Сбыточные грёзы

Густая субстанция приятно скользила в тонких пальцах, где-то между ещё ощущались свободно плавающие комки знакомых трав, перемолоть в труху которые сил уже не хватило. Воспоминания стираются одно за другим, уступая место жизни нового воплощения, но врачевание засело глубоко в корке подсознания, руки выполняли всё почти механически, наученные многолетним опытом. И Бай пользовался этим даже больше для досуга, Зандик нередко возвращался уже заполночь, когда луна настойчиво стучалась в окна, всё привлекая внимание первого, да занимая больной рассудок тяжёлыми размышлениями лишний раз. Разговоры не вязались, студент если бывал дома, то всё что-то хаотично писал в новой записной книге, пропадал часами в ванне, в очередной раз сетуя на то, что даже холодная вода больше не помогает разгружать голову, да ходил с таким видом, словно скажи лишнее, хотя, в его случае вообще любое, слово - можно и хвоста лишиться, и рыбьего, и бережно сплетённого за спиной. Однако в этот вечер он вернулся раньше, чем сначала порадовал Бая, который безмерно устал от компании самого себя, готовый слушать любой научный бред, что поймёт только по ходу дела, сразу после удивил, а позже, когда были зажжены светильники, ужасно разволновал. Зандик тяжело опустился в кресло, прикрывая веки, пока под рёбрами на светлой рубашке распускались алые бутоны, источающие до странного приторный аромат. — Зандик? - Вместо вразумительного ответа с противоположной стороны слышались лишь короткие вздохи. Бай незамедлительно, но сохраняя спокойствие, насколько это было возможно, опустился на колени совсем подле чужих ног, принялся стягивать его рубашку. Только сейчас бросилось в глаза, что и от неё осталось не совсем многое, на местах расхождений ткани сочились кровью совсем свежие ранения. Рваньё Бай отложил на стол, собравшись с силами, ринулся к ванной комнате, спотыкаясь, ведя предательски дрожащими руками вдоль стен в поиске опоры. Хотелось как можно скорее помочь, убедиться, что всё в порядке, но в горле засел самый настоящий страх. Пока вода отражала мягкий свет лампы, мирно качаясь в принесённом Баем тазу, он понял, что впервые в новой жизни так сильно боялся кого-то потерять. - Архонты... Что же произошло? Вывернув некогда рубашку, Бай смочил её в воде, после принялся вытирать тело мужчины. С каждым новым движением картина становилась яснее, вырисовывались чёткие грани ран, их количество и качество. Пять точных тонких порезов, два в районе живота, один ближе к левой груди, ещё два - левое предплечье. Глубоки, но не настолько, чтобы это могло вызвать лишние волнения. Кожа не сильно расходилась в этих местах, заживёт без иглы с нитью, сами ранения, похоже, сделаны небольшим ножом, размером примерно с ладонь с рукоятью, быть может, совсем слегка крупнее. Паника отступала, но едкий запах всё ещё сидел глубоко в носоглотке. Всё будет в порядке, верно? — Сам виноват. Зашёл слишком далеко в лес, в такое время... - Голос сверху раздался неожиданно. Кажется, Зандик не был взволнован, завороженно наблюдая за действиями русала из-под опущенных век. - Наткнулся на лагерь этих недоумков... Ах, какая жалость, что я обычный беззащитный неуч. — Я удивлён, что даже в таком положении ты находишь силы на сарказм, друг. - Бай, уже неспеша, прошёл в кухню за свежими отварами и повязками. Аптечка здесь явно стала больше, чем вместе взятое содержимое каждого из шкафов, где, по логике, должна была находиться хотя бы еда. Русал снова опустился на колени, растирая в ладонях вязкую жидкость. - Не стоит так пренебрегать...Своей безопасностью. Слова давались с трудом, зависшая в воздухе сладость дурманила, как если бы в этой скромной гостиной часами раскуривали дорогой кальян. И источник оставался в тени ровно до тех пор, пока пальцы не начали скользить вдоль торса учёного, заставляя придвинуться к нему ближе. Зандик... Так пахли его раны. Как самые настоящие букеты свежесорванных цветов, с самих вершин гор, чудные молочные конфеты, расплываясь во рту нежнейшего вкуса реками, самые спелые ягоды клубники, что руки так и тянулись украсть с тонких стебельков. Неистово захотелось припасть губами к ровности линий, раздвинуть плоть языком, открывая новые потоки кровотечений, с упоением слизывать бурые капли, и повторять раз за разом, до истинного насыщения. Ком подкатил к горлу, голову прошибло жуткое чувство вины. — У тебя руки дрожат. Бай не останавливался ни на секунду, выполняя собственный долг спасения нуждающегося абсолютно совершенно и мастерски, на лице - ни тени беспокойства. Подвёл только лёгкий мандраж, и, кажется... — Неужели тебе так нравится это зрелище? Русал слишком резко поднял голову, встречаясь с заинтересованным взглядом красных огней. Углы губ Зандика были приподняты совсем слегка, и в этом читалась явная насмешка. Он смотрел сверху вниз, так властно, что сводило зубы. Бай чувствовал себя жалким муравьём под ним, и сейчас это ощущалось гораздо более явно, пока в груди оседало горькое чувство вины за собственные противные мысли. Желание провалиться под землю достигло своего предела в тот момент, когда на чужой груди затянулся последний бинт. — Впервые вижу, чтобы зрачки могли так сильно расширяться. Твоя радужка скрыта почти полностью, рыбёшка. Нервный глоток. Зандик очевидно упивается своим превосходством, тем, как он ловко поймал рыбку на такой лёгкой наживке. Состояние ступора не спешило покидать худое тело, внимая всему, что говорит мужчина выше. — Может, моя кровь тебя так будоражит? Хочешь полакомиться мной так же, как той дурой с факультета Амурты в прошлом месяце, да? Славно ты ей кости обглодал, живого места не оставил, настоящий хищник. — Что? Земля ушла из-под ног окончательно и с оглушительным треском, потащив всё нутро в бесконечность бездны прямиком за собой. Всё это время он молился, верил в то, что произошедшее в лесу - один большой и подлый кошмар, выдумка сломленного разума, лишь бы только сделать себе ещё хуже, заморить чувством вины и сожалений, за все те неспасённые раньше души, за свою роковую оплошность. Всё тело пробила дрожь, озадаченные глаза смотрели в упор на собеседника. "Господин Бай, чья это кровь? Той умной тёти, да? Мы с ней теперь вместе?" — Не пытайся меня одурачить, Бай. Ты ведь сам сделал это. Придушил её, потом растерзал, как годами голодающий зверь. С уголков глаз потекли еле видные слёзы, пока рот издавал нечленораздельные звуки, в попытке составить хоть одно предложение, которое сможет его оправдать. Оправдать... Нет, этому нет никаких оправданий. Бай клялся всем, что имел, желая дарить людям свободу, защищать и исцелять каждого до последнего вздоха, честно и бескорыстно. Он не мог отнимать чужие жизни так легко. — Знаешь, как это стало мне известно? Мудрецы решили, что задушил её я, а измывались над трупом тигры. Какая складная история получилась, да? Ведь и правда, я был последним, кто видел Сохре до момента гибели. И я был с ней почти всё время... Кроме того, когда ты жестоко убивал её. А жаль, возможно, я бы мог тебя вразумить. Не подумай, что я забочусь о судьбе несчастной женщины - это твои проблемы. Но меня исключили из академии за подозрения. Из-за тебя. Последние слова прозвучало особенно грубо и оглушающе, в них Зандик вложил всю ненависть, которая теплится в этом теле на протяжении стольких лет бытия. Именно на них притворная улыбка сошла с губ, заменяясь устрашающим оскалом, верхние мышцы напряглись, и его силуэт казался ещё больше, чем было всего минуту назад. Сердце стучало гулко, отдавало прямо до ушей, разгоняя свой бешеный ритм по венам, так, что каждая конечность отнималась, не в силах справиться с нарастающей паникой. Почти рефлекторно Бай дёргано замотал головой, не сводя взгляда полных ужаса глаз, пытался отползти назад, опираясь только на руки. Он всё ещё не мог связать ни слова, выдавить даже жалких извинений, или сложить руки в умоляющем жесте, сдирая колени о старые половицы, лишь бы его не оставляли одного более. Учёный же не двигался, всё наблюдал, как русал трепыхается, - точно брошенная на берегу рыба - как его поочерёдно накрывают страх и жалость, ненависть и горе, тревога и самая настоящая истерика, такая желанная буря эмоций, горячо любимая скромным юношей, что так ценил в чужих людях жизнь. Представление на славу, и он почти готов разразиться в аплодисментах, да присвистнуть, лишь бы мрак в мёртвой душе осел ещё ниже, открывая самые сокровенные желания. Он не мог оставить мысль, как остервенело Бай пожирал сочащиеся раны в недрах собственной головы, мечтал о Зандике так же, как он о русале. Эта взаимность грела и веселила, давала надежды на интересное продолжение их совместного быта, и вся горечь позорной ситуации с академией уходила далеко на второй план. Что грело ещё больше - голодный зверь не стал его трогать. Пока Бай сокрушался в приступе панической атаки, никем не поддерживаемый, Зандик всё корил себя за то, что не стал выбрасывать тот небольшой окровавленный клинок, завёрнутый в ткани, который мирно покоился в заднем кармане брюк, доставляя неудобства своему хозяину. Скоро занавес придётся опустить самостоятельно. "Вероятно, у этого вида есть собственная система иерархии."