***
Кавех вздрагивал от каждого любого пришедшего на телефон уведомления. Ждал, хотя мысленно отрицал, что ждёт. Хотел снова увидеться, снова поговорить — уже даже возможно не о его проблемах. Хоть о чём-то. С человеком, с настоящим человеком, способным слушать и слышать. Раньше его не слышали — не хотели ли, не могли ли — не важно. Факт есть факт. Уведомление из мессенджера заставляет его трясущимися руками разблокировать телефон, а после в непонимании вздохнуть. Писал не тот, кого он ждал, а на экране отображалось сообщение от старого друга. — Не хочешь встретиться? Кавех нервно сглатывает и печатает ответ, такой непринуждённо-шутливый, словно бы сейчас у него не вспотели ладони и не спёрло дыхание. — Ни привет, ни как дела. Зачем пожаловал в этот диалог? — Думал поговорить. Слышал тебя выписали. — Выписали давно, твои слухи опаздывают. — Знаю, что давно. Боялся написать. Не хочешь видеться — так и скажи. Хочет ли? Хочет ли он видеть того, кому тоже успел нервов потрепать немало, кого отверг тогда, когда и сам был одинок, и ему был нужен? Совесть, с недавнего времени начавшая выползать из дальних уголков сожранной страданиями души, загнанная туда эйфоретиками и мысленными разговорами с самим собой, шептала, что пора бы загладить свою вину и вернуть общение с когда-то самым дорогим другом. Следовало бы послушать. Потому печатает — медленно, нерешительно: — Хорошо. Давай увидимся. Где? Когда? — Сегодня. Через час. Я заеду. Заедет? Архонты, Кавех, кажется, упустил многое из жизни своего друга.***
«Слишком многое…» — думает Кавех, стоя у подъезда и наблюдая, как к нему подъезжает машина не самой дешёвой модели, за рулём которой уверенно сидит Тигнари. Пассажирская дверь открывается, и он приветственным жестом приглашает в салон. — Ну, привет. — Привет. Откуда тачка? Солидная. Стоит бешеных бабок, полагаю? — усаживаясь удобнее, начинает расспросы Кавех. — Понятия не имею, сколько она стоит. Взял у парня, — говорит между делом, выруливая из двора. — Парня?! Святейшие, что я пропустил?! — глаза Кавеха округляются. — Многое, Кавех. Они приехали в кофейню и много говорили. Тигнари рассказал, что в день пожара он поехал к своему знакомому в полиции, который и рассказал ему о произошедшем. Понял, успокоил, стал ближе. А теперь так близок, что Тигнари уже живёт у него и называет своим парнем. Они извинились друг перед другом. Искренне извинились. Тигнари — за то, что не придавал значения изменениям в поведении, Кавех — за то, что не рассказал обо всём прямо. Словно и не было той ссоры. Словно не было пропасти между ними — только небольшая трещина, которую удалось залатать. Их продолжительный разговор прервал звонок на телефон Кавеха. На том конце провода встревоженный голос говорил: — Кавех, ты сейчас занят? — аль-Хайтам тяжело дышал и, казалось, был на грани слёз. — Э-э… Вроде того. Что-то срочное? — его пугал тон аль-Хайтама. Очень пугал. — Не то чтобы срочное… Хотел увидеть тебя, — последние слова он произносил, похоже, уже сквозь слёзы. «Хотел. Увидеть. Меня?!» — несётся в голове бегущей строкой огромных красных букв. — Где ты? Я приеду. Он слушает адрес и кивает. Опускает трубку. — Нари, прости, что так выходит, но человеку, судя по голосу, нужна помощь… Ты не мог бы… — Кавех мнётся. Он и так прерывает встречу, тяжёлую для них обоих, а сейчас собирается просить об одолжении. — Я понял. Поехали. Аль-Хайтам не отвечал на звонки, чем вводил Кавеха в панику. Тигнари на ходу осознавал серьёзность ситуации и потому вопросов не задавал. Машина останавливается напротив какой-то гостиницы. Кавех открывает дверь и уже собирается бежать. — Мне пойти с тобой? — спрашивает обеспокоенно Тигнари. — Прости, но что-то мне подсказывает, что там что-то личное, — от страха и непонимания слова еле складываются в осмысленное предложение. — Понял. Пиши, если что, — говорит и трогается, оставляя Кавеха перед входом в здание. Архитектор почти вбегает в названный в адресе номер. На кровати сидит сгорбленная фигура. Содрогается — видимо, от слёз. — Хайтам… — Кавех опускается на колени перед ним. Он едва ли реагирует, — что стряслсь? — в ответ раздаётся невнятный шёпот. Кавех заглядывает в глаза человеку перед ним — заплаканные, усталые. Садится рядом. — Кавех… — громче начинает он, — скажи, почему ты подсел?.. — от такого вопроса тело застывает, спину пробирает холодом. Но архитектор понимает, что ему сейчас просто нужен тот, кто выслушает его. И услышит. Как всё время до этого такой человек нужен был Кавеху. — Я… я был напуган… В долгах, с разбитой жизнью… Не мой выбор был начать, но продолжить… Да… Это был лёгкий выход, не более, — с тяжелым сердцем говорит сквозь горечь в голосе. — Разве это выход? — аль-Хайтам поднимает глаза и пронзает насквозь душу Кавеха отражённой в них болью и горечью. — Сейчас я понимаю, что нет. Тогда не понимал. Это казалось… лёгким способом забыться. — Разве тебе нужно было забываться? Разве не стоило бросить все силы на то, чтобы вылезти из той задницы, в которую окунула жизнь. — Стоило, конечно. Но воспалённый мозг и разбитое сердце никогда не будут в ладах. Всхлипы по левую сторону становятся громче и чаще. Кавех не смотрит. Больно смотреть. — Знаешь, я любил однажды. Мне тоже разбили сердце. Но не так, как тебе. Ты говорил, что она ушла из-за твоих долгов, но он… тот человек, он тоже сидел… И я видел, как он умирает… Медленно гниёт изнутри, — речь прерывается кашлем от потока слёз, — и ничего не мог сделать, — срывается на шёпот. Архитектор не знает, что ответить, а в голосе аль-Хайтама теряются эмоции, — он умер. Умер у меня на руках. Прямо здесь. В этом номере. Который год я приезжаю сюда в этот день и спрашиваю себя: «почему я не сделал того, что должен был?». Почему позволил сгнить и умереть… Он обещал быть чистым, он был чист полгода… а здесь у него произошёл срыв… Последний в его жизни. Кавех молчал. В голове стала выстраиваться логическая цепочка. Вот почему он оплатил его лечение тогда. Вот почему ему недавно пришла бумага о погашении долга. Чувство вины. Желание спасти. Всё это жрало аль-Хайтама больше, чем Кавеха жрало одиночество и ненависть. А Кавех отплатил ему… Испорченной жизнью. — Мне жаль… — смог только выдавить из себя архитектор. — Тебе не должно быть. Я позвонил тебе только потому что понял, что не смогу сегодня быть один. Мне нужен тот, кто наконец услышит мою историю. И он слушал. Временами утирая слёзы то себе, то сидящему напротив, ничего не стесняясь. Это казалось естественным. Перед ним открывали душу. Изливали накопленную годами боль. Он исполнял ту роль, которую раньше в мечтах для него исполняли другие. Выполнял свой долг. Истощенный рыданиями и тяжелым рассказом, через пару часов Хайтам без сил падает на кровать. Он смотрит в потолок — не пытается заснуть, только отогнать от себя чувство неисчерпаемой вины. Кавех кончиками пальцев касается его ладони. «Я здесь» — говорит без слов, — «я не уйду.»