wtf is wrong with your voice?

      Ронан не выходит из дома несколько дней, проводит это время почти в полном молчании. Обменивается с Гэнси буквально парой словечек. У того на первом месте учеба, он все что-то организовывает и состоит, кажется, во всех секциях, кружках, партиях, обществах, черт знает где еще. Ронан очень быстро утомляется, стоит в разговоре упомянуть слово «школа». Взятый на год академический отпуск немного примирил его со своей жизнью, но он подходит к концу, а сделано пока примерно ничего. Обратно к брату Ронан не хочет.       Они оба занимались музыкой с детства. Им пророчили блестящее будущее, хотя талант Деклана раскрылся совершенно в другой области. Голос Ронана обещал ему славу. Да, именно так: голос Ронана обещал славу Деклану, а вовсе не ему самому. На бесконечных уроках вокала он превращался в золотого мальчика, но никто почему-то не имел желания смотреть и замечать его самого.       Врожденная вредность и желание делать все назло стоили Ронану отношений с семьей. Только брат поддерживал, впрочем, преследуя свои корыстные цели: контракт, что он предлагал, был не так прост и выглядел достойной перспективой только поначалу. Ронан бы не отмазался от него через несколько официально обещанных лет и потерял себя в любом случае.       Сейчас ему тоже не нравится, что он изменяет себе и предает все то, что с таким трудом выстроил. Джозеф тем вечером смотрел так, будто Ронан действительно состоит только из своего голоса, его звук словно за минуту все поменял, сделал за Ронана всю работу, всего-то нужно было открыть рот. Его музыка по-прежнему никому не нужна. Но требования Кавински так незначительны, партнерство с Пэрришем не кажется катастрофой. Что ж, возможно, через некоторое время Ронан придумает, как продвинуть себя дальше в таких условиях. А пока он решает снова поехать к Джозефу.       Заезжать за Пэрришем становится вполне обыденным делом. Ронан даже не выходит из машины и, просигналив пару раз, просто ждет. Хмурый папаша Адама искоса посматривает на него с порога, но даже если он что-то и скажет, то Ронан не услышит — в машине басит так, что стекла трясутся. Пэрриш выбегает из дома, стараясь не смотреть на отца, и садится на пассажирское.       — Привет, — выдавливает он.       На Ронана он тоже старается не смотреть, что странно. Но дело его.       — И тебе.       Они выезжают из трейлерного парка. Тишина в машине вторит нескольким таким же дням, и тут тоже никого разговорами Ронан развлекать не собирается, и так придется пахать весь вечер. Он до конца и не понял, понравился ли ему их дуэт с Адамом или нет, у него совсем нет опыта в таких делах. Звучали они точно по-разному. Сам он был настолько поглощен своей партией, что не знал, попал ли в настроение и как все это «смотрелось» со стороны. Джозеф даже ничего не сказал им после.       Но Пэрриш нравится ему сам по себе, оказывается, этот зажатый с виду пацан умеет отлично приспосабливаться к обстоятельствам и обладает явным талантом. Джозеф не зря насел на него.       В этот раз они договорились заранее, так что Кавински уже ждет их в студии. Зачем-то придирчиво осматривает обоих, о чем-то размышляя. Ронан думал, что они повторят прошлый эксперимент, возможно, запишут трек от начала и до конца, разберут ошибки, но у Кавински явно другие планы на них. Он снова выдает им распечатанные на листах тексты. Вернее, это оказывается один текст.       — Музыкального сопровождения не будет. Хочу, чтобы вы спели так, как вам кажется песня должна звучать.       — Хочет он… — негодует Ронан. — А еще что хочешь?       — Чтобы ты заткнулся и начал работать.       — Зачем такие сложности? Просто дай нам что-нибудь готовое, как в тот раз.       — Затем, что я хочу посмотреть, сможешь ли ты вытащить из своей головы и рта что-нибудь, помимо фонтана саркастичного дерьма.       Ронан поджимает губы. Ему хочется ответить на колкость, но он уговаривает себя ничего не говорить, Джозеф явно не в том расположении духа и все может завершиться не совсем бескровно.       — Остынь пока, — говорит ему Кавински, затем смотрит на Пэрриша и указывает ему на дверь в звуковую.       Тот выглядит собранным, будто, блин, готовился. Ему требуется всего минута. Кавински переключает звук, чтобы Пэрриша было слышно не только в наушниках, но и во всей студии. Он начинает по привычке высоко, но тут же исправляется — понижает голос до комфортного. Смотря в листок, Ронан думает, что исполнение может быть каким угодно — текст нейтрален настолько, что его можно понимать по-разному, и все зависит только от эмоций поющего. Пэрриш выбирает нечто непринужденное, легкое. Он не перескакивает со строчки на строчку, использует глиссандо, «подъезжает» к ноте плавно и почти не делает пауз между словами, заполняя их. Они тут же оживают, окрашиваются полутонами. Кавински складывает ладони перед лицом и упирается в них подбородком. Ронану интересно, попал ли Пэрриш? Во всех смыслах. Ему самому нравится, звучит шикарно, это правда, но он исполнять будет по-другому.       В этой песне он не видит ничего легкого. Ни по смыслу, ни по звучанию.       Когда они меняются, Ронану требуется больше минуты на подготовку. Он придвигается к микрофону ближе, почти упираясь в поп-фильтр, хотя он ему и не нужен, Ронан и без того способен погасить все мешающие записи звуки. Он закрывает глаза и начинает петь. Мелодия звучит в его голове тем четче, чем дольше Ронан думает о ней, встраивает в нее свой голос. Он поет спокойно и размеренно, в нижнем регистре, с заметным озвученным выдохом. Чувствует вибрацию в груди и горле. Песню хочется смаковать, Ронану жаль, что музыка на сегодня для него недоступна. Ему сложно вытягивать все только голосом.       — Пой выше, — слышится голос Кавински по ту сторону стекла.       Ронан не прерывается, даже не открывает глаз, а просто показывает ему средний палец. Джозеф хотел послушать, что творится у него в голове, так вот пусть теперь слушает. Они ведь ничего не обговаривали.       Проходит десять секунд, и тогда Ронан слышит звук открываемой двери. Теперь ему приходится остановиться, потому что Кавински грубо хватает его за футболку и разворачивает к себе.       — Ты будешь сегодня делать, что я говорю, или нет? – спрашивает он так же грубо.       Ронан знает его почти так же хорошо, как и себя.       — Ты бесишься, потому что я угадал. — Он сдвигает наушники с одного уха. Ему необходимо слышать ответ. — Признай это.       Джозеф натягивает в кулаке футболку еще сильнее.       — Попал, да? — шепчет Ронан, не сводя взгляда с прищуренных зеленых глаз.       Ему всегда нравился момент, всего доля секунды, когда внезапное озарение простреливает голову. Да, он оказывается прав и в точности знает, что сейчас будет. Да, он безоговорочно попал. Ронан успевает лишь мельком посмотреть на губы Джозефа, как тот целует его так порывисто, что он чудом не падает. Напор тут же смягчается, стоит Ронану ответить. Непрошенный стон едва не срывается с его губ. Он грезил об этом с того самого раза, когда поцеловал его, потому что элементарно хотел этого и ничего более. И ему радостно теперь, что он в этом не один. Не просто радостно, Ронан совершенно теряет рассудок от происходящего. Все же стонет.       Развернуть Джозефа и припереть к стенке занимает две секунды, сдернуть наушники со своей головы — секунду. Целовать и вдыхать его запах, облизывать шею и дурацкую эту татуировку, снившуюся ему ночами — сотни, тысячи секунд и пусть они не кончаются. Он шарит ладонями по телу Джозефа в нетерпении, натыкается на его руки, потом чувствует их у себя на заднице. Кавински прижимает его к своему паху. Ронан сглатывает, тяжело выдыхает. Немного приходит в себя. Осознает где они. Выдыхает глубже, медленно считая до пяти. Сердце немного успокаивается, а потом заходится с новой силой, когда он слышит:       — Еще раз.       Пэрриш. Блин! Пэрриш все видел. Стоял и смотрел, а потом нажал кнопку и сказал «еще раз». Ронан ведь не ослышался, да? Он смотрит на Джозефа, который смотрит на него в ответ и явно спрашивает себя о том же. Они оборачиваются. Кто должен смущаться, так это Пэрриш, но тот кажется поразительно спокойным и невозмутимым. Снова тянется к пульту:       — И погромче.       Теперь уже точно никакой ошибки быть не может, разве что сама эта ситуация как факт. Но Ронан не стыдится. Он, наверное, как-то нехорошо передружил с Кавински, раз возбуждение новой волной кроет его после таких слов, да так сильно, что приходится упереться рукой в стену. Джозеф подныривает под руку и разворачивает его, немного думает, а затем опускается перед ним на колени.       Ронан перестает себя ощущать, как цельную личность. Он превращается во что-то стонущее и мокрое, безо всяких связных решений, со ртом, полным пошлых звуков, и с одной-единственной мыслью: «Адам смотрит». Жар поднимается до самого горла, Ронан избавляется от него, выдыхая горячий воздух, но это не помогает. Он сжимается весь, когда Джозеф начинает двигаться быстрее, бросает взгляд на Адама за стеклом. Он бы не отводил его, честное слово, но если сейчас он не закроет глаза, то взорвется к чертям собачьим.       Когда дыхание приходит в норму, он начинает соображать, что же они натворили. Хороша репетиция, что тут скажешь. Джозеф застегивает ему джинсы, снова целует, напоследок проведя языком по нижней губе.       Когда они выходят из звуковой, Адама уже нет.