. Оньянкопон остановился и непонимающе взглянул на нее. Странный шум был слышен в зале, да и то, что музыка резко отключилась, точно не было хорошим знаком. — Облава!       Снаружи послышались выстрелы, и Оньянкопон моментально ринулся к своему столу, начиная поджигать все, что находилось на нем, зажигалкой. В это время Елена схватила Микасу, от чего та издала громкий стон боли. Окружающие ее шумы не делали ее положение лучше. Они эхом раздавались в ее голове. Выстрелы оглушали, и ей казалось, что они находились настолько близко, что ей вот-вот выбьет барабанную перепонку. Визги проституток в зале, и то, как сильно ее толкали, выводя через тайный ход.       Время шло, и боль постепенно утихла. Микаса очнулась, лежа на кушетке в неизвестном ей помещении, и моментально едва ли не начала рыдать от того, как сильно разрывалась ее голова. Перевернувшись на бок, она увидела, что была в комнате не одна. Несколько десятков других девушек сидели, прижав колени к груди, другие спали, сжавшись максимально сильно. Ей хотелось срочно осмотреть свое лицо, ощущение того, что у нее заплывшие глаза, мешало ей нормально видеть. Пришлось чуть ли не ползти по кушетке вперед — к запачканному старому зеркалу. Как и ожидалось. Все ее лицо в крови, глаза синюшные, и по всему телу расплывались гематомы. Попытавшись наконец встать, она обнаружила, что на нее надели наручники.       Сколько они так сидели — неизвестно. Время либо тянулось, либо летело настолько быстро, что за ним было не угнаться. Одежду на нее нацепили чисто ради приличия, чьи-то обноски, так же заляпанные кровью. Аккерман не знала, была ли это ее кровь, или это была кровь той, с которой сняли это платье посмертно. Первый признак чужеродной активности наступил после ее третьего сна. В комнату зашел мужчина в странной форме и вывел нескольких девушек из комнаты, а затем, словно думая, подошел и к ней. Даже не пытаясь ее поднять и заставить идти, он закинул Аккерман на спину и понес прочь. Это были темные, еще более сырые коридоры без окон. В какой-то момент даже пришло на ум сравнение с катакомбами, и дело явно не становилось от этого лучше. Тем более — ее ужасно укачивало.       Небольшой светлый кабинет сильно выбивался из всего, что было в этом месте. Врач осмотрел ее раны, дал какие-то таблетки и отправил обратно на покой. И Микаса бы с радостью уснула, если бы на выходе их не встретила Елена. Сопровождающий тут же откланялся и исчез в темноте коридоров, оставляя их один на один.       — Зачем ты взяла меня с собой? — хрипло спросила Микаса и поморщилась, ощущая, что эти слова резали ей горло в прямом смысле.       Елена спрятала руки в карманы своих классических штанов и нахмурилась. Она явно думала о том, зачем сделала это. Ведь могла бросить умирать ее, либо отдать прямо в лапы интерпола, и там, в больнице или тюрьме, Микаса умерла бы в любом случае. Но она не сделала этого. Она схватила ее и потащила за собой.       — Не хотела, чтобы ты все разболтала, — тут же оправдалась она.       — Может, тебе просто не так насрать, как ты хочешь это выставить? — Эти слова заставили Елену сморщиться. Аккерман понимала: она на самом деле так ужасна, но ей хотелось посмотреть на то, как это чудовище отреагирует на такие слова.       — Не стоит, — строго начала Елена. — Как только ты или еще кто из девушек начнете нам мешать — я смело избавлюсь от вас. Да так, что даже клочка волос не найдут, чтобы доказать, что вы существовали в принципе. Но сейчас... Живи.       Вот оно!       Микаса вздрогнула и подлетела на диване, пугая этим фрау Ралл. Она остановила диктофон, записывавший все показания Аккерман, которые она пересказывала. Мика вспомнила, что именно указывало на то, кто избавлялся от тех, кто мешал. Она избавлялась от тех, кто говорит! Значит, есть повод?! Значит, все это где-то в глубине Европы все еще существует?!       — Фрау Ралл, я не могу больше вспоминать. Голова ужасно болит, — с грустью сказала Микаса, явно желая быть более полезной, но Петра нежно улыбнулась.       — Давайте тогда мы с вами просто поговорим. — Отложив в сторону диктофон, она села поудобнее, желая как можно скорее приступить к делу.       Все это отняло намного больше времени, чем Микаса рассчитывала. Петра ковырялась в ее голове настолько искусно, что умудрилась каким-то образом уменьшить тревожность Аккерман и настроить ее на более позитивный лад.       «Полиция разберется и без меня, я сделала все, что могла», — думала она с улыбкой, говоря с фрау Ралл перед тем, как выйти.       — И да, Микаса, — вдруг тише начала Петра, — я все же не думаю, что чтобы получить шанс на будущее, нужно снова ломать себя. Все обязательно наладится.       Аккерман застыла. Эта фраза неприятным осадком выпала где-то у нее в сердце. Что же это, если не попытка заново разрушить свою жизнь тем, что произошло? Зачем она мучает себя воспоминаниями? Ответа на это у Микасы не было, и она лишь вежливо улыбнулась.       — Auf Wiedersehen, — сказала Аккерман и вышла в коридор, не желая как-либо развивать эту тему.       В пустой коридор, если быть точнее. В пустой, темный, страшный коридор частной клиники. Около лестницы работал один-единственный потолочный светильник, который словно указывал, куда именно ей нужно идти. Страх снова начал распространяться по ее телу. Что, если это Елена? Она пришла убить ее? Однако стоило ей подойти в страхе к лестничному пролету, как в нее влетел спешащий на всех порах Йегер. Микаса взвизгнула и отскочила от него в сторону.       — Твою же!.. — Микаса хотела крепко выругаться, но сдержалась и вместо этого лишь хлопнула его по плечу, хмурясь. Измученное сердце билось в бешенном темпе, грозясь вот-вот выпрыгнуть из груди.       — Извини, дорогая! Господи, извини, боялся, что слишком задержался, и вот… — Он держал ее плечи и не сразу опомнился, чтобы отпустить, тут же поднимая руки в воздух. — Не ударилась? Кажется, я чуточку не рассчитал… Напугал, да?       — Я боялась, что… Не важно. — Микаса покачала головой. — Я вспомнила кое-что. Фрау Ралл записала это на диктофон. Это поможет делу. Если кратко, то она мне сказала. Сказала, что будет убивать тех, кто мешает…       — Тогда складывается многое, — предположил Эрен, хмурясь. Сжав губы, он думал о чем-то своем, прежде чем, вздрогнув, вновь заставить себя вернуться в реальность. — Поехали сейчас домой, хотя… Я получил разрешение, Хисе можно будет пожить с тобой, но при условии, если это и впрямь не будет вредить тебе. Ты извини, я понимаю, что она твоя подруга, но… Неважно. Если хочешь, мы можем забрать ее.       — Это мне не навредит. — Микаса скрыла факт того, что со всеми непростыми воспоминаниями совсем забыла проконсультироваться по этому вопросу. — Нам будет так безопаснее.       — Ты устала… — Эрен протянул ей руку, впервые предлагая пройтись именно так, сохраняя контакт, но все же сделал шаг назад и пропустил Микасу вперед. — Если хочешь что-то рассказать, я выслушаю, ты знаешь, просто пока не уверен, насколько уместно будет задавать вопросы, поэтому… Давай просто проедемся по городу, заберем Хисторию с ребенком, вещи для него, и я помогу вам устроиться. Согласна?       — Согласна. — Микаса сжала его ладонь и заметно успокоилась. — Что там по поводу самоубийства?       — Этот человек действительно умеет заметать следы, но я передал всю информацию, шансов найти ее стало больше, — ответил он неторопливо, смотря на их руки, словно и не веря подобному доверию в свой адрес. Эрен улыбнулся совсем быстро, лишь своим каким-то мыслям, прежде чем двинуться к выходу. — Все же, сразу легче, когда ищешь не невидимку.       — Жаль, что я не вспомнила все раньше, — пробормотала Микаса. Чувство вины нарастало с каждым днем все больше и больше. Из-за ее бездействия сейчас умирали девушки. — Мне бы хотелось, чтобы никто больше не умирал.       — Ты вспомнила, когда смогла. Другие и вовсе молчат, а некоторые отказываются напрочь говорить больше, чем нам бы хотелось… — Вздохнув, Йегер открыл дверь и, проверив обстановку уже отточенным жестом, позволил Микасе выйти на улицу. — Ты делаешь очень много, поверь мне. И все прекрасно понимают, насколько это непросто. Я вижу это, Мика, и считаю, что ты делаешь все, что требуется на данном этапе. Даже больше. Но я понимаю тебя, сам склонен винить себя во многих моментах, которые мог бы изменить. Или что-то сделать раньше…       — Эрен, не стоит отрицать, что, вспомни я раньше… — Она снова замкнулась. — Никто бы не умер.       — Я лишь хочу сказать, что… — Он замялся, стараясь наверняка подобрать более подходящие фразы, из-за чего нервничал. Если судить по тому, как водил по ее ладони большим пальцем. — Ты сейчас тоже спасаешь. Тех, кто еще живет; не нужно принижать то, что делаешь сейчас. Иначе можно застрять там — в несделанном. А то, что еще можешь сделать, упустить. Я не умею говорить красиво, но, вроде, доктор, у которого наблюдается Порко, говорила именно так. Примерно.       Микаса лишь улыбнулась. Эрен всегда умел найти что-то позитивное, чем можно было бы попытаться успокоиться. Но факт того, что ее сломанная память не дала ей ранее вспомнить о важных деталях. Все, что она вспомнила на допросах, и яйца выеденного не стоило, чего уж греха таить. Ведь самое важное, такую откровенную угрозу, она вспомнила слишком поздно.       Приехав в шелтер, Эрен посоветовал ей ждать в машине, чтобы не тревожиться лишний раз. Однако что могло быть тревожнее нахождения в одиночку в машине ночью? Особенно когда на тебя охотится двухметровое чудовище женского пола. В голову снова лезли неприятные мысли. Зачем Елена пыталась остановить Оньянкопона тогда? Ей стало ее жаль? Или причина в том, что не хотелось терять товар? Скорее всего, причина в последнем, и Микаса чувствовала себя дерьмово от того, что ее мозг вообще мог пытаться как-то ее оправдать.       У нее не укладывалось в голове то, как женщина вообще могла находиться в таком бизнесе и получать деньги. Как она могла отключить все чувства внутри себя и стать такой жестокой? Но в то же время Аккерман вспоминала истории некоторых девочек о том, как их родные матери продавали их сутенеру, и шок от первой мысли сильно затмевался второй. Как мать могла поступить так со своим ребенком? С тем, кто ее плоть и кровь, кого она растила девять месяцев в своем теле? В мире слишком много жестокости, кто, как не Микаса, знает это. И глядя на то, как Хистория выносила младенца, замотанного лишь в пеленку, ее сердце с болью сжималось. Эта крохотная девочка должна расти в здоровой семье. Там, где ее не будут винить за то, как она появилась на свет. И тем более она никогда не должна узнать о том, что случилось. Но… Ее крепко сжимала Хистория, что означало, что отказываться от нее она не собиралась. Микаса чувствовала: она не сможет. Не сможет пересилить себя и забыть.       Хистория с громким вздохом села на заднее сидение, и рядом с ней тут же оказалась груда пакетов с различными нераспечатанными вещами для младенцев. Натянуто улыбнувшись ей, Аккерман отвернулась обратно к лобовому стеклу, упирая свой взгляд куда угодно, но не на ребенка. Ночной Берлин больше не пугал ее. И хоть она бы и не рискнула выйти сейчас одна, но смотреть из окна машины на него было так же завораживающе, как и гулять, ощущая, как холодный воздух обдувал щеки. Однако сейчас ее щеки страдали от печки, которую Эрен включил, чтобы ребенок не замерз. Он был на удивление заботлив и даже задавал какие-то уточняющие вопросы Хисе, чтобы тишина в машине не была такой оглушающей. Но раздраженная этим Рейсс не особо была рада, и Микаса не могла понять из-за того ли это, что она не знала, что ему ответить? Или из-за того, что она просто ненавидит его за то, что он живет, и он мужчина. Аккерман поджала губы. Не ей судить Хисторию за ее отношение к противоположному полу, ведь Мика и сама была бы не прочь никогда больше не пересекаться с кем-то мужского пола, кроме Эрена.       Доехав до дома, Микаса впервые за столько времени почувствовала себя в эпицентре суматохи. Пакеты тащились в квартиру Эреном, и сейчас он был больше похож на рождественскую ель, чем на обычного мужчину. Хистория несла ребенка, а Микаса саму себя и свои страхи. И у каждого из них ноша была по-своему тяжела. Эта мысль ухудшила и так дерьмовое настроение. Но теперь она была вместе с подругой, с которой дружба рушилась с каждым днем все больше и больше, но в то же время чувствовала защиту Эрена. Ей было неважно, что Хистория наверняка перестанет с ней общаться, стоит ей вернуться в Америку. Главное, что она жива, и мысль об этом уже грела ее душу.       Первые дни были тяжелыми для всех. Лишившись возможности выходить на улицу тогда, когда ей захочется, Микаса чувствовала себя в клетке. Хистория старалась следить за ребенком, но ей часто становилось плохо и она днями валялась на диване, где ей расстелила Мика. И получилось так, как она и думала. Аккерман следила за малышкой без имени и пыталась хоть немного привести в чувства Хисторию. На удивление, с младенцем Микаса управлялась легко. Приноровившись ко всему за несколько дней, она сумела выстроить быт так, чтобы у нее было несколько свободных часов. Конечно, с учетом, что Рейсс будет приглядывать за Ивонн. Так Микаса назвала ее после того, как Хистория безразлично отмахнулась от вопроса о имени. Она больше не могла терпеть то, что у новорожденной, за которой она следила, даже не было имени.       В марте Эрен разобрался с документацией. Наконец Хисе вернули ее паспорт и прочее, что потребовалось бы ей для отъезда. Сделали документы ребенку, и они стали ждать. На удивление оказалось, что с полицейским участком связались из США по поводу Хистории. И это был не ее отец, который за все это время даже пальцем не шевельнул. Это оказалась Имир. Теперь она планировала прилететь в начале апреля и помочь Хистории вернуться домой. Узнав обо всем этом, Рейсс стала более тревожной и чаще стала замечать в себе изъяны. Микаса понимала: она переживала из-за того, что случилось. Ведь это могло сильно повлиять на отношение Имир к ней, и в какой-то степени она даже отгородила себя от Ивонн. Аккерман не устраивал такой исход. Она не хотела заменять малышке маму полностью и теперь чувствовала вину за то, что восполняла ее базовые потребности, вместо того, чтобы заставить Хисторию взять себя в руки. Но это так же было бы неправильно. Как и неправильно то, что, не отказавшись от нее, Рейсс обрекла ребенка на несчастную жизнь.       В конце марта выдалось несколько солнечных деньков. Под присмотром полицейской, которая дежурила у их дома, они вышли на прогулку в ближайший парк. Впервые почувствовать мягкое тепло весеннего солнца после такой тяжелой зимы было облегчающим чувством. Микаса чувствовала, как ее состояние улучшалось, и настроение переставало быть таким мрачным. Хистория тоже улыбалась, рассматривала парк и стоящие вдалеке здания. Чем ближе апрель — тем больше она оживала. И такой счастливый день (даже Ивонн была спокойнее обычного) омрачился неприятным привкусом того, что там — в штатах — некому будет контролировать, как Рейсс следит за ребенком, но Микаса старалась гнать от себя такие мысли. Все же, там была ее семья. И Имир, в каком бы статусе они не находились далее.       Но ее приезд откладывался на неопределенное время. Хистория не могла уехать с простывшим ребенком на руках, а Имир не могла выполнить обещание из-за того, что снова случились какие-то проблемы с документацией теперь со стороны Имир. Рейсс опять сникла, стала такой же язвительной, как и раньше. Она на дух не переносила Эрена и считала, что все, что он делал, — фальшивка. Аккерман старалась сразу же обрывать такие разговоры, но иногда у них, все же, получалось из-за этого ругаться. Ей было неприятно, что после всего того, что он сделал для них, Рейсс все еще считала его врагом. Считала, что, стоит ей уехать, — он наврет Микасе с три короба и затащит ее в постель, шантажируя этим в дальнейшем. Ведь полностью альтруистичных людей существовать не могло. А эти отношения… Лишь его игра, за которой точно что-то должно было скрываться. После того, как Хиса это сказала, Мика неделю не могла говорить с ней и смотреть на то, как та использовала Йегера. Он привозил ей вещи, которые выделили ей по программе помощи, но и тут же сверху докупал многое и сам. Он даже пытался разгрузить их, беря на себя обязанности по уходу за Ивонн. Пусть и неумело, но он старался. Наверняка видел, как уставала Микаса… Хистория была более чем довольна таким и без зазрения совести принимала его подарки.       В тот день она так разозлилась, что выхватила из рук Рейсс летний комбинезон для четырехмесячного ребенка и накричала на нее, предлагая рассказать ему в лицо, как она к нему относилась. В этот момент она словно увидела старую Хисторию. Ту, которая никогда бы так не относилась к кому-то, кто делал ей добро. Но она быстро скрылась за маской безразличия. Бросив комбинезон ему под ноги, Хиса ушла в комнату успокаивать рыдающего ребенка. Аккерман чувствовала себя с тех пор не на своем месте, хоть Йегер и пытался ее уверить, что ему все равно, что говорила про него Хистория. Но она переживала не из-за этого, а из-за того, что впервые за годы их дружбы сделала нечто такое, о чем никогда бы не могла подумать до этого. Отдать приоритет партнеру, а не подруге. Раньше она была убеждена: все равны. Но так ли все равны в такой ситуации? Она просто не могла сдержаться, когда видела, как нагло Хистория пользовалась его добротой и жалостью.       И снова в квартире воцарилось молчание. Даже с тем, какая она была крошечная, они умудрялись лишний раз не пересекаться. Лишь повторяли четко отложенный механизм сосуществования и даже не общались по поводу ребенка. В середине апреля произошло нападение. Одна из девушек, которая уже удачно умудрилась влиться в здоровое общество и даже смогла найти работу (чему Микаса очень завидовала), шла вечером в шелтер после смены. К счастью, прохожие спугнули нападавшего, но та не смогла его или ее опознать. Было слишком темно, и нападали со спины. И все это за день до того, как она должна была прийти в полицейский участок для уточнения некоторых моментов в ее показаниях. И после этого Микаса снова чувствовала себя в опасности даже дома. Эрен больше времени проводил на работе, полностью утопая в попытках докопаться до того, кто все тормозил, и редко оставался у них хотя бы на ужин. Ее единственным источником общения была полицейская, которая дежурила у них. Она была добра и, на удивление, оказалась очень даже интересным собеседником.       Но этого было недостаточно. Микасе хотелось быть рядом с Эреном. Хотелось жить с ним и разделять быт. Но это была цена за то, что Хистория находилась в безопасности. И хоть она не так уж и ценила то, что делали для нее Эрен и Микаса, присматривать за ней лично было хоть немного, но успокаивающе для Аккерман. Да и терапия шла лучше. Микасе было тяжело, но она старалась, и это принесло свои плоды. Она стала меньше тревожиться из-за Елены и из-за того, что Хистория уедет. Но когда разговор заходил о решении конфликта, — Аккерман закрывалась. Она не хотела первая идти извиняться, ведь тогда она будет выглядеть проигравшей. Той, что оплошала в защите того, кто ей очень дорог. Это была детская позиция, Микаса понимала. Но, все же, была убеждена: не ей первой извиняться. Не она использовала чужую доброту.       — Микаса, нам нужно поговорить. — Подошла к ней Хистория в один вечер. Аккерман, пьющая в этот момент чай, едва сдержала свое удивление. Виноватое лицо подруги означало одно: разговор будет о том, о чем Микаса долгое время даже не хотела думать.       — О чем? — спросила она, ожидая, что же такого скажет Рейсс. Конечно, она понимала, что сейчас им придется либо окончательно переставать общаться, либо восстанавливать хоть какое-нибудь общение.       — Я договорилась, мы уезжаем на следующей неделе. Я не хочу ехать вот так, в ссоре. — Сев на стул напротив, Хиса скрестила руки на груди, смотря куда угодно, но не на Микасу. — Да, я была не права. Я лицемерная и пользуюсь чужой добротой. Прости меня за это.       — Просто прекрати поливать его дерьмом, и конфликт исчерпан. — Согласно кивнула Микаса. Она видела, как у Рейсс напряглась челюсть, и как ей не хотелось менять свое отношение к Эрену. Но она сдалась.       — Хорошо. Я извинюсь перед ним, когда он приедет.       Хистория замолчала. Было видно: ей хотелось поговорить спокойно, обсудить нечто еще, но, стоило ей только открыть рот, как за входной дверью раздался странный шум, словно кто-то упал. Микаса тут же подскочила и перевела с двери взгляд на Хисторию. Теперь дело шло на доли секунды. Либо это поднималась полицейская с чем-то тяжелым, либо это те, кто пришел за их головами.