Дочка аббата

      Неделю спустя жаркое лето освежил сильный, но кратковременный ливень, наполнив изголодавшуюся французскую землю долгожданной природной влагой.       Рене прогуливался по огородам и садам аббатства, осматривая новый урожай, и попутно успокаивал нервы от утренней выходки Мэрион. Новый день в монастыре начался слишком рано, едва неба коснулись первые штрихи ласкового солнца, когда весь монастырь оглушили самые высокие звуки органа. Рене был уверен, что он не единственный, кто в тот момент подскочил в постели под слишком быстро колошматящее сердце, вытирая со лба капли холодного пота. Пока он бежал в сторону общего зала, где располагался музыкальный инструмент, стены монастыря сотрясали низкие ноты, затем снова высокие, а после орган завис на одном звуке, который может исходить, когда нажимают на несколько клавиш одновременно. Прекрасно зная, кто стоит за утренним баловством, настоятель мысленно обратился к Господу, прося послать ему сил и терпения.       И он почти успокоился, пока бежал в главный зал, но когда Рене увидел довольную девчонку сидящей попой на старинном органе, то почувствовал, как злость возвращается с прежней силой, и, стащив малышку с инструмента, он не удержался и отвесил ей с десяток крепких шлепков, после чего отправил в келью досыпать оставшиеся часы. Но Мэрион слишком развеселилась, несмотря на то, что ее отшлепали, и уложить ее спать оказалось невозможно, а потому Рене пришлось начать день за два часа до утренней мессы, впрочем, как и всем монахам.       После мессы и завтрака Рене усадил дочь за уроки, а сам бродил по двору, с удовольствием подмечая, что, несмотря на жаркое и засушливое лето, урожай выдастся неплохим. Труды монахов не остались без вознаграждения.       Рене сорвал маленькое порозовевшее яблочко, и в этот момент с противоположного конца монастыря, со двора, на который выходило окно кельи Мэрион, раздался громкий заливистый смех самой малышки, крики и ругательства монахов. — Да что еще она натворила! — воскликнул Рене, бегом направляясь на шум. — Получай! Получай! Ба-бах! — послышался возглас девочки. — А-а-а! Я попала, попала! Ба-бах!       Рене свернул за угол и замер при виде открывшейся картины. Мэрион стояла у окна, с перемазанным, похоже, чернилами лицом, и бросала «бумажные снаряды» на пытавшихся укрыться монахов. Он увидел, как один снаряд попал в грудь монаха, украсив его серую рясу большой чернильной кляксой. — Мэрион! — закричал аббат. — Какого черта вы творите?! — Ой, батюшка! — Мэрион захихикала, и ее рука с новым бумажным снарядом сменила направление, и он полетел в Рене, который не успел увернуться и через секунду наблюдал, как чернила разлились по его белой рубашке. Он поднял голову, нахмурился и устремил суровый взгляд на радостно хлопающую в ладоши девчонку. — Ба-бах! Я попала в батюшку! Попала! — Несколько монахов хмыкнули, но наткнувшись на холодный взгляд настоятеля, поспешно опустили головы и вернулись к своим делам. Тихо засмеялся даже один человек, наблюдавший за развернувшейся сценой сквозь трещину в монастырском заборе, но его веселье никто не заметил. — Вам лучше спрятаться, дитя, — сквозь зубы выдавил д’Эрбле, указывая пальцем на дочку. Он развернулся и направился в монастырь. Спокойствие от прогулки исчезло так же быстро, как слетает со стола надоедливая муха, которую ты собираешься прибить. — У меня просто нет слов. — Он ворвался в келью дочери. — Господи! Да на кого вы похожи?! Мэрион! Вы вся в чернилах! — На голубом платье девочки виднелись чернильные пятна, как и на ее щеках и даже волосах, а про руки и говорить нечего — они выглядели так, словно она помыла их в чернилах вместо воды. — Что это? — Он указал на чернила, воду в кувшине и целую кучу пергаментов. — Как вам такое в голову пришло? — Снаряды, — улыбнулась Мэрион, захлопав глазками.       Рене сделал глубокий вдох, потом еще один и потер переносицу. — Так… Сейчас мы идем вас купать, а после обсудим ваше поведение. — Но это же просто игра, — заметила Мэрион. — Мы обсудим вашу игру, которую вы затеяли вместо уроков, — кивнул Рене. — Идемте. — Я сделала уроки! — Мэрион! — Ладно. За ручку? — Мэрион хихикнула и потянула к отцу руку, но тот отстранился. — Ну уж нет. Хватит с меня испорченной рубашки.       Еще в девятом веке Ахенский собор постановил, что монахи должны сами мыться и стирать свою одежду, однако обитатели монастырей считали купание слишком чувственным удовольствием, и поэтому его ограничивали: обычно монахи мылись в холодной воде раз в неделю. Но былой мушкетер был не согласен с подобными правилами и установил для себя в маленьком помещении монастыря, расположенном рядом с кухней, металлическую ванную, застеленную белой тканью. Когда в монастыре появилась девочка, он думал купить для дочери отдельную ванную и поставить ее в келью малышки, но потом подумал, что носить горячую воду слишком далеко, да и сама ванна займет много места. И он принял решение, что дочка будет купаться в его ванне.       Когда чистая и раскрасневшаяся малышка сидела на кровати и грызла яблоко, Рене приводил в порядок себя и думал, как ему следует поступить на этот раз…