20:17 Лино-я~
Эй
20:17 Лино-я~
Ты скоро возвращаешься
в общежитие?
20:17 Лино-я~
Мы ведь собирались
поужинать сегодня
— Хан, голубой или зелёный? — Феликс задумчиво разглядывает вешалки, поочередно поднимая их на уровень глаз, чтобы получше разглядеть. — Голубой. — Скинни или с дырками? — Скинни. — Вы меня вообще спрашивать не собираетесь? — Минхо отрывается от экрана; дёргает бровью, когда замечает, насколько серьёзно младшие подошли к вопросу его сборов на несвидание. — Конечно нет, хён. Если бы я спрашивал твоего мнения, то ты бы пошёл в той жуткой толстовке… — он, отбросив от себя обе вешалки, снова ныряет в шкаф, и Минхо думает, что это отличный повод проверить раздражающе притихший телефон. А ещё думает, что он отвратительно жалкий. — Это что… толстовка Чанни-хёна? — Джисон, разгребающий завал из одежды на кровати, растерянно вертит кофту Криса в руках. — А? — Ты вроде возвращал её хёну, разве нет? — Ну да…— Лино кивает, тянется к толстовке, но пальцами только воздух хватает: Джисон тянет на себя, не давая ухватиться за ткань. — Он вроде как… вернул её мне? — И как он это объяснил? — Никак…? Зачем он должен что-то мне объяснять? — Минхо, смущённо помедлив, всё-таки дёргает кофту к себе. — Дай сюда… Хан с Феликсом переглядываются так многозначительно, что Минхо хочется запустить в них чем-нибудь тяжёлым или исполнить свою угрозу про фарширование носками — он либо слишком расслабился и давно не шугал этих двоих, либо просто терял хватку. — Ну что? — И, конечно, это точно ничего не значит, хён. — И это точно не криповые собственнические нотки, хён, — кивает Джисон с таким лицом, будто только что преисполнился и познал все тайны мироздания: он своим поведением сегодня определённо напрашивается на встрёпку. — Ты ещё не сделал алтарь с вещами Чанни-хёна раз так переживаешь за какую-то толстов…? Минхо лупит его первым, что попадается под руку, и надо сказать, Хан невероятно рад тому факту, что под рукой хёна оказалась подушка, а не что-то потвёрже и потяжелее — тот разозлился не на шутку и нисколько его не жалел. Джисон с визгом валится на Чанову кровать (был бы он таким смелым, если бы Крис сейчас был здесь?), закрываясь от беспорядочных ударов — чего он строит из себя вселенского страдальца, если Минхо прекрасно знает, что ему совсем не больно? — и сквозь смех просит его остановиться. Старший сдувает прядку, пощекотавшую лоб, гневно устраивается на своём месте, прижав к себе то, что недавно служило оружием против распоясавшегося Хан Джисона, и надувается — старается держать лицо и не улыбаться, чтобы надоедливый донсэн точно усвоил урок. Правда образ рушится, когда где-то в складках одежды вибрирует телефон — одно сообщение за другим. Он старается не быть таким очевидным, не позориться так отвратительно хотя бы перед младшими, но и секунды не проходит, когда телефон оказывается у него в руках. 바보 20:25 Хо, только не обижайся 바보 20:26 Я забыл 바보 20:26 Прости-прости-прости-прости 바보 20:26 Я обещаю, что мы обязательно сходим поужинать 바보 20:26 Ты обижаешься? 바보 20:27 Прости-прости-прости 바보 20:27 Хочешь я принесу что-нибудь вкусное в общежитие? — Я думаю, что беспроигрышным вариантом будет надеть его толстовку, — задумчиво заключает Феликс, рассматривая Чанову кофту. — Не будет выглядеть так, будто ты наряжался, и заодно покажешь ему, что ты её носишь… — Поэтому ты вечно таскать вещи Бин-бина, м? — Джисон, который сегодня без конца напрашивается на кулак, уворачивается от свёрнутых носков, что летят ему прямо в лицо. — Неважно, — Минхо откидывает от себя телефон и устраивается поудобнее в груде вещей, не планируя сдвигаться с места до тех пор, пока придавившее его к полу разочарование не отступит. — Я, похоже, никуда не иду. И вот он там, откуда всё началось — делится своими страданиями с ни в чём неповинным потолком и размышляет о том, что он в полной заднице. А оказался там то ли по вине Бана, блять, Кристофера Чана, то ли из-за своего богатого воображения: сами придумали — сами разочаровались. — Ну уж нет, — вдруг вздыхает Феликс; и когда всё внимание переходит к нему, кидает в него Чановой толстовкой, сбивая только-только установившийся меланхоличный настрой. Минхо растерянно моргает. — Вы меня уже заебали.***
Крис чувствовал себя самым настоящим идиотом: умудрился испортить даже простой ужин, единственными требованиями которого были только его непосредственное присутствие и десяток-другой тысяч вон наличкой — чтобы сдержать слово и купить попрошайке-Минхо его обещанное мясо. Впрочем, ничего удивительного: в очередной раз напомнил себе самому и окружающим его людям, что он плохой лидер, отвратительный хён и откровенно паршивый друг — вряд ли для кого-то это новость. Бан Чан ведь не просто испортил вечер, но и расстроил Минхо — на миллион сообщений с извинениями тот ответил коротким «окей», добавив окончательно добивший Чана смайлик с грустным котёнком. Крис повёл себя как самый настоящий идиот — после всего, что Лино для него сделал, особенно в последние пару недель. Для Чана это время могло показаться раем (тем более после того количества бессонных ночей, что он провёл в обнимку со своим рабочим ноутбуком; и после которых на утро отдирал себя, еле живого, от дивана — а если особенно повезёт, то от кровати), но вот Минхо его счастье вряд ли разделял. Каждое утро он выглядел помятым, будто совсем не спал, (хотя может так оно и было, потому что будить старшего приходилось довольно часто); а обсуждать их внезапно тесное «сожительство» не хотел — вечно отшучивался или переводил тему. Но несмотря на нежелание хоть как-то обсуждать свои подвиги, Минхо правда делал для него м н о г о — гораздо больше, чем Крис заслуживал. Он старательно вылавливал его по всему общежитию и бескомпромиссно отбирал каждую кружку, наполненную кофе — споры и уговоры ни к чему не приводили, потому что Минхо был непреклонен: «Никакого кофеина, Кристофер Бан, ты и так ворочаешься по ночам как грёбаный детский волчок». Он каждый вечер стоял на пороге студии, скрестив руки на груди, и уверял, что не сдвинется с места, пока Чан не начнёт собираться домой: «Я лягу спать прямо на пороге этой сраной студии, Крис, не бери меня на слабо». Он молча оставлял для него место в своей постели, если ложился первым, и также молча забирался в его кровать, когда возвращался в общежитие позже Чана, потому что: «я ведь боксёр, кто лучше меня сможет подраться с твоими тараканами, м?». Минхо делал для него очень много — гораздо больше, чем того позволяли их отношения (хотя Крис уже сам ни черта не понимал, что у них за отношения). Он осторожно разворачивал его одеяльный кокон, когда, не зная куда деться от тревоги, Крис по-детски зарывался поглубже в духоту одеяла, заползая под него едва ли не с головой. И сразу после, не давая даже дробно вздохнуть — тепло жался к его спине, отгоняя лишние мысли: сердце Минхо меж его лопаток всегда стучало спокойно, и это спокойствие постепенно передавалось самому Чану. В те дни, когда Крис доводил себя до изнеможения, он, не жалея себя, чутко контролировал его сон: гладил и мягко растирал кожу, стоило ему только в беспокойстве завертеться, а если и это не помогало — тихонько будил. Минхо делал для него по-настоящему много: В тот вечер Чан уже знал, что всё снова пойдёт наперекосяк: он безнадёжно долго ворочался, мешая Лино заснуть, и несколько раз старательно прятался в складках одеяла, которые младший терпеливо разматывал каждый раз, когда в полудрёме нащупывал под боком одеяльный кокон вместо своего хёна. Он тогда сказал что-то вроде: «если что, сразу буди меня, Крис», но кто Чан такой, чтобы сознательно нарушать его сон, да? Он дёрнулся, выныривая из очередного кошмара. Пару секунд ушло на то, чтобы понять, где он находится и оценить окружающую обстановку: только липкая темнота и грохот собственного сердца в ушах. Он наощупь прижался к чужому теплу, стараясь восстановить дыхание. Просто сон — Крис уже даже не помнил его. Помнил только, что ему всё ещё страшно; что просыпается он уже третий раз за ночь и проваливается в сон от усталости, не успевая даже успокоиться. Минхо лениво заёрзал в полудрёме, прислушался; приподнялся на локте, оборачиваясь на него через плечо. — Скажи, что ты не плачешь, а просто обслюнявил меня. Крис, стараясь справиться с собственным сердцем, даже не заметил своих слёз, поэтому всё, что ему оставалось — растерянно моргать склеенными от влаги ресницами, беспомощно глядя на сонного Минхо. Тот, не получив никакого ответа — вряд ли Чан тогда способен был выдавить из себя хоть что-то, что могло бы унять его беспокойство — заёрзал, путаясь в одеяле и Чановых руках. — Иди сюда. Минхо потянул его к себе, сгреб обеими руками; щекой прижался к волосам, и Чан, не долго думая, спрятал нос в его плече (о данных самому себе обещаниях, последствиях своих идиотских решений и судьбе их с Лино дружбы он подумает как-нибудь в другой раз, когда сердце в груди не будет так болезненно колотиться). Теплые пальцы забрались меж непослушных волн, на загривке влажных от пота, растирая и массируя кожу головы осторожно и убаюкивающе, пока Минхо что-то шептал ему на ухо. Крис не разобрал что именно, да и не пытался: только зажмурился посильнее, чтобы перестать ронять слёзы, тут же впитывающиеся в чужую футболку. Пахнет лавандой и порошком. — Эй, Чанн-и, ты нас сейчас затопишь… — хихикнул младший, аккуратно отстраняя его от себя за плечи, чтобы заглянуть в глаза. Но он не смеялся над ним; в его словах не было издёвки — только попытка успокоить. Впервые за долгое время Чан слышал в голосе Минхо такую всепоглощающую нежность — немного грубоватую и неловкую, будто он сам думал, что звучит в такие моменты глупо. В последний раз он говорил с ним в таком тоне после одного из концертов: Крис тогда безнадёжно устал, налажал — по словам менеджера — в паре моментов (хотя по его личному мнению он провалился по полной программе), а в самом конце расчувствовался — то ли правда был так растроган, то ли устал слишком сильно — и никак не мог успокоиться, даже в гримёрной. Минхо только коснулся его плеча, погладил большим пальцем неуклюже и тихо шепнул: «Ты хорошо справился». Он тогда смутился его взгляда: не выдержал и полминуты зрительного контакта, руку убрал поспешно, потом затолкал её поглубже в карман и нахмурился, но не ушёл — молча присел рядом. А Чан, рассматривая свои колени, улыбался:«Ты хорошо справился»
— Нет, серьёзно, — Минхо, несмотря на свои слова, покрепче прижал его к себе, не сильно, но ощутимо надавил на лопатки, заземляя. — Кристофер, приём, мы сейчас утонем. Чан нерешительно хихикнул ему в шею, чувствуя, как вздрогнул от этого Лино. Вздрогнул — но даже не подумал отстраниться. — Слава богу… — вздохнул младший, ладошками разгоняя тепло по спине. — А то я уже собирался искать маску и плавки. — Дурак. — Сам дурак, — Минхо улыбнулся в россыпь непослушных завитков, спрятал нос в его волосах. — Лучше? — Поговори со мной, пожалуйста. — О, если хён говорит «пожалуйста», то кто я такой, чтобы отказывать ему? Чан не помнит, как снова уснул в ту ночь. Помнит только, что Минхо, борясь с собственным сном, гладил его по голове, пальцами путаясь в кудрях, и говорил-говорил-говорил… Минхо делал для него не просто много — он делал всё, что было в его силах. А Крис даже с тем, чтобы не испортить ужин — и то не справился. Он лениво крутится на кресле из стороны в сторону, даже не пытаясь больше сосредоточиться на разноцветных музыкальных дорожках: несмотря на то, что до этого работа шла удивительно хорошо, после таких мысленных тяжб уже один чёрт ничего больше не выйдет, потому что в голове надсадно пульсируетМинхо-Минхо-Минхо-Минхо
— Крис?Минхо-Минхо-Минхо-Минхо
— Крис. Минхо легонько стучит по дверному косяку, привлекая к себе внимание, осторожно заглядывая в комнату. Пару секунд Чан только оторопело моргает. На прошлой неделе Джисон вычитал на каком-то женском форуме (Крис уже даже не пытался спрашивать, что он делал там и почему вдруг решил, что им с Чанбином непременно нужно знать все подробности его интернет-исследований), что все мысли материалы — главное направить правильный запрос во Вселенную. Но Чан и подумать не мог, что это надо воспринимать настолько буквально. — Земля вызывает Кристофера, — он улыбается, щурится на него подозрительно. — Чем заняты ваши мысли, капитан? Тобой. Крис так рад, что он всё ещё способен иногда держать свой язык за зубами. — Минхо? — он подскакивает с места ему навстречу, когда наконец понимает, что это не издевательство его воспаленного бессонницей подсознания, а вполне живой и реальный Минхо, щекой прижавшийся к двери в ожидании. — Я знаю, что я сам предложил тебе поужинать именно сегодня и сам же всё испортил… Прости, я… — Крис. — Я просто засиделся: работа впервые за долгое время пошла хорошо… Я даже не думал, что так выйдет… — Крис. Чан растерянно замирает, когда Лино повышает голос, чтобы заглушить поток его бессвязных оправданий, и наконец поднимает на него глаза: тот, терпеливо выждав пару секунд, демонстрирует ему пакет с логотипом их любимого ресторана. — Если Бан Чан не идёт к ужину, то ужин идёт к Бан Чану, — Минхо улыбается, сияя своими невозможными глазами. Крису уже, честно говоря, плевать на эти искорки и на философский вопрос о способе передачи фейерверков в глазах — ещё чуть-чуть, и он его просто так поцелует. Не из научного интереса, а потому чтоМинхо-Минхо-Минхо-Минхо
***
— Куда ты? — Феликс останавливается в дверном проёме, вытягивает шею, внимательно наблюдая за сборами Чанбина. — Я к Чану, в студию, — бросает он, закидывая сумку на плечо. — Он всё никак не может закончить ту песню… — Минхо-хён уже пошёл к нему. — И что? Феликс, который надеялся наконец спокойно перекусить в тишине и полном одиночестве, тяжело вздыхает и меняет направление: из кухни к непонятливому и ничего не смыслящему в намёках Со Чанбину, влезающему в свои кроссовки. — Чанбин, — вкрадчиво начинает он, присаживаясь на полку для обуви. — Минхо-хён уже пошёл к Чанни-хёну, и они собираются ужинать. Вдвоём. Поэтому ты там будешь лишним. — О… — старший замирает, после чего понимающе кивает. — Ооо…. Ну слава богу. Феликсу и без того стоило просто огромных усилий провернуть всю эту любовную драму: он сказал Джисону подтолкнуть Бан Чана к активным действиям (потому что даже макнэ уже успеет состариться к тому моменту, как их хёны наконец-то наберутся смелости), он морально подготовил Лино к этим самым Чановым действиям, собрал его на это грёбаное свидание, в конце концов; а после всего этого ему ещё и пришлось уговаривать Минхо, впавшего во внезапную меланхолию, поехать в компанию, чтобы довести уже, блять, начатое до конца. И всё это явно не для того, чтобы очередное несвоевременное появления Чанбина нарушило атмосферу — если и в этот раз ничего не получится, то Ёнбок просто сойдёт с ума. — Тебе самому ещё не надоело врываться в тот момент, когда у них всё наконец подходит к логическому завершению? Всё это могло закончиться ещё тогда, на репетиции. — Но в этот раз он сам позвал меня, — протестует Бин, раздосадовано выбираясь из кроссовок. — Я просто поздно увидел его сообщение… И вообще, ты думаешь, мне сильно нравится становиться свидетелем их обжиманий? — Так, давай я тебя обрадую, чтобы ты не сильно расстраивался… — Феликс поднимается со своего места, за руку тянет его за собой. — Хёны сейчас заняты, а я – совершенно свободен. А ты обещал посмотреть со мной кино. — Да, я помню, но… сейчас? — он слегка нервно улыбается в ответ, не сводя глаз с пальцев Феликса на своём запястье. — А что такое? Нет настроения? Чанбин не стал посвящать его в тот факт, что вообще-то к тёплому Феликсу, который собирается прижиматься к его боку и горячо дышать в шею на протяжении двух часов, нужно морально подготовиться. А ещё нужно настроиться на то, что скорее всего этот самый тёплый Феликс уснёт прямо в его постели («совершенно случайно» — как он всё время убеждал его после), а будить его, у Чанбина не будет ни сил, ни желания. К тому же, с утра нужно непременно быть готовым к сонному тёплому Феликсу, лениво развалившемуся на нём и обвившему его всеми конечностями. Но Чанбин ничего не сказал. Потому что вообще-то он был совсем не против тёплого Феликса, прижимающегося к его боку, и всех дополняющих.***
— Эй, почему ты убрал это так далеко? — возмущается Лино, обиженно щелкая палочками. — Я так и знал, что ты жадина, Кристофер: сначала обещал сам купить мне мясо, а теперь прячешь от меня даже купленное мной. Дай мне хоть попробовать… Он вздрагивает, слегка дёргается назад от неожиданности, когда Чан — и откуда в нём столько спокойствия? — подносит свои палочки к его губам. Встречаются глазами — Минхо хотелось бы быть таким же спокойным — и старший выглядит совершенно обычно, будто ничего особенного прямо сейчас не происходит. И правда: Минхо ведь просил попробовать — а то, что он успел себе надумать за несколько секунд промедления (которые казались настоящей вечностью), Чана совсем не касается. Он делает осторожный укус, отстраняется поспешно, потому что для его затуманенного влюблённость подсознания — это определённо перебор. Это всё перебор, начиная с того, как долго и пристально Крис изучал собственную толстовку на нём (Минхо уже успел пожалеть, что послушался Ёнбока — тот свою-то личную жизнь никак устроить не мог, что уж говорить о раздаче советов), и заканчивая этим дурацким несвиданием. Сначала Чан беспокойно крутился вокруг него, помогая разобраться с контейнерами, и они без конца сталкивались: то локтями, то пальцами. Бан Чан всё время извинялся, а Минхо, игнорируя голос разума — легонько поддевал его в ответ: локтем или бедром, лишь бы ещё раз посмотреть на то, как он смущённо улыбается. Потом они десять минут спорили о том, кому достанется кресло, а кому — неудобный диван, будто исход этого спора не был известен обоим заранее. И в конце концов Минхо оказался в кресле, прижатый за плечи тёплыми Чановыми ладонями (чтобы точно не сбежал), внезапно притихший и старательно поправляющий волосы, чтобы хоть немного прикрыть пылающие уши. Теперь ещё и это. — Ты мог просто дать мне тарелку, Крис. — Прости, — он дёргает уголком губы в неловкой улыбке, весь подаётся назад, ёрзает на своём месте, согласно кивая. — Мог, действительно… Тишина впервые получается такой неловкой. Минхо тянется к одной из тарелок, подцепляет мясо и подносит палочки к его губам. — Теперь… Теперь тебе придётся сделать тоже самое, чтобы не я один чувствовал себя таким смущённым. Чан тихо смеётся, встречаясь с ними глазами. — То есть ты просто решил сделать всё ещё более неловким? — А у тебя есть варианты получ…Получше? Минхо вообще-то в этот момент отчаянно надеется только на две вещи: твердость собственных рук — иначе палочки в его руках будут просто отвратительно дрожать, и здоровье своего сердца — а не то оно остановится прямо сейчас, потому что Крис с него глаз не сводит. А ему вообще-то хочется успеть хотя бы немного насладиться моментом их несвидания. — Я рад, что ты пришёл, — невпопад улыбается старший, не успевая даже прожевать. — Я тоже, — кивает Лино, вжимаясь в злосчастное кресло. Бан Чан какое-то время собирается с силами, чтобы продолжить: в конце концов он обещал себе попытаться, а дальше — «будь что будет». — Минхо… — Крис… — Ты первый, — улыбается ему Крис: сдался он, конечно, просто позорно быстро. — Нет, давай ты. Минхо тянется к воде, Чан — тоже. Неловко сталкиваются пальцами, так что от неожиданности хочется дёрнуться и отскочить подальше, как будто им по пятнадцать лет; но Крис этому желанию не поддаётся: щекотно накрывает чужие пальцы своими. Снова встречаются глазами, но это не привычная игра «кто кого переглядит»: Минхо смотрит на него без вызова и привычного кокетства — осторожно и с лёгким интересом. У него красивые глаза (и дело, как оказалось, совсем даже не в извечных игривых искорках): трепет удивительно длинных ресниц и плавный полумесяц-изгиб. Красивые губы, дрогнувшие в улыбке, когда Чан в задумчивости несмело погладил его пальцы, и даже родинка на крыле острого носа — Крис отчего-то уверен, что тот смешно поморщится, если к ней прижаться губами. Кажется, он окончательно сбился с мысли… От оглушительного в такой тишине звука уведомления вздрагивают оба. Минхо отнимает руку первым, неловко сжимает пальцами коленку, кивая на телефон. — Это тебе. Чан, едва не воя от досады, берётся за мобильный, проклиная всё на свете: почему нельзя было просто выключить звук? — Это менеджер, — он прочищает горло, стараясь вернуть своему голосу привычную твёрдость. — Спрашивает, где я. — Скажи, что я взял тебя в заложники, — усмехается младший, снова принимаясь за еду, чтобы хоть чем-то себя занять. — Как ты можешь «взять меня в заложники», если я совсем не против? — отзывается он, не отрываясь от набора сообщения. Минхо роняет голову, без особого аппетита ковыряясь в остывшем рисе, второй рукой по-прежнему стискивая коленку — призрачное тепло Чановых пальцев всё ещё обжигало, заставляя прикладывать все оставшиеся силы к тому, чтобы сдерживать улыбку. Это было щекотно — не прикосновение кожа к коже, а то, как заворочалось тепло где-то между сердцем и желудком, когда Крис осторожно погладил его пальцы. Он хочет, чтобы этот день, этот вечер — никогда не кончался. Но хорошего понемногу, а в случае Минхо и его глупых чувств — хорошего просто неприлично мало. К этому он давно привык и смирился, потому что у него был чёткий план: дотянуть до окончания контракта. А потом он как-нибудь разберётся с тем, что его мысли практически двадцать четыре часа в сутки без выходных и перерывов на праздники — занимает дурацкий Бан Чан. Бан Чан со спутанными кудрями — ему нравилось зарываться в нежность рассыпчатой волны пальцами, тихонько разделяя пряди, теплым дыханием, щекочущим кожу — Минхо любил те дни, когда он просыпался раньше, и мог ещё немного понежиться в его руках, внимательно прислушиваясь к каждому вдоху и выдоху, стараясь подстроиться; и дурацкой привычкой закутываться в одеяло до самого подбородка — и отчаянно жаться к нему, когда Лино терпеливо выпутывал его из душного кокона. Потом он как-нибудь разберётся с этим, а пока может позволить себе хоть немного насладиться, правда? Только совсем чуть-чуть. — Тут есть ещё кое-что, — он привлекает к себя внимание Чана, протягивая ему контейнер. — А ты обещал закончить свою историю про Бин-бина. Крис улыбается ему в ответ, и этого более, чем достаточно. Ведь Минхо помнит его слова, и ничего не просит — но иногда ему очень хочется.***
— Ликс? — Чанбин, который как бы сильно не пытался, так и не смог сосредоточиться на сюжете фильма, отстранённо растирает его плечо. — Ммм? — Под «ужином» ты имел ввиду…? Ну, то есть… — он неловко замолкает, стараясь подобрать подходящие слова, и Феликс, встрёпанный, поднимается с его плеча. — Ну, что? — Боже, я имел ввиду, что они буквально ужинают, Со Чанбин. — Мне ещё работать в этой студии, так что моё беспокойство вполне оправданно! Какое-то время молчат, и тишину прерывает только музыка из динамика ноутбука; Чанбин все ещё задумчиво массирует чужое плечо, и Ёнбок беспокойно ёрзает, теперь не находя себе места. — Вообще-то я не исключаю такой возможности… — вдруг подаёт голос Феликс, снова поднимается, упираясь ладошкой ему в грудь. — Думаешь…? — Фу. — Фу, — согласно кивает младший. — Я, конечно, буду очень рад, если они перестанут так тормозить… Но всё равно «фу». Лицо Феликса всего в паре сантиметров от его собственного освещает экран компьютера: он так близко, что даже в полумраке можно пересчитать веснушки. Чанбин, прочистив горло, возвращает своё внимание фильму, хотя всё равно уже потерял нить сюжета: главное, отвлечься от Феликсовых веснушек и хитрой улыбки. В идеале хорошо было бы ещё не думать про тёплую ладошку на груди — но это уже что-то из разряда фантастики. — Как думаешь, кто…? Ну, — он смущённо дёргает щекой, когда понимает, что молчание затянулось, а Феликс, похоже, не собирается снова греть его плечо; но быстро осознаёт, что лучше бы и дальше неловко молчал, тупо пялясь в экран, чем порол бы такую чушь как сейчас. — Ты понял… — Со Чанбин, с каких пор тебя это интересует? — смеётся Ёнбок, роняя голову. — Мы вообще не должны это обсуждать! — Просто поддерживал разговор… — он прокашливается. — Давай смотреть дальше, ладно? — Нет уж, раз уж мы заговорили об этом, то я думаю, что… Чанбин не хочет знать его мнение на этот счёт. А ещё он продезинфицирует все поверхности, когда окажется в студии в следующий раз — просто на всякий случай.***
— Ты клялся, что оно не острое, Ли Минхо! — Оно совсем не было острым… — тот только пожимает плечами, перекатываясь с пятки на носок и кусая губу, чтобы не отсвечивать своей по-идиотски влюблённой улыбкой так очевидно. — Я думал, что я умру, — вздыхает Чан, разворачиваясь к нему: у него по-прежнему горят щёки, и уши очаровательно красные. Лино нельзя было ни в чём обвинять: он точно этого не планировал, потому что такой Кристофер — прострел коленей. — Ты просто слишком остро реагируешь. Первым сдаётся Бан Чан — смеётся громко и несдержанно; а Минхо кажется, что это он сейчас умрет. Потому что, когда они оба наелись до состояния, в котором из студии можно было разве что выкатываться, Чан любезно предложил ему перебраться на диван. Они лежали перпендикулярно друг другу, разглядывая шумоизолированный потолок, и у Минхо ноги не помещались на короткой стороне дивана, а ещё безнадёжно затекла шея — но Чановы кудри щекотали плечо (особенно когда он смеялся, без конца при этом повторяя: «хватит меня смешить, мне даже дышать тяжело»), поэтому он не жаловался. Потому что Чан до последнего отклонял все звонки, ссылаясь на то, что они «невероятно заняты работой над новой песней», а потом, когда это перестало работать, на самом деле стал убеждать бедного менеджера в том, что Лино взял его в заложники, и они пробудут здесь до утра: будут смотреть видео с котиками и набивать животы — молчание на другом конце провода было достаточно многозначительным, чтобы придать сил для ещё одного приступа смеха. Потому что они снова столкнулись ладонями, пока собирали остатки своего несвидания, и Минхо не мог выбросить из головы мысль о том, что их пальцы касались друг друга дольше положенного. Потому что их несвидание правда было похоже на самое настоящее свидание — на то, что Минхо любил представлять у себя в голове. И потому что прямо сейчас Чан вибрирует смехом под самым его боком, греет теплом своей ладони его лопатку. Минхо ведёт плечами — едва заметно, так, чтобы Чан вдруг не подумал, что ему неприятно — улыбается, наслаждаясь этим чувством. Совсем чуть-чуть, ещё пару минут. К этому он уже привык: изредка получать внимание Криса по крупицам и цедить его до следующего раза — пока он не наберётся смелости прилипнуть к нему или пока сам Чан не решит вдруг пристать. Это помогало справляться с глупыми и никому не сдавшимися чувствами: Минхо держал дистанцию и лишь иногда позволял себе немного того, чего ему действительно хотелось — совсем чуть-чуть, чтобы не подумать вдруг, что это всё может быть правдой. Помогало — но с недавних пор от этого одно расстройство. — Бан Чан? Они оба оборачиваются на звук, и ладонь Чана по-прежнему греет его лопатку. — Чанн-и! Правда ты! — Бэм, — он коротко улыбается, делает шаг ему навстречу, и тёплая Чанова ладонь ускользает так стремительно, что Минхо хочется позорно потянуться вслед за ней, но он давит в себе этот порыв. — Давно не виделись. Ты ведь весь в делах, как и всегда, да? Минхо не двигается с места, нервно перекатываясь с пятки на носок. Только не сейчас. Не тогда, когда всё так х о р о ш о. Он не вслушивается в разговор — ему незачем, и оживляется только когда к нему обращаются. — О… Ты ведь Лино, да? — Сонбэним, — сухо кивает ему Минхо, наклоняя голову сильнее, чем требуется, потому что в натянутой улыбке предательски вздрагивает уголок губы. — Когда мы в последний раз виделись с тобой вживую, ты был таким… Когда мы виделись вживую в последний раз, ты все ещё крутил с Чаном, да? — Бэм, отстань от него. Минхо улыбается — наверное, это уже нервное. Конечно. Всё ведь было слишком хорошо; а за «слишком хорошо» всегда следует что-то такое — что-то похожее на горечь разочарования. Минхо точно знал, о чём говорил.«Я бы никогда не стал думать о таком»
В клубе отвергнутых и безнадёжно зафрендзоненых он был уже не первый год (а к клубу чокнутых фанаток Бан Чана относился и того больше, но признавать этого не хотел исключительно из вредности), поэтому эта горечь ему была знакома. Минхо к ней уже привык — так что ему не стоило так расстраиваться. — Слышал, у вас скоро камбэк. А ты, как всегда, пашешь за троих, да? — Что-то вроде того… Он стоит за Чановой спиной молчаливой тенью, практически не вникая в суть разговора, и разглядывает пакет с остатками ужина в руках. Глупость какая-то, да? Ужин и всё это несвидание… Кого он пытается обмануть?«Я бы никогда не стал думать о таком»
Наверное, с е б я. Крис тут же оборачивается, когда Лино осторожно тянет его за рукав толстовки. — Я пойду в машину. Собственный голос звучит убийственно жалко — он не должен так расстраиваться. Чан пытается поймать его взгляд, но Минхо отворачивается, поэтому он оглядывается на Бэмбэма и кивает: — Я тебя догоню, хорошо? — Конечно. За спиной слышится смех Бэмбэма, и, крепче сжимая ручку пакета меж пальцев, Минхо думает только о том, что больше всего на свете хочет, чтобы этого вечера никогда не было. До дома они едут молча, и Чан несколько раз спрашивает, всё ли у него в порядке. А у Минхо нет никакого права злиться, расстраиваться или винить его хоть в чём-то: потому что это у него богатое воображение с установкой «сами придумали — сами разочаровались», и Чан здесь совсем ни при чём. Чан всё сказал ему сразу.«Я бы никогда не стал думать о таком»
Их подобие разговора заканчивается на том, что Лино предупреждает: ещё раз тот спросит о его самочувствии, и он за себя не ручается, поэтому Кристофер, вскинув ладони в капитулирующем жесте, оставляет его в покое. В общежитии расходятся также молча: Минхо — в спальню, Крис, пару раз обеспокоенно оглянувшись напоследок — в ванную. Заинтересованно выглянувший из спальни Феликс, окинув их быстрым взглядом — тяжело вздыхает, и поспешно заталкивает Чанбина, вылезшего вместе с ним, обратно в комнату, шёпотом подгоняя его, чтобы не попасться очевидно расстроенным хёнам на глаза. С этими сводниками Минхо разберётся завтра, сегодня у него на выяснение отношений нет никаких сил. Так тяжело не было давно. Он ведь в последнее время поверил, что с этим — с этим отвратительно глупым чувством — можно жить; можно игнорировать эту «проблему», пока она не исчезнет сама собой или не перерастёт в полномасштабную катастрофу — таким ведь был их с Чаном принцип. А теперь он устраивается в постели прямо так, в одежде, и прячет нос в Чановой толстовке; и ещё, возможно, ему совсем немного хочется заплакать, потому что в голове с тех самых пор, как он забрался в машину, издевательски пульсирует:«Я бы никогда не стал думать о таком»
Ему нельзя было позволять Чану забраться к нему в кровать: к точке невозврата они двинулись именно в тот день, когда впервые оказались в одной постели. Набирали скорость, когда просыпаться в тёплых объятиях и путаться пальцами в непослушных кудрях — стало нормой. И вот он, наконец настал момент истины — конечная станция под названием «полная катастрофа». Хотя, наверное, пресечь это стоило гораздо раньше, чтобы избежать лишних проблем. Там, в репетиционном зале, ему надо было сказать Чану уверенное «нет» на его абсурдную идею: не вестись на заинтересованный блеск в темноте радужки и не поддаваться внезапно тёплой улыбке с ямочками. Ему нужно было сразу сказать о том, что он не будет делить комнату с Крисом: выдумать что-нибудь, пусть и не очень убедительное, и поменяться с кем-нибудь — даже если ему по итогу бы пришлось жить с Джисоном (который просто игнорировал уборку во всех её проявлениях). Чан тихонько скользнул в спальню, не включая свет, (Минхо ненавидел себя за то, что поёрзал, прижимаясь поближе к стенке, стоило ему только зайти в комнату); пощёлкал парой тюбиков по-прежнему в темноте, неосторожно хлопнул дверцей шкафа. — Ты ложишься? — Да-да, сейчас… — шёпотом отзывается Крис, пытаясь в кромешной темноте разобраться со своей пижамой. — Чан, я имею ввиду… — он растерянно оборачивается, потому что впервые слышит такую неуверенность в голосе Лино. — Забей... Тот отвёрнут лицом к стенке, и большая часть его кровати выжидающе пустует. Он хотел, чтобы Чан лёг с ним? — Хо? — Что? — Я ведь… — Крис кое-как, наспех забирается в воротник футболки. — Могу лечь с тобой? — Тупой вопрос, — бурчит в ответ он, уткнувшись в подушку. — С чего вдруг тебе нельзя сегодня, если мы последние недели полторы только так и спим? И правда: за это время они засыпали по отдельности лишь раз, и то посреди ночи Минхо обнаружил под своим боком прижавшегося к нему спиной Чана — обнял, не думая. — Я решил, что ты не в настроении. — Просто… Просто ложись уже. Чан осторожно забирается в постель, оглядывается на кокон из складок собственной толстовки, в глубине которой затерялся Минхо; минуту или около того он пепелит взглядом потолок, вслушиваясь при это в неровное, обиженное дыхание под боком. И думает об этой дурацкой встрече с БэмБэмом, который так некстати оказался в это время в компании, и о его словах. — Ты и этот милашка…? — Бэмбэм с многозначительной улыбкой кивнул в сторону выхода, где только что скрылся Минхо. — Н е т. — Значит, да. — Я же сказал «нет», Бэм, — Чан вздохнул, растёр переносицу, думая только о том, что Минхо, уходя, выглядел расстроенным. — Ты хоть когда-нибудь меня вообще слушаешь? — Значит, ты просто всё ещё трусишь. — Слушай… — Чанн-и, я не лезу, ладно? — он вскинул ладони, для убедительности даже отступил на полшага назад. — Просто рад, что тебя наконец-то интересует что-то кроме твоего ноутбука. Я у тебя такой взгляд последний раз видел, когда ты при мне закончил свою первую песню. — Какой взгляд? — Влюблённый, — хихикнул он. — Даже странно, что этот котёнок не замечает. Хотя… может, он очень терпеливо тебя ждёт. Вот только терпение не вечное, Чан. Моего на тебя не хватило. Крис оглядывается на Минхо, укутанного в его толстовку, ладонью легонько растирает напряжённую спину (и с улыбкой отмечает, как он вздрогнул от его касания), не давит — проверяет, можно ли пробиться через выпущенные иголки. — Ты не в настроении. — Как ты догадался? — огрызается Лино, поплотнее заворачиваясь в толстовку и увиливая от тепла его ладони. — Я сделал что-то не то? — Нет, — он вздыхает, ёрзает неловко, подтягивая к себе одеяло. — Ты ни в чём не виноват. — Тогда…? — Просто голова разболелась, вот и всё, — отмахивается он не особенно убедительно. — Забудь. — Знаешь… У меня ведь для тебя кое-что есть. Минхо молчит дольше положенного, и Чану уже кажется, что это конец: связь потеряна, а обиженные иголки — непреодолимы; но, шмыгнув носом, Лино заинтересованно оглядывается на него через плечо. — И что же? — Крепкие объятия, — улыбается он. — Помогают от плохого настроения, снимают головную боль и повышают уровень счастья в крови. — Ты дурак, — бурчит Минхо, снова отворачиваясь и натягивая одеяло повыше. — Это просто объятия, и они так не работают. — А ты попробуй, — Крис касается его плеча, по-прежнему аккуратно, но уже более настойчиво. — Давай, Хо… Ты ведь всё время делаешь это для меня. Дай и мне немного позаботиться о тебе. Какое-то время он всерьёз опасается, что Минхо не согласится: пошлёт его или даже сбросит ладонь со своего плеча, но тот, помедлив немного, ворочается в одеяле, поворачиваясь к нему лицом. В темноте он блестит глазами, и Крис не может понять, дело в игре света или у него правда влажные ресницы? Он несмело улыбается, приглашающе раскрывая для него руки. — Если не сработает, я откушу тебе твой огромный нос, понял? — Конечно. Лино пододвигается чуть ближе, и Чан почему-то вспоминает слова Бэмбэма, прежде чем сделать движение ему навстречу, привлекая к себе. Крис хочет попробовать — собраться с силами. Не сегодня, не когда Минхо так разбит; но он действительно хочет. Поэтому всё, что ему остаётся — надеяться на то, что терпения Минхо хватит на то, чтобы ещё чуть-чуть подождать. Он не сдерживает рваного вздоха, когда прижимается к нему, крепко стискивая ткань футболки меж пальцев, а у Чана теперь нет никаких сомнений в том, что он правда плакал. Устроив подбородок на его макушке, Крис легонько гладит его по спине, но Минхо больше не издаёт ни звука: только обжигает своим неровным дыханием его шею. Может быть, это и правда один большой самообман — как с сегодняшним ужином, но перед тем как заснуть, Минхо чувствует тепло чужих губ, прижавшихся к волосам. Даже если и так, даже если он полностью потерял связь с реальностью и выдаёт теперь желаемое за действительное, то обманываться он планирует до самого конца, потому что Чан тёплый, пахнет мускусным «The body shop», а ещё у него улыбка с ямочками, мягкий смех и непослушные завитки всё время путаются — кто же будет заниматься его кудрями, если не Минхо? А ещё, потому что ему очень хочется, чтобы это всё было правдой.