***
Шёл всего лишь второй день после их разговора на кухне, но Чану казалось, что прошла целая вечность, потому что время тянулось бесконечно долго: запись на студии, персональная тренировка, совместная репетиция в танцевальном зале компании практически до потери пульса, и невыносимо растянутая дорога до общежития по вечерним Сеульским пробкам. Голова раскалывалась, и, хотя сам Лино в этом никогда не признается, Чан уверен в том, что тот весь день поглядывал на него с беспокойством — видимо, сегодня он выглядел на редкость паршиво. Снова горькое чувство вины, надрывная резь в висках и мысли, поток навязчивых мыслей, которые давят-давят-давят. К концу дня ему казалось, что ещё чуть-чуть, и он просто сломается под их грузом — у него ведь и так проблемы со спиной в последнее время… Крис еле добрался до кровати в тот вечер, надеясь только на то, что безмерная, нечеловеческая усталость поможет ему заснуть хотя бы сегодня. Но сон испарился также быстро, как его голова коснулась подушки. От безысходности хотелось завыть — но Минхо тогда точно решил бы, что он поехал крышей — поэтому Чан только прижал ладони к лицу, чуть растирая, чтобы немного привести себя в чувство, и уже по привычке отвернулся к стене. Сегодня ночью он в очередной раз будет изучать её рельеф, иногда для разнообразия проверяя телефон. Полная безнадёга… Минхо ещё какое-то время возился в ванной: шумела вода и без конца щелкали крышечки каких-то тюбиков, слышалось тихое пение без какой-то конкретики — он просто мурлыкал что-то себе под нос, как делал всегда. Иногда в этом привычном вечернем концерте Крис различал мелодии их собственных песен; а иногда — тексты песен, которые ему никогда не приходилось слышать раньше. Лино даже умудрялся изредка напевать что-то зарубежное, хотя его английский по-прежнему оставлял желать лучшего (несмотря на бесконечные уроки и «дополнительные занятия» с Чаном, которые обычно просто превращались в просмотр какого-нибудь незамысловатого фильма с субтитрами). Однажды Крис уловил в его мычании мотив Бритни Спирс прямиком из конца девяностых, от чего не смог сдержать смеха и язвительного замечания в придачу. — Ты ведь в курсе, что вместо этой каши из слов должно было быть «when I'm not with you I lose my mind»? — Зануда. Ты — зануда, — фыркает Минхо, и прицеливается подушкой, когда Чан продолжает подпевать, сбиваясь на хохот. И поскольку Лино всегда отличался исключительной обидчивостью, он не напевал ничего целую неделю. И не разговаривал с ним ещё пару дней для уверенности в том, что тот действительно понял и осознал свою ошибку. Крису очень хотелось хихикнуть, когда спустя долгое время он услышал знакомое мурлыканье. Ли тогда был занят разбором своего шкафа и тихонько подпевал чему-то в своих наушниках, кажется, совсем забыв о своём обещании «никогда больше не ласкать твой слух своим прекрасным пением, Кристофер Бан». Он сдержался. Но не потому, что его не забавляло то, как старательно тот подвывал под Гарри Стайлза (справедливости ради, изо всех сил стараясь не коверкать слова), а потому, что — неделя без Минхо, его пения и искромётных замечаний казалась вечностью. Теперь Крис, наученный опытом, только молча вслушивался, не позволяя себе делать замечаний. Через какое-то время это вошло в привычку, поэтому в их комнате редко стояла абсолютная тишина. Она с некоторых пор стала доставлять почти физический дискомфорт, поэтому Чан вообще-то был даже рад, что сейчас у Минхо снова было настроение для пения — это успокаивало. Когда он наконец вышел, Чан поспешно прикрыл глаза. Проблемы со сном раскрыли в нём много нового: например, поразительные актерские способности. — Ты уже спишь? — тихо спросил Лино, который, судя по тени, не сдвинулся с порога ванной комнаты. — Хён? Он прошлёпал босыми ногами по паркету, кинул что-то на свою кровать — полотенце или что-то в этом духе — и осторожно прошел к Чановой стороне комнаты, обходя то место, в котором чуть поскрипывала половица. Крис напряженно замер, не зная, чего ожидать. Наверняка, из него на самом деле абсолютно паршивый актёр, и поэтому тот раскусил его обман, и… Минхо молча подтянул его одеяло повыше, подоткнул его, с одной стороны, зная, что Чан в любую погоду вне зависимости от показателя столбика термометра заворачивается в кокон из одеяла, старательно (и с лёгкими признаками ОКР — отметил как-то Чанбин, когда им пришлось ночевать вместе) поправляя его со всех сторон. Кажется, он вспомнил, как дышать, только в тот момент, когда услышал, как Минхо тихо забирается в свою постель. Он устал. Очень устал. Но в эту ночь Чан не спал совсем, вспоминая, как тёплые пальцы Лино касаются его оголённого плеча всего пару секунд, пока он поправляет его одеяло. У него определённо стало ещё больше навязчивых мыслей, мешающих заснуть.***
Он продержался ровно две ночи, твёрдо решив, что если сегодня не вернётся к привычному методу заглушения бессонницы работой, то с катушек слетит. Два-три часа сна в сутки — это, конечно, хреново, но ни что не сравнится с абсолютным отсутствием сна. Пока он прятал нос в рабочем ноутбуке, он хотя бы спал (плохо и мало, но спал). Весь день он игнорирует расспросы детей, прячется от менеджера, который наверняка получил очередную жалобу от визажистов, и натурально избегает не просто взгляда Лино, а его самого. И это совсем не потому, что он ощущает прикосновение его пальцев к собственному плечу до сих пор — такого ведь просто не бывает. Чан делает это только из-за того, что слишком плохо себя чувствует. И ещё потому, что слишком много думает про Минхо. В последние пару недель особенно много, ведь времени подумать у него было хоть отбавляй. Не то чтобы он раньше никогда не задумывался о Лино: он думает о каждом участнике без исключения. Недавно он вспоминал о том, с каким восторгом Чонин показывал ему свои достижения в какой-то мобильной игре, а Чан не понимал ничего от слова совсем, с улыбкой рассматривая не экран смартфона, а искрящиеся глаза Яна — иногда он и правда чувствует себя многодетным отцом в свои ранние двадцать. А сегодня он, например, думал о Феликсе: в последнее время тот часто жалуется на боли в спине, хотя и говорит, что это пустяки. Чан уже успел несколько раз поссориться с менеджерами из-за этого, и с самим Ёнбоком, который только смущенно отмахивался в ответ на проявленное беспокойство. Он вспоминает о каждом из мемберов по несколько раз за день. И, конечно, он думает обо всех — он ведь лидер группы. Только все мысли о Минхо какие-то не такие: они практически всегда приводят его в замешательство, а ещё чаще — в смущение. А ещё они слишком часто заходят абсолютно не туда, куда следовало бы. Стоит ему подумать о том, что Минхо красивый (И что, Чан? Они все красивые), как он тут же ловит себя на мысли о том, что у Минхо очаровательная улыбка, и ещё более чертовски привлекательная усмешка: с лёгким прищуром и наклоном головы чуть вбок. У него глубокие тёмные глаза, и Крис практически ненавидит визажистов за то, как часто линзы перекрывают естественный цвет его радужки. Конечно, они все безусловно красивы: компания неотрывно следит за тем, чтобы их внешность соответствовала всем стандартам. Но только в волосы Лино хочется зарыться пальцами, и только к его медовой, загорелой коже без кучи косметики, выбеливающей лицо до неузнаваемости, хочется прижаться губами — он н е н а в и д и т себя за эти мысли. Или, например, он безобидно отмечает про себя, что Минхо талантливый (Они все талантливы практически во всём, за что берутся, Кристофер, и ты прекрасно это знаешь). Но он не может смотреть ни на кого другого, когда танцует Минхо. Пару раз он, к своему стыду, даже делал вид, что «случайно» оказывался в компании в одно время с Лино, и напрашивался к нему на индивидуальную репетицию, тихо наблюдая за тем, как он движется, оттачивая хореографию. Безусловно, они все хороши в танцах, музыке, и даже в написании текстов, но только за работой Минхо он поглядывает тайком, закусывая внутреннюю сторону щеки от досады и чувства вины за ход собственных мыслей — прекрати думать об этом. А ещё с Минхо комфортно, с п о к о й н о (Черт возьми, куда тебя ведёт твоя больная голова? Вы живете все вместе уже бог знает сколько. Конечно, тебе комфортно со всеми!). Лино никогда не достаёт его расспросами: ему достаточно одного взгляда, чтобы понять, что не так. Чан рассказывает ему больше, чем остальным, а он всегда слушает внимательно и заинтересованно. А если Чан молчит, загруженный до предела, так что шестерёнки в его голове вот-вот выйдут из строя — он молчит вместе с ним, не пытаясь ворваться в поток его мыслей. С ним хочется говорить, молчать, смеяться и с ним хочется б ы т ь — просто быть рядом столько, сколько это возможно с учётом их безумного графика. И он искренне пытается вспомнить, когда всё это началось, но не может понять, когда Лино заполонил все его мысли и плотно засел в подкорке вместе с нескончаемыми разговорами про Суни, Дуни и Дори, излишне кокетливыми замечаниями и коверканием слов под треки Бритни Спирс — как будто он всегда думал о Минхо, с самой первой их встречи. Вот только сейчас всё по-другому. Раньше с этими мыслями можно было справляться. Раньше их можно было подавить, заглушить и затолкать поглубже, надеясь на то, что они потеряются где-то в глубине черепной коробки. Раньше эти мысли не имели значения, потому что они были шайкой подростков, ведомых мечтой, без какой-либо надежды на реальный успех. Они дай бог собирали пару десятков людей на своих трансляциях, и пару раз Чан уже думал о том, что им следует просто сдаться. Но теперь, когда на них направлено столько глаз и ещё больше объективов, когда на них… на нём лежит столько ответственности, он просто не может позволить себе о таком думать: это безрассудно, глупо и эгоистично. Это подвергает опасности группу, его карьеру, карьеру Минхо и… О боже мой, он снова думает об этом так, будто что-то из этого может и получится. Оглядываясь ещё раз на соседнюю кровать, Крис надеется, что Лино и правда спит, потому что он больше не выдержит наедине со своими мыслями и минуты: ему снова кажется, что у него спирает дыхание. Он чувствует себя просто отвратительно, пока воровато, стараясь не дышать лишний раз, пробирается в гостиную с ноутбуком в руках — он ведь пообещал Минхо, что разберётся со своей бессонницей, что больше не будет никого беспокоить, что… Лёгкий, едва уловимый шум куллера внутри компьютера расслабляет, заполняя собой тишину и вытесняя лишние мысли — впервые за последние пару дней тревога отступает.***
Лино оглядывается на соседнюю постель, после ругается, не находя привычного табло электронных часов — и придумал ведь бред какой-то — и наощупь нашаривает телефон. Три пятьдесят две. Он хнычет от бессилья и лёгкой головной боли. После какое-то время лениво ворочается, пытаясь найти в себе силы для того, чтобы подняться. И за это время Чан так и не возвращается в комнату, поэтому Минхо уверен на сто процентов, что тот снова работает. Он находит Криса в общей гостиной: в наушниках и очередной безразмерной толстовке, немного припухшего от недостатка сна. Его синяки под глазами подсвечивает только тусклый экран ноутбука. И он вообще-то выглядел бы даже забавно, если бы Минхо так не переживал: иногда, когда Чан моргает, его глаза остаются закрытыми на долгие несколько секунд, и он растерянно вздрагивает каждый раз, когда обнаруживает себя перед компьютером. Лино захлопывает крышку его ноутбука в один из таких моментов, заставляя Криса испуганно дёрнуться от неожиданности. Он наспех выпутывается из наушников и виновато улыбается. — Ложись, — шепчет Минхо, почти не различая его лицо в образовавшейся темноте. — Сейчас. — Мне осталось совсем чуть-чуть… — Я сказал «сейчас», — младший выжидающе смотрит на него, не собираясь сдвигаться с места. Он вряд ли выглядит достаточно угрожающе, будучи завёрнутым в одеяло, но его тон не терпит возражений, поэтому Чан сдаётся легко. — Иногда мне кажется, что это ты мой хён… — Иногда мне кажется, что ты макнэ, — Ли плотнее закутывается в одеяло, насупившись сильнее, и терпеливо ждёт, пока Чан выключит ноутбук. Они плетутся к комнате в полной тишине, и Минхо устало рушится в кровать прямо так, не разворачиваясь из одеяльного кокона. Из-за этого приходится нелепо ёрзать, стараясь принять удобное положение и доползти наконец до подушки. Чан тихо и устало смеется, забираясь в свою постель. — Это ты надо мной, значит? — Если скажу «да», придушишь меня подушкой, когда я засну? — Если, — Минхо вдруг становится серьёзным. — А? — Не «когда заснёшь», а если, — поясняет он. Чан ничего не отвечает, плотнее сводя челюсти и вперив взгляд в потолок. — Крис? — М? — Мне стоит начинать беспокоиться? — Нет. Не о чём волноваться. Они молчат ещё какое-то время. В тишине можно различить шум ветра за окном и звуки редких для такого времени машин; в соседней комнате раздражающе тикают часы — когда Крис по совету интернета убрал из спальни часы, то развлекал себя тем, что старался высчитать, сколько уже пытается заснуть по тиканью часов в гостиной. — Надеюсь, что так, — Минхо всё ещё не сводит с него взгляда. — Крис? — Да, — он оборачивается к нему. — Скажи мне, — его глаза по-кошачьи сверкают из складок одеяла. — Скажи, когда мне стоит начать. — Спокойной ночи, Хо. — Ты придурок, Чан, — фыркает Лино, отворачиваясь первым. Кристофер в эту ночь спит очень беспокойно, и просыпается от какого-то дурацкого кошмара в половине двенадцатого. Впереди его ждёт выходной день, который опять будет заполнен работой-работой-работой — чтобы ни одна лишняя мысль не проскочила. И такая же ночь. Так больше не может продолжаться.