Сбыточные грёзы

Извечно ноющую черепную коробку мотает от одного края в другой, пространство вокруг пугающе бесконечно, лишённое любой точки опоры, без стен и полов, без края и конца, невесомость космоса и прохлада озера. Глазницы пусты, стеклянные шарики с гравировкой почти змеиных зрачков болтались где-то внутри, стукаясь о ватные гниющие кости, такие же, что снились в самых сокровенных кошмарах их обладателю. Неизвестно, сколько времени прошло в одиночестве бездны, сколько совместных ночей проведено лишь с отголосками прошлого, разжигающими в груди чувство постоянной тревоги и жалости к себе самому. По ощущениям тело давно начало расслаиваться на тысячи лоскутов, конечности раздроблены изнутри колоссальным давлением глубин, от мозга осталась одна вязкая каша, что так и намеревалась выйти прочь из любезно открывшихся новых путей отступления - хотя, возможно, план уже был приведён в действие, отпуская хладнокровную мерзость в свободное плавание. Хотелось кричать, раздирая глотку болезненными воплями, выплеснуть всю свою скопившуюся горечь, слезами смывая чувство вины, осевшее так плотно, что оно чувствовалось каждой клеткой едва уцелевшей кожи, выходило мурашками и коликой в сломанных ногтях, острыми остатками оголённых рёбер врезаясь в лёгкие, почти у самого сердца. Но любая попытка контроля над собой была заведомо провальная, в этом мире нет ничего, что играло бы по его правилам и велению, нет ничего, что могло бы спасти его или дать шанс покаяться во грехах, вымолив прощение каждой из всевышних сил, существующей и нет. Хотелось исправиться, обратить время вспять, лет на сотню назад, когда он был совсем юн и глуп, с горящими глазами смотрел на мир вокруг, ярко цветущую зелень, которую так любил впутывать в послушные длинные локоны, страницы старинных книг, насквозь пропахшие медикаментами, улыбки людей, выходивших из лавки с новой надеждой на светлое будущее и одобрительные кивки наставника, заменившего ему рано погребённых мать и отца, справедливого учителя и любезного коллегу, старшего брата и лучшего друга. Но в этом мире нет понятия "время", только искажённая вечность, не разделённая на сутки, недели, месяцы и годы. Хотелось умереть, впервые за обе жизни так сильно и яростно, наконец избавиться от тянущих ко дну оков душевных терзаний, ведь только сейчас смерть перестала страшить, взывая в свои лапы обещаниями долгожданного умиротворения, спокойствия, той нирваны, что так требовало омрачённое сознание. Но переливы алых огней вдали не были согласны, своим появлением намереваясь привести мужчину в чувства, выдернуть из физического страдания в другое, уже давно известное и опробованное, где находиться не было никакого желания. Только в этой жизни пустому месту ничто не подвластно. Трение в нижней части тела усилилось, посылая импульсы в пустую голову, эфемерное нечто щупало каждый досягаемый ему участок плоти, в попытке собрать его, как некогда разбитую вазу. Этот процесс можно описать его новым рождением. — Ты проспал несколько дней, рыбёшка. Честно признаюсь, сначала казалось, что ты помер. Зандик сидел рядом, опираясь о стенку бассейна, перебирал чешуйки хвоста, легко поглаживая блестящую поверхность. Лицо обрамляла какая-то мечтательная улыбка, словно он сам только вышел из собственного транса, где рисовал себе приятные картины самого желанного. Его рука была совсем рядом с основанием бедра русала, на треть погружённая в удивительно свежую воду. Он ощутимо сжал пальцы, наблюдая, как Бай долго потягивает руки прежде, чем приподняться на дрожащих локтях. — Кошмар снился? Выглядишь так себе. Учёный говорил с едва уловимой насмешкой в голосе, взгляд скользил от чужих бегающих в панике зрачков до подрагивающего плоского живота. Желание положить поверх ладонь и давить, пытаясь прочувствовать все внутренности незащищённого скелетом пространства, заполняло все мысли вновь. За те три короткие дня он делал это не раз, всё щупал, оглаживал и любовался, опуская веки представлял, как вгрызётся в эту бледную кожу однажды, по-зверски разорвёт клыками, откроет путь к блаженному деликатесу и вкусит его так, как не мог позволить себе ранее. Этот интерес, это животное желание лилось через края, разгоняя кровь так быстро, что жар охватывал всё существо студента, скручиваясь порядком ниже. Он мечтал и мастурбировал, водя по члену быстрыми рваными движениями, почти задыхаясь в похоти и отсутствии чувства стыда, пока перед глазами сонно сопело исхудавшее существо. Порой Зандик таил надежду, что он вдруг проснётся, разделит это всепоглощающее безумие, отдастся весь в его владение, позволит заполнять собственное нутро раз за разом, давясь слезами и хриплым воплем, пока в страданиях от вздутия сам не попросит вскрыть ему брюхо, которого учёный почти любовно касался губами, воображая зарождение новой особенной формы жизни где-то там внутри. Он сходил с ума, не в силах бороться с самим собой. Ладонь потянулась к щеке мертвеца в утешительном жесте, чуть приподняла опустошённое лицо за подбородок. Большой палец мазнул по выраженной скуле, той же траекторией, что и день назад. — На тебе совсем лица нет, Бай. Ты говорить ещё не разучился? — Извини. Я не хотел... - Слова вырвались непроизвольно, заметно осевший голос дрожал, и Бай не был уверен, за что просит прощения. - ...Доставлять неудобства. Я не понимаю, что со мной происходит. — Что ты видел? Мужчина сомкнул тяжёлые веки, возвращаясь к недавно прожитым чувствам. Смесь боли, невысказанных слов, подавленных сожалений и горечь разбитых вдребезги целей ударяли с сокрушительной силой. Ранее неизведанные эмоции всякий раз кружили голову и ставили в тупик, заставляя опускать руки от глупого незнания, что же делать, по какому пути идти, стараться вырваться из оков собственной печали, или дальше плыть по течению. Видение твердило одно, но как всё обстоит на самом деле? Достоин ли он шанса на исправление? Достоин ли он хотя бы спокойной смерти? Чужие пальцы, ещё недавно такие нежные и осторожные, вдруг потянули за волосы. — Ты снова засыпаешь. Такие состояния раньше были для тебя нормой? — Нет. Возможно, я до сих пор не могу принять своё нынешнее положение. Очнуться вдруг в другой жизни сложнее, чем кажется. — Стоит меньше переживать по этому поводу. Едва ли я смогу обеспечить тебе психологическую помощь, если ты доведёшь себя до тяжёлой формы меланхолии, или чего уже. Зандик разжал руку, выпрямился, разглядывая русала теперь уже с высоты собственного роста. Казалось, словно он загнанный и беспомощный мышонок, чей хвост предательски застрял в ловушке благодаря его собственной попытке вкусить хоть часть десятилетиями вожделенного запретного плода. Опечаленный янтарь глядел ровно перед собой, не выражая лишних эмоций. Пальцы, гладя, вновь коснулись мокрой кожи головы, и их взгляды наконец встретились. Бай прильнул к ладони, так измученно, в своеобразной мольбе о чём-то, так чутко и так красиво, что глаз отвести было невозможно. В голове не укладывалось, сколько жизни может скрываться в холодном трупе, как он откровенно раскрывался перед учёным. Губы кольнуло, заиграл лёгкий солёный привкус, который так запомнился с того самого дня на дне озера. Думалось, что мышеловка была заготовлена не только для Бая. — Пока ты был без сознания, я взял у тебя пару образцов на исследование. В самом деле и не сказать, что меня многое удивило. Хоть и ты оказался гораздо более человечен, чем я думал сначала. - Последовала пауза примерно с минуту. Зандику хотелось однажды встретить его с такой же распахнутой душой, выпустить на волю всё, что копилось с самого детства, и сдерживать себя становилось с каждым разом только сложнее. Воздух разрезал тяжёлый вздох. - Однако это не последний раз, когда мне нужно будет брать с тебя материал. Бай кивнул, прикрыл веки, не отстраняясь от ласки. Принять решение отойти по определённо неотложному делу далось с трудом. — Лучше пока иди разомнись, ночью вернёмся в лес. Хоть водоросли пожуёшь. - Зандик направился к выходу из комнаты, не удосужившись повернуться, продолжил. - Подобрал для тебя одежду из своего шкафа, лежит на столе. Пыльное старьё, но точно получше твоих тряпок. После этих слов он покинул комнату, оставив за собой лишь чувство неприятного холода на щеке. Тело ещё едва слушалось, мысли тяготили не меньше, но Зандик был прав - ему не стоило зацикливаться на том, что уже невозможно изменить. Возможно, возвращение на озеро, пусть и короткое, сможет придать достаточно сил, чтобы снова начать учиться приспосабливаться к этой жизни. В полноразмерном, местами битом, зеркале на него смотрел осунувшийся, мертвецки бледный монстр, стоял с опущенными плечами, как уголки посиневших губ, как почти прозрачная кожа век, измождённый и совсем нездоровый. Он натянул белую льняную рубашку на размер больше, коричневые свободные штаны с завязкой на поясе, устало опёрся руками об стол, чувствуя, как ноги уже подкашиваются. Где-то за стеной забурчала вода, примерно в унисон с желудком Бая. Осознание того, что он увидел собственное отражение впервые за всё время, с момента самой смерти, пришло не сразу. Где-то мелькала мысль, что ему бы и не хотелось этого делать. "Сложно не думать о том, как эта история повлияет на моё будущее - едва ли я когда-то позволял себе опускаться до того, чтобы идти на поводу эмоций, своих или чужих. Многие действия и решения, что я принимал, мне обычно несвойственны. И порой я не до конца понимаю, не нахожусь ли я сам на крючке. Если не на его, то на собственных скрытых ранее пороков."