***
Чан и Минхо совсем разные: сова и жаворонок, экстраверт и интроверт, собачник и кошатник… И дальше по списку до бесконечности. Но в чём они невероятно похожи, так это в решении проблем: оба избирают тактику «чего не вижу — того нет» и игнорируют проблему до тех пор, пока она не исчезнет сама по себе или не перерастёт в полномасштабную катастрофу. Поэтому Минхо был занят. Очень занят изучением полосочек на собственных носках под аккомпанемент из монотонного голоса диктора, вещающего о каком-то серийном убийце уже битый час, раздражающей музыки без авторских прав (чтобы точно пропустил «YouTube»), которая вообще-то должна была нагонять жути, но пока нагоняла только вселенскую скуку; и билингвистических воплей Джисона, которые начинали понемногу действовать на нервы: — Да-да-да… Давай, совсем чуть-чуть… — он яростно лупит по клавишам своего ноутбука, увлечённый игрой. — Yes baby that’s what I’m asking for! — исполнив небольшой и несколько скованный из-за компьютера на коленях победный танец, Хан оборачивается к нему, тут же сбивая один наушник в сторону. — Хён, я сейчас закончу и вместе досмотрим, честно-честно… Или ты не поэтому такой кислый? — У тебя игра началась, — Минхо лениво кивает на экран. — Блин, — он подтягивает лаптоп поближе к себе, выставив пальцы в привычную позицию «WASD», но наушник обратно не надевает. — Хён, так что случилось? Да не тупи ты! Я же нажал сраный «пробел»! Это из-за репетиции? — И да, и нет…? — Лино прижимается щекой к своим коленкам, перебирает пальцами ног, после оттягивает носочки, чувствуя, как сильно напряжено после тренировки всё тело. — Да куда ты лезешь?! Un-fucking-believable! — Джисон, судя по всему, безбожно проигрывает, потому что так агрессивно начинает щелкать мышкой, что за её сохранность опасается даже Минхо. — Так это как-то связано с Чанни-хёном, а? — Ты опять устроишь шоу, если скажу. — Не устрою, хён, я само спокойствие… Блять! Кто тебя играть учил, малолетка?! — видимо, ситуация настолько осложняется, что на подбор английских ругательств нет времени, и приходится вернуться к родному корейскому. — И что там… Что с Чанни-хёном? — Бан Чан, кажется, хотел меня поцеловать. Джисон вдруг замирает, оборачивается к нему, совсем забыв про игру, и растерянно моргает пару секунд, после чего рывком дергает ободок наушников с головы, оставляя его болтаться на шее. — ЧТО? — Мы с Бан Чаном почти поцеловались, — повторяет Минхо, не поднимая головы с колен. — Тебя кстати грохнули, неудачник. Хан встречает иконку «You died» с разочарованным вздохом, но надолго своё внимание на ней не задерживает: сейчас есть вещи поинтереснее. — Да, боже, хён, я понял тебя с первого раза… — он отодвигает ноутбук, подбирая ноги под себя и поворачиваясь к нему. — Я имею ввиду… То есть… ЧТО? — Это именно то, о чём я говорил, — Ли усмехается, отпускает свои коленки и подползает поближе, абсолютно готовый к тому, что ждёт его в ближайшие пару секунд, когда у Джисона начнётся сбой в системе. — А как я могу не…? Да как это вообще…? Я хотел бы, конечно, отреагировать на это более спокойно, хён, но ты просто не оставляешь мне выбора, когда объявляешь о подобных вещах так, будто мы с тобой про погоду разговариваем… Тыблинвообщепредставляешьчтоэтозначит… — Хан-и, ты опять тараторишь, я ни черта тебя не понимаю. Остановись и подыши, иначе к концу нашего разговора ты просто задохнёшься. — Подожди, ты не можешь просто рассказывать мне такое, а потом говорить успокоиться. Как это было? Почему ты говоришь об этом только сейчас? Почему «почти»? Разве бывает «почти поцеловались»? Ты ответил? У меня столько вопросов, хён, и ни одного внятного отве-… Минхо накрывает его рот ладонью, и Джисон замирает, не двигается, переводя дыхание. — Ты бы так рэп-партии зачитывал, честное слово… — он все ещё не опускает ладонь, зная, что Джисон снова засыплет его вопросами, стоит ему только отстраниться. — Мы столкнулись с ним в туалете, когда у него носом шла кровь, и я помог ему. Я говорю об этом только сейчас, потому что, во-первых, я думал, во-вторых, ты так увлечённо играл, что я даже если бы захотел тебя отвлечь — не смог бы. «Почти», потому что нас прервал Чанбин. Успокоился? — Хан быстро кивает, и Минхо отпускает его. — А теперь ваше мнение, коллега. Медленно, разборчиво и с перерывом на дыхание, пожалуйста. — Охереть, Хо. — Джисон! Введённое Чаном правило на запрет мата в общежитии распространялось на всех, но Минхо сам частенько нарушал его, поэтому обычно игнорировал практически всё, что случайно вырывалось изо рта младших. Но выплевывать ему ругательство вот так — прямо в лицо, да ещё и вместе с неформальным обращением — это уже какая-то наглость вселенского масштаба. — Прости, хён, но это же реально «охереть», — он рушится на кровать, раскинув руки в стороны и практически касаясь макушкой его пяток, смотрит на него снизу-вверх. — Чанни-хён хотел тебя поцеловать. И Чанбин… Кайфолом, неужели нельзя было подождать две минуты? — Я думал кинуть в него чем-нибудь, желательно тяжелым… — криво улыбается Минхо, дёргая Хана за прядку волос. Он в ответ морщится, но не возражает: уже привык к тому, что хён постоянно тискает его вне зависимости от того, хочет младший этого или нет. — Вот только под рукой ничего не оказалось. — И что будешь делать с этим? — Пока не придумал, — отзывается Минхо и хихикает, когда Джисон с непрекращающимся потоком «ойканий» мотает головой, стараясь избавиться от ставшего болезненным натяжения у корней. — Предложения? — Будь я на твоём месте, я бы забился в угол, паниковал и, возможно, плакал. Из романтического опыта у меня только подписка на «Rakuten VIKI», а моей первой любовью кстати была Катара, так что не думаю, что я хороший советчик. — «Возможно» плакал? — он щёлкает младшего по носу, и тот щерится, пытаясь укусить его за палец. — Ты бы делал это с вероятностью сто процентов. И в смысле «первой любовью»? Я думал, ты до сих пор засыпаешь с её фоткой… — Хён, замолчи! — Джисон обиженно пихает его как раз в тот момент, когда в комнату заваливается замученный Хёнджин с сумкой наперевес. — По какому поводу Хан опять устроил истерику? — Пытается доказать мне, что не целуется с экраном каждый раз, когда видит Катару. — Врёт и не краснеет, — поддерживает его Хван, принимаясь разбирать свои вещи. — Только вчера своими глазами видел. — Мне кажется или я слышал, что Джисон целуется с экраном? — Феликс заинтересованно заглядывает в дверной проём, и Хан со стоном прячет лицо в подушке под дробный смех Минхо. — Боже мой, хён, чтобы я ещё хоть раз…! Ёнбок по просьбе Хёнджина остаётся в их комнате, и когда краснота спадает с лица Джисона, и он перестаёт дуться, они втроем облепляют Минхо со всех сторон (буквально, потому что Джисон сталкивается с ним локтями каждый раз, когда они тянутся к миске с начос, Хёнджин, изморенный персональной тренировкой, укладывает голову ему на плечо; а Феликс ложится поперёк прямо на их ноги, иногда протягивая ладошку назад, чтобы получить свою порцию снеков). Снова монотонный голос и раздражающая музыка; комментарии Джисона на ухо вперемешку с хрустом начос и тихое сопение Хвана. Минхо практически забывает о том, что произошло сегодня с утра. А это значит, что в этот раз тактика привычная — игнорирование.***
— Дела… — тяжело заключает Чанбин, за время его монолога так и не притронувшийся к своей еде. Он выглядит абсолютно загруженным, как Чанов компьютер, когда он одновременно открывал сразу несколько проектов в «FL Studio». — Это… Это довольно развёрнутый ответ, Бинн-и, — Крис барабанит пальцами по кружке с остывшим чаем. — Особенно с учётом того, что я не замолкал минут… тридцать? — Начнём с того, что под фразой «от начала до конца» я подразумевал конкретную ситуацию, а не всю твою жизнь с момента завершения кризиса ориентации. — О… Вот оно что, — понимающе кивает Чан, толкая щеку языком: неловко получилось. — Во-первых, — Чанбин выпрямляется, разминая затёкшие за время Чанова «подкаста» плечи. — Я в ярости. Расслабься, хён, это только потому, что ты всё это время ничего не рассказывал мне. Это… Довольно обидно, знаешь ли? — «Привет, Бинн-и, я гей и кстати влюблен в твоего хёна. Дашь благословение?», — Бан Чан вскидывает бровь. — Так ты хотел бы об этом узнать? — Во-вторых, — с напором продолжает младший, игнорируя очевидно риторический вопрос. — Ты в процессе вбросил что-то вроде: «Ты, наверное, удивлён, что я гей» или что-то в этом духе, но… Хён, вообще-то… Вообще-то я знал. — Что? — То, что было между тобой и Бэмбэм-хёном… Это было довольно очевидно, — он разочарованно заглядывает в коробку с остывшим рамёном, поднимается, тут же направляясь к холодильнику. — С учётом того, что я как-то застал… — Хорошо-хорошо, я помню! Помню… — Чан роняет голову на сложенные перед собой руки. — Давай пропустим эту часть диалога: мне не то чтобы сильно хочется это обсуждать. — Но мы поговорим об этом позже. — Звучит так, будто я не могу отказаться. — Это не просто звучит, это так и есть, — Чанбин оборачивается к нему через плечо. — Хён, я доем твою курицу? — Как мы от обсуждения моей личной жизни перешли к курице? — он приподнимает голову и замечает на себе выжидающий взгляд. — Ешь конечно, зачем спрашиваешь. Какое-то время они молчат: Чанбин разбирается с долгожданным ужином, а Чан — со своей собственной головой. В этом деле он заходит так далеко, что когда младший продолжает свою рецензию на его мемуары, вздрагивает от неожиданности: — Так на чём мы там остановились…? — Со отодвигает от себя тарелку со вчерашними крылышками. — Про Минхо-хёна, да? Чан кивает, складывает ладони вместе, подпирая ими подбородок, показывая тем самым, что внимательно слушает. — Боже, ну это тоже очевидно, хён, ты не можешь не знать о том, как всё это выглядит на самом деле. Только слепой этого не заметит. И глухой… — Чанбин потирает переносицу и, помедлив, продолжает. — И даже тогда есть шансы, что ты спалишься, хён. — Что? Да не может быть, чтобы… — Крис несколько нервно хихикает, думая о том, что тот, наверное, просто шутит; но выражение лица Чанбина предельно серьёзно. — Правда что ли…? — Ты постоянно на него смотришь, — он откидывается на спинку стула, скрещивая руки на груди. — Нет, не так: ты пялишься. — На тренировках? Или во время записи? Или когда… — Всегда, — прерывает его младший. — Иногда это даже немного жутковато. — Твою мать… — Крис прикрывает глаза. — Ещё ты постоянно тискаешь его, даже больше, чем Айена. Феликс пару раз говорил со мной об этом, — фыркает он. — Ну, ты знаешь Феликса: если бы скиншип был человеком, это определённо был бы он. — Твою мать… — А ещё… — Я понял! Понял! — Чан со страдальческим стоном рушится лицом в ладони и так при этом ударяется лбом, что всё на столе подскакивает. — Вот же ж… — Не-а! Даже не вздумай Бан Чан, — останавливает его Чанбин, хлопая по столу ладонями. — Кто ввёл запрет на мат в общежитии? Иногда Чану казалось, что одним из ключевых факторов, по которым он набирал людей в группу, стала обидчивость. Как можно было иначе объяснить то, что практически все его «дети» отличались исключительной злопамятностью, он не знал. Чанбин в их группе по этому критерию занимал второе место (после Минхо, конечно же). За оглушительно-громкое и протяжное «блять», которое разнеслось по общежитию, эхом облетев все комнаты, а также за довольно продолжительный поток ругательств, последовавших после, Чанбин пару дней назад получил нудную лекцию от Кристофера-я-никогда-не-читаю-нотации-Бана на пару минут и довольное лицо Феликса, который вручил ему резиновые перчатки с видом настоящего победителя (Ёнбок запрет на мат нарушал стабильно несколько раз в день — и Чану начинало казаться, что он делает это специально, смеха ради — поэтому остальные уже успели привыкнуть к тому, что он намывает посуду в наказание после каждого общего приёма пищи). А причина материться действительно была: Чонин, пытаясь найти свободную розетку, отключил от сети плейстейшн, хотя Чанбин был в шаге от того, чтобы «уделать Хана как маленькую девчонку». — Вот же зараза, — шипит Чан, растирая ушибленное место. — Так-то, — кивает Со. — Ты был в шаге от того, чтобы надраивать посуду сегодня вечером. — Но это опять забота Феликса. — Маленький матерщинник, — усмехается Чанбин, потирая подбородок. На какое-то время на кухне воцаряется молчание, которое затягивается по Чановым подсчётам (не особо точным, потому что с математикой он не дружил ещё со средней школы) дольше положенного; поэтому он осторожно поднимает глаза на собеседника: Чанбин всё ещё думает. — Резюмируя…? — Я не против, — коротко заключает он, пожимая при этом плечами. — И всё? — Вы оба взрослые люди. И оба достаточно разумные, чтобы это не мешало нашей работе. По крайней мере, мне хочется в это верить, хён. И Феликс говорит, что это… — Чанбин прочищает горло, подбирая нужные слова. — Ну, то, что между вами двумя… это мило. «Мило»? Вот это новость. Интересно, что бы сказал на это Минхо? Вряд ли бы пообещал зажарить его во фритюрнице (Феликс в его топе людей, которым позволялось больше, чем остальным, занимал второе место сразу после Джисона), но явно не был бы в восторге от такого описания их отношений. — Вы часто обсуждаете с Феликсом отношения ваших хёнов за их спинами? И вообще, как-то многовато Феликса в наших разговорах последнее время… Чанбин поднимается, подхватывая за собой посуду — ретируется, причём в спешке. Значит, часто. И значит про частое упоминание Феликса он попал в самую точку. — В общем, тебе лучше поговорить с ним или типа того. Напряжение между вами… давит на всех, в том числе на вас самих. — Может быть, — кивает Чан, не желая продолжать мусолить эту тему. Может быть… Может быть когда-нибудь в следующей жизни, когда все обстоятельства не будут против них?***
Они пересекаются только поздним вечером, когда все наконец расходятся по своим комнатам и в общежитии наступает спасительная тишина. В общую гостиную, утонувшую в полутьме тусклого торшера, из их спальни выскальзывает Минхо — уже привычно укутанный в плюшевый плед и с книгой в руках. Он поначалу замирает на пороге, встретившись с ним глазами, и Чан тоже невольно застывает, даже дыхание затаивает, глядя на него поверх крышки своего рабочего ноутбука. — Я думал ты уехал в студию. «Думал»? А может «Хотел»? Надеялся, что он уехал и им не придётся лишний раз встречаться, тем более наедине? Чан затыкает собственное подсознание, отмечая про себя, что с этими проблемами со сном он, кажется, становится параноиком — во всём видит скрытый смысл. — Решил остаться, — он прочищает горло, после чего спешно утыкается взглядом в россыпь цветных дорожек на дисплее. — Я могу уйти в спальню, если ты хотел… Минхо молча проходит через всю комнату, (Крис невольно следит за каждым его шагом, хоть и старается сделать вид, что искренне увлечён происходящим на экране) и плюхается на диван рядом с ним, тут же подтягивая колени к груди и скрывая домашние брюки за белым плюшем. Какое-то время они сидят молча, и Чан даже пытается концентрировать на работе — для большей мотивации представляя, как JYP лично отчитывает его за низкую производительность труда — но выходит откровенно плохо, потому что Лино все ещё не сводит с него глаз. — Хо, ты немного напрягаешь меня, когда вот так садишься рядом и пялишься на меня, не произнося при этом ни слова. Это… даже малость жутковато, — Чан дёргает наушник из уха, оборачиваясь к нему. — Что случилось? Этому он точно у своих котов научился: когда Бан в последний раз был у него в гостях, так делали все трое. — Ничего, — Лино пожимает плечами, подбирая ноги поближе к груди и подтыкая одеяло. Чан в ответ вздыхает, полностью освобождаясь из петли проводов, пару секунд ждёт пояснений, но Минхо по-прежнему по-кошачьи сверкает глазами. — Хорошо… Тогда что ты здесь делаешь? — Слежу. Исчерпывающий ответ… Крис напряжённо обтирает вспотевшие ладони о штаны, оглядываясь на младшего: весь его вид выражает вселенское спокойствие. Они будут обсуждать то, что произошло сегодня на репетиции? Он вообще понял, что произошло? — За чем, Минхо? Прекрати говорить загадками. — За тобой, — Лино устраивается поудобнее, притираясь лопатками к спинке и раскрывая книгу. — Отбой в двенадцать. А до этого времени у тебя есть возможность работать в компании самого очаровательного коворкера на свете. Вот оно что. — Что-то мне подсказывает, что ты себе сильно льстишь… — усмехается Чан. — Не переживай, мешать я тебе не буду, хотя соблазн всё-таки есть, — он улыбается, спешно пробегаясь взглядом по строчкам в поисках той, на которой остановился. — Может быть даже наоборот: стану музой для какого-нибудь нового трека? Как мне сесть, чтобы мое прекрасное лицо достаточно тебя вдохновляло, м, Чанн-и? Минхо всегда умел разрядить обстановку: успокоить одним словом или взглядом, шуткой или коротким касанием, даже несмотря на то, что они редко увлекались скиншипом. Чан не знал, игнорирует Минхо факт того, что произошло (или почти произошло) между ними сегодня утром, или правда не понимает, но был искренне благодарен ему за то, что они никак не касаются этой темы: к такому разговору он ещё не был готов. Даже с учётом того, что Чанбин ещё миллион раз успел повторить, что им двоим стоит поговорить, прежде чем он пригрозил запустить в него чайным пакетиком. — Боже мой, — со смехом тянет Крис, роняя голову. — Ты просто нечто. — Приму это за комплимент, — он съезжает вниз по спинке, изворачиваясь в позе золотого сечения и подпирая книгу коленями. — Хотя бы улыбнулся. У Чана ёкает от того, как тихо он произнёс последнюю фразу — будто только для себя одного. — И что… Что ты будешь делать всё это время? — Читать, капитан очевидность, — Минхо демонстрирует ему книжку и замирает, состроив то выражение лица, которое коробило Чана больше всего: хитрое, игривое с озорными искорками в кошачьих глазах. — Хочешь чего-то конкретного? Может, станцевать тебе? — он смеётся, когда Крис спешно и «слишком палевно», как выразился бы Чанбин, мотает головой из стороны в сторону. Нет. Однозначно нет. Потому что Чан так не просто не сосредоточится, он рассредоточится — ему пытки в виде совместных танцевальных тренировок хватает сполна. Раньше ему казалось, что он лишь изредка и совсем незаметно поглядывает на Минхо, когда тот танцует. Но, как оказалось, всё это время он беззастенчиво на него пялился. Поэтому — нет, спасибо. — Работай, Крис. У тебя есть ещё часик, прежде чем я начну гнать тебя в кроватку. Лино погружается в чтение, показывая тем самым, что разговор окончен и Чану, вообще-то, стоило бы поторопиться, чтобы закончить работу в срок. Он какое-то время ещё изучает его профиль, мягко очерченный тусклым светом торшера, но быстро одёргивает себя, прячась в наушниках и экране ноутбука от своих мыслей и пушистых ресниц Минхо, бросающих на щеки длинные тени. Работа-работа-работа-работа… В скором времени он почти перестаёт отвлекаться на ерзающего под боком Минхо, отчаянно пытающегося найти удобное положение, чтобы непременно уместиться на диване вместе со своими ногами в клетчатых штанах. И даже почти погружается в работу, удивляясь тому, какой исключительной концентрации он смог достичь впервые за последнее время, пока не чувствует лёгкий толчок пяткой в бедро. Когда он оглядывается на младшего с немым вопросом, тот, не отрываясь при этом от книги, укладывает свои ноги ему на колени и устраивается головой на подлокотнике. — Порядок? — абсолютно бесстрастно осведомляется Лино, будто они сидят так каждый день. — Да, — у Чана голос на полтона выше обычного, так что приходится откашляться, проглотив ком в горле. — Да, конечно… Больше он на цветных звуковых дорожках сосредоточиться не в состоянии, потому что в его голове вместо музыки — пятки, укутанные белым плюшем. Вот и поработали…***
Минхо зевает и сонно фыркает, потирая лицо; разминает затёкшие ноги, привлекая к себе внимание. — Крис-а, — сонно тянет он, роняя раскрытую книгу себе на лицо. — Уже полночь. Твой ноутбук сейчас превратится в тыкву. Твою мать. Чан, увлечённый попытками разобрать бардак внутри собственной черепушки и отыскать среди плюшевых пяток и длинных ресниц нужное звучание, даже не заметил, как прошёл целый час. Проект по-прежнему был полупустым и абсолютно сырым — это даже не близко к тому, что он изначально планировал. — Ещё полчаса, хорошо? Сейчас я только немного доделаю и… Сегодня нужно было покончить с этим: сделать так, чтобы хоты бы интро было не стыдно продемонстрировать Джисону с Чанбином, а там, может, они и сами разберутся. — Полчаса… — неразборчиво мычит из-под книги. — Не больше. Иначе я тебя самого в тыкву превращу. — Может всё-таки ляжешь спать? — Только с тобой, пупсик. Чан в ответ не сильно, но ощутимо хлопает его по голени, заставляя вздрогнуть от неожиданности. Он осторожно выглядывает из-под страниц, приоткрывая один глаз, и со смехом снова накрывает лицо книгой, прячась от света. — Ладно-ладно, я молчу… Делай уже свою работу, и пойдём спать. «Делай свою работу, и пойдём спать» — легко сказать… Только с тобой, пупсик. Да как уже взять наконец под контроль свои собственные мысли? Беспорядок — в голове полный беспорядок из битов, разноцветных звуковых дорожек, списка дел, которые требовали своего завершения до камбека, и... Минхо-Минхо-Минхо-Минхо Снова набатом стучит где-то под черепом, и он пытается спрятаться, отгородиться от этих мыслей, увеличивая громкость музыки. Пробует петь про себя, чтобы заглушить поток бесконечного повторения одного единственного «Минхо», и даже считать цветные полосочки звука на экране — всё бесполезно. Минхо-Минхо-Минхо-Минхо Мантра, состоящая из плюшевых пяток, коверкания песен Бритни Спирс и пошлых подкатов, длинных ресниц и лавандового DIOR; теплых пальцев на спинке стула, вечернего чаепития и сладкого вздоха, когда он потянулся его поцеловать. Минхо-Минхо-Минхо-Минхо… К черту, всё равно поработать не получится, еще и Лино не дает выспаться. — Хо? — осторожно зовёт Бан Чан, похлопывая его по лодыжке. — Минхо, ты спишь? Тот не отзывается из своего плюшевого кокона, игнорируя любые попытки аккуратно его разбудить: только тихонько сопит, морща нос. Книга давно съехала куда-то в складки пледа, и завтра он точно будет ругаться, что не запомнил, на какой странице остановился, а всё из-за тебя, Кристофер Бан. — Блин, с утра будет шея болеть… Прости, — Чан осторожно перекладывает его ноги, поднимаясь с дивана; присаживается перед ним на корточки, торжественно про себя решая, что это будет последняя его попытка растормошить Лино. — Минхо-я, просыпа-а-айся, — тянет он и легонько треплет по плечу, едва касаясь. Ноль реакции. И Чан знает — приложи он чуть больше усилий, и Минхо точно проснётся, он ведь всегда довольно чутко спит. Знает, но всё равно даже не пытается. Пару секунд Крис, конечно, ещё раздумывает о том, что он плохой человек, раз хочет воспользоваться ситуацией, потакая своему мимолетному желанию, но встрепенувшиеся ресницы мигом вытесняют из головы все лишние (читать как «разумные») мысли из головы. — Давай, вот так… — он осторожно пропускает руки под лопатками и коленями, путаясь в складках пледа. — Будешь же ворчать, если я оставлю тебя тут, да? И, стараясь не дышать лишний раз, перехватывает его поудобнее и крепче прижимает к себе; Лино недовольно ёрзает в ответ на такие манипуляции, но быстро успокаивается — утыкается носом в его плечо. Чан замирает на пару секунд. Сердце вместе с ним. Насколько это правда было плохой идеей? Ужасной — это было ужасной идеей. Минхо, и всё к нему прилагающееся (вроде кошачьего блеска глаз или привычки кусаться, когда Чан не слушает его) — однозначно входили в топ-3 причин его бессонницы (на втором и третьем местах были мания гиперконтроля и чувство долга соответственно). Он часто думал о нём, и особенно часто в те моменты, когда подолгу не мог заснуть — лучше от этого, естественно, не становилось, скорее даже наоборот. Думал о ресницах, даже на вид мягких (иногда Чану страшно хотелось проверить, так ли это на самом деле) тёмных прядях волос и медовой коже; думал о том, как Минхо заразительно смеётся, и как забавно — Крис мог бы сказать «очаровательно», но, когда тот пытался умиляться в моменты злости младшего, он впадал в ещё большую ярость — злится. Думал о том, как Минхо танцует, выписывая в воздухе движения руками точно и чётко, умудряясь одновременно с этим внимательно следить за своими действиями в зеркале и контролировать технику исполнения остальных. Думал о всякой бытовой дребени: как Минхо подбирает под себя ноги, когда забирается на диван, как загибает понравившиеся странички книги в уголках и как болтает ногами, закинутыми на стенку, уставившись при этом в учебник английского и усердно доказывая ему, что он так «лучше воспринимает информацию». Это уже походило на какое-то помешательство, и Крис всерьёз задумался о том, что было бы здорово, будь человеческий мозг — компьютером. Провести небольшое сканирование антивирусом, подчистить всякий мусор и отправить в корзину нежелательные файлы, и вот — он уже нормальный человек, не имеющий проблем со сном, а в голове больше не пульсирует «Минхо-Минхо-Минхо-Минхо». Может, и песни тогда быстрее писались бы… Вот только его мозг, к сожалению, на идеальную электронно-вычислительную машину был совсем не похож (только если на захламленный аниме и мемами ноутбук Джисона, который грозился вот-вот отправиться в компьютерный рай, особенно когда он пытался играть на нём в симс). Мыслей слишком много, и ещё больше — про Минхо. Про танцы, заломанные странички и лавандовый парфюм… Были, конечно, и неприличные — Чан ведь тоже не святой. Но он по крайней мере, к этому изо всех сил стремится, поэтому отгонял их от себя с особым упорством. Главное слово «стремится», потому что некоторые из образов он осторожно отложил в своём мозговом компьютере в папочку «никогда не показывать мне это без спроса, но, если вдруг понадобится, я, может быть, сам сюда загляну (не может быть, а точно)» и спрятал её где-то меж сотен семплов. От этого он чувствовал себя ещё более виноватым, и здоровому восьмичасовому сну это тоже не особенно способствовало. Хотя Чан уже был согласен и на пять часов, и даже на четыре — просто спокойный сон, без метаний в постели в попытках заснуть и дурных снов после. Крис осторожно сгружает его на постель, чувствуя лёгкую щекотку от того, что плюшевый плед — чтоб ему пусто было — скользит по рукам, когда он усилием воли заставляет себя отстраниться и вытянуться в полный рост. Без Минхо, прижатого к груди и спрятавшего нос в плече, холодно и совсем немного грустно, но Чан по привычке давит в себе эти чувства. Топчет ногами, заталкивая поглубже — лишь бы всё вместилось внутри, потому что «нельзя всё время глотать свои чувства, Кристофер Бан — лопнешь». Но хорошего помаленьку. Сейчас он добавит в запись еще несколько моментов, чтобы завтра можно было показать её Чанбину с Джисоном и продолжить работу вместе, и забудет и про ресницы, и про белый плюш и даже про острый кончик носа в складках своей футболки. И особенно про иррациональную пустоту, которая стала остро ощущаться, стоило только пропасть теплу, исходящему от Лино. Забудет, задавит всё это в себе и… Внезапное тепло на запястье. Настолько внезапное, что, когда Минхо тянет его на себя, он не успевает понять, что происходит: рушится на постель, не успев при этом даже руки подставить. — Хотел оставить меня тут и уйти обратно? Чан приподнимается, растерянно глядя на все ещё заспанного, но от этого не менее решительно настроенного, Лино. Между ними сантиметров десять, не больше. Сердце колотится так, что Чан внезапно начинает верить в бога: молится изо всех сил, чтобы младший, прижатый к кровати его телом, не почувствовал, какое влияние на Чаново сердцебиение оказывает его непосредственная близость. — Вовсе я не… — Крис пытается подняться, скользит ладонью по пледу, и руки снова разъезжаются. Боже мой, выглядит как полнейший идиот. А Минхо за этим парадом нелепости наблюдает из первых рядов — десяток сантиметров между их лицами. — Кристофер Бан, — строго произносит он, когда они снова встречаются глазами, и у Чана сейчас сердце точно не выдержит. — Сна ни в одном глазу. Минхо вздыхает, ёрзает под ним, стараясь отодвинуться в сторону; путается в чёртовом пледе, и выругивается так громко, что, наверное, слышно в соседней комнате. Следующие секунд тридцать — которые Бан Чану и его заходящемуся в тахикардии сердцу кажутся настоящей вечностью — они неловко мечутся в постели в попытках разобрать клубок из рук и ног. Когда они, наконец, могут с уверенностью сказать, где чьи конечности, Минхо заговаривает первым, отодвигаясь ближе к стенке: — Ложись. — Что? — Буду петь тебе колыбельную, — язвит он в ответ, сдувая со лба чёлку, и раздражённо хлопает по матрасу. — Ложись, говорю. Чан сдаётся без всякого сопротивления (потому что по-прежнему слабо улавливает суть происходящего) и рушится на место рядом, растерянно пялясь в потолок следующие несколько секунд — ждёт дальнейших действий Лино. — Если уйдешь, я сразу это почувствую. И тебе лучше не знать, что будет, когда я приду по твою душу, — бурчит он, возясь с одеялом и отпихивая в ноги плед. — А теперь закрывай глазки, считай барашков или что-то там ещё… и спи. — Подожди, ты хочешь, чтобы я спал здесь? — Можешь пойти к себе, но тогда я привяжу тебя к кровати, — когда Крис оборачивается на него, Минхо только улыбается. — Что, прости? — Чтоб точно не сбежал работать. А ты что подумал, Чанн-и? — он накрывает его частью своего одеяла, погружая в тепло, пропитанное запахом Минхо. — Спи, Крис. Может, утром сможешь придумать достойный ответ, — смеётся, поправляя складки одеяла как ни в чем не бывало. — Я… Я постараюсь. — Рад слышать. Минхо, наконец, удобно устраивается на своей половине кровати, и они на удивление соприкасаются только плечами. Что уже хорошо, потому что односпальная кровать совсем не рассчитана на двух взрослых парней, проводящих большую часть недели на тренировках (пусть даже один из них и пытается изо всех сил избежать любой излишней близости). Становится так тихо, что некомфортно даже вздохнуть громче обычного, а Чан до сих пор не может перевести дыхание. — Ты не хочешь спать, да? — Вообще не хочу, — коротко кивает Чан, неловко укладывая руки поверх одеяла. — Вот и я нет, — тоскливо вздыхает Минхо, и вдруг снова начинает возиться в одеяле, переворачиваясь на бок и с невероятно довольным видом подкладывая под щеку сложенные вместе ладошки. — Поболтаем?