Who could deny these butterflies?

      Тонкие изящные пальцы, кажется, бегут по клавишам с неутомимой энергией. Кто бы мог подумать, что этот хрупкого вида, невероятно талантливый молодой пианист так блестяще сыграет один из самых сложных концертов Рахманинова. Особенно его финал, полный железных ритмов.       Последний аккорд. Се Лянь ставит точку в произведении. Выдыхает и позволяет себе обернуться к залу.       Kammermusiksaal. Берлинская филармония.       Полный зал. Се Лянь щурится от обилия света в глаза, но даже сквозь него замечает, что зрители встают, аплодируя его мастерству. Думал ли пять лет тому назад не самый успешный студент Китайской консерватории, что один из самых лучших концертных залов Германии подарит ему такие овации?       Наконец-то он в гримёрной. Один. Опускает руки, чтобы расслабить пальцы. Но правая ладонь всё равно тянется к груди, где на скромной цепочке висит прозрачный кулон, а внутри — что-то очень дорогое его памяти.       Всё сбылось, как ты и пророчил… и вроде бы всё есть у меня. Вот только тебя нет. Хуа Чэн.       Се Лянь закрывает глаза, мысленно переносясь в те тяжёлые дни своей юности. Он всё ещё помнит, как в тот вечер после концерта в консерватории каждые две минуты проверял телефон, глупо надеясь увидеть там входящее сообщение или пропущенный звонок. Но так ничего и не дождался. Через три дня, набравшись храбрости, Се Лянь вызвал такси и кое-как — точного адреса он так никогда не удосужился узнать — объяснил, куда его нужно было доставить. Каково же было его удивление, когда вместо благоухающего сада и роскошного дома, он увидел заброшенный особняк с покосившимися воротами и засохшими цветами.       Как же так? Здесь как будто лет десять никто не жил вовсе…       А потом были мучительные попытки осторожно разузнать хоть что-то о Хуа Чэне. Но тщетно. Не помогал ни интернет, ни та скудная информация, которую удалось раздобыть в консерватории.       Почему я не позволил ему объяснить мне всё?.. Сетовал на себя Се Лянь. Несмотря на все обиды он солгал бы, если бы сказал, что Хуа Чэн вмиг стал безразличен ему.       Чтобы забыться, Се Лянь с головой ударился в музыкальную практику. Выкупленное пианино звучало, казалось, день и ночь. Когда началась учеба, он первым из студентов ступал на порог консерватории и последним покидал её.       И вот он здесь. Посреди уже заснеженного Берлина. В сердце прекрасного музыкального зала. От мыслей о прошлом отвлекает вошедший менеджер его концертного тура. Се Ляню сообщают, что нужно пройти к собравшимся в фойе зрителям, где его ждёт сессия фото и автографов.       Каким бы уставшим он себя ни чувствовал, Се Лянь приветливо улыбается всем, немного отвечает на вопросы, фотографируется и даёт автографы. И вдруг ловит себя на странном ощущении déjà vu. Прямо как тогда, в том ресторане, где произошла та роковая встреча, Се Лянь чувствует на себе чей-то слишком пристальный взгляд. Беспокойно начинает озираться по сторонам.       Только бы… только бы не обмануться…       Его о чем-то спрашивают, но, кажется, он отвечает слишком отстранённо, а затем и вовсе начинает пробираться сквозь собравшихся. Вглядывается в лица, но ни в одном не может узнать желанного. Ближе к выходу замечает высокого мужчину, на затылок которого натянут капюшон, а по бокам развеваются острые концы черных локонов. Се Лянь бросается туда, но человек в капюшоне исчезает за дверьми Филармонии. Забыв — сейчас не до этого — о том, что на улице снег и минусовая температура, Се Лянь выбегает наружу прямо в концертных костюме и обуви. — Хуа Чэн!.. — кричит он вслед быстро удаляющемуся мужчине.       Но тот и думает замедляться. Бежать в туфлях по снегу жутко неудобно и сколько, Се Лянь вот-вот упадет, но всё равно продолжает кричать: — Я знаю, что это ты! Нашел в себе храбрость прийти сюда — найди в себе силы остановиться и поговорить со мной!       Он скрывается за углом, а Се Лянь, вне себя от негодования, разочарования и тоски, бредёт обратно. Он прекрасно понимает, как будет сейчас выглядеть в глазах собравшихся, как его отчитает менеджер, но ему всё равно.       Когда-то я считал тебя самым благородным, самым мужественным и стойким… а ты всего лишь трус. И вместо слов я получил лишь щепотку снежной пыли в лицо.

***

      Декабрьский город похож на большую рождественскую гирлянду. Но как же кстати оказаться сейчас внутри уютного ресторанчика с живой музыкой. За роялем в углу небольшой сцены, в простом жилете поверх рубашки с закатанными до локтя рукавами, сидит мужчина средних лет. Сидит и наигрывает незамысловатое попурри из современных мелодий. Сидит и не подозревает, что сегодня за ним кто-то пристально наблюдает из глубины зала. Наконец, поверх корпуса пианино появляется несколько купюр. И добрый, но серьезный голос произносит: — Сыграйте что-нибудь для меня.       Мужчина, встрепенувшись, смотрит немного испуганно. Но стоящий рядом с ним молодой человек продолжает ждать. — Когда-то вы мастерски исполняли Шопена. Я не прошу играть такое сложное произведение. Просто что-нибудь на ваш выбор.       В ответ продолжают таращиться подобно раненому зверьку. А затем взгляд одного левого глаза падает на прозрачный кулон, внутри которого, будто большая капля крови, застывший кленовый листочек. — Так что же, господин Хуа? Я могу рассчитывать, что моя просьба будет исполнена?