***
Люди чаще предпочитают отрицать жестокую истину, чем становиться к ней лицом. Джордж Мартин "Игра престолов"
Влад спит в кроватке, Миша сидит за столом, а Андрей перемешивает макароны в кастрюле. Никакой идиллии тут нет, зато имеется напряжение, смешанное с отчаянием и бесконечной грустью. А как радоваться, когда положение, мягко говоря, паршивое, а будущее и вовсе туманное. Андрей вылавливает ложкой макаронину, разрезает её на две части, проверяя на готовность. Видно, беловатую полосу, говорящую, что ничего ещё есть нельзя. Андрей никак это не комментирует: он потерян, боится открывать рот и трогать Мишу, чьё моральное состояние оставляет желать лучшего. Он разбит, ни на что не реагирует, глядит в пустоту пустым коровьим взглядом. Глупо ожидать счастья от человека, от которого отвернулся любимый (?) альфа и родители в самый тяжёлый период – рождение ребёнка. Влад – сын Миши – оказался болезненным, хрупким и слабым, а ещё жадным до внимания. Последнее легко обеспечить, если есть два родителя. Но у Влада имеется только папа Миша, потому что отец сбежал, когда узнал о беременности. Типичная ситуация, но менее плохой она от этого не становилась. Она усугублялась из-за того, что Юрий Михайлович не поддержал, а попытался отправить сына «ползать у отца ребёнка в коленях и умолять принять или хоты бы выплачивать алименты». Вода в кастрюле кипит, иногда выливается на плиту из-за силы, с которой помешивают макароны. Делать это более спокойно не выходит: напряжение слишком велико. Андрей, наверное, впервые не знает, что нужно говорить. Он ещё ни разу не имел дело с папой-одиночкой, оставшимся с больным ребёнком без поддержки. Говорить о жалости и сочувствии тупо: подобное ничем не поможет и только загонит человека в глубокое отчаяние. Миша и так в нём тонет уже который месяц. Миша поворачивает голову в сторону Андрея, поджимает губы, ненавидит себя и проклинает идею «найти альфу, максимально похожего на Андрея, чтобы всё было правильно». И что в итоге? Альфа просто ушёл, а омега Андрей остался, как и ненормальные чувства к нему. Омега не должен любить такого же омегу, ведь это неправильно! Так считает Миша, ненавидит себя за тягу к таким же омегам. Юрий Михайлович смог внушить, что подобная любовь отвратительна, а её представителей стоит расстреливать. Эти слова настолько отпечатались в мозгу Миши, что он стал пытаться заменить одного омегу альфой, к которому ничего толком и не испытывал. Да даже сейчас ненависти к нему нет. Миша даже рад, что его бросили ещё беременным: он не представлял себе совместной жизни с тем альфой, а вот с Андреем – да. Признать жажду последнего было тяжело. Владик сопит в соседней комнате. Его может разбудить каждый шорох, а Миша не поднимется в случае чего. Он слишком устал постоянно находиться с вечно рыдающим сыном. Порой того хотелось задушить, чтобы хотя бы пять минут посидеть в полной тишине. Однажды Миша даже сжал горло Владика, но сумел вовремя опомниться, а потом плакал навзрыд, проклиная то, что не родился альфой, чтобы быть с тем, кого по-настоящему любит. Было бы намного-намного проще, окажись Андрея хотя бы гаммой или бетой. Тогда бы отношения с ним не были бы чем-то отвратительным. Макароны доварены, разложены по тарелкам, а в стаканы налита вода. Миша и Андрей вяло жуют еду, но больше ковыряют её, потому что кусок в горло не лезет. Миша просто хочет обнять Андрея, уткнуться в него и уснуть. Реальность отвращает, в ней нет причин задерживаться. Даже сын не цепляет, ведь он своей схожести с Андреем постоянно напоминает то, чего Миша оказался лишён. - Я останусь на ночь, - вдруг заявляет Андрея, отправляя дешёвые макароны в рот. – Ты поспишь, а я с Владиком посижу. - Так он же тебе чужой, - зачем-то, наверное, для приличия, упирается усталый и измученный Миша. - Зато ты мне родной, Миха, и я люблю тебя, - говорит Андрея, явно намекая на совсем не дружеские чувства. Миша старается от них отмахнуться и лишь тихо благодарит любимого человека, чувства к которому неправильны.***