Who could deny these butterflies?

      Хуа Чэн упорно настаивает, что заберёт Се Ляня на обычном месте и отвезёт к месту их прогулки. И Се Лянь, поначалу предлагавший встретиться прямо там, в конце концов уступает. Не то чтобы он был против, если Хуа Чэн заедет за ним сам. Но у родителей дела потихоньку начали идти в гору, его мама уже не так погружена в проблемы семейного бюджета, а это значит, что у неё вновь появилось время следить за тем, как, где и с кем своё время проводит её сын.       Ладно. Придумаю что-нибудь. Выкручусь. Главное — с ним…       Се Лянь даже наедине с собой краснеет от таких, казалось бы, совершенно невинных мыслей. Ему всё ещё не верится, что такой простоватый неудачник, коим он себя величает, мог привлечь внимание такого великолепного мужчины, который и правда относится к нему, словно к божеству.       Для их прогулки — в душе Се Лянь пару раз насмелился назвать её свиданием — юноша выбирает не слишком вычурный наряд. На уроках музыки он всегда представал перед Хуа Чэном в брюках, а сегодня на нём графитового оттенка джинсы и белая рубашка-поло с воротником и каймой на коротких рукавах в тон джинсам. Поначалу, в порыве дерзости, он распускает волосы, вдруг вспоминая, как Хуа Чэн делал это с ними в ту посеребрённую луной ночь. Щеки мгновенно охватывает пламенем, пальцы ног начинает приятно покалывать. Се Лянь крепко зажмуривается, затем резко распахивает глаза и прижимает ладони к сердцу. Прикусывает нижнюю губу, хихикает и качает головой. Затем берётся за гребень и, подхватив несколько густых прядей на макушке, завязывает их в не очень тугой хвостик.       Хуа Чэн встречает его возле открытой дверцы со стороны пассажирского сиденья. Как всегда, статная фигура его излучает достоинство и непоколебимую уверенность в своём превосходстве. На нём тоже надеты джинсы — глубокого чёрного цвета, отлично сочетающиеся с его чёрными волосами, уложенными на косой пробор, и свободной сорочкой оттенка шампань. Когда Се Лянь подходит ближе, он может разглядеть, что одна из прядей справа убрана в тонкую косу с вплетенной в неё узкой алой лентой. Се Лянь находит эту деталь очень изысканной. Хуа Чэн следит за его восхищённым взглядом и ухмыляется: — Как думаешь, это не перебор?       Се Лянь часто хлопает ресницами, понимая, что это его пристальное внимание, возможно, заставило испытывать Хуа Чэна неловкость. Он отводит взгляд, отвечая: — Вам очень идёт, господин Хуа.       Хуа Чэн прищуривается на левый глаз и жестом приглашает Се Ляня занять место в автомобиле.       Сегодня Хуа Чэн совсем не молчалив, как по пути в зал Пекинской оперы. Он расспрашивает Се Ляня о том, как тот провёл время до их встречи, интересуется, всё ли хорошо дома и успевает ли он отдохнуть, ведь каникулы подходят к концу. Се Лянь, насколько можно, подробно рассказывает ему обо всём, а в конце упоминает студенческий концерт, который должен состояться в консерватории перед началом нового учебного семестра. — Ты тоже будешь играть там?       Се Лянь оживлённо кивает: — Да!.. Ох, честно сказать, не ожидал, что меня включат в программу… Обычно преподаватели считают моё исполнение не достойным публичного выступления. А вчера поздно вечером я получил звонок от заведующего отделением фортепиано… подумать только!..       Се Лянь, с багряными от волнения щеками, запоздало понимает, что позволил себе излишнюю эмоциональность. Они стоят на светофоре, и Хуа Чэн касается лежащей на колене юноши ладони своей: — Ты как никто другой достоин этого. Перестань принижать себя, иначе, — здесь Хуа Чэн снова прищуривается, — я до конца вечера буду перечислять твои достоинства, пока ты в них сам не поверишь.       Се Лянь смеётся, скромно потупив взор: — Не надо… лучше вот что: приходите на концерт. Если, конечно, у вас есть время и желание. — Есть, прекрасный мой, для тебя у меня всегда есть время. А желание видеть тебя и хоть немного побыть рядом — оно безгранично. И я обязательно приду туда… ради тебя.       У Се Ляня ком счастья в горле и дрожь в коленях. Последнее — он не сомневается — Хуа Чэн ощущает собственной рукой, поэтому убирает её, дабы успокоить разволновавшегося юношу. Се Лянь прислоняется лбом к прохладному стеклу на дверце и тайно улыбается.       Между тем они сворачивают с главного шоссе и вскоре держат путь вдоль живописного канала, ведущего их в парк Сяншань. Он располагается на склонах Ароматной горы, которую назвали так, потому что издали она напоминала местным жителям курительницу с благовониями в невесомой вуали ароматов.       Хуа Чэн оставляет машину на платной парковке и, взяв Се Ляня за руку, начинает путь к подножию горы, где послеполуденное солнце уже отражается в водах озера Янцзин. — Поднимемся к Пику Благовоний пешком? Или по канатной дороге?       Се Лянь окидывает взглядом окружающий пейзаж, полной грудью вдыхая запах сосен и красных клёнов: — Давайте прогуляемся. За этим ведь и приехали… Верно? — Хорошо, — с улыбкой соглашается Хуа Чэн.       По пути к вершине Се Лянь успевает полюбоваться несколькими интересными строениями и с увлечением послушать Хуа Чэна, который рассказывает ему об истории некоторых построек. А ещё обращает внимание Се Ляня на многоярусные крыши: — Видишь эти маленькие фигурки по краю? — Да. — Раньше при строительстве крыш для того, чтобы предотвратить скатывание черепицы, использовали деревянные гвозди, которые позже заменили на керамические плитки. А затем их стали делать в виде различных животных, которые призваны охранять храмы и жилища от бедствий. — Э-э… вроде дракона? — Да. Люди верят, что он может вызывать дождь и тем самым уберечь постройку от пожаров. — Вот как, — задумывается Се Лянь, — это очень интересно, господин Хуа. Вы… вы так много знаете.       Хуа Чэн чуть сильнее сжимает ему руку: — Это потому, что я уже слишком стар по сравнению с тобой, моя цветущая юность.       Се Лянь хмурится и с укоризной парирует: — Ну какой же вы старый?! Вы ещё очень, очень молоды. Хм, я понял, — хихикает Се Лянь, мило жмурясь, — это вы так на комплименты напрашиваетесь. — Отнюдь, — пожимает плечами Хуа Чэн и, устремив взор вперёд себя, произносит: — Продолжим путь.       Сейчас они поднимаются по извилистой лестнице. А на самой вершине их ждёт алтарь из огромного камня. Отсюда открывается вид на Храм Лазурных Облаков. Здесь заметно прохладнее, чем внизу, и дует северный ветер. Глядя на поёживающегося в тоненьком поло Се Ляня, Хуа Чэн с тревогой говорит: — Это моя вина. Можно было догадаться, что здесь холоднее, и взять для тебя какую-нибудь накидку.       Се Лянь и ответить не успевает, как оказывается в объятиях Хуа Чэна. И сам жмётся к нему, словно озябший воробушек. Хотя, по правде говоря он не так уж сильно замёрз. Но близость Хуа Чэна и ощущение рук, бережно обнимающих Се Ляня, заставляют последнего усилием воли остаться ногами на земле и не воспарить от восторженного счастья, что разливается где-то слева за грудной клеткой.       Налюбовавшись видами, они спускаются ниже, где попадают под великолепные навесы из красных клёнов, коими славится этот парк. Здесь уже значительно теплее. Неподалёку есть несколько павильонов, где можно приобрести горячие напитки и закуски. Живот Се Ляня издает звонкое урчание, которое очень смущает его и побуждает Хуа Чэна побыстрее купить для него горячий чай на ароматный травах, а также колбаски на палочке, ещё дымящиеся маньтоу и бумажный кулёк с жареными в сахаре каштанами. Себе Хуа Чэн берёт то же самое, за исключением каштанов. Се Лянь думает, что если бы на выбор было молоко, вместо чая Хуа Чэн купил бы его, но здесь оно, увы, не предлагалось.       Они устраиваются под раскинувшим красные ветви-рукава клёном. Пока Се Лянь подкрепляется угощениями, Хуа Чэн неспешно пьёт чай. Почувствовав первые признаки сытости, Се Лянь обращается к Хуа Чэну: — Господин Хуа? — Да? — Я… — Се Лянь кашляет, выигрывая время, — я, просто из любопытства, хотел спросить вас… — Да, да, я весь внимание. — Сань Лан… он давно на вас работает? — Довольно давно. — Вот как? Но ему ведь не больше двадцати… права же совсем недавно получил, наверное. Я не в том смысле, что он плохо водит, а… как бы это сказать… — Я понял тебя. Не утруждай себя. Сань Лан не всегда был моим водителем. Но это довольно долгая история. Если ты не против — я тебе как-нибудь в другой раз расскажу её. Идёт? — Э-э… Да, конечно. Нет проблем. — Вот и славно.       Их руки находятся в непосредственной близости. Хуа Чэн вновь накрывает его правую ладонь своей, а ребром другой руки проводит по изящной фарфоровой кисти. Затем берет левую и проделывает с ней то же самое. — Их достоин лишь самый лучший инструмент.       Се Лянь смущённо хихикает и говорит в ответ: — Далеко не все согласятся с вами. А ещё я часто слышу, что… не чувствую музыку. Но я стараюсь научиться этому.       Хуа Чэн меняется в лице. Се Лянь помнит, как один раз он уже отозвался весьма резко о его преподавателях. И вряд ли решится повторить, зная наперёд реакцию Се Ляня. Но ничто не мешает ему внешне выразить своё негодование. Взгляд Хуа Чэна темнеет, в нём проскальзывает недобрый блеск. Верхняя губа дрожит. Тогда Се Лянь кладет ладонь на его плечо и принимается ласково гладить его, приговаривая: — Всё хорошо, господин Хуа, всё хорошо. Ведь мне позволили выступить на концерте, значит, отношение ко мне и моему исполнению становится лучше.       Се Лянь вытягивает ноги, а затылок Хуа Чэна оказывается на его коленях. И вдруг сверху на его лицо опускается маленький красный кленовый листочек, аккурат на место черной повязки. Он отлично гармонирует с тонкой красной лентой, вплетённой в косу. А ещё кажется таким трогательным и волшебным, что Се Лянь набирает смелости воздуха в грудь и, накрыв ладонями линию скул Хуа Чэна, наклоняет голову и сам целует его. Хуа Чэну его внезапный порыв явно приходится по душе. Он обнимает юношу за шею, притягивая его ещё ближе и сильнее соединяя их губы. А затем — Се Лянь и ахнуть не успевает — поднимается, меняя их положение, так что теперь Се Лянь оказывается лежащим в его руках. Поначалу Хуа Чэн действует совсем нежно и трепетно, пытливым кончиком языка пробуя сильнее раскрыть его губы, а затем всё напористее, словно бы хочет полностью завладеть ими. Се Лянь сдаётся, крепко хватаясь за плечи мужчины, кленовый листочек падает, прилипая к джинсам Се Ляня, который смелее и смелее подставляет поцелуям Хуа Чэна всё своё лицо, шею и плечи. Руки Хуа Чэна скользят по спине, всё горячее прижимаясь к ней. Но он даже не пытается подцепить край поло или сделать что-то подобное. И это такое невероятно тёплое, от сердца растекающееся по всему его естеству чувство… Се Лянь первым отрывается от его губ и прячет личико в изгибе мужественной шеи. Хуа Чэн так сильно сжимает его в объятиях, что вот-вот хрустнут кости, но Се Ляню все равно: он ловит себя на мысли, что у него развивается необъяснимая потребность чувствовать силу этих рук на своём теле и горячность губ на своих губах.       И время далеко перетечёт заполночь, а Се Лянь будет лежать без сна и, держа над собой маленький алый листочек, который он незаметно положил в карман, всё думать и думать о том, как он обязательно постарается сыграть на пределе своих возможностей. Он знает: минимум один человек будет сидеть в зале и смотреть только на него.