оберегая твой сон

      Так больше не может продолжаться.       Бан Чан просто уверен в этом, потому что если организм не возьмёт на себя ответственность самолично отказаться работать в режиме «нон-стоп», то его крыша в ближайшее время отправится в далёкое путешествие, не думая даже о том, чтобы попрощаться с ним.       Последние несколько дней Кристофер чувствует себя так, будто не спит вовсе, даже в те дни, когда на сон удаётся выделить пару-тройку часов (посовещавшись со своими тараканами в голове и буквально выпросив себе возможность спокойно подремать). У Чана перманентно болит голова, поэтому он плохо соображает и часто подтормаживает, чем вызывает смешки мемберов, и очень многозначительный взгляд Лино; а ломота во всём теле с недавних пор начинает мешать тренировкам — он быстро выдыхается, часто буквально отдирая себя с пола после пятиминутного перерыва, и не может больше работать в полную силу. В понедельник Минхо просит его «выложиться по полной» на танцевальной тренировке, но Крис и так выжимает из себя максимум каждый день: он уже не в состоянии просто стоять на ногах, не говоря уже о танцах или вечерах, которые приходилось проводить в спортзале из-за активной подготовки к камбэку.       В общем и целом, его состояние просто кричало о том, что ещё чуть-чуть — и он просто не выдержит. И хотя в последнее время чаще обычного кружилась голова, а менеджеры то и дело неодобрительно поглядывали на него, Чан избрал свою привычную тактику «игнорирование проблемы вплоть до полного её исчезновения». Вот только его проблемы со сном почему-то никуда деваться не хотели, и только ухудшались с каждой чёртовой ночью.       — Ты спал сегодня?       Они с Минхо снова встречаются на кухне — какое-то дежавю — ранним утром, пока дети либо всё ещё крепко спят, либо только-только открывают глаза, стараясь отлепить себя от постели: по правде сказать, режим всех восьмерых из-за камбэка оставлял желать лучшего, но проблемы это вызывало, кажется, только у Криса.       — Проснулся на час раньше тебя, — отзывается Бан, салютуя ему кружкой из-за экрана рабочего ноутбука. — Вернулся в общежитие в районе половины второго.       С недавних пор он решил, что стоит внимательнее относится к остальным жителям общежития, в частности к Минхо, который делил с ним комнату начиная с самого дебюта — поэтому теперь Крис часто по вечерам уезжал в студию, чтобы не мешать никому своими ночными похождениями. Минхо правда на это сказал, что он кретин, и внимательнее ему нужно относится только к себе самому.       — Четыре часа сна… — фыркает Лино, тем не менее не сводя с него пристального взгляда: если он не знает о лжи Чана наверняка, то хотя бы догадывается о том, что тот привирает о качестве своего сна.       — Это больше, чем обычно, так что… — он пожимает плечами.       — Ты придурок.       — Эй, — он высовывается из-за компьютера, предупреждающе выставив в сторону Минхо указательный палец. — Не забывайся.       — Хён-придурок, — тот невозмутимо проходит мимо него, чуть привстаёт на носки, чтобы достать чашку из шкафчика, и оглядывается через плечо с язвительной усмешкой. — Так лучше, хён?       Они с Минхо давно договорились о том, что будут избегать лишних формальностей, по крайней мере наедине. Крису всегда хотелось, чтобы младший чувствовал себя с ним комфортно (хотелось ещё до того, как он стал ловить себя на мыслях довольного сомнительного характера и содержания), поэтому после недолгих препирательств Минхо перешёл на неформальный стиль общения, через некоторое время он стал всё меньше звать его «хёном» и всё чаще использовал его привычное английское «Крис»; а сейчас совсем не стеснялся в выражениях, будто разговаривал с кем-то очень близким — Чану хотелось в это верить.       — Тебя бы в угол поставить за такое.       — Лучше отшлёпай, — Лино, не отрываясь от привычной утренней рутины в виде заваривания любимого чая, шаловливо играет бровями и тут же прыскает от смеха, когда Чан в ответ кривит лицо.       — Ужасно.       — Да брось, не такая плохая затея, — тихо смеётся младший, возвращая своё внимание кружке с котятами, что немного выцвела от частого использования посудомойки. — По крайней мере, шутка не плохая.       — Это как посмотреть, — выдаёт Крис, всё ещё беззастенчиво пялясь на него.       — Чай?       — Кофе лучше.       — Какой тебе кофе, балда?       — Тогда чай, — Чан против такого обращения к себе не возражает. Возможно, временами он и правда не отличается особым умом и сообразительностью, особенно если где-то на горизонте маячит Минхо.       Особенно когда он такой: в растянутых пижамных шортах, толстовке — знакомой настолько, что дух захватывает — а на голове у него такое гнездо, что Крису приходится спрятать улыбку за кромкой чашки с остывшим и немного горьким кофе: молоко и сливки кончились ещё пару дней назад, и ему бы отчитать за это Сынмина и Хёнджина, потому что они отвечали за продукты на этой неделе, но он слишком устал для того, чтобы тратить силы на нравоучения.       Минхо присаживается напротив него, подталкивает к нему вторую кружку, которая дымится, источая приятный аромат — в чашке его ждёт их с Лино любимый чай с липой и гречишным мёдом.       И на самом деле, самому Минхо он не то, чтобы сильно нравился: он вырос в Корее и единственный чай, который он привык пить — зелёный рисовый. Он сам в этом никогда не признается, но, по правде сказать, пьет эту черную гадость с приторно сладким вкусом исключительно потому, что Чан терпеть не может рисовый чай; и поэтому первые полгода их знакомства отказывался принимать участие в его утреннем чаепитии, хотя Минхо настаивал. Довольно упорно настаивал. В результате он решил сменить тактику и выбрал в супермаркете самый интересный по описанию чай (он всё равно слабо представлял, каким тот будет на вкус — так пусть хоть звучит красиво), а после осторожно пододвинул к нему кружку следующим утром.       — Что это?       — Чай. Решил купить новый, — Лино деланно безразлично пожал плечами. — Попробуешь?       Крис недоверчиво оглядел его и заглянул в кружку, тут же принимаясь растерянно моргать: запах рисового чая — трава и жареный рис, а из чашки пахло чем-то горьковато-пряным, и едва заметно тянуло липовой сладостью.       — Если бы я хотел тебя отравить, хён, то сделал бы это более изысканно.       Чан только скорчил ему рожу в ответ, но чай всё-таки принял, с удовольствием делая сразу большой глоток: это было очень похоже на то, что он пил в Австралии много лет назад. А Минхо в ответ спрятал улыбку в своей кружке — кажется, хён попался на крючок.       С тех пор так и повелось — утренний и вечерний чай в компании друг друга. Иногда они просто молча утыкались каждый в свою кружку после тяжёлого дня, а иногда — болтали, не затыкаясь ни на секунду, так что чай, всеми забытый и никого уже не интересующий, тихонько остывал в стороне, пока не становился совсем холодным и горьким.       И если сначала они и правда собирались исключительного для того, чтобы насладиться чаем и пожевать тайком сладких снеков (Минхо оказался удивительным сладкоежкой, а Чан довольно быстро загорелся желанием для него звёзды с неба доставать, поэтому редко приходил на подобные собрания с пустыми руками); то теперь это, кажется, было лишь очередным предлогом для того, чтобы лишний раз пересечься. Будто они не проводили друг с другом большую часть светового дня, и не ночевали в одной комнате.       Минхо напротив улыбается, заглядывая ему в лицо.       — Чай остынет, Крис.       — Да, конечно… — он возвращает свой взгляд ноутбуку, тут же хватаясь за чашку и игнорируя обжигающе-горячую ручку. Так, наверное, даже лучше, потому что хотя бы на несколько секунд он перестаёт думать.       Мыслей много. Так много, что ещё чуть-чуть и его голова просто взорвётся одним сплошным «Минхо-Минхо-Минхо-Минхо». И все эти мысли такие неправильные, что хочется пару раз приложиться головой о стол (и если бы он был в одиночестве, то непременно сделал бы это — а вдруг поможет?).       — Надеюсь хоть сегодня обойдётся без ремейка фильма «Побег из Шоушенка», да? Или опять сбежишь в студию или гостиную посреди ночи?       — Я постараюсь заснуть.       И Чан правда пытается приложить к этому усилия: упрямо закрывает глаза, практически зажмуриваясь до звёзд, чтобы не было соблазна открыть их и вновь пересчитать полосочки света от жалюзи на потолке. Но когда он остаётся в темноте своих век и выравнивает дыхание с сопением Минхо на соседней кровати (предварительно подоткнув одеяло со всех сторон — при этом настойчиво отрицая предположение Чанбина о «лёгких признаках ОКР»), и когда ему кажется, что он сделал уже абсолютно всё, чтобы наверняка заснуть — сон никак не идёт.       А вот мысли, тяжелые и мрачные, которые в темноте и тишине становятся буквально осязаемыми — тут как тут.       Ситуация в группе накалялась из-за предстоящего камбэка: все были на взводе, и поэтому количество конфликтов, особенно на бытовой почве, росло с каждым днём в геометрической прогрессии. А Чан буквально ничего не мог с этим сделать, потому что из-за проблем со сном сам стал чересчур раздражительным, и то и дело срывался на ком-нибудь. В последний раз он рявкнул на Чонина и Сынмина, которые слишком громко бесились в соседней комнате, подпевая какому-то попсовому треку из телевизора, и те молчали до самого вечера, тихо и пристыженно разойдясь по своим комнатам после очередной тренировки.       Из-за просто чокнутого графика силы были на исходе, и они все были слишком уставшими для того, чтобы следить за своим здоровьем. Хёнджин растянул запястье на этой неделе, и стафф был просто в ужасе, потому что до камбэка оставалось совсем мало времени — даже если он успеет более или менее оправиться к этому времени, то всё равно вряд ли сможет танцевать в полную силу без последствий для заживления. Крис чувствовал себя таким виноватым, потому что просто недоглядел: не остановил раззадорившихся ребят, когда следовало из-за того, что на перерыве он просто пытался пару минут полежать с закрытыми глазами и отдохнуть — у него снова закружилась голова. Если бы он думал не только о себе, этого никогда бы не произошло.       Жалобы Феликса на боль в спине прекратились лишь потому, что она стала слишком сильной, чтобы говорить об этом: на сегодняшней тренировке он свернулся калачиком на диване, спрятавшись в капюшоне во время пятиминутного перерыва и дробно дыша. Чан не позволил ему продолжить репетировать, и отправил в общежитие, надеясь, что сможет, наконец, решить вопрос с его лечением. Менеджеры всё время понимающе кивали, но ничего толком не делали, и Крис мог их понять: внеплановое обследование перед самым камбэком, когда они и так буквально ночуют на работе — не то, чтобы предел их мечтаний, особенно когда это может выйти боком, если вдруг Феликсу придётся взять рест из-за состояния своего здоровья. Крис мог их понять, но плевать он хотел на этот камбэк, когда речь идёт о детях.       Дома Феликс улыбался, как ни в чём не бывало, уверяя, что он в полном порядке. И Хёнджин совсем не жаловался на растянутое запястье. И даже Чонин с Сынмином вовсе не обижались на него за то, что он рыкнул на них пару дней назад.       Но Чан чувствовал себя абсолютно беспомощным. Лишенным права управлять ситуацией, потому что всё, за что бы он не брался в последнее время — натурально разваливалось. Он так отчаянно хочет вернуть себе привычное чувство контроля, а вместо него ощущает только всепоглощающую растерянность — он н е з н а е т, что ему делать со всем этим.       И это просто смешно.       За его здоровьем и физическим состоянием следят сразу несколько врачей и тренеров; они все проходят обследование раз в полгода, и иногда внепланово — за месяц-два до камбэка, чтобы избежать непредвиденных ситуаций. Смешно то, что, кажется, единственный врач, который ему правда необходим — психотерапевт. Но в JYP он об этом даже не заикается: меньше всего компании нужны слухи о том, что лидер набирающей популярность группы медленно, но верно прощается со своей крышей.       Хочется спрятаться в экране ноутбука и заткнуть уши наушниками: так не слышно всего того бреда, что нашёптывает собственное подсознание. Но Чан боится, что Минхо снова проснётся, если он сейчас уйдёт, поэтому просто пялится в полоток до самого рассвета.       

***

      — Ты сегодня не спал.       Минхо заглядывает в экран ноутбука через плечо, и его пальцы, устроенные на спинке кухонного стула — тёплые, горячие практически — едва касаются лопаток; в нос ударяет привычный запах Минхо, которым пропиталась вся их комната, да, кажется, всё общежитие уже насквозь им пропахло — лаванда с лёгкими древесными нотками.       — И снова работаешь.       — Что? Нет… Я… — Крис выдыхает, отчаянно стараясь подчинить себе свои собственные мысли, собрать их в кучу и привести в порядок, пока Лино не начал подозревать его в слабоумии. Голова кружится от недосыпа, и недомогание только усиливается от того, как близко сейчас дыхание Минхо. — Я спал. Правда мало и…       — Крис.       Бан Чан виновато оглядывается на него, и с трудом сдерживает себя, чтобы не дёрнуться назад от испуга: когда он оборачивается, они едва не сталкиваются носами — настолько близко оказываются их лица. Минхо в первые секунды тоже отодвигаться не спешит, так и замирает, растерянно моргая: ни вперед, ни назад. Какое-то время они оба не двигаются, не дышат даже практически, пока Лино не отстраняется первым, распрямляясь и отступая на полшага в сторону. Крис в ответ не сдерживает разочарованного вздоха, искренне надеясь, что младший не расценит этот звук как что-то предосудительное.       — Ты вообще видел свои мешки?       — Спасибо, что ты тоже их заметил, — он пытается улыбнуться, но Минхо, похоже, ни капельки не смешно. Да и ему самому в общем-то не до смеха, потому что никак не удаётся успокоить сердце, что на фоне общего недомогания и обжигающе горячего дыхания всего в паре сантиметров от его лица колотится уже где-то в глотке.       Хорошо, что Минхо не умеет читать мысли. Лучше бы, конечно, было, если бы и он сам свои мысли разучился слышать, потому что с каждым днём желание приложиться головой о какую-нибудь твёрдую и не предназначенную для этого поверхность — только крепнет.       Он был так близко, что ещё пара сантиметров — всего одно короткое и резкое движение вперёд, и… Остановись прямо сейчас.       В наказание за одну только мысль об этом он, наверное, не будет спать до конца столетия, снова и снова прокручивая её в голове, пока будет пересчитывать полосочки света на потолке.       — Я сделаю тебе кофе, — Минхо улыбается ему. — Но ты никому не расскажешь, что их хён такой добрый. Иначе будут думать, что я всем подряд делаю кофе. Это понятно? — спрашивает он уже на пути к кофемашине.       — А ты делаешь его только для меня? — усмехается Крис, хотя его сердце предательски сжимается.       Ты правда спрашиваешь только о кофе или как обычно имеешь ввиду что-то своё, глупое и эгоистичное?       — Я сейчас и тебе не буду делать, если ты продолжишь общаться со мной в таком тоне, Кристофер Бан!       Чан улыбается, хотя на самом деле ему хочется избавиться от своей собственной больной головы.       Он просто вселенски устал.       

***

      После ужина он снова украдкой просит одного из менеджеров отвезти его в компанию, постоянно повторяя, что это всего на час-другой. Но его работа (уже по привычке) затягивается на шесть часов, которые оборачиваются для него сухостью в глазах, больной спиной и затёкшей шеей. А ещё спасительной усталостью.       И всепоглощающим чувством вины в подарок: когда он осторожно проскальзывает в общежитие, воровато прижимая к себе сумку с ноутбуком, замечает свет в гостиной. На часах уже четыре часа утра, и он искренне надеется, что кто-то из детей просто забыл выключить освещение, хотя в глубине души прекрасно понимает, что скорее всего сейчас ему придётся объясняться с Минхо, который из-за его ночных скитаний в последнее время и сам потерял всякий сон.       В общей комнате удивительно тихо, и только Минхо, лениво моргая слипающимися от бессонной ночи глазами, что-то читает в тусклом свете торшера. При виде такого Лино, сонного и уставшего, укутанного в плед, из-под которого торчат его босые ноги, Крис снова чувствует себя полнейшим кретином, который всегда-всегда-всегда думает только о себе.       Неужели нельзя было потерпеть? Неужели нельзя было разобраться уже наконец со своей головой, или хотя бы притвориться спящим, бесцельно пялясь в потолок пару часов, ради того, чтобы Минхо нормально поспал? Ни себе, ни людям, Кристофер Бан.       — Доброе утро, — он криво ему улыбается, отвлекаясь от книги. — Как спалось?       — Ты…Ты что, просидел здесь все это время? — Крис спускает сумку с ноутбуком с плеча, сгружая её на пол.       — Признаться, я надеялся, что ты немного сжалишься надо мной и придешь хотя бы раньше трёх.       — Прости, — вздыхает в ответ Крис. — Извини, что я…       — Ты говорил мне, что возвращаешься в час, иногда в два… — Лино закрывает книгу, предварительно загнув уголок страницы, на которой остановился, и устало прикрывает глаза на пару секунд. — Я не верил, конечно, но мне очень хотелось. Хотелось верить, что это всё… просто нормализовалось само собой или что-то в этом духе.       — Прости, Хо, давай просто пойдём спать…       — Ты обещал мне, Крис.       — А?       — Обещал сказать, если это начнёт становиться проблемой, — Минхо поднимается с дивана, утягивая плед вслед за собой и набрасывая его на плечи. — И не говори мне сейчас, что ты по-прежнему считаешь, будто у тебя всё в полном порядке.       Чан в ответ только молчит.       — Слушай, может, я просто лезу не в своё дело… Но ничего не могу с собой поделать: я переживаю, — он серьёзно смотрит на него, выжидая короткую паузу. — И ты вообще можешь послать меня к чёртовой матери с моей непрошенной заботой, но я… В общем, не могу смотреть, как ты себя изводишь.       Кристофер замирает, вглядываясь в его лицо, сонное и немного припухшее, но от того его выражение не сделалось менее решительным: если Минхо за что-то берётся, то вцепляется в это дело до самого победного конца. И если он и решил переживать за Чана, то определённо не отступится просто так. И зачем ему только волноваться о нём?       Ты ведь уже придумал в своей голове «зачем» — потому что ты ему нравишься до смерти. Знаешь, Чан, как обычно говорят? Не очаровывайся, чтобы не разочароваться. И ты сам прекрасно это знаешь.       От обилия, переизбытка мыслей снова болит голова, и он морщится, прижимая пальцы к переносице, отворачивается. «Минхо-Минхо-Минхо-Минхо» — снова как в телесуфлере крутится где-то в темноте черепа, будто мало ему других навязчивых мыслей.       — Пойдем спать, ладно? Не вынесу этого разговора прямо здесь и сейча…       Лино вдруг прижимается к нему, сбивчиво дыша куда-то в висок и крепко сжимая ткань толстовки под лопатками в кулаках; плед сползает с его плеча, и грозится вот-вот совсем упасть на пол, собравшись складками у их ног.       — Не закрывайся. Не от меня.       «Минхо-Минхо-Минхо-Минхо» — его голова готова взорваться, когда он просто поддаётся порыву и прижимается к нему в ответ, пряча нос в складках плюшевого пледа на плече, игнорируя неистово колотящееся сердце. Ему впервые за последнюю пару недель так хорошо, так с п о к о й н о , что приходится закусить внутреннюю сторону щеки, чтобы не взвыть.       Минхо-Минхо-Минхо-Минхо…

***

      Этот день длится целую вечность. У него так сильно кружится голова с самого утра, что на его состояние обращают внимание абсолютно все: менеджеры, стафф, мемберы и в особенности Минхо, немного осунувшийся и заторможенный после практически бессонной ночи. Правда об этом они не говорят, как не обсуждают и то, что произошло в гостиной сегодня ночью. Они в принципе не говорят с того самого момента, как Минхо смущенно отстранился от него и тихо извинился. До спальни они шли молча, и укладывались в тишине, а когда Чан проснулся — Лино уже не было. И это просто сводило его с ума.       — Давайте прогоним ещё раз, — он подгоняет ребят, чувствуя, что, если перерыв продлится чуть больше положенного, уснёт прямо здесь.       — Я так устал, — хрипит Джисон, растягиваясь на диване и пряча взмокшее лицо в капюшоне своего худи.       — Хён, можно ещё пять минут? Минхо-хён всё равно ещё не вернулся, — Хёнджин заваливается на диван, отодвигая Хана к спинке и полностью игнорируя его недовольное и, судя по всему, не очень цензурное мычание.       — Хорошо, — Чан кивает, надеясь при этом только на то, что от такого резкого движения его голова не взорвётся. — Хорошо… У вас…— он прижимает пальцы к виску, стараясь не морщиться и держать лицо. — Все нормально себя чувствуют? Феликс…?       — Бан Чан-хён, — испуганно вздыхает Чонин. — У тебя… — он прикладывает указательный палец к впадинке над своей губой и кивает на его лицо. — У тебя… здесь.       Все оборачиваются на него, даже Хан принимает сидячее положение на диване, оправляя шапку так, чтобы открыть себе более широкий угол обзора. Кристофер наспех протирает лицо тыльной стороной ладони, тут же чувствуя липкую теплоту на коже — на руке отпечатывается кровь, которая определённо не должна быть там, если он по-прежнему пытается делать вид, что он в полном порядке.       — Блять… — запрокинув голову назад, он зажимает нос, пытаясь не запачкать футболку, светлый паркет репетиционного зала и (по возможности, конечно) окружающих его людей, потому что количество крови было, мягко говоря, впечатляющим. — Я сейчас…       — Тебя проводить до туалета?       — Может врача позовём?       — Не нужно! Отдыхайте пока, я приведу себя в порядок…       — Они, наверняка, встретятся с Лино-хёном по дороге, так что не переживайте…       А вот Чан переживает.       Минхо он не встречает ни при выходе из зала, ни в пустынных (ранним утром субботы, пашут они практически в абсолютном одиночестве) коридорах компании, и уже надеется, что они всё-таки разминулись где-то по дороге, хотя умом прекрасно понимает, что от туалета до танцевальной студии можно пройти только одной дорогой, и вряд ли Лино знает какой-то другой путь.       Чан переживает, особенно когда буквально лицом к лицу сталкивается с Минхо в дверях (если это вообще можно назвать «столкновением лицом к лицу», потому что Крис влетает в него с запрокинутой назад головой) и от неожиданности чуть не вскрикивает. И хотя вопль удаётся подавить, едва не прокусив при этом себе губу, он всё равно успевает ударить его локтем при столкновении, и теперь чувствует себя полнейшим кретином — впрочем, как и всегда.       — Эй, что такое? — он осторожно удерживает его за плечо и, заглянув в лицо, замечает кровь. — Не запрокидывай голову! У тебя что, первый раз кровь из носа?       Чан тут же послушно опускает голову, встречаясь с ним глазами впервые за сегодняшний день. Неловко. Но не от того, как устало и обеспокоенно смотрит на него младший, а от собственных мыслей, которые в очередной раз не дают ему покоя: в голове снова без конца пульсирует «Минхо-Минхо-Минхо-Минхо», когда Лино хватает его за руку и тянет за собой к раковинам.       — Давно идёт?       — Нет, может пару минут…— он прижимает тыльную сторону ладони к носу в жалкой попытке хотя бы ненадолго остановить кровь и спасти свою футболку. — Хо, правда, я в порядке…       — Успокойся немного. Ты нервничаешь, и кровь идёт только сильнее, — Минхо давит ему на плечи, заставляя отступить на шаг назад и прижаться поясницей к одной из раковин. — Дыши глубже.       Успокоиться? Дышать глубже? Точно не тогда, когда теплые ладошки покоятся на его плечах, и он сам так близко к его лицу, что Чан буквально чувствует его обжигающее дыхание на подбородке.       Минхо-Минхо-Минхо-Минхо       В голове пульсирует в такт его сердцу, которое заходится в тахикардии. Он хочет — нет, он просто больше всего на свете желает — больше никогда не слышать своих собственных мыслей. А ещё так сильно хочется…       — Крис!       Они сталкиваются глазами, и Чан замирает, растерянно глядя на него.       — Я помогу тебе, ладно? — тон Минхо такой тихий, такой успокаивающий и тёплый, что ему хочется натурально выть.       Тот, дождавшись утвердительного кивка — Крис уже был на сто процентов уверен в том, что без посторонней помощи он точно не справится в этот раз — отрывает пару бумажных полотенец, смачивает их под слабым напором воды, чтобы легче избавиться от того месива, что оставил этот инцидент на его лице, и с серьёзным видом возвращается к нему.       — Убери руку, я сотру кровь.       Чан обессиленно опускает руки, и от липких бурых разводов, оставшихся на кожи тыльной стороны ладони, плывёт перед глазами. Или это всё-таки от недосыпа?       — Футболку испачкал, — обречённо вздыхает он, когда чувствует осторожное прикосновение к своему лицу. — Как теперь из компании выходить?       Только жёлтых статей, не имеющих ничего общего с реальностью, и сплетен не пойми о чём в соц сетях не хватало для полного счастья — ему ведь мало уже имеющихся проблем… Снова раскалывается голова: на этот раз так, что он с болезненным стоном морщится, прижимая пальцы к виску.       — Тихо-тихо-тихо… — Минхо испуганно хватает его за запястье, напряженно замирает, вглядываясь в выражение его лица. — Голова…?       — Пустяки, — обрывает его Крис, тут же опуская руку и тем самым сбрасывая его тёплые пальцы. Ему кажется, или младший правда выглядит расстроенным и немного смущённым таким жестом?       — Как скажешь, — он возвращается к своему занятию, продолжая промакивать салфеткой его лицо. — Я дам тебе толстовку: она всё равно твоя.       Чан тут же поднимает глаза.       — Ты что, всё ещё её носишь?       Это прозвучало совсем не так, как он хотел это преподнести. А даже если его подплавленный от недосыпа мозг и смог подобрать более или менее правильную интонацию, Минхо его тон всё равно не устроил: он окончательно сник, стараясь изобразить искреннее сосредоточение на своём лице, будто единственное, что его волнует — избавление от следов крови.       — Я верну её тебе, не переживай, — сухо отрезает в ответ Хо и подхватывает его за челюсть пальцами другой руки, чтобы повернуть голову чуть в сторону. — Холодно просто, вот и ношу.       У Чана щекочет в животе, когда он опускает глаза: Минхо ведь и правда в его худи, и это даже не очередной глупый сон, оставляющий его после пробуждения абсолютно разочарованным и виноватым. Это реальность, где Минхо, собираясь в компанию, забрался в чёрный флис его толстовки (и совсем не важно было это обдуманным решением или он просто взял первое, что нашлось в его шкафу). Интересно, он часто носит её? Может быть, он надевает её, когда они с танцевальным юнитом выходят развеяться? Или носит только дома, пока Чан пропадает в студии? Интересно, толстовка все ещё помнит Чановы духи или уже насквозь пропахла парфюмом Минхо? И…       Поток его мыслей обрывает недовольное шмыганье носом. Он поднимает глаза и встречается глазами с Лино, которого знал так хорошо, что без лишних слов мог понять: тот молча глотает обиду, оттого и кусает раздосадовано губу, и шмыгает носом, и к лицу его прикасается нервно и дёргано. И вместо щекотки в животе и миллиона вопросов, вызывающих приятное урчание в районе сердца, приходит осознание — он повёл себя как последний мудак. Снова.       О каких отношениях вообще может идти речь, если ты даже разговаривать с ним по-человечески не способен?       Отношения? Вовсе он не думал ни о каких отношениях. Ну, или ему отчаянно хотелось в это верить, по крайней мере пока лицо Минхо в такой опасной близости от его собственного.       Снова запах лаванды, тёплое дыхание так близко, что у Чана во рту пересыхает от волнения; и навязчивые мысли, от которых он не может избавиться даже после того, как пытается представить что-то отвлечённое: желательное жуткое или абсолютно омерзительное — лишь бы отделаться от набатом стучащего в голове «Минхо-Минхо-Минхо-Минхо».       И снова то мимолётное, глупое желание сделать одно единственное, короткое движение навстречу, чтобы… Стоп. Он никогда этого не сделает; не сделает, хотя всё зудит от желания, которое он даже про себя не может произнести, как будто кто-нибудь услышит.       — Если кровь не остановится через десять минут, я сдам тебя санитарам.       — Звучит позитивно, — несмело отзывает Крис, вырванный из потока своих мыслей – и слава богу. — Я бы не отказался полежать пару дней…       — Не выделывайся, — вдруг огрызается Минхо. — Если сляжешь, я тебя прибью, ясно?       — Ясно, — Чан в ответ улыбается, и какое-то время они просто молча смотрят друг на друга: неспешно моргают, каждый прислушивается к чужому дыханию. Крис почему-то старается подстроиться под его ритм, ловя каждый вдох и выдох.       Лино отводит взгляд первым, протягивает ему одно из полотенец, похоже, стараясь больше на него вообще не смотреть, и отступает на шаг в сторону. Так, наверное, даже лучше. Хотя всё равно обидно: хотелось растянуть эту игру в гляделки на подольше.       — Присядешь? Может, найдём какое-то место и.. Не знаю, ты немного отдохнёшь? Как ты вообще?       — Я в норме.       — Крис, я тебе этот нос сейчас откушу, честно, — рыкает он, упираясь обеими руками в керамическую поверхность раковины и устало роняя голову меж плеч, так что его лицо скрывает чёлка.       И Чан, вроде бы, изо всех сил старается как можно меньше нервировать окружающих своих состоянием, но получается каждый раз ровным счётом наоборот. Глупость какая-то.       — Голова всё ещё болит? — тихо осведомляется Лино после пару минут тишины.       — Немного. Не критично.       — Может, нужно позвать врача или что-нибудь…? Наверное, давление скачет или…       — Минхо.       — Надо…       — Ли Минхо.       Он удивлённо поднимает на него глаза, такие же уставшие, как и у самого Криса — забавно.       — Всё правда в порядке, — Чан отводит руку от лица, показывая, что кровь наконец остановилась. — Обойдёмся сегодня без врачей.       — У тебя… У тебя тут ещё немного, — Минхо подходит ближе и забирает салфетку из его рук, чуть подаваясь вперёд для удобства. — Сейчас, я уберу и…       Одно единственное короткое движение — ему не нужно будет даже прилагать никаких усилий, чтобы двинуться навстречу, потому что Лино и так близко настолько, что внутри у Криса сейчас настоящая катастрофа: в глубине черепа как будто включили пожарную сигнализацию, и от этого снова болезненно тянет в висках.       Одно короткое движение — ничего сложного, но сколько проблем.       Особенно с учётом того, что он правда решается (решается, черт возьми), и одним лишь усилием воли удерживает себя на месте, хотя Минхо не мог не заметить, как он дёрнулся в его руках. Но даже если заметил — ничего не сказал; только отклонился чуть назад, придирчиво изучая его лицо на предмет наличия остатков крови.       — Вроде всё…       — Спасибо.       — За такое не благодарят, дурак.       — Раз я дурак, то не тебе решать, — Кристофер улыбается, хотя ему честно и искренне хочется расплакаться, от того, насколько он устал от этих грёбаных мыслей. — Я же дурак, а значит могу делать, что захочу.       Он усмехается в ответ привычно: с прищуром и наклоном головы чуть вбок, смотрит на него долго-долго, так что Чан дышать перестаёт.       И я хочу тебя поцеловать.       Мысль такая оглушительно громкая, такая яркая, что первые пару секунд он боится, что правда сказал это вслух.       Даже самому себе он в этом признаётся первый раз, потому что каждый раз до этого успевал вовремя остановиться: пресечь, заткнуть свой собственный голос в голове раньше, чем тот успеет закончить мысль. Интересно, как скоро Чан пожалеет о том, что не остановился в этот раз?       Наверное, уже сегодня ночью эта мысль догонит его, когда голова только коснётся подушки. Но сейчас неважно — это проблемы Чана из будущего. Сейчас ему абсолютно до лампочки, потому что Минхо даже не думает отстраняться: глядит на него внимательно и молчаливо с расстояния пары десятков сантиметров, как будто всё-таки умеет читать мысли и ждёт.       Было бы хорошо поцеловать его. Может быть не сейчас, когда на его губах металлический привкус, и на футболке осталось несколько капелек крови, а чуть позже…       — Крис…       — Минхо…       Они одновременно замолкают, и снова пялятся друг на друга несколько секунд. У Минхо длинные ресницы и очаровательная улыбка, особенно когда в ней появляется привычная игривость, кокетливость практически.       — Говори, хён. Ты же хотел что-то сказать?       Правда кокетничает — флиртует практически, открыто и не стесняясь ответной реакции. И хотя мало кто в группе всё ещё воспринимал его слова и действия всерьёз — Минхо ведь только и делает, что подтрунивает над каждым встречным и поперечным — Чану по-прежнему тяжело давалось игнорирование этого неприкрытого флирта. Иногда ему даже казалось, что с ним Минхо ведёт себя по-другому: будто это всё не простое ребячество, а чистейшей воды правда.       — Ну же, Кри-и-с... Я тебя внимательно слушаю, лапуля.       Нет, в принципе Чан готов поцеловать его прямо сейчас. И готов даже получить по лицу в ответ, поэтому без лишних раздумий тянется вперёд: если не сделает сейчас, то удобного случая опозориться уже не подвернётся никогда.       — Хён? — Чанбин замирает на пороге, и теперь внезапно возникшая в помещении неловкость делится на троих: Минхо, ещё секунду назад использующий всё свое кошачье кокетство, отступает на шаг назад, делая вид, что занят утилизацией перепачканных в крови салфеток, Чанбин неловко мнётся в дверях, ощутив изменение атмосферы; а Чан прочищает горло и оборачивается к нему, надеясь, что его щёки не горят, как рождественская ёлка. — Ты в порядке? Младшие переживают, вот я и…       — Да, просто немного перетрудился, — он улыбается, и, боже мой, каких сил стоит ему эта улыбка. — Мы сейчас вернёмся.       Когда Чанбин выходит (вернее сказать, с большим удовольствием ретируется), Чан уже было оборачивается; но при виде Минхо, прижатого и смущенного, с горящими кончиками ушей, вся его уверенность вдруг пропадает.       Ты что, правда собирался это сделать?       — Тебе лучше не продолжать тренировку, — он стаскивает худи через голову и не глядя протягивает ему. — Езжай в общежитие, а я скажу остальным.       И практически сделал? Боже мой, какой же ты придурок.       — Но танец…       — Я потом тебя персонально загоняю, не переживай. Я… пойду к остальным. Чанбин… Чанбин, наверное, подумал чёрт-те что, боже, — Лино мотает головой по дороге к выходу. — Поговорю с ним.       Чан прячет лицо в ладонях, когда дверь за Минхо закрывается, и теперь он не думает — знает: его лицо горит не просто как рождественская ёлка, а как грёбаная сверхновая.       Это полный провал.