_________________________
Почему анализы не могут прийти здесь и сейчас? Хотя бы через пару часов, я не хочу завтра снова ехать в больницу, но уже на прием к Доктору Патрику, чтобы услышать размусоленные результаты. Час в больнице выматывает аналогично километру бега по стадиону. Короткие перебежки из одного кабинета в другой, бесчисленные разговоры со специалистами, медсестрами, создают ощущение прохождения девяти кругов Ада в режиме хард. И всё это в соло. Изгиб локтя болит от проколов, потому что даже вены устали от такой жизни и вечно прячутся. Крови взяли пробирок пять, как и обычно, но они почему-то были огромные. Не понимаю, как мне всё ещё удается держаться. Возможно, потому, что привыкла быть подопытным кроликом, но из раза в раз приходить в больницу, жить там, чтобы ничего не менялось, нагнетает так, словно у меня нет выбора. Но он есть. Есть, но выбрав другой путь, я могу очень быстро уснуть и не проснуться. Сижу на скамейке около больницы и держу в руках телефон, как и обычно ожидая звонка мамы. Она всегда звонит, как только я выхожу с больницы, но сегодня этого не происходит. На телефон приходит сообщение от Зейна. Зейн: Я проснулся и чувствую себя брошенкой.Райли: Ещё скажи, что я украла твою фишку.
Зейн: Именно это я и хотел сказать.Райли: Опасно спать с девушками, они могут отплатить той же монетой.
Зейн: Отплатить? Я кто, по-твоему?Райли: Получается, проститут.
Зейн: Не такого доброго утра я ожидал. Вздохнув, поднимаюсь на ноги и закидываю рюкзак на плечи. Пора ехать домой. Бастовать хоть и классно, но немного не в моем стиле. Лучше злиться у людей на глазах, так чувство вины им будет мозолить душу. Борюсь с сонным состоянием за рулем. До этого мне казалось, что хотеть спать и водить мотоцикл — очень несопоставимые вещи, но оказалось, наоборот. Я лениво проезжаюсь по улицам, едва не засыпая на долгих с утра светофорах. Перекрестки с утра заставлены. Я не думала, что в это время в Толедо могут быть пробки, но ошиблась. Нервно стуча пальцами по ручке руля, жду, пока загорится зелёный и замечаю справа внедорожник Луи с прицепом Гарри. Томлинсон за рулем Форда проезжает прямо, следом тянутся ребята на мотоциклах, Зейн за рулем «Триумфа» Луи, Гарри едет на своем, и я подаю сигнал, но они его вряд ли слышат. Быстро они собрали лагерь. Захожу домой и встречаю тишину. Даже телевизор не гудит. Папа должен быть на работе, а мама в это время обычно сидит в гостиной и смотрит передачи. Но дома пусто, и это странно. Прохожу по коридору, задерживая взгляд на кухне. Нет завтрака и даже признаков готовки. Не одна я объявила бойкот? Комната уныло приветствует меня. После трейлера она кажется невообразимо большой и просторной, но ни к чему не пригодной, кроме сна. Что, кстати, я и планирую сделать. Разобрав рюкзак, отношу одежду в прачечную. Она находится на первом этаже за лестницей, рядом с ванной, откуда выходит мама. — Привет, — невозмутимо бросает она, вытирая волосы. Делает вид, будто ничего не происходило? Интересная тактика игнорирования. Ладно, я тоже сделаю так же. — И тебе доброе утро, — говорю я прежде, чем скрыться за дверью. Если это ее новый план, то я не хочу в нем участвовать. Не тогда, когда вчерашний день вышел настолько эмоциональным, а сон в пару часов просто выжал из меня все соки. Запустив стирку, поднимаюсь к себе. Мама стоит в моей комнате у письменного стола и рассматривает бумаги. Неприятное чувство колет в груди, ведь она никогда не рылась в моих вещах. — Что ты делаешь? — Пять. — О чем ты? — искренне не понимая, подхожу ближе и вижу конверты с гербами университетов, в которые я подавала заявления о поступлении. Желудок подпрыгивает вверх, я сжимаю кулаки по швам, наконец поняв, о чем она. — За два года тебе пришло пять положительных ответов, — мама говорит это с жалостью, разбавленной нотками гордости. — Ты не зачислилась ни в один. Губы дрогнут. Я прижимаю ко рту ладонь, чтобы сдержать всхлип. Это было моей мечтой. После операции на сердце в мои девять лет, я знала, что буду спасать жизни. Медицина затянула меня крепко и быстро. Благодаря врачам я жива, благодаря их разработкам могу жить с, казалось бы, нежизнеспособным сердцем. Помогать людям и дарить им жизнь — это лучшее, что может сделать человек в благодарность за свою спасенную жизнь. Быть полезным и нужным, а не скитаться по миру, пробуя всё подряд и не приходя ни к чему существенному. Но вместе с этим, нужно понимать, что медицина не всесильна. Врачи — не боги, и прогресс ещё не дорос до чего-то сверхвысшего. Вместе со спасенными жизнями придется мириться со смертью. Врачебные ошибки — это капля в море причин невозможности спасти пациента. Когда мне подарили жизнь, я поняла, что не хочу её проживать впустую. И со средней школы с усилением работала над своими знаниями, оценками и успехами в общественной жизни. Мне нельзя было стать медицинским волонтером и ассистировать в операциях, к примеру, пока не исполнилось восемнадцать, но волонтером я была. Мы оберегали природу, помогали пенсионерам, устраивали акции и гаражные распродажи, чтобы отдать заработанные деньги в благотворительные фонды. Я любила организовывать эти мероприятия и руководить процессом. Видеть, как много собирается единомышленников: взрослых и детей. Как в каждом взгляде горит желание помочь нуждающимся. Но это не приносило такой же радости, как поездки в детские реабилитационные центры. Мы искали канис-терапевтов и помогали сами. Дети с ДЦП, аутизмом и нарушениями когнитивно-нервных функций. Хоть мы и не имели права, но врачи разрешали нам помогать и присутствовать на процедурах. Я любила делать массажи и гимнастику детям с ДЦП. Когда мне было пятнадцать, на протяжении года навещала одного мальчика и помогала ему с реабилитацией. Нейт, четырехлетний мальчик, остался без родителей. От него отказались, и в Центр его привозила воспитательница. Под присмотром и с помощью физиотерапевтов я проводила манипуляции, делала массажи, мы тренировали мелкую моторику, речь и чтение. Спустя год Нейтан начал ходить. Я вошла в кабинет физической культуры, где сидели Нейт и миссис Коухолл, его воспитатель. Увидев меня, он встал с коляски и пошел навстречу, держась за руку воспитательницы. Тогда я заплакала и осознала, что хочу и могу работать с детьми. Хочу видеть это счастье в их глазах и вместе с ними чувствовать желание жить. После этого, мы очень долго работали с Нейтаном. Я любила его, как брата, и даже хотела предложить маме усыновить его, но миссис Коухолл сделала это быстрее. А потом они переехали в Калифорнию, где возможности помочь ему больше. Я рада, что они это сделали, потому что действительно желаю этому ребенку только счастья и здоровья. Я не бросила волонтерство, но подготовка к сдаче экзаменов вымотала мне все нервы. Мне пришло три согласия с лучших медицинских университетов. У меня был выбор поехать в Йель, Стэнфорд или университет Джона Хопкинса. А потом в моей жизни появилась лейкемия и забрала всё, чем я дышала. И я отказалась от всего. В ремиссию я захотела жить. Прошлым летом даже съездила в тот же Центр, и вспомнила, ради чего живу. Снова собралась с силами, опять сдала экзамены, и в ноябре подала заявление в два университета, но уже в Толедо и в Пенсильвании. В январе, вместе с приглашениями, пришло сообщение о рецидиве, снова убившем во мне все мечты. — Почему? — в глазах мамы стоят слезы. — Потому что у меня нет времени на то, чтобы учиться, — не сдержав вырвавшийся всхлип, присаживаюсь на корточки. — Это не имеет никакого смысла. Я не успею стать врачом, чтобы лечить детей. Смотрю на стену над столом: фотография Нейта со мной в рамочке. Он сидит в электроколяске и недоверчиво держит руку, пока я вкладываю ему в ладонь красный шарик с шипами._________________________
— Райли, у нас новый ребенок! Детей здесь не принято называть пациентами. Они посетители, не более. Не инвалиды, а особенные люди. — Я хочу тебя с ним познакомить, — миссис Уайт улыбчиво провожает меня до игровой комнаты, где обычно собирается большинство детей Центра. Она знает, что путь мне показывать не нужно, но рассказать о ребенке — да. — Его зовут Нейтан, ему четыре года, у него ДЦП с односторонним поражением руки и ноги. В общей сложности, у него очень слабы мышцы и плохая координация движений здоровой стороной. Ты любишь физиотерапию, мы с мистером Мендоса думаем передать его в твои руки. — Вы всегда знаете, что мне предложить. — А ещё от него недавно отказались родители, — на этом этапе рассказа моё сердце сжимается. — Причину, думаю, говорить не нужно. Длинный светлый коридор увешан рисунками, а на полках вместе с детскими книжками стоят различные поделки, оставленные в подарок Центру. Вдалеке слышится смех и детские визги. Здесь редко кто плачет — за это я люблю это место. — Я никогда не пойму таких людей, — с сожалением выдохнув, рассматриваю новые рисунки на стене, что появились в мое недельное отсутствие. Зайдя в просторный холл с разноцветными стенами, яркими интерактивными картинками на них в виде цифр, отпечатков пальцев и букв, мы уворачиваемся от летающих мячиков и игрушек. — Уалли! — подбежав и крепко обняв, приветствует меня Мэделин, моя бывшая подопечная с когнитивно-поведенческими расстройствами в виде антропофобии. Объятия таких детей для меня — лучшая награда, ведь когда-то они зажимались в углу и кричали от страха, стоило появиться человеку в их поле зрения. Только поступив сюда, она почти не разговаривала, лишь выдавала какие-то звуки. То, что спустя полгода она почти выговаривает моё имя, заслуга логопеда и желание Мэдди работать. — Привет, моя сладкая! — присев на корточки, ещё раз обнимаю её. — Как твои дела? — Мама… ну… хашо, — разобрать её лепет не каждый врач может, но я понимаю, что она имеет в виду. — Мама привезла тебя сюда, чтобы тебе было потом хорошо, правильно? — поправив её длинный хвост, сжимаю за маленькие плечи. Мэделин радостно кивает, и я не могу сдержать улыбки. Миссис Уайт смотрит на меня с немой мольбой, прося поторопиться. — Беги играй, малышка, — касаюсь пальцем кончика курносого носа девочки, и она весело скачет к другим детям. Мы аккуратно проходим мимо игрового холла в другой зал — кабинет лечебной физкультуры. Открыв дверь, я сразу же вижу новенького: черноволосый хрупкий мальчик сидит в электрокаталке, рядом с ним невысокая рыжеволосая женщина держит его за руку. — Здравствуйте, — здороваюсь с доктором Мендоса и сопровождающей Нейтана женщиной. — Меня зовут Райли. — Вот про нее я и говорил, миссис Коухолл. У Райли необычайный дар: к ней тянутся дети. — Приятно познакомиться, — миссис Коухолл кивает и переводит взгляд на подопечного. Я уже присаживаюсь перед ним, — а это… — Нейтан, привет. Меня зовут Райли. — Он может закричать. — Она умеет с ними обращаться, миссис Коухолл. Посмотрите сами. Я не смотрю на взрослых, ведь мое внимание полностью сконцентрировано на мальчике. Почему-то в его маленьком личике не отражается и капли эмоций. Он закрыт от этого мира, но интерес выдают глаза. Нейт сводит брови и внимательно рассматривает своими синими глазами моё лицо. Будто раздумывает, можно ли мне доверять или нет. Я аккуратно протягиваю ему руку и останавливаю в нескольких сантиметрах от него. Он даст знать, если хочет со мной познакомиться, обычным касанием. — Мгм, — неразборчиво-тихо говорит он, дергая ладошкой со скрюченными пальчиками. Он сидит в более свободной позе, чем я обычно вижу детей с его диагнозом, и это дает мне надежду на то, что он справится быстрее. Перед длинным рядом стульев находятся большой ковер с разными тактильными секциями: искусственный газон, шерстяной ковролин, выложенные камни. Множество развивающих игрушек лежат на полу, стоят на столах и полках. В поле зрения попадает красный мячик с шипами, что лежит от меня на расстоянии вытянутой руки. Аккуратно коснувшись пальцами маленькой ручки Нейтана, жду, что он отдернется и даст знать, чтобы я его не трогала — это классическое знакомство с такими детьми. Они особенные, потому к ним нужны такие же подход и чуткость. Каждое движение может говорить о намерениях и ощущениях. Они чувствуют себя одинокими даже в таком маленьком возрасте, что заставляет их закрыться и не доверять никому. Но Нейт другой, хоть и наблюдает с осторожностью и недоверием, а я знаю, что молчать в этой ситуации нельзя. Нужно показать и сказать, что я не стану делать больно. — Красивый мячик, правда? Я хочу дать тебе мячик, но твоей ручке нужно помочь его взять. Я помогу, хорошо? Если тебе не понравится, просто скажи что-нибудь, и я перестану это делать, договорились? — его синие глаза искрятся интересом, и я беру в свою ладонь его. Он не отдергивает пораженную руку, а наоборот толкает её ко мне и помогает. Положив мячик между своих ног, медленно касаюсь кончиков крохотных пальцев и начинаю растирать и растягивать кисть его маленькой ручки. — Вот видите, — с гордостью говорит миссис Уайт, — доктор Мендоса прав. — В нашу первую с ним встречу он плакал и кричал, а тут… даже не верится. Пытаюсь раскрыть пальцы, они становятся пластичнее и поддаются. — Вот так, ты умница, Нейти. Старайся держать ручку так, не давай ей согнуться обратно, иначе не получится взять мячик. Беру мяч в руки и стараюсь аккуратно вложить ему в ладошку. Раздается щелчок камеры, и я слышу голос миссис Уайт: — На память. У Нейтана получается взять мяч, и я не могу сдержать улыбки: — У тебя все получится, малыш. Ты большой молодец. И его губ касается едва заметная улыбка, когда он хаотично дергает рукой с мячом. Шипы — хорошая тактильная гимнастика. Ему однозначно нравится. — Тебя ждет большой успех, Райли, — с восхищением говорит миссис Коухолл. — Его тоже, — положив руки на его коленки, треплю их и не отпускаю взгляд от больших синих глаз, светящихся желанием жить._________________________
Этот ребенок возвел фундамент уверенности в моих силах, но разрушил всё рак. Чертов рак, с которым я никогда не встречалась до этого. Я повидала многое в детском Центре, видела полностью парализованных детей, видела совершенно диких и не приспособленных к социуму. В домах престарелых видела деменцию, последствия инсульта, шизофрению и другие страсти. Но никогда не сталкивалась с тем, что происходит, когда у человека рак. Я не была готова к этому, потому что никогда не сталкивалась с таким. Мама присаживается напротив и ничего не говорит. Она не знает, что сказать. Спасибо, что понимает: здесь точно не нужно нагнетать убеждениями в том, что я не умру. Её рука ложится на моё колено и легонько сжимает: — Почему ты не говорила, что прошла? Почему солгала, что тебе отказали? Истерика встает в горле комом, закрываю лицо руками и из последних сил сдерживаю слёзы. — Потому что у нас нет денег оплатить обучение. Всё сожрали сердце и рак, а на стипендию я попала только в Толедо. Но там уже не было желания, потому что не было бы смысла. Впустую тратить обучение, которое я не закончу. Эту радость отбирали раз за разом. Про деньги частично правда — нам бы пришлось нелегко в этой ситуации. Я была уверена: родители продадут дом, лишь бы оплатить мою мечту, но это все канет в никуда. — Мам, оставь меня… — всхлипнув, падаю на пол и подтягиваю колени к груди. — Райли, прости, что тебе приходится проходить через всё это. — Мам, уйди! Как только дверь за ней закрывается, я тихо взвываю, потихоньку выпуская эмоции. И боюсь, как бы не прорвало резервуар задавленных эмоций. Я плакала вчера, продолжаю плакать сегодня. И начинаю ненавидеть себя за эту слабость.