Сбыточные грёзы

— Как, говоришь, тебя зовут? Уже прошла неделя с момента их знакомства. Зандик посещал сокрытое тенями густой листвы и бредом старческих баек место ежедневно, в одно и то же время заявляясь к русалу со стопкой книг - его давние, всё ещё детские сборники всех известных мифологий - масляной лампой, блокнотом и пером с чернилами. Существо оказалось весьма сговорчивым и общительным, он любил подолгу лепетать о звёздах, море, найденных на дне находках, любил рассматривать растения, делясь своими широкими познаниями в ботанике, после плавно перетекая в их практическое применение в медицине и наставления о том, что стоит делать, а от чего можно и скоропостижно скончаться. Тот в момент даже признался, как раньше больше предпочитал слушать собеседника, не говорить, пока не спросят, не давать непрошенных советов, но за последние года заскучал по людям так, что язык за зубами держать стало весьма затруднительно, хоть и до сих пор неизменно сохраняет привычку вести диалог спокойным и размеренным тоном, никуда не спеша, проговаривая каждое слово глубоко и чётко, подолгу зацикливаясь на одной теме. Но взгляд его всё блестел и метался от одной вещи к другой, пытаясь уловить каждый миг протекающей вокруг жизни, словно парень видел это впервые и искренне удивлялся красоте природы, от мельчайших сгибов веток до сияющих в ночи светлячков. Зандик этого не понимал и, кажется, не поймёт никогда. — Зандик. Твоё имя мне тоже так и не довелось узнать. Хоть и не скажу, что это меня волновало, но раз тебя интересуют такие формальности... - Юнец действительно не задавался таким вопросом. Ему достаточно было простых кличек, на что новоиспечённый знакомый реагировал нейтрально. Ко всему прочему, тот сам всячески избегал тем своего прошлого, и учёный в душу лезть не стал, ему же проще. — Хм. Зандик... - Тот слегка посмаковал незамысловатое имя на языке, точно в попытках запомнить и больше не переспрашивать. - Своего имени я уже не помню, так что можешь выбрать мне любое на твой вкус. Либо продолжать использовать эти излюбленные тобой прозвища. — Позже, возможно, я его придумаю. Но пока ты останешься рыбёшкой. - Учёный взял блокнот, открыл на последней начатой странице, начав вести новую запись. - Насколько у тебя хорошая память, какие изменения она потерпела? Русал томно вздохнул, заправил выступающую прядь волос за ухо, созерцая едва виднеющееся небо. Уходил тот в раздумья настолько же часто, сколько и болтал без умолку о всякой чепухе, и эти моменты обычно ощущались долгожданной усладой души и ушей, когда можно было наконец подумать о гораздо более важных и значимых вещах, разбирая множество схем в голове и преспокойно занимаясь своей работой, но в этот раз от проигнорированного вопроса раздражение накатило бушующей волной, затапливая своими периодическими порывами весь здравый рассудок. Каждая новая минута, проведённая в ожидании, ощущалась словно капли воды, которые приземлялись в области темени с одним интервалом, их гулкие стуки пробирали до дрожи, звучали биением колокола где-то внутри, распределяли напряжение по всему существу. Студент никогда не был сдержанным человеком, этого уже не отнять, больше даже потому, что он сам того не желал. Нет времени на размышления над глупыми человеческими эмоциями, когда в его руках находится шанс изменить их навеки. — Ответь на вопрос. Или у тебя даже мозг рыбий? Может, мне стоит заглянуть внутрь твоего черепа, чтобы убедиться в его целостности? Только скажи - тут же приступлю. — Парень сжал перо в руке, сведя брови к переносице, посмотрел на собеседника, но отклика так и не заметил. — Ты совсем оглох? — Нет. Но на это не увидел смысла отвечать, предложение не особо заманчивое. — Русал так и не шелохнулся, не показал ни отвращения, ни обиды. Будто ничего и не произошло. — Я действительно снова ушёл в себя, пытаясь понять, насколько многое помню. Сейчас я неплохо воспринимаю информацию, но имена и лица... Если бы ты пришёл ко мне с другим цветом волос, вероятно, я бы не вышел на сушу. Да и из прошлого единственный лик, который я смутно помню - мой собственный. В остальном всё в порядке. — Какого ты примерно был возраста? — Всего на пару-тройку лет больше твоего. Сейчас мне столько же по развитию, возможно. Не ощущаю себя старше или моложе, хоть и возраст этого тела, наверняка, гораздо более высок, чем мне кажется. Ответы оказались удовлетворительными. Агрессивный настрой Зандика сошёл на нет, когда дело дошло до работы, весь рассказ он что-то быстро чиркал в блокноте. Все его страницы уже были забиты имеющейся информацией о испытуемом, и тот был в курсе каждой из них, более того, сам порой мог помочь в ведении наблюдения за собственной персоной. Этим рвением он слегка поразил студента, но тот объяснился, что хочет знать больше о собственном устройстве, поэтому выполнял свои задачи с крайним любопытством, к тому же, ранее подобные вещи его тоже довольно часто увлекали. Русал как-то признался, что большую часть жизни прожил в Ли Юэ, вдали от крупной гавани, а переезд в Сумеру случился незадолго до его гибели, из-за чего он мог забывать некоторые слова на неродном языке, либо слишком долго думать над их написанием. Пусть и нежить тратила на такое простое занятие приличное количество времени, но свой толк от этого был, особенно учитывая грамотное изложение собственных мыслей и понятный, аккуратный почерк, которому не мешали даже эти невообразимого размера когти. Сейчас зеленовласый подавлено всматривался в морскую бездну, пытаясь разглядеть собственное искажённое отражение. Локоны лениво трепались на ветру, вероятно, щекотно задевали чувствительную шею, ткани импровизированного балахона, что были найдены где-то на дне и повязаны вдоль нагого тела, дабы "не смущать славного гостя своим неприличным видом", едва держались на плечах и, сползая, открывали вид на слегка изогнутую спину. В лёгком наклоне туловища позвонки выступали особенно чётко, плавные холмы, распростёртые вдоль его мертвенно бледного изящества. Хотелось каждый из них попробовать на вкус, окрасить в багровые оттенки, создав акцент в этом пейзаже, надавить, пройтись по всем костяшкой пальца, вслушиваться в методичный стук, почти невесомо, но очень ощутимо, чтобы существо потряхивало от волнения и ожидания чего-то большего, чего бы он точно дождался, принял бы свою судьбу так смирно, как сейчас игнорировал нападки со стороны своего знакомого. Ему было слишком одиноко, чтобы сопротивляться. Ему было уже нечего терять, утопая в бесконечной тоске о своих прошлых днях. А доктор слишком желал сделать такой хребет центром своей обширной коллекции частей тела всех изученных им тварей. — Друг... Зандик. ­— Тихий голос, почему-то, прозвучал сейчас крайне оглушающе. Едва повернув голову в сторону студента, он направил взгляд не на него, куда-то рядом. — Мне бы хотелось пройтись по лесу, но я всё ещё очень плохо стою на ногах. Ты не мог бы... Это была предсказуемая просьба. Зандик видел, насколько тускло бывает ютиться здесь русалу, видел, с какой искрой в глазах тот смотрел на своё окружение, насколько скоро в них вырисовывалась тоска, видел, как он слаб, и как мнётся просить о чём-то прямо. Не сказать, что предположения о таком раскладе его радовали, было бы гораздо проще, тащи на своём горбу такую обузу кто-либо из подчинённых ему лаборантов. Но, увы, эту роль пока исполнять больше некому. — Я понимаю. Посмотрим, что смогу с этим сделать. Тяжёлый вздох утонул в плену мерцающих созвездий, воодушевлённый взгляд поглотил гулкий рокот сверчков. Той ночью Зандик едва смог уснуть от гнетущих мозг бесполезных мыслей. И в следующий раз, и спустя месяц. Желания становились всё изощрённей, картины перед глазами в разы чётче, бесконечная жажда не оставляла его ни на минуту, требовала восполнения собственных потребностей, шептала сладким голосом во мраке мантры, очаровывала и благословляла, вверяла, что любые действия не несут с собой греха, и не подвластны карме, пока все они во благо чего-то великого. "Мне бы не помешало задуматься над его именем. Возможно, осмысленным подходом к подобным сантиментам я смогу добиться его расположения."