Сигареты в руках, чай на столе

      Вокруг прохожих так много, что складывается впечатление, будто они забирают оставшиеся жизненные силы, перекрывают железными прутьями горло, не давая тем самым возможность кислороду заполнять лёгкие и выдыхать углекислый газ. Мир потускнел значительно, словно лишился ярких красок на полотнах жизни. Всё окружающее Чонгука превратилось в чёрную-белую, как в прошлое время, ленту кинематографа, окутывая серостью и душным вакуумом.       Без Тэхёна немыслимо. Без Тэхёна смертельно невозможно.       С момента ухода от предавшего нежданно, бесцеремонно проходит больше двух суток, однако Чон до сих пор на взводе, головой и душой по-прежнему переживает вновь и вновь отнюдь не радостные новости, сказанные Тэхёном, казалось, так легко, без капли сожаления и сочувствия. Чонгук замечал давно, что за Кимом рискнул кто-то ухаживать, предполагал возможную взаимность на то время парня к чужаку, но Чон до последнего рассчитывал, что Тэхён не поступит так подло и низко с ним, потому как хотя бы самую малость дорожит их какой-никакой связью.       Реальность же, не жалея, разбила мнимые надежды Чона на белую полосу в их отношениях и в конце-концов нить судьбы этих двоих разорвалась на перепутье, ибо ослабла из-за скандалов, непонимания и эгоизма каждого из них. Бездействие порождает крах, и этот крах поэтапно подбирался подобно проголодавшемуся зверю, сжирающий оставшиеся чувства, за которые бороться ни один, ни второй не собирались или же не считали нужным по особым причинам.       Виноваты оба. Страдают оба. Жалеют оба. — Вот ты где, а я ношусь, как дурак, ищу тебя. Приглянулась кафешка? — подбегает Хосок сзади, запыхавшись, хлопает друга по плечу, разглядывая заведение перед собой. — Приглянулась два года и четыре месяца тому назад. — и не только заведение запало в глубь сердца. — Чай сносный подают, натуральный.       Чонгук отвечает вполне нормально, но за пределами людского неведения испытывает такую немыслимую болезненность, которая перемешивается с оттенками ненависти и приглушёнными призраками теплоты, гулкой тоской. Ровно два года и четыре месяца назад Чон прогуливался от дома с паршивым настроением, подпортившем конфликтом на работе, однако заприметил его, Тэхёна, и застыл вместе со стрелками часов в паре шагов от кафе.       Внимание всецело, исключительно сконцентрировалось на молодом мужчине, сидевшем в такую рань за круглым столиком, на котором стояла фарфоровая белая кружка чая и хрустальная пепельница в нескольких сантиметрах возле. Сигареты и виноградный чай. Весьма странное, необычное сочетание на первый взгляд, учитывая колоритность данного завтрака, однако читающему газету человеку шёл образ, отдающий английской атмосферой тех эпох.       Чонгук осознал в то мгновенье: человек перед ним крайне уникален и очарователен, с особой изюминкой оригинальности, сумевший поразить за считанные секунды, даже не начав говорить. А когда Чон, набравшись решимости и воспользовавшись шансом, подошёл познакомиться, присев на свободный стул, и загадочный мужчина произнёс несколько фраз, Чонгук растворился в бархате баритона, в манере слога и обаяния, а потому вляпался в паутину чувств, запутавшихся прочной нитью.       С тех самых пор сигареты и чай стали секретным ингредиентом их взаимоотношений, ассоциацией с друг другом, совместной традицией по утрам с рассветом солнца. До недавних дней. — Знаешь, учитывая, что ты из жидкостей пьёшь последний месяц только пиво да коньяк, тяжело представить тебя с кружкой чая. — Алкоголь прочищает сосуды и мысли заодно. — Ну да, конечно. О печени бы своей подумал. Откажет раньше, чем новый год наступит, — возмущается старший Чон, хмуря брови. — Не откажет, организм молодой, должен справиться. — Господи, Чонгук, вроде взрослый, а отговорки как у подростка, ей-богу. — И тебе не угодил? Ну простите, что я такой, какой есть, — нервничает Чонгук, поворачивается лицом к Хосоку и тут же отворачивается, пряча в карманах сжатые в кулак руки. — Не начинай. Хочешь слушай, хочешь нет, но я волнуюсь за твоё здоровье, — бурчит друг, толкая плечом чужое. — Не стоит, всё под контролем. Раньше положенного не сдохну, — Чонгук смягчается, понимает, что в словах Хосока виднеется искренняя забота и правда, однако ничего поделать не может. — Тэхёну не понравилось бы, что заливаешься бухлом, — аккуратно и тихо произносит Чон, а Чонгука будто кипятком ошпаривает. Ким не ругал его за курение, но читал морали за алкоголь. Мужчина молчит, словно лишился умения говорить, а после молвит отстранённо, холодно, отчего Хосоку становится не по себе. — Тэхёну есть о ком заботиться, а я ему и подавно не нужен. Не напоминай о нём больше. — Прости, вырвалось. Пойдём домой? Гроза скоро начнётся, — просит Чон, поджимая губы, и смотрит на ползущие тучи, захватывающие небо и город густой тьмой.       Чонгук, конечно же, кивает в согласии, вот только о каком доме может идти речь, если он лишился его? Не в прямом, разумеется, смысле значения, потому что собственная квартира у него имеется в соседнем районе, однако дом там, где существует тепло двух тел, где стены пропитаны пылкой любовью, где сердцу и душе больше чем просто блаженно с любимым человеком. Дом там, где нас безмерно любят и верно ждут. Каждую минуту, каждую секунду. При любых обстоятельствах. Всегда.       Разойдясь на перекрёстке, друзья направляются по отдельным местам жительства, пока погода позволяет, ведь пользоваться гостеприимством Хосока слишком долго Чонгук не может позволить, к тому же, у того своя личная жизнь имеется. Чон проходит в квартиру, не такую комфортную и большую, снимает обувь и проходит в гостиную прямо с пакетом в руках, в котором прячется пара бутылок пива, закуска в виде сушёного кальмара и пластинка аспирина на случай головной боли и похмелья.       Мужчина находит пульт под синей подушкой в клетку на диване, включает телевизор на фон, лишь бы слышать что-то, помимо своих съедающих мыслей, открывает первую бутылку и распивает её, присаживаясь. Его не волнует тот факт, что за окном только полдень, а он уже обжигает нутро алкоголем не потому, что жаждет отвлечься, переключить внимание, а будто бы ему, предателю, назло напивается. Только вот какой в этом толк, если Киму плевать.       Однако как бы Чонгук невыносимо не злился на Тэхёна, как бы не ненавидел из-за измены, неистовое влечение, любовь к нему по-старому тлеет, как угольки в камине, к ним лишь подкинуть дров и пламя будет ярким. Сделать это действо по праву конкретному человеку: тому, кто сияет квадратной улыбкой, ослепляя светом, тому, у кого каштановые кудрявые волосы подобны тентаклям, в которых ладони Чонгука утопали, как в бездне, ощущая эйфорию.       Чонгук хочет позабыть о Тэхёне, желает стереть в прах воспоминания о нём, дабы не страдать и себя не мучать от того, что он не вернётся никогда больше, не поворчит за лишнюю выпитую порцию алкоголя, не обнимет так крепко, что кажется рёбра трескаются, не поцелует так желанно, крышесносно, как умеет он один. Теперь уже не его. Не Чона. Пока Чонгук не предпринимал действия, его половину души приютил другой, и Ким охотно бабочкой упорхал в новые владения.       Опустошая очередной раз стеклянный сосуд с пивом, Чонгук тянет краешки влажных губ вверх, когда в разум проскальзывают счастливые моменты с Кимом: месяц май, тёплый вечер, они вдвоём наедине в квартире. Чон в то время читал статью о базе отдыха, находившейся в Пусане, хотел забронировать места, но Тэхён обиженно отобрал смартфон, ибо с ним не нежничали целых пятнадцать минут. С задорным смехом они баловались в шутку, а после, когда Ким попал в плен парня, жадно целовались, касаясь друг друга там, где им угодно.       Так хорошо было несколько месяцев назад, а сейчас Чонгуку, посмеивающемуся и плачущему одновременно, настолько гадко, что жить не хочется. Он ищет обезболивающе от мук, но находит чёртов яд. Боль. Едкая боль заполняет его без остатка и, если вдруг его найдут лишённым жизни на каком-нибудь бордюре или где-то ещё, ему всё равно. Он потерял самое дорогое, что имел за всё существование. Потерял смысл существования.

***

— Может, встанешь с постели и пойдёшь на улицу подышать воздухом? Сколько можно лежать? Лимит закончился, — Джонхан подходит к окну и раздвигает шторы, впуская в комнату за прошедшие сутки наконец-то солнечный свет. — Не хочу, — Ким нехотя отвечает заезженную фразу, лёжа на кровати боком под одеялом, глядя в одну точку. — Угробишь себя такими методами. Поешь хотя бы, ну, — просит заботливо Юн, подходя ближе к постели. — Не хочу, — полушёпотом дублирует Тэхён, прикрывая веки. — Прекрати с этим "не хочу". Третий день только эти два слова и слышу. Что теперь, умирать, раз он ушёл? К этому давно всё шло, — сердится и жестикулирует руками Джонхан, сводя брови вместе.       За последнее время Тэхёну действительно кажется, будто он самовольно умирает, гаснет, как фитилёк, на глазах. Лучи солнечного диска, выглядывающие из-за кучевых облаков, падают ему на спину, однако теплоту он не ощущает. Его личное солнце покинуло параметры совместного жилья, где теперь гостит молчаливая и давящая мгла. Без Чонгука стало пресно, сыро, зябко, невзирая на летнюю погоду на улице. Пускай хоть жара царит небывалая, Киму всё равно будет холодно. — Я виноват в его уходе. Я... — А он прямо-таки белый и пушистый? Сам повинен в том, что получилось. Нужно беречь то, что имеешь, пока оно с тобой, а не... — Хватит. Прошу, и без того тошно, — Ким сжимает простынь правой ладонью, зажмуриваясь. — Почему хватит? Он по-любому поливает тебя грязью, думая, что ты ускакал ко мне, — усмехается Юн и присаживается на кровать спиной к лежащему. — Пусть поливает, я заслужил. Пусть найдёт того, человека, с кем ему будет лучше, — Ким не против. Раз у них не получилось построить хэппи-энд, то, может быть, с кем-то новым удастся. — Тэхён, ты грёбаный святоша. Другой бы покрыл матом и послал, а ты после всего желаешь счастья своему бывшему. За это ты мне и нравишься, что остаёшься человеком, несмотря ни на что, — Джонхан поворачивается полубоком, ласково заправляет свисающую прядь густых волос за ухо и поднимает линии губ выше. — Разве можно желать тому, кого любил, зло? Это ведь неправильно, — Чон тоже совершил не мало обидного ему, тем не менее Ким нисколько не горит к бывшему ненавистью. — Знаешь, для некоторых и оскорблений мало, поэтому они идут на более жёсткие меры. Всё наладится, мы справимся, Тэ. — Зови меня полным именем. Просил же, — говорит чуть громче, напрягаясь от услышанного родного обращения, даже глаза распахивает, смотря на оппонента колко. — Он звал коротким? — пальцы, поглаживающие макушку, замирают в движении, а взор мечется по бледному, будто нездоровому лицу. — Ладно, я тебя понял, — он называл, даже гадать не приходится, из-за чего Юн вздыхает обречённо и убирает руку, кладя ту возле себя.       Тэхён не говорит об этом вслух, но он скучает по тому, как Чон произносит его имя: мягко в хрупкие минуты нежности, томно до плавления в моменты страсти, обеспокоенно во время волнения — нуждающе всякий раз. Ким любил голос Чонгука, особенно полюбил его пение в душе, когда сам украдкой подкрадывался и вторгался в душевую кабинку, где они вместе миловались, а иногда и ласкали друг друга более чем невинно, потому что оба жаждали.       Апартаменты, в которых они любили до безрассудства, где оставили следы воспоминаний, превратились в бумажные, лишённые уюта и гармонии двух лиц. Слишком бесшумно стало, спокойно, ибо не на кого ворчать из-за того, что одежда висит на стуле, а не лежит сложенной на полках шкафа; шнуры от зарядки и наушников не валяются запутанными под подушкой или возле неё, некому приставать, когда Ким занят важным делом, требующего без отлагательств.       Конечно, есть Джонхан рядом, который помогал, оказывал поддержу, моральную и физическую, с самого начала, когда отношения только-только приступали трескаться, как плиты льда при значительном грузе или с приходом весны, но он не Чонгук. Тэхён лишь сейчас задумывается и осознаёт, почему именно Юн: потому что похож на Чона. Та же длина и цвет волос, спортивное телосложение, несколько татуировок на верхних конечностях, оттенок глаз — в остальном они полная противоположность.       Киму настолько сильно не хватало Чонгука в их едва зараждающийся кризис, что Тэхён от безысходности и сильной обиды на парня, ибо тот охладел к нему, позволил старому знакомому ухаживать за собой, стать ближе, нежели раньше. А Юн далеко не дурак, воспользовался возможностью, пока шлагбаум поднят вверх, позволяя переступить границы «друзей» и, не считая помощи, заботиться о Киме в ином плане. Однако Тэхён видел эту разницу между ними, умом понимал, кто из них на самом деле необходим ему, так же осознавал, что схожесть во внешности — отнюдь не отражение внутренних качеств, тем не менее подпустил другого. — Не кури так много, пожалей лёгкие, — беспокоится, как и Хосок, Джонхан, когда замечает Тэхёна стоящего у окна зала, держащего между пальцев сигарету. — Чего их жалеть? Дышать скучно, — скорее, бессмысленно без родного человека. — Ну правда, Тэхён, в последнее время ты зачастил с курением. — На самом деле? Даже не заметил, — поддельно в удивлении спрашивает Ким, делая затяжку, и выдыхает после табачный дым наружу. — Пожалуйста, брось. Мне не хочется, чтобы твоё здоровье пошатнулось. — Это моё дело. Курю сколько захочу. Не пытайся изменить меня, — Чонгук никогда не принимал попытки внести какие-либо вправки в парне, хоть и слабо виднелись ошибки. Принимал любым, потому что любил. — Я и не пытаюсь, просто могут появиться проблемы, если не уже. — Мне всё равно. Закрыли тему, хорошо, Джо? — отмахивается Ким, поворачиваясь передом к мужчине. — Отстану, если пообедаешь со мной. — улыбается с хитринкой Юн, складывая руки на груди. — Ты и так, можно сказать, ничего не ел. — Пристанешь ведь снова. Ладно, что ты приготовил? — досадно вздыхает Тэхён, тушит сигару в пепельнице и соглашается на условие. — Идём, увидишь, — довольная улыбка ползёт вверх. Джонхан хватает Кима за руку и тащит на кухню, игнорируя сопротивление.              Пока Юн крепко спит по ночам, не слышит посторонних звуков, не чувствует, как вторая половина кровати под весом чуть поскрипывает, когда не сумевшее заснуть тело поднимается с места, Тэхён скрывается в ванной, запираясь на замок. Тут он освобождает всю горесть, таившуюся днями, потому как показаться более слабым перед Джонханом либо кем-то другим не желает, поэтому позволяет слезам спускаться по впалым щекам устьем исключительно ночью. В тени мы становимся открыты.       Не описать мерзкое состояние, когда внутри ломит от уныния, разрывает на части от схваткообразной пытки в области сердца, желчь скапливается в горле и ощущается вкус собственной крови на языке — настолько бывает ужасно, когда умираешь морально из-за своей оплошности. Ким вновь закуривает, затягиваясь ядом в виде никотина, облокачивается головой о бортик ванны, снимает блокировку с экрана смартфона и заходит в галерею.       Тэхён делает лично себе больнее, стоит наткнуться на первую попавшуюся фотографию, где он запечатлён с Чонгуком вместе. От улыбки бывшего словно ткани сердца расходятся, кровоточат, обливаясь алой жидкостью, от кома сигаретного дыма труднее совершать вдох-выдох, отчего Ким негромко кашляет, прикрывая плотно ладонью рот, чтобы не разбудить Джонхана. На разнообразных фото они такие счастливые, такие жизнерадостные и безумно влюблённые, но сейчас будто незнакомцы, наделавшие глупых и опрометчивых дел.       Интересно, Чон удалил его номер? Номер телефона Чонгука по-прежнему хранится в списке контактов, он не стёрся, как обычно это делается нервно и со зла при расставании, дабы избавиться от человека окончательно. Тэхёну ни к чему это, ведь он не прекращал любить Чонгука, не следовал по-настоящему цели уйти из его жизни на оставшийся век, тем не менее сделал так, позволив Чону покинуть его, не узнав правды. Не сказал истину, потому что не видел необходимости в глазах прошлого парня, не замечал в принципе каких-либо действий, поэтому получилось так, как получилось. По-идиотски.       Жить или, вероятнее, выживать без Чонгука сравнимо со смертью наживую, без анестезии и обезболивающего — непривычно, сложно, невыполнимо, невозможно. У Тэхёна трясутся ладони от подступающего приступа скрытой истерики, ухудшается состояние, когда новая волна боли и тоски накрывает его с головой. Терпеть это затруднительно, поэтому Ким выполняет свежую традицию, созданную им недавно: тянется медленно рукой к зажигалке, лежащей на песочной плитке пола, приподнимает пижамную футболку, приближая загоревшуюся вещь к животу.       Физическая боль вне сомнений не лучше, но её преимущество в том, что она способна умело отвлечь от моральной, перекрывая душевные муки собой. Никто не знает и не догадывается, сколько шрамов от ожогов огнива рассыпано на скрытых участках кожи Тэхёна, который каждый раз задыхается и корит себя, который причиняет вред себе же из-за нехватки одного человека, считающего Кима изменщиком. Если бы Чонгук только знал, если бы Тэхён не поддался обиде, если бы они оба просто поговорили, не случилось бы этого хаоса.       Ломка. Ломка друг по другу вызывает терзания и сковывает сердце спазмом.       Они оба настолько сильно боялись принимать решения, что не приняли ни единого.       Расстаться — не решение. Это побег, слабость, трусость.

***

— Ты перешёл черту. Заканчивай с этим дерьмом, — Хосок в гости заходит в нужный момент, видя перед собой снова друга с коньяком в руках. — Наноси поправки в своей жизни, а в мою не лезь, — Чон закатывает глаза и ощущает лёгкое головокружение от опьянения, сидя на полу, облокачиваясь о диван. — Ты мой друг, и я буду лезть, потому что ты часть моей жизни. — Хосок, оставь меня одного. Иди к себе, — отставляет бутылку в сторону, потирает затем переносицу пальцами и понуро разглядывает потолок. — От тебя ушёл Тэхён, хочешь, чтобы и я это сделал? Хочешь сдохнуть в одиночестве? — терпение Хосока заканчивается, и он переходит на громкий тон, пытаясь вправить мозги другу. — Я же сказал не упоминать его, я же просил не произносить его имени! — зрачки Чонгука тут же расширяются, в них пляшет огонь ярости, следствием которой становится бросок стекла алкоголя в стену. — Тише, успокойся, Чонгук. Успокойся, говорю! — Хосок не рискует подойти ближе, только руки в примирительном жесте выставляет и теряется от саморазрушающего состояния Чона. — Уходи по-хорошему, прошу.       Хосок с небывалым сочувствием глядит на Чонгука, уста от бессилия поджимает и боится подумать о том, что с другом дальше произойдёт, если крушение не остановить как можно быстрее. Предел допустимого действительно достигнут и даже больше: Чонгук не просыхает ни дня, заглушает потерю единственного любимого, будто бы он умер, но нет же, однако для Чона утрата Тэхёна ощущается именно так. Напомнив о нём, Чонгука словно потоком кислоты облили и следом подожгли, рана в сердце никак не зашьётся никакими хирургами, даже самыми опытными мастерами. Залечить мёртвое кажется невыполнимым.

***

      Тэхён сегодня один. Джонхан торопливо убежал на работу минутами ранее и нет полнейшей гарантии во сколько он вернётся и вернётся ли сюда либо поедет домой, тем не менее Киму это на руку. Ему хочется побыть одному, вновь мучить себя думами о Чонгуке, снова проживать новый день без его присутствия, опять винить себя в глупости и перебирать в голове сотни "если". Тэхёну прекрасно известно, какой бывший вспыльчивый, как может отреагировать на их разрыв, впрочем, есть вариант безразличия, учитывая его игнорирование на слова: "у меня появился другой" и предпосылки к этому до признания.       Желание узнать банальное самочувствие, произнести: "как ты?", услышать до скрежета в груди родной голос ещё раз, насладиться им в последний раз мечется птицей заточённой в клетке, мечтавшей вырваться на свободу. Ким проглатывает ком в горле терзает нижнюю губу зубами от нервов, отчего на ней крохотные ранки появляются, а после неуверенно тянется к телефону, молчащему около недели. Правая ладонь уже практически касается гаджета фалангами, как сомнения вместе с мыслью "я ему не нужен" останавливают Кима.       Он гневается сам на себя за то, что такой жалкий слабак, не способный перебороть страх, омывающийся слезами, как дождь омывает улицы, ради ценного человека, к которому в истерзанной душе любовь бутоном алой розы цветёт, рискующей завянуть. Собственное отсутствие булатности бьёт ударами плетей, оставляющих свежие телесные раны повсюду. Хочется избавиться от этой боли, ставшей постоянным гостем, хочется исчезнуть и не существовать вовсе.       Тэхён, сжимающий руками корни волос, облокачивается локтями о колени, как маятник медленно-медленно раскачивается от незнания, что ему делать, как поступить, как избавиться от мыслей, добивающих его. Звонок телефона пугает и одновременно спасает, привлекая внимание и загоняя в тупик. Имя звонившего высвечивается печатными буквами и одаривает недоумением. Ким моргает пару раз, не веря зрению, дышит тяжело, пытаясь успокоиться, и берёт смартфон, принимая вызов. — Алло? — сломлено молвит Ким, ощущая сухость во рту. — Привет. Я не должен был набирать тебе, учитывая всю заварушку, но помочь только ты можешь, — начинает издалека Хосок, ибо переживания за друга буквально вынуждают пойти на данный поступок. — Помочь с чем? Что-то случилось? — Случилось. С Чонгуком случилось. — С ним что-то не так? Скажи, пожалуйста, — Тэхён подскакивает с постели, чувствуя резкую слабость, волнение возносится ввысь, сердечный ритм ускоряется. На грудь словно сбросили тяжеленную глыбу льда, чтобы та раздавила хрупкое тело. — Как-то подозрительно странно реагируешь на проблемы бывшего. У тебя же другой мужик есть, — хмурится Чон, заливая кофе крутым кипятком. — Неважно. Что с ним? — нервно бегает глазами Ким перед собой, подгоняя Хосока к продолжению. — Ну, если коротко, то Чонгук будто собрался руки на себя накладывать, нет ни дня, чтобы он не пил. Меня он не слушает, видеть никого не желает. — перечисляет Чон и немного легче становится от того, что есть кому выговориться. Правда, совестно очень, ведь жалоба и просьба о помощи тайно совершается. — Спасибо хоть за то, что ест помаленьку и гигиену соблюдает. — Сколько он вот так? — мурашки от услышанного пробегаются по телу неприятной волной. Неужто Чонгук довёл до критичного положения из-за их расставания? Сколько же он надумал неверного, сколько вреда причинил их распад обоим. — С того дня, как вы официально разбежались. — Чон делает глоток горячего напитка и говорит дальше: — У Чонгука крыша едет. Упомянул тебя вчера при нём и знаешь, что он сделал? Кинул в стенку, где я стоял, бутылку коньяка со всей дури.       Хосок до сих пор отойти от неожиданного действия страдающего друга не может. Кто бы мог подумать, какую бурю эмоций способно вызвать одно упоминание конкретного человека, особенно если этот человек побывал в душе и сердце, привязал к себе, а затем лишил. — Сомневаюсь, что он захочет поговорить и пустить меня на порог, — вполне логично, однако Тэхёну плевать, кем Чонгук его считает, презирает или ненавидит. Ким готов выслушать оскорбления, унижения в собственный адрес, только бы помочь тому, кого любит. — Ты, конечно, поступил хреново, тем не менее не мне тебя осуждать, всё в жизни бывает и...       Хосок не договаривает, потому как Ким перебивает резким поворотом, произносит всего четыре слова, которые переворачивают всё вверх дном и меняют суть дела, после чего Чон придумывает план будущих действий на ходу и обсуждает его с оппонентом.

***

— Отлучусь всего на полчаса, сбегаю в магазин и вернусь. Минут через пять должен прийти знакомый с работы, двери будут открыты. Встретишь его, понял? — обувая белые кеды, проговаривает Хосок. — Да, иди, — кивает Чонгук в коридоре, зевая. — Тебе ничего не нужно? Говори, я куплю. — Ну, вискарь ты не купишь, разумеется, так что... — Не куплю, на год вперёд напился уже, — серьёзно заявляет Чон старший, поправляет белую футболку и собирается отпереть входную дверь. — Тогда мне ничего не нужно, — Чонгук отворачивается и уходит в зал, Хосок - выходит на улицу.       Чонгуку ничего не нужно на самом деле, включая литры алкоголя, от которого тошнит по полной, необходим лишь кое-кто покинувший недавно, променявший его на другого так бессовестно, бесчеловечно, несправедливо. Чон всё понять не может, голову ломая: что не хватало Тэхёну, что он нашёл в ком-то новом, чего нет в самом Чоне, как вообще можно находиться бок о бок больше двух лет и в один сломленный момент кинуть, как надоедливую игрушку, отыскав новую.       Да, последние полтора месяца между ними зародились трудности, напряжение, отстранённость, — их обоих это невыносимо раздражало, — но это же не повод к побегу, не выход из затруднённого положения. У того, кто придумал их любовь, безусловно фетиш на страдания, каторгу и муку. Чувства двух мужчин вспыхнули, как сверхновая звезда, однако кто-то левый разорвал крепкую связь на множественные осколки в пыль и прах, подобрав нужный ему слабый период.       Чонгук намеревается уйти в комнату друга, зарыться под плед и проспать как можно дольше, только бы не быть в реальности, где рядом нет Тэхёна, однако слышит стук в дверь, заставляющий вспомнить о госте и просьбе Хосока. Чон нехотя поднимается с дивана, неспешно подходит в коридор и парализовано застывает, видя напротив его. Пришедший так боялся переступить порог, метался туда-сюда в сомнениях, потому как реакция бывшего будет однозначно негативной, тем не менее им нужно обсудить многое. — Здравствуй. Позволишь поговорить с тобой?       Ким несмело начинает идти на контакт, поражённо рассматривает Чонгука и от его вида в сердце словно тысячи иголок вонзают, не жалея ни капли. Чон выглядит бледным, да и сам Тэхён не лучше, измученным, будто не спал со дня ухода, обессиленным, отчего хочется прижать его к груди крепко-крепко и пожалеть, как обычно Ким делал в лучшем прошлом. — Разве нам есть о чём говорить? — хмыкает мужчина и глядит с презрением. — У тебя есть собеседник поинтересней, с ним и болтай. — Хотел бы с ним, не пришёл бы сюда. Много времени не займу, только попрошу тебя кое о чём и уйду, — заверяет Ким, однако колючесть Чонгука, недоброжелательность убивает решимость, делает больнее. — Ещё и просить пришёл. — посмеивается слегка Чон, привычно толкая язык в щёку. — На твоём месте я бы на глаза не появлялся после случившегося, близко бы не подошёл. — Да, ты прав определённо, но всё же выслушай меня. Хотя бы сейчас.       Крайне тяжело пытаться донести до человека что-либо, который на отрез отказывается слушать и верить. Особенно трудно пробовать, когда тебя считают предателем и готовы растерзать в клочья, но несмотря на это стараешься, ведь сказать нужно важное, то, что может спасти. — Ты же предал меня, так какого чёрта я должен слушать слова того, кто прогибался под другим будучи в отношениях со мной? — повышает тон голоса Чонгук, бьёт боком кулака в стену, не собираясь нежничать и держать обиду внутри. Ему противно от мыслей, что некто чужой касался родного человека. — Не говори так, — вертит головой, как при замедленной съёмке, Тэхён и держится, чтобы позорно не разрыдаться из-за обжигающих обвинений. — А что, стыдно правду слышать? Пока у нас было всё хреново, ты решил раздвинуть ноги для того смелого, который взял чужое? — Почему предъявы кидаешь, если самому плевать давно на меня? Посмотри на своё безразличие в мою сторону, ты даже не попытался удержать меня, потому что тебе плевать! — Киму тоже очень и очень обидно. Он долго терпел, долго молчал. — Плевать, говоришь? Почему тогда всё ещё думаю о тебе, какого хрена сидишь в моей голове?! Почему по-прежнему тянет к тебе?       Перечисляет Чонгук и злится намного сильнее, уже не сдерживая себя. Чон бесит сам себя по причине неисчезнувшего влечения к Тэхёну, из-за того, что он не потерял значимость и ценность, ведь по идее должен был вызвать отвращение и повод забыть навсегда. Однако нет. Не сумел. — Господи, я так любил тебя, Тэ. — полушёпотом признаётся Чонгук, и Тэхён замечает в его глазах столько боли, отчего в уголках собственных собираются слёзы. — А ты поступил со мной так, почему? Почему?! — Ким явно решил поиздеваться, как думает мужчина, заявившись сюда, но почему-то выглядит так, будто сам страдает и мучается не меньше. — Да не изменял тебе ни с кем, идиот! — выкрикивает Ким, не препятствует выход эмоциям через солёную жидкость и продолжает открывать правду: — ты первый начал отдаляться, перестал проявлять ко мне интерес непонятно почему, у нас даже близость пропала! Я ждал, терпел, а потом, как и ты, забил, включил пофигизм.       Чонгук ушам не верит, думая, будто это галлюцинации либо дурной сон, но трясущийся Ким, держащийся за область сердца и обнажающий на него взгляд, полный любви, сбивает с толку. Мужчина знает, какой Тэхён, когда лжёт, выучил наизусть поведение в попытки обмануть, однако сейчас он говорит истину, отрезвляющую и приносящую постепенное облегчение. Чонгука аж в холодный пот бросает и земля из-под ног уходит. — Ошибаешься. Мне просто-напросто было тяжело морально, работа выматывала, нервы трепали без остановки. Я разрывался и, когда возвращался к нам домой, чувствовал себя мертвецом. Не отрицаю, что хотелось, отдохнуть, побыть одному какое-то время, но никогда не хотелось отдалиться от тебя, наплевать. — Откуда мне было знать это? Я ведь не железный, я человек, которому нужно внимание, чувство нужности, а твоё равнодушие сильно задело и толкнуло на дурость. Психанул и подпустил Джонхана, надеясь вызвать ревность и хоть какие-то действия с твоей стороны, но их не последовало. Я посчитал, что ты разлюбил меня и решил отомстить, солгав об измене. Рассчитывал, что накричишь, начнёшь выяснять отношения, а ты так легко поверил и ушёл...       Правда наконец-то выбралась наружу из глубин каждого из них. Тэхён, закончив выплёскивать всё то, тревожащее и не дававшее покоя, плачет сильнее, прикрывая дрожащими руками краснеющее лицо. Чонгук так же не способен держаться равнодушным, тоже роняет пару слезинок и притягивает Тэхёна к груди, вцепляется в него, будто маньяк, обнимая надёжно, гладит по шелковистым локонам и чувствует такие же крепкие объятия на спине. — Тэ... почему не подошёл и не поговорил изначально? Посмотри, во что превратилось наше бездействие и скрытые от друг друга обиды. Всего этого могло не быть, если бы меньше думали, а больше делали. — Я не желал такого, — машет отрицательно головой Ким, льнёт к Чону как можно ближе, соприкасаясь кожей о кожу. — И никогда не рискну посмотреть на кого-то другого, потому что они не ты, измена невозможна. Прости, Чонгук, прости, — причитает Тэхён, задыхаясь. — Тише-тише, не плачь. Оба хороши, оба натворили дел и сделали больно. Мне нужно было подойти и пояснить своё состояние, разобраться, когда замечал, как к тебе нагло подкатывали, пытаясь увести, а не усугублять молчанием. Прости за это. Не лез, потому как рассчитывал, что другой сделает тебя счастливым, раз мне не удалось, — Чонгук нежно целует Кима за ушком и ощущает приятное покалывание на губах, как в первый их поцелуй. — Ты тосковал по мне? — отстраняется Тэхён, заглядывает заплаканными и немного опухшими глазами в бездонные напротив, где искры вновь воспламеняются. — Я опустел, когда тебя рядом не стало. — Чон с мягкой полуулыбкой на устах отвечает, помогает стереть с щёк любимого мокрые дорожки подушечками пальцев и говорит дальше: — Напивался до беспамятства, лишь бы отключиться и не думать о тебе. — И мне без тебя ужасно плохо. Не представляешь, что делал для того, чтобы заглушить тоску по тебе, — шмыгает носом Ким, со стыдом и боязнью опускает голову вниз, зная наперёд реакцию Чонгука. — Что ты с собой делал? — Чон напрягается, морщит брови и устремляет шокированный и волнующий взгляд на живот, когда Ким поднимает рубашку вверх. — Тэ, зачем, это же жутко больно. — Без тебя было намного хуже, а так хотя бы боль притуплялась, — пожимает плечами Тэхён, пряча шрамы от ожогов под тканью, и возвращает внимание на лицо Чонгука. Губы тянутся вверх, разглядывая родинки, шрам на щеке, беспокоящиеся радужки — Тэхён наглядеться своим мужчиной не способен, ибо скучал крышесносно. — Пообещай, что больше не станешь причинять вред себе, дай слово, — со всей серьёзностью требует Чон, обхватывая ладонями щёки Тэхёна, ведь селфхарм довольно-таки страшная вещь. Из-за этого Чон корит себя. — Не буду, не переживай. Мы ведь... — тихонько молвит Ким, а после улыбается вовсе тридцать два, слыша положительный ответ, отчего сердце биться быстрее приступает от счастья. — Будем снова вместе. Ты и я разошлись, чтобы понять, каково нам без друг друга, и сойтись навсегда. Без тебя я не смогу, это аксиома. — Хочу сказать тебе тоже самое. Я люблю тебя, Чонгук, люблю сильно. — Люблю так же ответно и никому не отдам.       После взаимных признаний, облегчающих души от покрывала вуали, расстояние сокращается кратковременно, губы соединяются в дуэли поцелуя, растворяя рассудок лишь касанием, руки охотно исследуют места на теле, возвращая привыкание, любовь поднимается ястребом в пушистые облака, отражая обоюдное желание.       Начать все с чистого листа, на котором не будет вмятин, отнюдь не поздно. Поздно не начать совсем ничего.       Если сложности в любви — это дождь, после них возникнет победная радуга на горизонте.