***
Абаж, подперев голову рукой, мечтательно смотрел в окно. За ним мягко светилось закатное небо, такое же розовое, как румянец на щёчках очаровательной Акчобаб… Какая жалость, что она — всего лишь дочь садовника! Это «взрослым», таким как отец, не могут запретить любить, кого хочешь, а самому Абажу сильно бы досталось от того же отца. Только в случае раскрытия всех чувств, конечно. Абаж нахмурился и пристукнул карандашом по столу. Иногда хотелось по-детски заявить: «Ничего, вот вырасту, стану главным и всем вам покажу!». Но теперь-то он понимал (хоть, должно быть, и не до конца), сколько нужно приложить усилий для достижения вершин власти; правда, желание «стать главным» от этого не уменьшалось. Он покрутил в руках карандаш и быстро нарисовал в блокноте что-то вроде эскиза к портрету Акчобаб. Вышло, как ему показалось, совершенно непохоже: не такие пушистые волосы, не настолько мягкий овал лица, в глазах не было нужного выражения… Абаж перевернул страницу и попытался перерисовать портрет. Всё ещё не хватало чего-то. «Я же не разучился рисовать», — со смешком подумал Абаж. Наверное, смех вышел немного нервным.***
— Нушрок, мой милый, — голос матушки был тихий и очень слабый. — Я знаю, как сложно порой бывает вам с отцом, да и со мной… Такие разговоры она всегда заводила перед тем, как ей становилось хуже. Или наоборот — её состояние ухудшалось после этих разговоров? — Но вы должны понять: всем приходится мириться с чем-то. Вам вот — с браком по расчёту, и, поверь, это нередкая беда. Нушрок склонил голову. Должно быть, матушка права. Но отчего такие откровения? — …а в скором времени господин Фирг отправит вас в армию, чтобы вы выросли настоящим мужчиной… Он часто пропускал подобные речи мимо, ничего не улавливая. В них была лишь давно известная и неважная информация. — …скоро и я… умру. Нушрок вздрогнул, понадеявшись, что это осталось незаметным. Он не думал об этом раньше. Матушка просто была больна. Всегда, сколько он помнил. В его детстве она ещё выходила в сад — теперь уже все её дни проходили в кресле, с пледом в ногах. Ей же просто постоянно было холодно, и она чувствовала слабость. От этого ведь не умирают. Умирают от чахотки, чумы, лихоманки. Или от ран. Не от усталости, верно? Мать тем временем продолжала мирно говорить, и её слова лились потоком, нескончаемой горной рекой, совсем как та, что рядом с замком, а потом слова начинали крутиться вокруг, как горящие колёса перевёрнутой кареты, и… — …просто прими это… — Матушка, прошу вас, не нужно говорить об этом так! — взволнованно воскликнул он, не удержав порыва. — О чём вы, Нушрок? Что такого страшного в женитьбе? Нушрок покачал головой, прикрыв глаза.***
Абаж был счастлив. Сегодня милая Акчобаб улыбнулась ему, не скрываясь! Неужели она уже доверяет ему? Какое счастье!.. Он знал, конечно, что рискует, но, честное слово… рисование тоже было риском. Какая разница, на что именно отец разъярится в этот раз? Абаж отчего-то вспомнил о Нушроке. Кажется, в прошлую встречу тот говорил что-то о девушке, на которой его собираются женить… Как повезло Абажу, что отец почему-то ещё не задумывался о том, чтобы найти сыну невесту. Во всяком случае, сейчас Абаж был на полпути к своему временному счастью. Он стоял совсем рядом с крошечным чуланчиком, в котором Акчобаб пряталась и прятала свои немногочисленные вещи. Абажу даже нравилась эта лёгкая своенравность (что может прятать служанка?), да и практическую пользу она сейчас несла. Акчобаб точно должна была прийти сюда вскоре, она часто наведывалась к своим вещам. — И всё же, что она там прячет? — пробормотал Абаж себе под нос. Несомненно, ничего особенного — какая-нибудь вульгарная картинка с ярмарки, плетёный браслетик… ленты… Не будет же ничего дурного, если он взглянет на эти безделушки. Абаж открыл дверь в каморку. Там действительно не было ничего особенного — маленькие ящички стояли на старой мебели, которую сюда свалили за ненадобностью, среди ящичков поблёскивало зеркало, к стене была пришпилена маленькая картинка с какими-то фруктами… Нет. Зеркало? Абаж быстро подошёл поближе. Да, действительно, в каморке у совсем молодой девушки было такое отвратительное нарушение закона, как прямое зеркало. Он прикоснулся к краю и сразу отдёрнул руку. Абаж правда боялся прямых зеркал, даже если это просто страшные сказки. Абаж резко развернулся на каблуках и вышел из чулана, захлопнув дверь. «Милая, очаровательная» девушка оказалась отвратной преступницей. Даже если она не хотела использовать зеркало во вред другим, нельзя уже быть уверенным… …что недавно ему улыбался не монстр из чёрного зеркала.***
Нушрок улыбался настолько доброжелательно, что сводило губы. Правда, улыбка была не слишком неискренней: невеста, не прогостив и недели, отправлялась во владения своего отца. — До свидания, госпожа Жу; надеюсь, оно будет скорым, — вежливо проговорил Нушрок. Девчонка смотрела на него непонятными и невыразительными серо-карими глазами. Если бы она по крайней мере пошла на контакт взглядов! Но нет, Жу упрямо отводила глаза, стоило взглянуть на неё. «И вот неизвестно, радоваться „особенности“ своих глаз или ненавидеть теперь», — подумал Нушрок. — Лелею надежду, что вы ещё не раз посетите наш скромный замок, — добавил отец. Он льстил часто, но по мелочам, по крайней мере дома. Неизвестно, что именно было в армии, но там господин Фирг всё ещё стоял на довольно низкой ступени, то есть, скорее всего, был честен с начальством. Когда карета госпожи Жу отъехала от ворот, отец крепко взял Нушрока за плечо (из-за своей сутулости при нависании над Нушроком он выглядел жутковато) и повёл к дому. — Полагаю, свадьбу сыграете в твои девятнадцать. Успеешь малость понюхать пороху — в армию-то отправишься ещё раньше! — отец с силой хлопнул Нушрока по плечу. Нушрок кивал, смотрел в пол и молчал. Вскоре они дошли до входа в замок.