утром у Минхо были красные уши.
Вот же блять.***
Чан закусывает внутреннюю сторону щеки и прибавляет звук в наушниках, продолжая лелеять надежду на то, что музыка сможет заглушить эти дурацкие мысли; хотя разумная его часть (слишком часто он стал забывать об этой своей стороне) и понимает, что это не сработает. Голова сейчас просто расколется напополам, но он игнорирует и пульсацию в висках и раздражающе-рациональное уведомление на часах: «Вы превысили лимит звукового воздействия. Нужно снизить громкость». Какое это всё имеет значение, если теперь Крис точно знает: Лино этим утром не спал. Минхо не спал, а он, Кристофер-полнейший идиот-Бан, позволил себе такое. Пусть и случайно, но коснулся сладко пахнущей шеи губами, додумался погладить его по животу, да ещё как: широко мазнул пальцами по горячей коже, скользнул ладонью вверх и прижал под самым солнечным сплетением, бессовестно задирая футболку. А Минхо не спал — молча краснел ушами. Чан с силой вжимает палец в «плюс» на электронном табло дорожки, стараясь сосредоточиться на технике бега: глубоко дышит, контролируя положение рук, следит за цифрами на экране, даже начинает считать про себя пройденные метры, чтобы не думать лишний раз о том… Что он был… не против? Минхо не спал, и он не стал тут же выбираться из кольца его рук, не попытался отстраниться или осадить его, наоборот: потянулся сладко-сладко и прижался к нему ближе. Именно тогда Крис и мазнул губами по коже — даже не поцелуй, простое прикосновение. Вот только был и другой вариант развития событий: Лино просто не знал, что ему делать со своим хёном, лучшим другом, с лидером группы, который нагло лезет руками ему под футболку, прижимаясь к его спине. И это лучше вписывалось в картину сегодняшнего дня, потому что объясняло гораздо больше. Например, почему Минхо не приставал к нему сегодня на танцевальной практике, почему отсел подальше во время съёмок, пряча глаза — почему до последнего притворялся спящим, в конце концов. Крис прибавляет скорость, жмурится до цветных пятен в темноте прикрытых век, справляясь с внезапно накатившей тошнотой. То ли из-за недосыпа, то ли из-за того, что он чувствует себя просто отвратительно: Минхо ему доверился, решил ему помочь и разрешил спать в своей постели, а он думает о том, что Хо правда мог бы быть не против такого. Думает, что, если бы он в самом деле был бы не против — Чан мог бы позволить себе больше: не едва ощутимо коснуться губами, а за-це-ло-вать; пересчитать пальцами рёбра или даже ущипнуть за бок, чтобы услышать недовольное ворчание или смех. Он самый отвратительный друг на свете. Дорожка начинает сбавлять ход, и Крис растерянно открывает глаза: на электронном табло скорость стремительно уменьшается, хотя он абсолютно уверен в том, что ничего не нажимал. Чанбин выдёргивает наушник из его уха. — Слезай, мать твою, — рычит он, забыв о всех приличиях. — Что случи… Он прижимает к его носу полотенце и осторожно придерживает за локоть, когда дорожка окончательно останавливается. Вот только картинка перед Чановыми глазами совсем не собирается вставать на место: тренажёрный зал плывёт, и ему кажется, что ещё чуть-чуть, и пол с потолком поменяются местами. — Зачем… Ну, зачем каждый раз доводить себя до предсмертного состояния? — ворчит Со, помогая ему сесть; присаживается перед ним на корточки. — Ох, блять… — новая волна боли ударяет по вискам, и он морщится, роняя голову вперёд; на губах кисловатый привкус железа, от которого только сильнее тошнит. — Вот тебе и блять, — Чанбин старается выглядеть раздражённым, но в его глазах искреннее беспокойство, когда он давит ему на плечи, заставляя распрямиться. — Ты как? Крис перехватывает полотенце подрагивающими пальцами: на белом ворсе отпечатывается кровь. Вот тебе и блять. На входе в общежитие их встречает Минхо, и у Чана совсем нет сил, чтобы ругаться с Чанбином — он и без того знает, что его сдали с потрохами. Чан слишком устал, поэтому решает просто смириться: позволяет забрать из рук сумку, не возражает, когда Лино вертит его за плечи из стороны в сторону, оценивая масштаб бедствия; наоборот, расслабляется в тёплых руках, прикрывает глаза и даже дёргает уголком губы в подобии улыбки. — Я в… — Скажешь, что ты в порядке, и я надаю тебе по заднице, Крис, — тут же отзывается Минхо и остро глядит на него исподлобья; в его словах нет и капли смеха. — Спать иди, герой качалки. Чан всю дорогу до спальни думает о тёплой кровати Лино — ничего не может с собой поделать — и о лавандово-пряных объятиях; думает о том, что хочет спрятаться в складках чужой футболки и, если совсем повезёт, просто поспать уже наконец-то. А ещё думает о том, что он отвратительный друг, посредственный хён и никудышный лидер; о том, что обещал самому себе не пользоваться приглашением Минхо «в любой другой день», особенно после сегодняшнего утра. Поэтому он упрямо игнорирует кровать Лино: укладывается в свою, не заботясь даже о пижаме — просто стаскивает с себя футболку, откидывая куда-то под ноги (с этим он разберётся, когда его голова не будет готова взорваться в любой момент — если такое когда-нибудь вообще случится). Заворачивается в холодное одеяло по самый подбородок, укутывается поплотнее в белизну хлопка, как будто так до него дурные мысли добраться не смогут. Как будто хоть раз помогало. В висках надсадно пульсирует. Несколько часов танцевальной практики и вечерняя тренировка дают о себе знать — всё тело болезненно гудит, и его по-прежнему омерзительно мутит, как будто вот-вот придётся выворачивать желудок. Но спать ему, блять, совсем не хочется. Чан слышит, что Минхо зашёл в спальню, но не может найти в себе сил открыть глаза, поэтому просто прислушивается к тому, что он делает: кажется, он подобрал его футболку, похлопал парой ящиков, открыл окно и затих. Наверное, уже собирается ложиться спать и… Лёгкий толчок в плечо заставляет испуганно дёрнуться и усилием воли разлепить веки: Лино, замерший у его кровати, прижимает к себе подушку. — Двигайся. Чан, к своему стыду, ещё никогда и ничего в жизни не делал так быстро. Он даже удивляется тому, что в таком отвратительном состоянии может быть настолько активным: ещё пару секунд назад даже глаза открыть был не в состоянии, а теперь едва не отпрыгивает к стенке, позволяя младшему устроиться рядом. — Минхо, ты… — Я собираюсь сегодня драться с твоими тараканами, — он сосредоточенно взбивает подушку, оглядывается на него. — А то у меня есть подозрения, что ещё день-другой и ты отбросишь коньки. А последнее, чего мне в этой жизни хочется: остаться с твоими детьми наедине. Чан вздыхает, пялясь в потолок: снова заставил всех вокруг переполошиться без особой на то причины. Минхо какое-то время копается сбоку, устраивается поудобнее и тянет одеяло на себя, по его примеру забираясь под него чуть ли не с головой. В напряжённом молчании он слышит, как тихо переговариваются в гостиной остальные — наверняка, также обеспокоенные его состоянием. Когда в две тысячи семнадцатом году Пак Чинён сказал, что верит в него — верит в то, что он сможет собрать свою собственную группу и привести её на вершины мировых чартов, Чан ни на секунду не сомневался, что справится: у него за спиной были семь лет безуспешной стажировки, и он был готов на всё, чтобы дебютировать. А потом, когда он наконец собрал команду — понял, что это не про работу; понял, что нашёл что-то бо́льшее. Тогда он и пообещал самому себе и ребятам, что будет их защищать, станет для них не только лидером — старшим братом, который решит любые проблемы, тревожащие их на пути к цели. Вот только в последнее время он для них — самая большая проблема. — Крис? — осторожно подаёт голос Минхо. — Да? — Что происходит? — О чём ты? — Ты совсем не спишь, всё время нервничаешь и доводишь себя практически до коматозного состояния. Ничего мне не рассказываешь, хотя мы… мы ведь всегда обсуждали то, что нас беспокоит, да? — он медлит, как будто решает, стоит ли ему продолжать. — Избегаешь меня, ещё и… ещё и смотришь иногда, как на врага народа, — Минхо неловко перебирает пальцами по одеялу. — Хо, правда, всё… — Может, это я сделал что-то не так? Если это из-за того, что я… — Нет! Нет-нет-нет, просто… — Крис приподнимается, подскакивает практически от несправедливости: он вытворяет какую-то ерунду, а Лино умудряется винить в этом себя? — Просто, понимаешь, вся эту суета с камбэком, и расписание такое паршивое, что… — он ловит себя на том, что жутко тараторит, но уже просто не может остановиться. — А ещё ситуация с запястьем Хёнджина, и Феликс… — Чан. — Я ведь уже столько раз просил вместо одной из его тренировок отвезти его на обследование, но они ведь тянут до последнего… Поэтому я должен… — Чан, — громче повторяет он, привлекая к себе внимание. — Ты никому ничего не должен. — Я просто хотел сказать, что это никак не связано с тобой, понимаешь? Ты совсем ни при чем, как ты вообще мог подумать, что… Минхо неожиданно накрывает его губы ладонью, заставляя замолчать, и Крис пару секунд растерянно хлопает ресницами в темноте. Глаза в глаза — игра в гляделки длится дольше положенного; у Чана дыхание перехватывает, и он может поклясться, что видел, как нервно дёрнулся кадык Минхо. — А ещё ты слишком много думаешь, — он слегка смущенно отстраняется: наверняка, ему показалось, что это было слишком. — И всё не о том, о чём следовало бы. — А о чём следовало бы? Чан не сводит с него глаз. — О себе, — твёрдо отрезает Лино. — Подумай хоть раз о себе. — Я… Я, кажется, только о себе и думаю. Если бы он не был так занят своими проблемами со сном, то наверняка смог бы раньше обратить внимание на то, как Феликс болезненно морщится на тренировках — узнай он об этом до того, как их расписание превратилось в адскую карусель из съёмок, записей и репетиций, точно смог бы ему помочь. Если бы не думал только о том, как бы поспать лишние пять минут, то не проморгал бы тот момент, когда дурачество ребят вышло за грань, и Хёнджин растянул запястье. Если бы не думал только о себе — не стал бы тревожить Минхо своими проблемами с головой; не стал бы становится причиной уже его бессонницы, не стал бы забираться к нему в кровать и точно не позволил бы произойти такому этим утром. Минхо вздыхает. — Когда ты последний раз делал то, что хотел ты? Крис с довольством прикрывает глаза и тянется вперёд, чтобы легонько потереться носом о сладко пахнущую кожу; позволяет себе погладить его по горячему животу… Чан уверен в том, что Минхо лучше не знать об этом его желании. — Вот чего ты хочешь прямо сейчас? — Объятий и проспать целые сутки, — легко отзывается Крис. — Вообще-то моя проникновенная речь должна была закончиться выполнением твоего желания… — Минхо озадаченно чешет затылок. — Но подъём завтра в шесть, поэтому ты вряд ли сможешь дрыхнуть целые сутки… И опять это сложное, нечитаемое выражение лица. Кажется, слова про объятия он просто проигнорировал, и Чан вообще-то даже рад, потому что как обычно сказал, не подумав и… — Но другая часть твоего желания вполне осуществимая. Минхо, неожиданно прижавшийся к его боку, тёплый, горячий даже. И у Криса сердце пропускает удар — да оно, кажется, совсем останавливается — когда лёгкие снова наполняет знакомый запах; но он не решается шевельнуться, обнять в ответ, и чувствует, как Лино напряжённо замирает в ожидании. Рука перекинута через его живот, и где-то под одеялом перепутаны ноги; от все ещё немного влажных волос приятно тянет шампунем — что-то кисловато-цитрусовое. Это именно то, что он себе представлял — то, о чём не мог перестать думать даже когда забрался в свою холодную постель, ни на что не надеясь. Тошнота постепенно отступает, но вместе с этим усиливается головная боль; ноги гудят. Чан только сейчас ощущает, насколько он устал. Может быть, он и правда может себе это позволить? Всего разок. — Обниматься будем? Чувствую себя обманутым: сам предложил, а теперь… Он сбивается, замолкает, когда чувствует руки на своих лопатках. Чан сползает вниз по подушке, подтягивает его к себе поближе, пряча нос в складках футболки — пахнет порошком и лавандой. И мурашки расползаются по Чановой спине, потому что их разделяет всего один слой одежды, а Минхо тёплый до невозможности, так что в груди щемит неприятно, болезненно от вины. «Всего разок» — повторяет он про себя, прикрывая глаза. Лино придвигается к нему, льнёт щекой к его волосам, и хихикает совсем тихонько, едва слышно; а Крис так крепко прижат к нему, что вибрация его смеха отдаётся в груди. Приятно. «Всего разок» — да Бан Чан самому себе не верит, что сможет отказаться от этого. — Что? Что смешного? — он усилием воли заставляет себя отстраниться, чтобы заглянуть в лицо Минхо. — Я просто тут подумал… — они встречаются глазами, а Крис отчаянно повторяет про себя: «искорки не передаются через поцелуй, искорки не передаются…»; повторяет, но всё равно хочет проверить. — Что будет, если дети увидят нас так: я в твоей постели, ты без футболки, и мы обнимаемся. А ещё мы оба не высыпаемся последние пару недель. Может, об этом они вечно шепчутся, м? — Минхо смеётся, неожиданно запускает пальцы меж прядей, приглаживая вихры на макушке. И Чана просто размазывает. — Если что, я буду всё отрицать… — он пытается придать своему голосу твёрдость, и ему требуется некоторое время, чтобы продолжить. — Скажу, что это ты до меня домогался. — Что? — Минхо приподнимается, глядит на него сверху вниз возмущенно, но в глазах его искреннее веселье. — Вообще-то все знают, что это ты вечно липнешь ко мне. — А ещё все знают, что ты главный охотник до одной вполне конкретной части моего тела, — фыркает Крис: говорить гораздо легче, когда теплые пальцы перестают перебирать пряди. — И кому из нас поверят? — Дурак, — отзывается Минхо и тут же прячет глаза, снова прижимаясь к нему. Чан чувствует себя немного жалким, потому что ему по-настоящему хочется снова ощутить пальцы в волосах; и он давит в себе довольное урчание, когда Лино нерешительно гладит его по голове, путаясь в кудряшках. — Сам дурак. — Нет, ты. Младший неловко ёрзает, когда тихий Чанов смех щекочет меж складок футболки, и Крис не находит другого решения, кроме как прижаться щекой к его груди: сердце Минхо гулко отстукивает бешеный ритм. — Крис? — совсем тихо, едва слышно в густой темноте. — Да? — То есть… У нас ведь всё нормально, да? — Конечно, — отзывается Чан, расслабляясь в его руках. — Конечно, всё нормально. Но на самом деле, Крис соврал — всё далеко не нормально, потому что с каждым днем они становятся всё ближе к катастрофе. Он обещал, что больше не будет пользоваться добротой Минхо, забудет про то, что может ночевать в его постели «в любой другой день», и наконец займётся решением своих проблем со сном без лишнего шума — но каждый раз всё выходит как-то само собой. Каждый раз он упрямо повторяет про себя маршрут до своей кровати, но почему-то всё время обнаруживает себя в тёплой постели Лино, окутанным лавандовым парфюмом, приятной тёплой тяжестью одеяла — и жаром чужих рук (а он ведь обещал, что позволит себе это всего один раз — но его обещания с недавних пор вообще перестали хоть чего-то стоить). Он прятал нос в его футболке и легонько щекотал под лопатками, едва не мурлыча от удовольствия, когда Минхо — с каждым разом всё увереннее — зарывался пальцами в завитки волос, успокаивающе поглаживая по голове. Или прижимался к его спине, как тем самым утром, сомкнув руки в замок на горячем животе; подстраивался под размеренное дыхание — лопатками ловил ритм чужого сердца. Чан становился жадным, и это точно не вело ни к чему хорошему — приближающаяся катастрофа тревожно маячила на горизонте. Но самое ужасное в этом всём даже не то, что Крис позволил себе так много, а то, что последнюю неделю он спал как убитый. — Это не нормально, ты же понимаешь? Друзья не спят в обнимку, — Чанбин со знанием дела размахивает палочками, и кусочек лапши шлёпается на экран его телефона. — Тем более, когда один из них влюблён по уши… примерно с дебюта? — А фто? — Джисон, забывая о том, что для начала стоит прожевать и только потом говорить, оборачивается к нему с набитым ртом. — Пеликс как-то фпал с тобой. Чан давится кофе. — Феликс спал с тобой? — Мы просто спали! В смысле, в одной кровати, ну, то есть вместе… — Со беспомощно хлопает глазами, переводя взгляд с невозможно довольного Хана (отмщение за слухи о его влюблённости в аниме-персонажа оказывается по-настоящему сладким) на удивлённо замершего Бан Чана. — Мы смотрели кино, и он уснул… Мне что, нужно было разбудить его и выгнать? — …Да? — Джисон пожимает плечами; Крис только молча кивает, не сводя с него глаз. — Да вы же сами… Ты и Лино-хён… — Бин обессиленно вздыхает, откидывается на спинку стула; дуется, скрещивая руки на груди. — Идите в задницу. — Почему вы двое так туго соображаете? — Джисон откусывает удивительно большой кусок и какое-то время жуёт, стоически выдерживая испытание сразу двумя заинтересованными взглядами. — Просто сделайте уже хоть что-нибудь. Я ведь только и делаю, что слушаю, как вы двое беспросветно тупите… — когда Крис вскидывает бровь, Хан вдруг давится бургером и, откашлявшись, поправляется. — Я имею в виду, что вы, хёны, должны уже сделать первый шаг. Мы ведь все взрослые люди, а вы мучаете и их, и себя, и меня… Во-о-от. — Ты особенно взрослый, Ханн-и, — усмехается Бан, трёт легонько в уголке губы, заставляя младшего повторить его движение: тот собирает соус подушечкой пальца и, не думая ни секунды, отправляет его в рот. — Вообще-то, хён… — неожиданно подаёт голос Чанбин. — Он прав. По крайней мере, на счёт тебя. Сделай уже что-нибудь. — Жуй свою лапшу, Бин, — Крис нарочно включает лидерский тон, чтобы побыстрее отвязаться от непрошенных советчиков: с каких пор они вообще решили, что он будет обсуждать с ними подробности своей личной жизни? — А я сам разберусь. Чанбин открывает было рот, чтобы сказать что-то ещё, но тут же получает от Джисона по лодыжке, и, после заговорщической игры в гляделки — настолько очевидной, что Чан даже думает осадить их — утыкается в свою тарелку. И, конечно, Крис даже на секунду не задумывается над их словами. Сделать первый шаг? Глупость какая-то… — И он говорит: «Я не могу ему признаться, пока не буду уверен наверняка», — Минхо зевнул в ладошку, и Чан даже попытался ему улыбнуться. Ха-ха... Знакомая ситуация. — Я Бину ведь так и сказал, что он кретин. Как он будет знать наверняка, если ни черта не делает для того, чтобы это проверить? Чан ещё тогда отметил, что в этом был смысл, но старался не особо развивать эту мысль: у него и без того причин для головной боли хватает. Поэтому Крис совсем не думает об этом, лениво ковыряясь в остывшем рисе и игнорируя переглядки ребят; не думает, когда, утопая в ощущении собственного идиотизма, проверяет расписание Минхо. И не думает даже тогда, когда оказывается в компании, собираясь в очередной раз прикрываться работой. Не думает, когда в нерешительности замирает в дверях танцевальной студии, жадно вылавливая взглядом каждое движение: внимательно следит за тем, как гибкое тело Лино идеально вписывается в каждый бит, как легко он чувствует музыку — подстраивается под едва заметное изменение мелодии; улыбается тому, как он сосредоточен на танце — даже не сразу замечает его в отражении. — Крис? — Минхо сдувает влажную чёлку со лба, вприпрыжку направляется в сторону компьютера. — Что ты здесь делаешь? — Я шёл со студии… — он неловко трёт шею, пряча глаза; иногда Чан довольно жалкий, и практически всегда он такой, когда дело доходит до Лино. — И решил к тебе заглянуть. Репетиционный зал заполняет внезапная тишина, нарушаемая только тяжёлым дыханием Минхо и стуком сердца — Крис с усилием сглатывает, чувствуя, что оно колотится в самой глотке. — Что-то случилось? Случилась сбитая с золотистого плеча футболка Минхо и очаровательная родинка под блестящей от влаги ключицей — Чан никогда не знал, о том, что она там есть, и лучше бы находился в счастливом неведении и дальше (ему совсем не хотелось собрать её губами); горящие кончики ушей поспешно спрятаны за встрёпанными прядями. Возможно, Джисон и Чанбин правы, и ему стоит хотя бы попытаться, а дальше — будь, что будет. — Нет. Нет, я просто…— он откашливается, борясь с самим собой: слова становятся поперёк горла. — Просто подумал… — И что надумал? — усмехается Минхо, складывая руки на груди: снова неприкрытый вызов с кокетливым, почти кошачьим прищуром. — Поужинаем в эту пятницу? Крис будет самым большим лжецом на планете Земля, если скажет, что его не привело в восторг смятение, с запозданием отразившееся на лице младшего. И не то чтобы он любил приводить людей в замешательство своими словами и поступками — это хобби он уступил Лино — но ему определённо понравилось, как трогательно он затрепетал ресницами в ответ. — Отлично, — кивает он, и Чан готов поклясться, что голос у него на пол тона выше обычного. — Отлично, — вторит ему Бан и зеркалит игривый прищур. — Ты… останешься? — Минхо тянет на себя сбившийся воротник и смущённо дёргает щекой. — Поедем в общежитие вместе. — А ты хочешь, чтобы я остался? — Не играй со мной в эти игры, Кристофер, — он деланно безразлично фыркает, разворачиваясь на пятках. — Я тебя всё равно переиграю. А если и дальше будешь строить мне такие рожи, то вообще останешься ждать за дверью. Чан закусывает внутреннюю сторону щеки, пряча улыбку; роняет голову. Он просто попытается, а дальше — будь что будет. P.S.«группа поддержки: без хван хёнджина»
Leeknow
КОД КРАСНЫЙ
Соник Да неужели… Ликси Что случилось??? Соник Как будто последние пару недель речь вообще шла о чём-то кроме Чанни-хёна…[пользователь Соник исключён из беседы]
[беседа переименована «без хван хёнджина и белки»]