В зале суда и за его пределами

Тонкое лезвие кинжала поблескивало холодно и отстранённо. Райт повертел его в руках: рукоять самая простая, без изысков, зато удобно лежала в руке, а кромкой, казалось, можно на лету разрезать шёлковый платок напополам. Очень хотелось проверить это сию секунду; обернувшись к Эджворту, Феникс зацепился взглядом за жабо, ослабленное и лежащее небрежно на его на шее. Шёлковая ткань, которую он уже так живо представил себе, окрасилась в воображении Райта кровью. Кинжал тут же скрылся в ножнах, и Феникс вернул его хозяину. Эти мысли уже почти перестали его пугать, но он не мог позволить им стать навязчивыми. — Как давно ты… в этом? — спросил он, пока Эджворт убирал оружие в стол, под двойное дно верхнего ящика. — Года четыре, — ответил тот, чуть помедлив, чтобы подсчитать в уме. — Примерно столько же, сколько и в суде. — А фон Карма?.. — Никак с этим не связан. Старику хватало того, что его карьера чиста. Но для меня… — он замолчал; светлые пряди упали на лоб, скрывая взгляд, и Райт закончил за него, отзываясь эхом: — …справедливость превыше закона? Эджворт кивнул. — Полиции важнее поскорее закрыть дело. Поэтому хватают кого попало, сам знаешь. А злодеями потом оказываемся мы. Прокуроры, сажающие невиновных, и адвокаты, оправдывающие убийц. Последняя фраза заставила Райта болезненно поморщиться. Он сел в кресло, сгорбившись и рассматривая свои руки, словно бы на них вырос с десяток новых пальцев. Но нет. Это были самые обыкновенные, человеческие руки. На левой руке линию судьбы рассекал бледный, едва видимый шрам — досталось ещё в колледже. На среднем пальце правой руки — небольшая мозоль от шариковой ручки. Под ногтями чисто. Так чисто, как никогда не бывает у порядочного человека. Райт мыл руки с полчаса, тёр их щёткой и обливал дорогущим парфюмом Эджворта, но ему всё равно казалось, что пальцы липкие от оружейной смазки, а под ногтями черно от засохшей крови. Этими руками он убил человека. — Почему, кстати, холодное оружие? — спросил он словно бы в воздух. Едва ли эта мысль по-настоящему занимала его… но всё же выбор Майлза казался не особо очевидным. — От него так много грязи, наверно… Можно оставить кучу следов. Да и подбираться надо очень близко. Почему не яды? Почему не огнестрел? — Точно не огнестрел, — фыркнул Эджворт. Сунул Райту в бесполезно опущенные руки чашку с чаем. — Полиция опознаёт отстрелянные пули не хуже, чем отпечатки пальцев. И разве ты не намучился, избавляясь от пистолета? — сам сделав глоток, хмыкнул: — И да, яды тоже мимо. Хорошие яды стоят целое состояние. Плохие яды вычислит даже студент первого курса криминалистики. Так что пей, я не собираюсь тебя травить. Райт отхлебнул, но даже не почувствовал вкуса, хотя, он не сомневался, у себя дома Эджворт дурного чая не держит. Он едва ли узнавал самого себя сейчас, что уж там говорить о каком-то чае. Когда он только начинал работать адвокатом, Райт и представить не мог, куда эта дорога может его завести. Судебные процессы, которые они разбирали в вузе, постепенно стали обыденностью: да, ещё одно убийство на почве ревности, да, ещё один наследник, заждавшийся своей доли в завещании, да, ещё одно устранение конкурента. Очутившись рядом со всеми этими «да» в одной комнате, Райт едва ли мог поверить, что вот эта очаровательная девчушка — участница чудовищных схем шантажа и рэкета, а вон тот с виду безобидный паренёк способен голыми руками задушить старушку. Все эти люди выглядели точно так же, как все остальные в зале суда, говорили точно так же и вели себя точно так же. Ничего не выдавало в них то, что они однажды совершили непоправимое. Сколько их таких, ещё не пойманных, не уличённых даже тенью подозрения, ходит мимо него на улице каждый день? Полиция и правда работала из рук вон плохо. Каждое дело, которое Райт выигрывал — тому подтверждение. Каждое такое дело, пускай радовало тем, что невиновный избежал несправедливого наказания, оставляло его со неприятной, зудящей на подкорке мыслью: «Если бы дело пустили на самотёк, убийца гулял бы на свободе». И неизбежно настал тот день, когда это случилось по-настоящему. — Ты знал, что всё так обернётся? — глядя на блики от лампы, дрожащие на чайной поверхности, спросил Феникс всё так же глухо. — Ты с самого начала знал, что я… такой. Иначе зачем заводить все эти разговоры про «что для тебя значит быть адвокатом». — Я говорил об этом, потому что это невероятно важное понимание в нашей профессии, — тон Майлза был спокоен, будто бы они обсуждали прогноз погоды на следующую неделю. — Вне зависимости от того, какой ответ ты нашёл. И я вижу, что наши ответы совпали, Райт. — Ты рад этому? — Я это вижу, — подчёркнуто повторил Эджворт. — Нет ничего радостного в этом ответе и этом выборе, ты и сам это понимаешь. Райт не понимал даже — всем нутром чувствовал, что этот ответ разбил внутри него что-то фундаментально важное. Но если этот фундамент было так просто уничтожить, то он, должно быть, изначально был слишком хрупким. Слишком наивным — в духе того прежнего Феникса, который считал, что закон всегда на стороне правды. Новый фундамент, пришедший вместе с ответом, провозглашал: закон и правда не имеют между собой ничего общего. Закон и справедливость — тоже. Закон один, а люди разные, и они гнут его так, как им заблагорассудится. Закон один, и он не может учесть всех нюансов. Закон один — и он не может достать всех виновных. Зато Феникс Райт мог. — Подумать только, — всё ещё изучая плавающие в чашке чаинки, он тряхнул головой. — Я же пришёл к тебе, чтобы ты меня посадил. — Ты правда считаешь, что имеешь право прохлаждаться в тюрьме? — Эджворт вдруг повысил голос, едва сдерживая раздражение. — Кто будет делать твою работу, если ты попадёшь за решётку, адвокат Феникс Райт? Тот лишь стиснул зубы. Работу. Да, ведь ему очень скоро придётся вернуться в зал суда. Выглядеть, как обычно. Говорить, как обычно. И вести себя, как обычно. Не произошло ведь ничего особенного. Просто справедливость восторжествовала. И он — адвокат Феникс Райт — будет и дальше защищать справедливость. Справедливость, которая иногда превыше закона. — Больше некому, — он вздохнул и наконец осушил чашку. Поднял взгляд на Эджворта. Его присутствие успокаивало. Осознание того, что он не один идёт по этому пути, помогало Райту не свихнуться окончательно. Даже если они оба ошиблись, ища этот пресловутый ответ к загадке, у которой нет вразумительного решения, они ошиблись одинаково. И вдвоём с этой ошибкой они пойдут до конца.