***
Татьяна Николаевна на следующий день не пришла, Ольге самой пришлось обработать раны, самой перебинтовать их. Ещё сутки Светлана пробыла без сознания. Пропажа Федоренко всех расстроила, но кажется, к такому были готовы, немцы ведь хозяйничают в городе. Врач пришла только вечером третьего дня, сказала, что если Светлана ещё не умерла, то теперь дальше точно жить будет. Света в первый раз пришла в себя лишь на пару минут, после того, как ушла врач. Она что-то неразборчиво произнесла и вновь провалилась в сон. Ночью Света была беспокойна, мучал жар, немного лихорадило. Легче ей стало только к утру. Ближе к обеду Ольга вновь зашла проведать укрытую у себя Елагину. Она к её удивлению не спала, а лежала распахнув глаза и тревожно озираясь. — Где я? Где моя форма? — первое что спросила она увидев перед собой Ольгу. Та села рядом, поставила на стоявшем рядом стуле стакан с водой. — Твоя форма была в крови, я сняла её и выбросила. — Почему в крови? Кого ранило? — продолжала спрашивать Света. — Тебя контузило… И ранило, в руку и немного в ногу. — начала Ольга, заходя немного из далека. Света провела ладонью по левой раненой перемотаной руке, потом чуть провела по левой ноге, скрытой одеялом. И после она почувствовала, что и на голове была повязка. — Мне нельзя… — забормотала Света и начала подниматься, — мне нельзя это. Я ж… Я ж беремена… Мне нельзя ранение… — Света, лежи, лежи! — Нет, мне нужно идти. Там же… Машина… документы… Мне надо, у меня приказ. — упрямо продолжала Света. — Какая машина! Немцы в городе! Узнают, что ты тут, убьют. Тебя, нас и ещё кого-нибудь. — Мне надо… У меня приказ… Мне нельзя же… — повторяла Света и снова попыталась встать. — Тебе нельзя подыматься! — и Ольге наконец удалось уложить её почти вставшую до этого с кровати. Света повалилась обратно, но не потому что её укладывали, а от того что низ живота больно резануло, так что ноги подкосило. Света схватилась за него, в глазах застыли паника и страх, с губ сорвался болезненный стон. — Всё, ложись. — сильнее укутала её Ольга. — Тебя же Света зовут? Елагина проговорила еле различимое «да». — А меня Оля… Света, послушай и… Просто послушай. — продолжала Ольга, но уже очень неуверенно, боязненно, — В общем, у тебя случился выкидыш… Поэтому, ты лежи тут, отдыхай. Я буду за тобой приглядывать. — Ч-что? — еле слышно произнесла Света оборачиваясь к Ольге. Она не верила в то, что было сказано. — Нет… Нет!.. Это просто… это просто, поболит и пройдёт… Просто ударилась. Я сейчас встану, погуляю и всё пройдёт… Всё пройдёт, да… Это так, просто ударилась я… Упала чуть-чуть… Света вновь попыталась подняться, но боль никуда не уходила, только сильнее становилась. И эта боль сильнее всего убеждала в том, что сказали ей сейчас. Свету начало трясти от слёз, от боли, от понимания случившегося. Сидевшая рядом Ольга, на вид ровесница Светы, пыталась как-то успокоить её, ведь у самой тоже был ребенок, сидел пока в соседней квартире. — Я ж ему обещала… Мы же хотели… — бормотала сквозь слёзы Света, — Я ж… я ж обещала, что у нас будет девочка… Я обещала ему девочку родить!.. Он так хотел девочку!.. Нет, я знаю, что можно и мальчика, но… Я хочу девочку, Оля!.. Света выла в полушку сжимаясь от боли физической и от боли души. И вот если боль тела могла пройти, заживут те раны, то вот боль на сердце ничем не заглушить, ничем было не унять её. Ведь Света понимала, что была потеряна та единственная ниточка, которая связывала её и Ваню — их ребенок. Это то немногое и самое дорогое, что было у неё от Вани. А теперь этого не стало. Понимание случившегося, осознание того, что ничего невозможно исправить, повернуть вспять ничего нельзя, тисками сдавило сердце. Света рыдала не в силах себя сдержать.***
За целый день Света к еде не притронулась, она словно была глуха к уговорам и просьбам хоть чуточку поесть. Болела рука, раненая нога, постоянно гудела голова. Наступили полная апатия и опустошение. Ничего не хотелось. А из мыслей никак не шло то, что произошло два дня назад. Света лежала и постоянно прокручивала в мыслях тот момент, когда полноватый военврач на вокзале протянул ей короткое заключение — беременность, 5-6 недель. Потом как она радовалась этому с Колей, какое чувство вселенского счастья у неё было. Вспомнилось и то, что вообще-то первое головокружение, тошнота случились ещё в Харькове, дома в одно утро. Только тогда она списала всё на недосып и плохое питание. А ведь это был первый момент, сообщивший ей о том, что зародился новый человек. После вспоминалось то, как видела Ивана в последний раз — в сумерках он стоял с автоматом за плечом и прижав к себе шептал: «Светик, всё будет хорошо. Не переживай!.. Я тебе обещаю, если буду уходить, то потом обязательно приду обратно. Слышишь, я обязательно буду возвращаться!». И эти слова особенно прочно остались в Светиной памяти. К вечеру вернулся взволнованный Пётр, он о чём-то поговорил с Ольгой и вскоре она зашла к Светлане. — Света, послушай. Немцы ходят по домам, ищут наших солдат и партизан. Тебе придётся некоторое время побыть в нашем подвале, спрячу тебя там. Там конечно прохладно, но я одену тебя теплее, не переживай. Как только станет спокойнее, вернёшься сюда. — быстро заговорила Ольга. Светлана медленно обернулась на её голос. — Оль, мои документы и пистолет где? — вместо ответа спросила Света. — Спрятала. А Света продолжала упрямо смотреть на Ольгу. — Да, я спрятала! Наделаешь ещё глупостей! — Оль, я не собираюсь… Я не буду стреляться. Просто хочу знать, где. Как только мне станет легче, я уйду. Вам так будет лучше ведь. — потвердевшим голосом ответила Света. — Всё в подвале лежит. В кирпичах. — уступила Ольга. После она поднялась и принесла тёплые колготки и носки, вязаную кофту на два размера больше, такое же пальто, большой шерстяной платок и ботинки. Света с её помощью оделась и поддерживаемая Олей в сумерках спустилась в подвал. Пока брели вниз Света успела подышать свежим вечерними воздухом. Он был морозный, колючий, обжигал всё внутри. В небе даже кружились первые снежинки. Она путались в шерсти платка и не таяли, лежали и блестели бисером. От этого студёного прозрачного воздуха в голове у Светы немного прояснилось. В подвале было совсем темно, в крохотное окошко почти под потолком светила ночью улица. В дальнем конце подвала лежал старый матрац, под ним ещё виднелось большое и рваное ватное одеяло, ещё ниже — немного соломы. В другом углу старый табурет с керосинкой и каким-то свертком на нём. — Вот тут придётся пока побыть. — уложила Светлану на матрац Ольга, — Здесь немного еды, поешь пожалуйста, тебе силы ещё нужны будут. — она показала на тот самый свёрток. — Завтра вечером я зайду. Света молча в ответ качнула головой. Ольга ушла и в подвале стало мёртвенно тихо. Лёжа на матраце, Светлана разглядывала каменные холодные стены и подвальный свод. Почему-то вспомнилась ей комната в коммуналке, которую выделили для неё по прибытию на службу. Сейчас она казалась очень хорошей и уютной. А ещё она там также лежала, глядела в потолок и улыбалась от осознания того, что скоро будет мамой. К горлу опять подступил ком, по ресницам и щекам заскользили крупные, как капли дождя, слёзы. С ночных улиц иногда доносились очень далёкие голоса пушек, ещё реже монотонно гудели самолёты. Чьи они — наши, вражеские? Не различить. Но все они с собой смерть, горе, разрушения. Они несли с собой войну. Порой были слышны голоса немецких солдат, они то смеялись (это было больше похоже на пьяный смех), то что-то обсуждали, то изредка тихо напевали свои песни; через окошко виднелись черные форменные сапоги тенью проходившие мимо. Так близко немцев Света ещё не видела. И от этого она жутко боялась их. Особенно из-за того, что оружия сейчас под рукой не было. Как только становились слышны их голоса и цоканье подкованных каблуков, стук деревянных лож винтовок, Света практически переставала дышать от страха. Немного расслаблялась, когда всё стихало. Так прошла её ночь в подвале; она не уснула, болели раны, тянуло живот, страшно было из-за близости врагов. Она просто лежала ожидая, что будет дальше. Днём двор наполнился детворой, она бегала, гоняла по мёрзлой земле мяч. Света лежала и слушала эти радостные детские голоса. Среди войны это был уголок той самой жизни, о которой она начинала забывать — спокойной, счастливой, с надеждой на будущее. Пересилив себя, Света поднялась и привстав на табуретку выглянула в окошко, пусть и мутное от пыли, только чтобы хоть одним глазом посмотреть на это мгновение жизни. Стало видно как бегали четверо мальчишек, меж их ног мелькал старый мяч. Во дворе через пару минут показалась Ольга. — Дима, давай домой, я кому сказала. — позвала она одного из мальчиков, — Я ж говорила, что пока ты сидишь дома, у бабы Даши. — Мам, ну я же уже здоровый! И с бабой Дашей скучно! — возмущенно надулся мальчик. — Не мамкай, а домой. Успеешь ещё набегаться. — подгоняла Ольга сына недовольного шагающего впереди неё, она не говорила грубо, а с материнской строгостью. Света смотрела на них, а сердце сжалось. Мама… Она столько мечтала о таком же, как она тоже будет следить за своим ребёнком, играть с ним, звать когда он заиграется и много чего ещё, что было в слове «мама». Света спустилась обратно к себе и легла. Сильнее разболелись раны на теле, загудела контуженая голова. Сейчас хорошо было бы уснуть, но никак, сон не шёл. Всё крутилась в голове эта картина играющих посреди войны детей.***
Света лежала и непомнила сколько прошло часов, но ближе к вечеру послышалось, как во двор заехал грузовик, захлопали деревянные борта, застучали сапоги, приклады винтовок. И те самые отрывистые команды на чужом языке. «Немцы!» — с ужасом пронеслось в голове. Они топали по ступеням, топали по коридорам, выталкивая ударами в спину жителей из квартир. Двое солдат спустилось и в подвал. Заслышав их тяжёлые шаги, Света стянув со лба повязку и быстро сунув её за пазуху, легла и практически перестала дышать. Шаги раздались в её мрачном углу. — Was hast du? (Что у тебя?) — совсем недалеко стал слышен голос. Света услышала рядом с собой стук сапог, мягкий шелест шинели, постукивание фляжки на поясе, скрип ремней. В бок, потом в руку и живот несколько раз больно ткнули дулом. Света терпела, не шелохнулась. Потом ткнули ещё раз в грудь. — Nichts. Hier ist nur eine Leiche (Ничего. Тут труп какой-то только). — ответил совсем рядом второй голос тому, кто стоял чуть поодаль. — Aber nein! Es gibt noch etwas zu essen! Sieh mal, Walter, es gibt Schmalz, Eier und frisches Brot. (А нет! Тут ещё поесть имеется! Смотри, Вальтер, тут сало, яйца и свежий хлеб.) Кто-то шагнул в сторону, раздался звук упавшего табурета. — Nimm es und lass es uns gehen. Wir werden hier fertig sein und essen. (Бери и пошли. Закончим тут, поедим.) — ответил второй голос. И шаги стали удаляться из подвала и вскоре растворились в дали. Света медленно раскрыла глаза. Заныли раны, растревоженные дулом винтоки. А сердце бешено колотилось в груди, а сама она никак не могла отдышаться. Казалось, что сама Смерть только что была рядом с ней. А со двора меж тем стали доносится всё громче чьи-то голоса. Света убедившись, что к ней уже не зайдут, осторожно выглянула в своё окошко. Во дворе стояли женщины, немного стариков. Двое у самого забора что-то копали. Над этими двоими высился автоматчик, дуло его автомата не сходило с копающих. Женщины, пара старух и какой-то совсем древний старик стояли молча. Женщины прижимали к себе детишек, больших и малых. В этой толпе Света увидела и того самого Диму, вот только рядом с ним была не Ольга, а как-то другая женщина, похожая на бабушку. В углу двора в чёрном кожаном плаще стоял немецкий офицер, рядом с ним — мужчина с небрежным лицом и белой повязкой на левой руке, где угловатыми буквами выведено чёрной краской «Polizei». — Сволочь фашистская! — зло прошептала Света сжимая кулаки, хотелось немедленно расправиться с этим фашистским прихвостнем. Двое закончили копать и их вытолкали из ямы, они испуганно озирались прижимая к груди свои шапки. Это были двое пожилых мужчин, лица которых трудно было разглядеть. Меж тем автоматчики вывели во двор избитых и в окровавленных одеждах двоих. Это были Пётр и Ольга. Они медленно шагали, на лицах была видна та боль, которую каждый молча мереносил ступая по земле босыми ногами. Ольга хромала, Пётр попытался подхватить жену, но шедший позади солдат не дал этого сделать. Ольга всё же упала в нескольких шагах от ямы. Солдат ударил её сапогом, что-то зло проорал. Ольга медленно поднялась оперевшись на протянутую руку мужа. Вперёд вышел тот самый полицай и зачитал что-то с листа о том, что Пётр и Ольга скрывали командира Красной Армии, они партизаны и совершили преступление против новой немецкой власти, за это они приговариваются к расстрелу. В конце полицай довольно добавил, что так будет с каждым, кто будет помогать «большевистским бандитам-партизанам». Свету начало трясти, охватывал ужас, она всем своим сознанием понимала, что сейчас будет дальше, но она не могла никак отвести взгляда от Ольги и Петра. Пётр и Ольга стояли держась за руки и немного отрешённо смотрели куда-то в небо. Света из подвала смотрела на них. — Мама! — из толпы выбежал мальчик, тот самый Дима и бросился к своей матери. — Мама! — Это их ребенок? — полицай оживился и попытался схватить мальчика бежавшего к взрослым, но подбежала та самая женщина, рядом с которой Дима всё это время стоял, схватила за рукав кофты. — Нет-нет, это мой, мой сынок. — торопливо заговорила женщина потянув за собой мальчика. Дима плакал, женщина его успокаивала и прятала мальчишеский взгляд от родителей. Немецкий офицер скомандовал, солдаты, выстроенные напротив Ольги и Петра, вскинули винтовки. Ещё одна резкая, как выстрел, команда. И раздался залп пяти винтовок. Так, держась за руки, Пётр и Ольга упали на дно той самой ямы. Многие в толпе сняли кепки, шапки, кто-то перекрестился и что-то прошептал. На всех лицах замер ужас, страх и скорбь. Немцы выстрелили, а Свете показалось что в этот момент её сердце остановилось, однако она продолжала смотреть на то, что разворачивалось во дворе. Полицай приказал, кто попытается похоронить только что расстрелянных — будет убит. А немцы погрузились в машины и с видом абсолютных хозяев уехали. Жители вскоре стали молча расходиться. Света сползла вниз по стене. Перед глазами всё ещё стояла живая Ольга, как она просила немного побыть тут, как сказала, что вечером зайдёт. Стоял перед ней и живой Пётр, которого она хоть и видела один раз, там в квартире, но хорошо запомнила. В голове вместе с этим не утихал тот винтовочный залп. Руки Светы дрожали, сердце гулко билось. Кипели внутри злоба, отчаяние, желание сбежать от сюда и желание убить всех немцев. Она сильнее укуталась в пальто. Она сидела, сидела, глядя в одну точку. В какой-то момент ей стало чудится, что эти немцы сейчас вернутся, найдут её и тоже расстреляют, там же, где и Олю с Петром. И это чувство нависшей опасности заставило Светлану вновь подняться и опираясь на стену, дошагать до тех самых кирпичей, где были спрятаны документы и пистолет. Спрятали их надёжно, Света долго вынимала казавшиеся очень тяжёлыми кирпичи. Вскоре рука нащупала ткань и она вынула и сложенный в кобуру пистолет, в ней — ключ от той комнаты в комуналке, рядом — связка собственных документов. Светлана вернулся к тому месту, где лежала, села на матрац. Машинально вынула пистолет, взвела его, крепко обхватила рукоятку. Она сидела и слушала тишину. Сидела кажется долго — она прислушивалась ко всему вокруг. В один момент она поняла, что вокруг была абсолютная тишина. Никого нет. Даже во дворе. И прежде охвативший её страх отступил. Света разжала руку, обратно поставила предохранитель и убрала оружие в карман, кобуру спрятала под матрац, глубже в солому. В этот момент в мыслях было что-то очень непонятное, путаное. Она думала обо всем сразу и ни о чём конкретном. Света даже не знала, что делать дальше, куда идти, кого просить помочь. Она одна в захваченном врагом городе. Кругом была смерть. Света, поглядев в одну точку на противоположной стене, стала осторожно перебирать документы. Кончики пальцев машинально разогнули один из листков. Это было её свидетельство о браке. Каллиграфическим почерком там было выведено, что такого-то числа октября месяца 1941 года был заключён брак между Рокотовым Иваном Григорьевичем и Елагиной Светланой Петровной. Дата, подпись, гербовая печать. Смотря на эти строки она вновь вспомнила тот день, вспомнила Ивана, вспомнила, какие планы они строили на эту жизнь… Вновь скользнули по щекам тонкие линии слёз. Это было самое ценное теперь для неё. Ведь если окажется так, что и Ивана не пощадила война, он тоже где-то сложил свою голову, Света точно будет знать, что он был в её жизни, он не был наваждением. Бережно свернув лист обратно, Светлана раскрыла следующий документ. Это было её удостоверение. Она раскрыла его, прочитала вновь, посмотрела на саму себя в форме. Вот она — Елагина Светлана Петровна, военюрист, следователь военной прокуратуры. Пересохшими губами Света прочитала это вслух. Потом ещё раз. В памяти появился улыбающийся Ваня и послышался его голос: «А сейчас давай займёмся тем, что умеем лучше всего… Расследования вести». Вести расследования… Да. Это то немногое, что к своими годам Света научилась делать практически безупречно, что стало основой её жизни, главным её делом. А чему она научилась пробыв всего лишь пару месяцев с Иваном!.. Она стала отличным следователем. Он сам ей так сказал. Света захлопнула удостоверение. Следователь. Она — следователь. «Раз уж не суждено мне женское счастье, отняла у меня всё война, то у меня теперь только один путь остаётся — воевать и быть следователем» — глядела она на алую книжицу удостоверения. И мысли все стали преображаться. Светлана начала заново обдумывать всё, что сейчас увидела. Но не как женщина, а как следователь военной прокуратуры. Уже стало смеркаться. В ноябре сумерки приходили рано. Но вместе с ними пришёл и жуткий холод. Возвращаться в ту квартиру, где её укрыли — опасно. Попытаться добраться до своей комнаты в той самой коммуналке — тоже опасно, вражеские патрули кругом, увидят — на месте расстреляют. Да и сил для таких дальних походов у неё нет. Она же даже не знает в каком конце города сейчас. Подмораживало. Светлана поднялась и убрав глубже во внутренний карман пальто свои документы, шагнула к выходу. Всё же, нужно хотя бы осмотреться, где она. И со стороны входа в подвал послышался какой-то шорох, словно кто-то сюда стал осторожно спускаться. Света схватилась за пистолет и не сводила его с черноты прохода. Шаги стали ближе. — Стоять! А то пристрелю! — не выдержала Света и пригрозила тому, кто шёл сюда. В тусклом лунном свете, стекающего из окна, показалась фигура в старом пальто и шерстяной кепи. Жилистые запястья, щетина усов, морщины по скулам. — Это я, Светлана Петровна! Свой, Григорий Иванович. — ответили ей из темноты. — Григорий Иванович? — не верила Света в то, что это впрямь он, но пистолет опустила. Федоренко окончательно показался и она перестала сомневаться. Это действительно был он. — Григорий Иванович! — Света бросилась к нему. — Родной мой! Вы живы! — она крепко обняла его, первый родной человек рядом за столько дней. — Живой, живой… Я рад, что с вами всё в порядке! Они присели на матрац. Федоренко пересказал свои приключения в эти дни, сказал и то, как она очутилась в этой квартире, как спасли её. Не сказал только о том, что передала врач ему, побоялся. А Света рассказала о том, что произошло несколько часов назад, что погибли те, кто не дал умереть ни ей, ни Федоренко. — Их кто-то выдал. — уверенно заявила в конце Света. — И я хочу найти тех, кто это сделал! Собственноручно хочу пристрелить эту сволочь! Федоренко молча кивнул, видел, как во взгляде Светланы Петровны разгорелся огонь, огонь мщения. — Григорий Иванович, а вы-то как сюда попали? — неожиданно спросила Светлана. — Так я это, автомат тут свой припрятал. Пока в эти дни меня не было я на партизан вышел. Утром сегодня за оружием своим пошёл… Ну и вот, вас отыскал ещё. — Партизаны в городе? — Светлана не думала, что они как-то уцелели после таких облав. — Да. Там много наших. Кто-то даже из прокуратуры был. Кто — не знаю. Слышал только. — Мне нужно к ним. — решительно стала подниматься Светлана. — Да куда же вам в таком состоянии, Светлана Петровна! И ночь за окном! Светлана Петровна! — Федоренко стал отговаривать Елагину идти прямо сейчас, но она упрямо шагала к выходу. — Тогда, доставайте свой автомат, приводите в порядок и утром пойдём. Тут нам нельзя больше быть… Вы ж знаете, где наши? — Светлана всё же остановилась у самых ступеней выхода, прислонилась к стене и пыталась отдышаться, действительно, ходить пока не просто ей. — Знаю. — Тогда давайте… А я пока… пока полежу немного. Федоренко помог Елагиной вернуться обратно и лечь. Сняв своё пальто, он укрыл им Светлану Петровну, а сам из тех самых кирпичей сложил подобие печи, поискал в подвале сухие головёшки, плеснул на них керосина из лампы и поджёг. Нехитрая печь вскоре стала медленно прогревать воздух в небольшом помещении подвала; дым Федоренко отводил через окошко под потолком. Дрова приятно потрескивали и такой умиротворяющий звук быстро наводил на Светлану сон. Григорий Иванович, не обращая внимания на холод, собирал обратно своё оружие. Рядом с ним на всякий случай Светлана положила свой пистолет. Но было так тихо, что он не должен был пригодится.***
Рано утром, затушив огонь и разобрав печь, Федоренко, закинув за спину автомат, помог Светлане Петровне собраться и с первыми лучами солнца они стали пробираться к тому месту, где обосновалась одна из партизанских групп. Шли долго, постоянно приходилось прятаться и пережидать немецкие патрули. Раненая осколком нога тоже давала о себе знать, Елагина постоянно оступалась, но никогда не подавала виду, что ей больно. К вечеру они выбрались на окраину города, Федоренко подвёл её к небольшому домику, условно постучал. Выглянула женщина, Григорий Иванович что-то ей прошептал и она пустила всех к себе. В избе сидело двое мужчин, Света никого из них не знала. Елагину усадили на тахту и сразу предложили поесть. И она с радостью согласилась. Подали пару варёных картошин. Она была старая, но это уже не имело значения, есть хотелось жутко. Григорий Иванович о чём-то ещё поговорил с хозяйкой и через несколько минут в доме появилась молодая девушка с санитарной сумкой, на вид чуть младше самой Елагиной. — Товарищи, прошу вас, побудьте немного в сеня́х. — тихим, спокойным голоском попросила она. Мужчины молча встали и вышли. Девушка присела рядом со Светланой. — Здравствуйте, я Соня. — представилась девушка. — Елагина… — начала официально Света, но потом чуть тряхнув головой ответила по обыденному, — Света. Можно просто Света. — Мне сказали, что у вас от осколков ранения, можно вас осмотрю? — Конечно… Да. Можно. — обрывистом отвечала Света, в избе было так тепло, что её невероятно тянуло в сон. Девушка помогла Светлане снять одежду, а после, сняв повязки стала очень аккуратно осматривать раненую ногу, руку, рану на голове. Осмотрев всё, Соня достала из сумки марлю, вату, ещё какие-то флаконы. Запахло спиртом. Соня очень осторожно обмакивала ватой со спиртом ещё свежие раны Светланы. Но она не проронила и звука, хотя прекрасно всё чувствовала, раны жгло, они разболелись с новой силой. Рука у Сони оказалось лёгкой, промыв всё спиртом, она чем-то присыпала раны и перебинтовала их. Помогла Светлане вновь одеться. — Вам ещё лучше лежать. И по больше отдыхать. Тогда раны затянутся лучше. — собирая своб сумку обратно, тем же тихим голосом сообщила Соня. — А шрамы? — Что шрамы? — переспроисла девушка. — Ну шрамы обязательно останутся? — Да. Раны хоть и не очень глубокие, но протяжённые, не зашитые, рубцы точно останутся… На лице только если совсем не видно его будет. Там царапина почти. — Ясно. — ответила Светлана и ткнулась головой в подушку. — Да вы не переживайте, за формой всё равно ничего не видно будет. — успокоила Соня и вскоре вышла. А Света удивилась тому, как быстро все вокруг привыкли к войне, как ничем иным, кроме как о военном не думали. Вот уже и девушки говорят только о форме, не бояться, что шрамы будут портить их нежный вид.***
Изба была тихой, тёплой, Света впервые за очень долгое время смогла выспаться. А под утро до неё донёсся знакомый мужской голос. Она обернулась. В комнате было пусто, но стало понятно, что говорили во дворе. Елагина спустила ноги с тахты, вдела их в ботинки и укутавшись своим платком, вышла на крыльцо. — … Поэтому, нам нужно будет ударить изнутри, не дать немцам направить все силы на отражение нашего наступления. — договорил мужчина в синем палто и рабочей кепке не высокого роста. — Егор? — Света по голосу узнала его. И он обернулся к ней. — Света? Светка, живая! — бросился он к ней и казалось, вот-вот обнимет, но не обнял, просто радостно и кажется даже счастливо оглядывал её вновь обхватив за плечи. — Да… Жива. — натянув улыбку ответила Света. — Наши наступать собираются? — она успела вникнуть в разговор. — Должны. Когда, не знаю, но скоро. Ты как вообще? — Нормально… — отмахнулась Света о себе, её волновало другое, — Нам нужно торопиться, Егор. Среди партизан есть предатель. Про семью Орловых слышал? — Слышал. Ты что, тоже была там, когда их расстреляли? — Да, была… Это сейчас не важно. Важно как можно скорее найти предателя. И Светлана попросила Егора пойти с ней и обсудить всё что знали, что предстоит узнать.***
Искать врага среди своих тяжело. Искать его в момент, когда кругом война и враг рядом — ещё труднее. Но всё же предатель был найден. Он долго отпирался, но одно неосторожное слово, оброненое в пылу разговора и он выдал себя полностью. Приговор был один — высшая мера наказания, расстрел. Он был приведен в исполнение в тот же момент, как был вынесен. Позор тем, кто предал своих товарищей, кто отдал их на поруганье врагу! Ростов-на-Дону действительно вскоре освободили. Вновь алели на домах родные флаги, родная речь зазвучала на городских улицах. Но эту неделю ноября сорок первого все уцелевшие жители города запомнят на всю оставшуюся жизнь.