Джисон оторопело смотрел на свисающие пряди пшеничных волос Господина Ли, замершего в поклоне. Перед ним, отребьем, сейчас кланялся один из самых влиятельных людей страны.
'Г-Господин Ли... Пожалуйста... Лино, вставай, не нужно!..'
'Разве не этого ты хотел? Сидя под дверью моего кабинета...'
Минхо поднял голову - его взгляд, немигающий, заглядывающий в самую душу, впился в беспомощно округлившиеся глазки-бусинки напротив. Джисону, хрупкой фигуре на огромных перинах постели, не было слышно гулкого быстрого сердцебиения своего Господина.
'Н-нет, глупости... Ты не должен, из-за такого, как я...'
Хан, абсолютно смущённый, сполз с чистых простыней и обхватил чужие тёплые руки своими цепкими пальцами, пытаясь надоумить хозяина, стоявшего в почтительном поклоне перед парнем из трущоб.
Минхо улыбнулся - улыбка, полная болезненной нежности; та усмешка, которую он дарил, казалось, одному лишь Хану.
Хан Джисон был всем, чем мечтал быть Лино - свободным от предрассудков и чужих косых взглядов, вершившего свою судьбу без страха и сомнений.
У его Хан-и, несомненно, была твёрдая воля - он выбирал без оглядки, будь это безрассудная боевая стратегия или человек, которому он отдаст своё сердце.
Разве мог Лино быть таким -
смелым?
Если бы только мальчик по имени Ли Минхо был сильнее, если бы он умел бороться так же остервенело за своё счастье, ему бы не пришлось страдать от одиночества в тумане дурной славы. Он бы не знал, что значит этот липкий
страх потерять кого-то важного, такой страх, что ты рвёшь чужую душу, скрипя зубами от сожаления.
Лино долго думал - о том, что он сказал Джисону в саду, и кто на самом деле виновен в том ужасе, что Минхо испытал, глядя на окровавленного друга.
Он любил их всех, не так ли? Всех этих нелепых ребят, которым было неуютно смотреть ему в глаза.
В голове эхом прозвучали слова отца, "...Минхо, мы - монстры, которые не умеют любить, я и ты. Стоит тебе показать, кто ты есть, и они вонзят нож в твоё сердце. Никого не люби, ни к кому не привязывайся...".
Что же значило - любить? Для Лино, должно быть - это слабость. Отчего же он смотрит на Хан-и и видит лишь силу в том, что тот готов отдать свою гордость в ноги одного-единственного человека?
Ли Минхо был слаб перед Ханом Джисоном, поэтому всё, что он мог - наблюдать, словно кот на охоте за птицей высоко в небе, под солнцем, близко и очень далеко. Всё, что он мог ему дать - свои страхи, сомнения.
Мужчина убаюкивающим голосом произнёс, не отрывая наполненного неясным чувством взгляда от своего подопечного,
'Чаги-я, как же ты неправ... Тогда - что тебе нужно? Чего же ты
хочешь?'
Джисон замер. В голове зазвучали роившиеся осиным жужжанием мысли, "Даже если я виноват, даже если я потерял твоё - ваше - доверие после всего, что натворил, я хочу!.."
Болезненное состояние сказывалось на парне, жуткая головная боль мешала мыслить здраво, но он всё равно пролепетал, борясь с мгновенно забурлившим в глубине груди вулканом,
'Я хочу вернуться. К семье... к тебе.'
Ответ потонул в молчании. Они смотрели друг на друга в пустоте огромной спальни; время замедлилось, тишина прерывалась лишь редкими сверчками за окном. Августовская ночь, чёрная, безлунная, кипела за приоткрытой балконной дверью.
Господин Ли покачал головой - медленно, мучительно бесстрастно, словно его мысли были совсем в другом месте.
Джисон опустил было отчаянный взгляд, но Лино протянул руку к округлой щеке и коснулся её, как прежде. Коснулся так, словно вовсе не вбивал кол в чужую израненную грудную клетку.
Хан прикусил нижнюю губу. Магма, которая так и кипела у самого горла - все те чувства, которые он проглатывал из раза в раз, были готовы вырваться на волю и сжечь всё на своём пути. Рот открылся, но Господин Ли вдруг произнёс, тихо-тихо:
'Я боюсь.'
'...А?'
Джисон смотрел на хозяина во все глаза, так и замерев с приоткрытыми губами.
Минхо убрал руки, как если бы обжёгся о несказанные слова. Он сменил положение - прислонился спиной к изголовью своей гигантских размеров постели и прикрыл лицо, словно не хотел, чтобы Джисон видел его
таким. Мелодичная речь полилась снова, в этот раз - вязкая, оседающая проливным дождём прямо на куски лавы, прорывавшейся сквозь чужое безмолвие.
'Я боюсь...'
Минхо судорожно набрал в лёгкие воздуха и продолжил,
'...Он столько раз говорил мне никого не любить, ни к кому не привязываться. Этот старый идиот, который души не чаял в Инни...'
Речь прервалась, в этот раз - горькой усмешкой.
'Этот старый больной ублюдок... Я не должен, понимаешь? Нельзя, Джисон. Вдруг он всё же прав... Вдруг я и правда
монстр, обречённый на одиночество?'
Киллер судорожно следовал за мыслями, которые вскрывали раны его хозяина. Бесконечная жестокая травма, "никого не любить, ни к кому не привязываться". Как же Господин Ян, как же Чан, как же прислуга? Разве Лино не любил их всех, и это старинное поместье, свой клан, своё семейное гнездо?
Джисон вдруг вспомнил, как бессердечный и суровый отец порол его в чулане, пока мать кричала и рыдала за дверью. Как он всегда был виноват без вины, всегда не такой, как нужно - точная копия всего того, что отец так ненавидел в себе, все эти слабости. Ненавистная любовь к женщине, той, которая оставила их наедине друг с другом.
Джисон смотрел на Лино и видел, теперь так ясно - всё то, что наследник клана Ли испытал на себе в попытках отца угнаться за идеалом, лишить себя человечности, и всё равно вложить её остатки в того, кто был им - Господам Ли - дорог.
Ли Минхо и Хан Джисон были похожи, ведь так? Несчастные дети без детства, лишённые шанса на счастье. Хан впервые за всё время своего пребывания в доме понял, почему же его тянуло к этому прекрасному, стойкому, сильному духом мужчине напротив - он был всем тем, что имел Джисон, всеми страданиями, которые выпали на его долю, но и тем, кем Хан так и не понял, как стать - мудрее, милосерднее.
Лино выбрал путь сострадания; он всё ещё сомневался, глядя на проникающую в его сердце жизнь, ведь он так и не разучился
любить. Разве это не достойно самой беззаветной преданности, самых горячих чувств?
Взгляд Хана загорелся, его вздорный нрав воспротивился слову "нельзя", но Минхо продолжал, несчастный, не зная веса своих слов,
'Как мне объяснить птице на воле, что ей нельзя расправлять её крылья?.. Я не благодарю тебя, Хан Джисон, ни секунды. За твои слова и за то, как ты убиваешь меня. За то, что ты был там,
под чёртовой дверью, за то, что ты всегда выбираешь оставить её закрытой... Чёрт...'
'Хён... разве я мог открыть её?..'
Хан сидел на коленях, смиренно сложив руки вместе, даже если всё его нутро дрожало и плавилось; он будто внимал покаянию, которое капля за каплей проникало в разбережённую душу. Господин Ли страдал, и за этим было больно наблюдать - за ладонями, закрывавшими лицо, виднелось выражение, полное неподдельного сожаления.
Атмосфера была такой, как если бы океанические волны накатывали на нескончаемые огненные потоки из недр земли, взрываясь раскалёнными пузырьками.
'Ты должен был прийти ко мне... Я ведь всегда тебя жду...'
Лино был не в себе; его лицо окончательно скрылось за едва подрагивавшими ладонями. Словно приговор, в Джисона впились острыми шипами приглушённые слова,
'Что, если это всё же ты? Если ты
в самом деле предатель... Если так... я не смогу тебя остановить. Эти люди, они мне дороги, по-настоящему, а ты- ты
дороже их всех.'
Минхо открыл лицо, поражённое тяжестью нахлынувших чувств, и обратил свой взгляд к киллеру, словно доверял ему самый страшный секрет,
'Знаешь, я всё думал, в чём же твоя вина, если я не сумел вас уберечь? Ни Чанбина от пуль, ни тебя - от своих страхов и сомнений. Сон-и, тебе не в чем себя винить, сними с себя этот груз. Это только...
моя вина. Я знаю, что ты больше не приходишь потому, что я... подвёл вас всех... я сам во всём... виноват.'
Лино задрожал, но, стоило Хану протянуть к нему руку, мужчина резко поднялся с мягкого ковра и отступил, сжимая ослабевшие руки.
'Я должен был всего лишь повторять
за ним, а не- влюбляться, и делать вид, что живу нормальной жизнью... Тогда, я не был бы так слаб, чтобы ранить тебя. Вы все заслужили счастья, Хан-и... Я думал, что смог бы подарить его вам, или этой стране, как бредит Хван Хёнджин, этот безумец...'
Хан хотел ответить, но Господин Ли остановил его отчаянным вскриком, словно он сам был вулканом, взорвавшимся чёрным густым дымом и раскалённой лавой,
'Если бы я только был сильнее, меня бы не пугало одиночество! Тогда, я бы не сидел ночь за ночью без сна, зная, что мои - да, чёрт возьми! - мои люди страдают по моей вине!.. Я не должен ждать - особенно
тебя, мне не должно быть дела, где ты шляешься день за днём вместо того, чтобы прийти и... снова начать нести свой влюблённый бред!'
Минхо покачал головой, когда Джисон спешно встал за ним следом, хотел оттолкнуть возникшего перед ним парня, но только коснулся его головы и заправил чёрную прядь за ухо дрожащей рукой,
'Почему же... Почему именно
ты сводишь меня с ума, заставляя верить, что всё будет хорошо? Если бы я только был сильнее, я бы никогда тебя не-'
Господин Ли, в своей индульгенции, беззвучно вдохнул и, в конце концов, прошептал,
'Хан Джисон, почему ты хочешь вернуться? Почему остался
там, сумасброд? Ты слушал, ты
слышал, ты знал и ты, всё же, был там... Ты идиот, или мазохист, или...'
Джисон стоял, глядя на Господина Ли. В этот раз - твёрдо, решительно.
'Если бы
я сам был сильнее, я бы сказал тебе то, что должен был, очень давно. Лино...'
Хан сглотнул - вся изжога с его губ испарилась и превратилась в солёную влагу в уголках глаз.
'...Я остался, потому что я люблю тебя.'
'Чёрт...'
Лино стоял, беспомощно глядя на Джисона. Парень улыбнулся, даже если каждое движение отзывалось мигренью.
'Ты не виноват в том, что те ублюдки сделали с Бин-и. Я благодарен, что ты... я всё понял, ты только- не бойся больше. Я никогда тебя не покину... Каким бы отбросом я не был. Я хочу этого, Лино-я, я всегда хотел быть с тобой.'
Минхо открыл рот, чтобы ответить, но тихий стук прервал их разговор - Чан, сонный и растрёпанный, заглянул в покои своего обожаемого Господина Ли и пробормотал, не пытаясь разобраться в ситуации,
'Мин-а, какого ты оставил меня спать на диване? Там холодно!..'
'Дурачьё, сейчас август...'
Минхо посмотрел на Джисона, потом медленно отступил, не отрывая взгляда от своей любимой "игрушки". Хан тоже отодвинулся от Господина - он торопливо протёр глаза и бросил полный неприязни взгляд на контрабандиста, который, наконец, сумел разлепить опухшие за время дрёмы веки и теперь стоял, прислонившись к косяку двери, словно скованный привычкой пёс ждал команды хозяина.
Ничего не менялось в этом замкнутом кругу - Джисон всегда был тем, кто должен уйти; Чан был тем, кто оставался.
И всё же. Замешательство затянулось - оно превратилось в молчаливое противостояние.
Наконец, Господин Ли вздохнул; он спустил с плеч рубашку, расстегнул ремень брюк и прямо в них забрался в постель, ровно посередине. Мужчина устало закрыл глаза - похоже, с намерением уснуть и не произнести в этот тяжёлый вечер более ни одного слова.
Хан медленно двинулся в сторону балкона - он закрыл ставни, проверил все окна и подошёл к двери, только чтобы обнаружить, что Чан беззаботно пристроился с правого края постели, без стеснения обняв Лино поперёк талии.
Джисон встал перед порогом - он замер лишь на несколько секунд, прежде чем громко хлопнуть ей; щёлкнул дверной замок.
Чан поднял голову - киллер как раз добрёл до кровати и упал на неё, немедленно пристраиваясь под пуховым одеялом, словно решивший погреться зверёк.
'Какого хера?!..'
'Если не нравится, вали. Тебя никто не звал.'
'Лино, он что, реально будет спать с нами-'
'Заткнитесь оба, а то будете спать на балконе.'
Господин Ли никогда не разбрасывался словами, поэтому мужчины, несмотря на недовольство, смиренно сложили головы на подушки по обе стороны от своего любовника.
Феликс, который утром вошёл с тележкой для завтрака на одну персону, был в таком недоумении, что не нашёл в себе сил разбудить хоть кого-то в покоях Господина Ли. Только одна мысль крутилась у парня на языке,
"Чанбин-хён будет в восторге!.."
***
Минхо проснулся первым. Его разбудил аромат риса и супа из морских водорослей - Феликс привёз завтрак и только что, сквозь дымку последнего сна, послышался хлопок двери, возвещавший о его уходе.
Мужчина сонно сел в постели, потянулся и с недоумением осмотрел кровать, где по обе стороны от него мирно посапывали Чан и Джисон. Если контрабандист выглядел довольным и невыносимо мирным, с руками на подушке и открытым взгляду торсом, то на Джисона было просто жалко смотреть - его свернувшийся силуэт в попытке согреться свежим августовским утром напоминал котёнка. Минхо немедленно склонился над подопечным, ласково погладил его по щеке; внимательный, изучающий взгляд скользнул от синеющих следами усталости глаз к приоткрытым плюшевым губам.
Лино лишь на секунду отвёл взгляд, не в силах видеть последствия своих ошибок. Собравшись с мыслями, мужчина склонился над чужой головой, прошептал прямо в ушко через копну чёрных засаленных волос,
'Сон-и... Давай сбежим?'
Парень заворочался и заскрипел, как старое сиденье; наконец, его отёкшие глаза распахнулись, и Хан с неподдельным недовольством, не до конца осознавший, где он и с кем говорит, пробормотал,
'Что ты несёшь?..'
Минхо похихикал, и киллер немедленно прогнал остатки сна, теперь с осторожностью вглядываясь в хитро улыбавшегося Господина.
'В смысле - сбежим?..'
'Ну да. В ванную.'
Джисон порозовел; он помедлил с ответом, прежде чем снова подать голос со своего места в постели.
'Я вряд ли... смогу сейчас бегать.'
'Ни слова больше.'
Лино с изяществом и прытью дикой кошки поднялся с постели, не особо заботясь о том, разбудит ли он этим своего старого друга. Мужчина подобрал брошенную ночью рубашку, накинул её на плечи, и только потом без усилий поднял Джисона с его места.
Парень промолчал - он всё ещё был сонным, готовый заснуть снова в любую секунду; в конце концов, кто бы мог сказать "нет" своенравному хозяину, когда он с такой уверенностью заключил Хана в свои объятья.
***
Они сидели в тёплой воде, Джисон и его любимый Господин Ли.
Твёрдая грудь покровительственно прижималась к широкой спине; киллер устало уложил голову на плечо хозяина и сонно наблюдал, как отмокают его ноги в розоватом блеске воды.
'Это роза, Лино-я?'
'Да... решил, что нам стоит взбодриться.'
Они помолчали. Джисон не мог найти ни единого слова - он хотел снова и снова оправдываться, вспоминая вчерашний разговор, хотел донести до Господина все свои чувства, но, как бы он ни старался, сон и апатия плотно накрыли его. Парень безвольно подчинялся этому вакууму - голова без единой мысли.
Лино снова заговорил, мягко, бесцветно. Джисону показалось, что он, всё же, заснул - так складно и необычно звучала речь, эхом отражавшаяся от стен просторной ванной.
'Роза способствует бодрости, улучшению работоспособности и усиливает чувственность. Разве не идеальный цветок для нас обоих сейчас?..'
Мужчина посмеялся, и, Джисон мог поклясться, его нутро завибрировало от этого нежного смеха. Он продолжил,
'Хан Джисон, я рад, что ты со мной, даже если я полон слабостей...'
Парень дёрнулся, но Лино удержал его в своих руках, не позволяя повернуться; голос Господина Ли был твёрд, хотя было в нём какое-то незнакомое чувство,
'И всё-таки, ты выбираешь меня... Спасибо. Хан-и. Спасибо тебе...'
Мужчина крепко стиснул парня в объятьях, и Джисон, розовея с головы до ног, наконец, повернул голову в сторону хозяина.
'Лино-я...'
Господин Ли тоже покраснел. Кончики его ушей горели, а глаза сверкали звёздами, снова. Для Джисона. Парень потянулся к чужим губам, накрыл их своими - Лино расслабленно вздохнул в поцелуе, их мысли словно бесконечной лозой сплелись вдоль бортика ванной, растворяясь в сладком, едва уловимом цветочном аромате.
Поцелуй углубился, стал ярче - их тела всё теснее прижимались друг к другу, когда вдруг живот Джисона не зарычал голодным зверем, требуя, наконец, накормить его чем-то сытнее вчерашних сухих хлопьев и конфет.
Хан немедленно разорвал сладкий поцелуй и посмотрел виновато на своего Господина - они рассмеялись в голос.
Минхо покачал головой и тоном, не требовавшим возражений, победно произнёс,
'Общему завтраку - быть!'
Джисон мог только подчиниться; его сердце всё равно тревожно затрепетало под самым горлом, предвкушая неизбежную встречу - с его другом, наставником и тем, с кем он должен был объясниться.
