Who could deny these butterflies?

August Förster

      Се Лянь одними губами читает надпись, с нескрываемым восхищением рассматривая рояль премиум класса.       И такое фортепиано простаивает без дела… с ума сойти.       Рояль цвета слоновой кости находится в центре просторного помещения, чем-то напоминающего обстановку камерного концертного зала. На полу — светлый паркет, окна здесь не панорамные, а начинаются чуть выше середины стены и занавешены тёмно-синими портьерами. — Как вам мой инструмент? — звучит возле правого виска Се Ляня, отчего он невольно вздрагивает. — Это… это очень дорогой и качественный инструмент. — Немцы знают толк в таких вещах, и слоновая кость так напоминает фарфор, верно? — Хуа Чэн окидывает взглядом светлое лицо Се Ляня.       В ответ кивают, стараясь не поддаваться смущению. Се Лянь ставит ноты и садится, ища глазами место для Хуа Чэна: — Вам тоже потребуется стул, господин Хуа.       Хуа Чэн обходит рояль справа и становится сбоку, опираясь локтем на крышку: — Сегодня я бы хотел только посмотреть на вашу игру. — Но так не научитесь. Нужно играть самому. — Сегодня, — Хуа Чэн прищуривает левый глаз, который сейчас кажется Се Ляню неестественно тёмным, — я буду только смотреть. Играйте вы. Прошу вас.       Э-э… Ладно.       Се Лянь открывает клавиши — отборная ель и эбеновое дерево, к таким и прикасаться-то — сплошное удовольствие. Тихонько откашливается — он всё ещё не может справиться с волнением. И начинает играть гаммы.       Хм… В смысле… — Э-э… так на нём кто-то играет, господин Хуа? — Нет. Почему вы так решили? — Он настроен. И весьма хорошо.       Здесь Хуа Чэн многозначительно улыбается, а кончик носа Се Ляня принимает розовый оттенок. Ну и зачем вводить меня в заблуждение, раз вызывали настройщика, так бы и сказали. — Что ж. Если вас устраивает работа инструмента, быть может, вы доиграете то произведение, что исполняли в ресторане? — Э-э… но мы всё равно должны начать занятие, разучивая гаммы. Если сегодня не решаетесь приступить к игре, хотя бы следите за моими руками. — С удовольствием, — звучит с нескрываемым весельем в голосе.       Се Лянь прикусывает нижнюю губу: — Я имел в виду, за клавишами. Постарайтесь запомнить самые простые последовательности.       Хуа Чэн кивает, но всё равно настаивает на своём: — А потом? Вы всё-таки сыграете вчерашнее произведение? — Если останется время — да. — Я уже говорил, что не ограничен во времени. И готов щедро оплатить ваше.       Се Лянь едва заметно качает головой: — Я не могу сильно задерживаться. Простите. — Опять вы извиняетесь без причины? Не нужно. Я всё понимаю.       Нет. Ему неспокойно. Не может он нормально играть даже гаммы под этим пристальным взглядом. Хуа Чэн совершенно бесцеремонно разглядывает его с головы до пят. — Господин Хуа. Пожалуйста, смотрите на клавиши. Итак, сейчас я играю самую простую гамму До мажор. Мажор — это значит… — Распустите волосы. — Э-э… что?       Се Лянь пребывает в полнейшем недоумении и очень надеется, что ему послышалось. — Снимите резинку и распустите волосы. Пусть побудут на воле. — Я вас не понимаю… — Уже в который раз, — звучит не сердито, но с неким вызовом. — Итак. Я могу надеяться, что моя просьба будет выполнена?       Се Лянь, наконец, выходит из ступора, закрывает крышку рояля, забирает ноты и встаёт: — Я, кажется, догадываюсь, какого рода уроки музыки вы желаете получать… Это не для меня, господин Хуа. — Вот как? — криво усмехается Хуа Чэн. — Какого же рода уроки музыки я желаю получать?       Се Лянь считает, что терять уже особо нечего, так что пожимает плечами и отвечает: — Насколько я могу понять… дальше последует просьба расстегнуть пуговицу на сорочке, затем ещё одну… а потом и вовсе снять её и расстегнуть ширинку на брюках. Я прав?       Довольно внимательно выслушав его, Хуа Чэн разражается смехом: — Интригующий ход мыслей. А дальше? — Что… дальше? — Вы остановились на «ширинке». Так что же, по-вашему, я попрошу сделать дальше? — Знаете…       Всё естество Се Ляня настолько охвачено возмущением, что он не находит дальнейших слов. Стараясь не смотреть на Хуа Чэна, он спешит покинуть помещение. — Постойте, — как и накануне, его плеча касаются горячей ладонью, — объясните, пожалуйста, что в моей просьбе было для вас оскорбительным?       Се Лянь снова не знает, что ответить. Высвободив плечо из-под чужой ладони, он, однако, продолжает стоять. — Я всего лишь попросил вас распустить волосы.       Се Лянь нервно сжимает папку: — Всего вам доброго. — Сколько стоит урок с преподавателем вашей консерватории?       Э-э… Я не говорил ему о своём месте учебы. Хм. — Триста юаней. — Я заплачу вам пятьсот. И ещё пятьсот сверху, если выполните мою просьбу.       Что?.. Тысяча юаней за… да он точно извращенец! Так, спокойно. Главное не паниковать и побыстрее убраться отсюда. — Нет, господин Хуа. Благодарю. Это действительно очень высокая оплата, уверен, за неё вы найдете преподавателя, который выполнит все ваши просьбы.       Се Лянь уже возле двери, как слышит: — Неужели так заманчиво играть какую-нибудь джигу на старой развалюхе в той забегаловке, а не исполнять великолепную классику на одном из самых дорогих инструментов в мире?       Се Лянь даже не оборачивается. Это уже и правда слишком. Вихрем несясь вниз, он не помнит, бросает ли на ходу «до свидания» горничной. Выбегает в сад, рассекая, будто волнорез, океан цветочных ароматов, и попадает на парковку. Он уже достает телефон, чтобы вызвать такси, но возле его ног останавливается знакомая Infiniti. — Ух-ух, ты это чего так запыхался, от погони бежал? — улыбчивый Сань Лан открывает перед ним заднюю дверцу, — прошу.       Ладно. Платы я никакой не взял. Так хоть до дома довезут.       Се Лянь молча садится и сразу отворачивается к окну. Конечно, выглядит грубовато с его стороны, да и Сань Лан вовсе не виноват, что у него такой чокнутый хозяин. — Эй-эй, что стряслось-то? — снова звучит голос Сань Лана, когда они покидают территорию домовладения. — Ничего, — тихо отвечает Се Лянь. — Так уж и ничего? — подмигивают ему в зеркале. — Угу. — Хм. Догадываюсь, что это ничего носит имя моего хозяина. Ему не понравился урок? — Урока не было. — Почему? — Потому что… потому что твой хозяин… твой хозяин — извращенец!       Сань Лан крепче сжимает руль, ибо его истерический смех едва не стоит им выезда на встречную полосу: — Ох-ох, ну ничего себе! Это откуда такие умозаключения, гэгэ?       Мм… как он меня назвал?..       Сань Лан догадывается, что его обращение смутило Се Ляня, так что спешит добавить: — Я же могу так называть тебя? М?       Се Лянь пожимает плечами, шепча: — Называй… если нравится. — Нравится. Очень нравится, гэгэ.       Едва заметная улыбка появляется на лице Се Ляня. — Так что? Почему это ты теперь считаешь моего хозяина извращенцем? — А по-твоему, нормально было просить меня распустить волосы во время урока?       Они останавливаются на светофоре. Пользуясь этим, Сань Лан оглядывается на Се Ляня и спрашивает в ответ: — То есть если я сейчас скажу тебе: «Се Лянь, распусти волосы!», ты закричишь «извращенец» и выпрыгнешь из машины? — Здесь нельзя сравнивать. — Почему это? — Сань Лан начинает движение. — Потому что вы… вы очень разные.       Се Лянь замечает, как до кошачьих прорезей сузились глаза Сань Лана. Но затем они вновь принимают обычную форму и Сань Лан говорит: — Это единственная причина? — Ну… наверное.       Далее какое-то время едут в тишине. Затем Се Лянь спрашивает: — А ты сам и другие люди в доме разве не замечали за ним странностей? — Нет, — безапелляционно отвечает Сань Лан и надевает солнцезащитные очки.       Понимаю… он же твой хозяин, да и платит неплохо. Судя по всему.       Сань Лан высаживает его на том же месте, где и забирал. Се Лянь благодарит его и уже прощается, но ему вдруг говорят: — Зря ты так про хозяина. Он вовсе не плохой. Может, еще подумаешь? — Я и не сказал, что он плохой. Там было другое слово, — хихикает Се Лянь, но его лицо тут же принимает очень серьёзное выражение. — Да нечего тут думать. В конце концов, он действительно может позволить себе очень дорогого преподавателя. А я… я всего лишь студент не с самыми высокими баллами… хотя и стараюсь изо всех сил.       Сань Лан кивает, подмигивает и, бросив напоследок «удачи», садится в машину и уезжает. А Се Лянь вздыхает и понуро плетётся домой, мысленно подводя безрадостные итоги дня.