***
Небо над грохочущими эстакадами постепенно светлеет. По заляпанному в каких-то стрёмных пятнах тротуару лениво проползают бумажки и пакеты. Нога мстительно прибивает один из них к земле с резким хрустом, потому что Рео не нравятся компульсивные колебания всякой хуйни на периферии — Рео должен оставаться начеку, если вдруг и если что. Квартал превращается в два квартала, два квартала превращаются в три, и количество пройденных шагов продолжает расти по канонам арифметической прогрессии — скорее всего, Нико либо обсчитался в цифрах, либо слегка приврал, чтобы не показаться безответственным. Откуда-то из подворотен доносится пьяная ругань под аккомпанемент забористого храпа, что-то звонко разбивается за пожарными лестницами, но в кобуре на поясе болтается заряженный Глок, поэтому за риск пострадать от рук местных наркоманов aka бомжей можно не беспокоиться. В общем и целом, Рео не столько насторожен до кончиков пальцев, сколько удивлён. Удивлён тем, что так доволен, потому что совместный быт с Нико разительно отличается от всех привычных для него вещей. Например, ещё недавно Рео бы даже близко не подумал, что будет добровольно тащиться по безлюдным Нью-Йоркским улицам в пять утра под мерцание выключенных светофоров, ёжиться от сырости и солёного ветра с Атлантического, и глазеть на растрёпанную макушку немного впереди себя. Чёртов Нико. Он опять перемещается плавно и почти беззвучно, несмотря на то, что получасом ранее еле продрал глаза и чуть не свалился с дивана. Сейчас он не молчит, как молчал в ванной, а шелестит что-то отвлечённое, точно зыбкий песок, неуловимо утекающий сквозь пальцы, вынуждая вслушиваться в каждое «а знаешь?», кутается в длинные рукава и дёргает локтями, растягивая резинку на манжетах. Рео вытягивает шею, смахивая распушившиеся пряди с лица. Смотрит, как Икки мелко трясётся, стараясь списать со счетов то, что руки чешутся схватить эти костлявые пальцы своими и устроить пятиминутку героического подогрева с лёгкой претензией на романтику. — Честно, я сначала подумал, что ты шутишь, — вдруг бросает Нико себе под ноги, и весь супергеройский настрой в момент проваливается в дымящиеся канализационные коллекторы, заменяясь трепетными мурашками на загривке. Рео растерянно моргает на то, как мерно колебатются смолистые пряди у загривка. Спускается вороватым взглядом к счёсанным об асфальт подошвам кроссовок, огибая толстые слои ткани, которые скрывают это щуплое тело. В брюшину тихо шлёпается что-то, похожее на сгусток тёплого теста. Мозги разбухают будто дрожжевые, Рео запихивает кулаки в карман-кенгуруху и решительно ускоряет шаг, выбегая вперёд Икки. — …Разве я такой смешной? — беззлобно вопрошает он, ловко идя спиной вперёд и то и дело наклоняясь в попытке заглянуть под непроницаемую чёлку. Нико выворачивает свою тощую шею и поджимает плечи, сутулясь так, словно вот-вот свернётся засохшим круассаном. На его серое худи ложатся блёклые всполохи от магазинных вывесок, а по посиневшим от холода губам проскакивает слабая усмешка. — …Когда срёшься со всякими идиотами по телефону — да, — шелестом камней на песке проговаривает он. Рео чудится, что сейчас начнётся прилив, и он не ошибается. — Ты бы, блять, видел своё лицо в эти минуты, это такой пиздец, Рео, нет, правда, — взрывается долгим монологом Икки. Он говорит относительно умиротворённо, мастерски меняя интонации на более твёрдые и звонкие, потирает лицо рукавами и сдавленно усмехается. — Я смотрю на тебя бывает и думаю, что тебе нужно сниматься для кейсов в тик токе. Очередной щелчок камня о камень выбивает едва заметную искру, и Рео разворачивается, прибиваясь к чужому плечу в надежде устроить пожар. — Я думал, что кажусь тебе симпатичным парнем, — прильнув к Нико сквозь слои ткани, сощуривается Рео, но внезапно замечает слабый румянец на круглых щеках, и теряется в догадках касаемо причины его возникновения. — Симпатичные парни тоже бывают смешными, — неловко мямлит Икки. И прежде, чем Рео догадывается схватить его за талию, шаркает ногами по бетонному тротуару, юрко отступает на шаг влево. Чёрт тебя побери, Нико. — Странные у нас темы. Извини, что так выражаюсь, — глухо добавляет он, не оборачиваясь на наблюдающего за ним Рео, башку которого скручивает в бараний рог от противоречий и вопросов. С одной стороны, на улице достаточно холодно — так холодно, что запах моря, табака и канализации покалывает в носу, — и кожа Икки вполне может покраснеть из-за этого, но — с другой стороны, с той самой стороны, которая тешит раздутое самолюбие — воспалённое посознание Микаге бредит совсем другими мыслями. Нико покраснел из-за тебя и из-за того, что ты к нему прижался, шёпотом начитывает оно. Нико с тобой всегда, куда бы ты ни влез, чекай, какой редчайший экземпляр, нахер твоё виски, твои заячьи шкуры и брикеты кокоса, с этого пацана тебя точно вставит. В горле пересыхает так, словно песок перемещается под палящее солнце пустыни и разрастается до масштабов бескрайней дюны. Рео затравленно сглатывает загустевшую слюну, вырываясь рукой вперёд. Нико надо взять и не отпускать. Нико надо взять, вжать щекой в кирпич и отыметь в ближайшем закоулке. — Вот этот супермаркет, — резко тормознув напротив какой-то обшарпанной двери, указывает подбородком Икки, и ветер отрезвляюще хлещет балкажановой чёлкой по щеке. Грудь выламывает разочарованием в самом себе, а протянутая к локтю ладонь повисает плетью. Рео фокусирует взгляд на широких штанинах, идущих волнами от ветра, и поджимает рот так, словно стыдится перед тем, как поставиться джанком. — Тогда заходим? — спрашивает. Нико, как всегда, закусывает свою пухлую губу до саднящего в яйцах «укуси-укуси-укуси», а затем молча кивает.***
В Бруклине воняет везде. Даже в свободных от посетителей отделах магазина. Теперь, правда, запах какой-то непонятный, похожий на чей-то обжитой дом посреди гигантского гетто. У Рео нет хватает мозгов на чтение составов на пакетах, подложках и бутылочках — мозги вообще уехали и не вернулись, оставив хуй решать за них, — зато Икки с его тягой ко всему заграничному вполне достаточно знаний для того, чтобы разгребать всё в одиночку. — Bo-lo-god-ska-r, — по слогам читает он наклейку на жестянке, и, судя по интонации, немного хмурится: — Бологодскар? Это сорт или город? Ничего не понимаю. Челкастая голова рассерженно покачивается в сторону, словно пытается утрясти и распутать все выявленные ею несостыковки. Рео, притихший у угла холодильника, вопросительно поднимает бровь. — Но ты же уже сказал, что это какая-то sguschenka? Разве этого не достаточно? Нико подминает нижнюю губу под верхнюю — вот зачем ты всё время двигаешь своим ртом, это слишком жестоко — кладёт банку в корзинку, и обхватывает подбородок пальцами. — Да. Судя по тому, что написано в интернете, это… Это… Что-то типа густого коровьего молока с сахаром? — фигурально объясняет он, лихорадочно обсасывая мёртвую кожицу на припухлой нижней. Зрачки Микаге замирают и снова облизывают её с жадностью человека, умирающего от нехватки воды. Трусы впиваются в булки и натирают мошонку, и Рео не выдерживает — роняет вмазанный взгляд на нижнюю полку. Прямо вот к этим странным пирожным в лоточках. Это какое-то блядство. Нико с его красивым ртом, огромными глазами и пластичными голосовыми связками невозможно не хотеть выебать. — …И для чего она? Для того, чтобы в кофе добавлять? Или для того, чтобы мазать на тосты? — обуздав и приняв свой безрассудный порыв, охрипшим голосом расспрашивает Рео. Подсознание ободряюще твердит, что он точно сможет справиться с этим, ведь стояк под складками худи и колотящееся сердце — ебаная хуета в сравнении с лязгом пуль у виска и соблазном занюхать через трубочку, а у него получилось перешашнуть через оба этих подпункта без всяких «но». Соль в том, что Нико по всем показателям представляет собой ходячее «но» высотой в пять целых и шесть десятых фунтов. Он опять молчит и размеренно сопит. Сопит так же, как сегодня ночью, когда он задрожал и уткнулся в макушку от холода. Шутка ли, что их совместный сон на раскладном диване стал для Рео самой настоящей пыткой? Учитывая тот факт, что ему пришлось дрочить, согнувшись над раковиной в третьем часу ночи — вполне возможно, что да. С одним нюансом — шутка сардоническая. Рео для чего-то кивает сам себе и уже собирается поднять голову, чтобы столкнуться с причиной его взвинченности, но совершенно внезапно ощущает на себе тот странный, полный немого пиетета взгляд, и резко проседает в своей напускной браваде. — …Так что ты думаешь? Для чего эта хрень нужна? — прочистив горло, взывает он к чужому разуму — в собственном засел нихуёвый троянский конь, и это почти шах и мат в цифре, которую нагибает Нико. Тот самый Нико, который вечно молчит, когда нужно говорить, и слишком сексуально облизывается. Сейчас бы хотеть трахнуть парня, который заправляет твоей бухгалтерией, отличная идея, Микаге, просто белиссимо — рукоплещет внутренний голос. Рео мучительно жмурится, распахивает холодильник и не глядя хватает какой-то йогурт. Чужой внимательный взгляд ерошит пушок на загривке, пока дрожащие зрачки накрепко впиваются в состав на этикетке. Вероятно, он просто себя накручивает, потому что сейчас Нико находится в обществе незнакомой для него еды, которая по праву должна цениться его растущим организмом больше, чем спятивший начальник у полок с молочкой, но думать об этом всё не очень-то хочется. — …Для чего-то нужна. Для всего подряд, вернее, — Икки заговаривает тихо, почти шёпотом, но тембр постепенно возрастает, возвращаясь к нормальному, когда он склоняется над корзинкой: — Ещё нужна открывашка, кстати, хотя я могу вскрыть банку и ножом. Между висков что-то импульсивно щёлкает, и Рео не успевает понять, как умудряется поймать пластиковые ручки на секунду быстрее. Ладонь задевает чужие костяшки, Нико шарахается назад под монотонный гул рефрижераторов и роняет челюсть на пол. — Ты зачем? Тебе зачем? — путается в фразах он. Под ширинкой вяжутся зудящие жаром узлы, но у Рео есть выдержка, благодаря которой он точно не словит приход из обрывистых мыслей про то, что за Икки хочется поухаживать совсем как за девчонкой. — Я понесу, иди выбирай, что хочешь, — после небольшой паузы отвечает он и деловито забрасывает йогурт в корзинку. — И банку тоже открою, не траться лишний раз. Из-под смолистой чёлки, тем временем, вновь показываются огромные, широко распахнутые глаза. Нико буркает нечто бессвязное себе под нос и спешно ретируется за стеллаж, оставляя Рео наедине со своими мыслями.***
Первым делом Икки тащится до чайника, предлагая идущему позади Рео «похавать по-человечески». Называть лапшу быстрого приготовления человеческой едой, конечно, достаточно громко — такой дрянью питаются только ленивые, бедные и Нико, — но Рео отчего-то соглашается, и уже спустя десять минут по всей их малогабаритке разносится влажный запашок долбанных химозных специй, лишний раз напоминающий о брошенном на произвол судьбы офисе. Из-за зашторенных окон — какие же они пыльные и толстые, почти полный блэкаут — едва пробивается мягкий дневной свет. Он то стелится монохромным пятном по полу, то выделяет пластичные складки на одежде Нико, от движений которого так и пыщет бодростью. Чего не скажешь о Рео, которому немыслимо хочется завалиться мордой в диван и поспать подольше. Ну или уйти в ванную и включить воду на максимум, надрочиться от души, а затем точно мордой в диван — всё равно заняться нечем. Как бы то ни было, Рео бессилен перед своими желаниями, когда рядом тусуется Икки — а Икки тусуется рядом всегда, — поэтому он подавляет зевок, ловит чехол с ножом в полёте и идёт к столу под хрусткий шелест разбираемого пакета. Кнопка на кожаной застёжке щёлкает, Нико быстро расставляет энергетики в ряд, перемешивает лапшу в обеих коробках своей пластиковой вилкой, и плюхается на стул, очерчивая ладонью разложенную на столешнице еду. — Давай, ебашь по этой sguschenka, ты же хотел. Рео оттягивает кожу на лице шершавыми пальцами — об уходе за руками сейчас не может быть и речи, — и закатывает красные от недосыпа глаза к высокому потолку со страдальческим мычанием. По идее, Икки должен спросить «что случилось?», но он лишь шуршит кроссовками, небрежно надавливая на стоптанные задники — надо будет купить ему новые, «как» и «если» вернутся обратно, — забрасывает стопу на сидушку, и цепенеет в ожидании. Ладно, окей, ничего страшного. В ладонь удобно ложится рельефная рукоять — хотя лучше бы ложился член Нико, но хватит, блять, пожалуйста, — Рео поджимает губы в белую дорожку и застывает над столом, примеряясь для удара. — Вот тут нормально, — подаёт голос Икки. Доля секунды — и нож пробивает жестяную крышку с тихим хлопком. Рео покрепче обхватывает банку ладонью, принимаясь слегка покачивать лезвием в стороны. Хрусть. Хрясь. Щель никак не хочет раздаваться вширь, и Рео гневно сдвигает брови к переносице, прожигая глазами жестянку — чёрт возьми, она его позорит. — Сделай угол поострее, — вклинивается Нико, подметая столешницу просторными рукавами. Рео придавливает жестянку ещё сильнее и послушно двигает лезвие вперёд. Металлическое днище лязгает по дереву, жилы на кисти вздуваются синими жгутами, но на блестящей стали показывается мутная белая жижа. — Во, то что надо, — откинувшись лопатками на спинку, подбадривает Икки. — Теперь перемести лезвие, — в поле зрения показывается бледный палец. Квадратный ноготь легко постукивает по рваному краю жестянки, Нико ёрзает, подбирая нужные слова, но опять стучит по крышке, решая обойтись без сложных пояснений: — во-о-от сюда в общем до упора. Рео горбится, с точностью повторяя сказанное. — …И так пока не откроешь. В смысле, постоянно смещай нож к краю разреза до упора, — поясняет Икки, вычерчивая круг по крышке жестянки, — и не забывай поднимать лезвие немного выше, чтобы не засрать себе руки или не порезаться. Резко не прорезай тоже, рукоять может соскользнуть. Полезный инструктаж, с таким хоть глотки вскрывай, а не просто молоко с сахаром. Рео злобно пыхает на банку и вновь поддевает крышку. — Ты всегда так открываешь консервы? — между делом спрашивает он у Нико. Тот задумчиво шуршит толстовкой, складывает руки крест-накрест и прикладывается к ним щекой, выглядывая на Рео из-под густой чёлки. Его внимательный взгляд проникает под кожу тонкой иглой, вливаясь в кровь, и хватка вокруг ножа неуловимо слабеет. — Не, это редкий случай, я обычно отделываюсь готовой едой, — произносит он на выдохе. Шелестящий голос журчит в барабанных перепонках дождём и морскими волнами, одна из которых накрывает так быстро, что Рео не успевает дать дёру: — И не сочти за грубость, но мне нравится, когда у тебя такое сосредоточенное лицо, как сейчас. Серде пропускает несколько ударов подряд, зато яйца начинают ныть ещё сильнее прежнего. Рео хочет сказать, что ему приятно, но Икки накидывает капюшон на макушку и прячется в своих руках, точно в домике. — Извини, сказал лишнего, — бормочет он оттуда. Тонкие губы искажаются в нервной улыбке. Лезвие резко соскальзывает в сторону и впивается в стол.***
Казалось бы, самое позороная страница в его биографии должна была остаться позади: Рео уже успел угробить сотни чужих жизней наркотиками, нажить целую, блять, гору проблем — Аконкагуа, подвинься, у тебя появился достойный соперник, — поставив под угрозу своё существование, и даже променять костюм от кутюр на заношенный худак, некогда купленный Нико в секонде, но… Но блять, нет, проблемы только начинаются, потому что сейчас Рео обескураженно сидит на краю дивана под приглушённую болтовню из макбука и смотрит прямо на одну из них. На одного, вернее. Если ещё конкретнее — на то, как Икки жрёт свою вот эту «sguschenka», макая в неё печенье. Вряд ли в голове Рео нашлась хотя бы десятка слов, чтобы описать, насколько неоднозначно выглядят белые мазки на этих блядских губах, но он старательно напрягает погнутые гормонами извилины для того, чтобы подобрать те самые. Настроение скачет между «да ты совсем сдурел» и «попробуй подкатить к нему», Рео елозит по дивану, никак не находя себе места. Ладони щипают обивку, член натирается о жёсткую ткань, трусы в который раз впиваются в булки и мерзко липнут к влажной от испарины промежности. Пиздец. Сладкая плёнка на губах Нико завораживающе блестит, подбивая вылизать её до скрипа, собрать до последней капли и втереть в дёсна, сопровождая каждое действие скольжением ладони по его аккуратному члену. Рентгеновское зрение обошло Рео стороной, но он стопроцентно уверен, что у Икки прямой и аккуратный член, шелковистая кожа которого будет щекотать подушечки пальцев и очень сильно мокнуть после каждой непроизвольной фрикции, потому что Нико, если его довести до ручки, наверняка сам начнёт долбиться в кулак, закрывая стонущий рот ладонями. Как только Рео решает, что хуже этих фантазий быть не может, сознание заставляет его представить ещё одну картину — ту динамичную картину, где Рео раскладывает худое фарфоровое тело на диване, хватается за пушистые волосы Нико и грубо насаживает его на свой член, выбивая из глотки просящий скулёж. Кажется, в недо-гостиной становится удушающе-тесно. Да, Рео буквально видит, как тонкие кирпичные стены незаметно перестраиваются, смещаются к самому её центру и вытесняют весь воздух в приоткрытую оконную створку. В последние дни он в принципе замечает и испытывает непомерно много всего необычного, возведённого в ранг безраздельного восхищения мозгами Нико и его же нескладным, по-юношески угловатым телом. Осмысление причины такого сумасбродства поступательно подводит его к тихой панике на грани коматоза — язык присыхает к нёбу, покрасневшая щека давит ладонь, плотно стиснутые ноги судорожно вздрагивают. Рео злится на себя, кипит забытым на плите чайником, обещая взорваться, поскольку он прекрасно понимает, что фокус помутневших от похоти зрачков с безобразным цинизмом держится на чужом лице, но остановить себя не может. Нервы, наверное. Или желание отстреляться в тесную дырку верноподданного перед вероятной смертью и всё такое. Рео сердито давит большим и указательным на веки, пропуская пессимистичный вздох через вязкие сгустки слюны в глотке. Прогнозы относительно своих чувств у него неутешительные — чем дольше они с Икки вместе, тем сильнее тот ломает его мозг с целью заложить туда вредоносную программу и скардить все буржуазные ценности на левый банковский счёт. Не то, чтобы Рео совсем не нравится быть таким повёрнутым на ком-то — беда наоборот в том, что ему очень сильно нравится. — Знаешь, я сейчас задумался, — в паузе между укусами заговаривает Нико, — мне наша ситуация напоминает одно аниме. О, сравнение их отстойной наркодилерской жизни с японско-китайскими мультиками — это что-то новенькое. — Какое же? — лизнув нижнюю губу, заинтересованно спрашивает Рео — кажется, сейчас любой диалог пойдёт на пользу его переутомлённому рассудку. Крохотная ладонь обнимает банку поудобнее, скрещенные в турецкой позе ноги заметно каменеют. Икки приваливается к спинке дивана, не отвлекаясь от перестрелки на дисплее, и снова топит печенье в зубастых недрах жестянки. — Банановая рыба, — немного замявшись, произносит он. — Там тоже Нью-Йорк, мафия, наркотики… И, едва дав подсказку про сюжет, замолкает для того, чтобы добить очередное печенье. На бледно-розовые губы вновь мажутся белые капли. Выглядит так эротично, что кулак незаметно прихватывает ткань у ширинки, давая Рео лёгкую отдушину. За такое должно быть очень стыдно, но он просто рад, что Икки не замечает — нет смысла акцентировать внимание на посторонних вещах. Побелевшие пальцы оттягивают мокрый гульфик сквозь штанину, Рео ретиво чешет нижнюю губу резцами, глазея на то, как острый кадык подпрыгивает на тонкой шее. Красивый, зараза. Раздражает даже, что не трахнуть. — …А главные персонажи там, — всё с той же охотой заговаривает Икки, отставляя жестянку на столик, — два парня, которые как бы столкнулись по случайности, но как бы и нет. — И что они? — нетерпеливо выпаливает Рео, пропихивая язык между сто раз обтёртыми губами. Нико неопределённо фыркает. — Можем посмотреть, если тебе интересно, но сразу хочу предупредить, — болтает он, двигая головой на голос, — что они были влюбл… Икки было поворачивается к Рео, но внезапно прерывается на полуслове и возвращается в прежнее положение. Пытливый взгляд крайне вовремя улавливает лёгкий румянец на пухлых скулах, и рука Рео сама собой тянется вперёд. Под дрожащие от волнения пальцы попадает бархатистая кожа чужой щеки. Нико застывает на месте с приоткрытыми ртом. Из-под копны волос выглядывают те самые глаза. — Рео? — просевшим голосом зовёт он, пересекаясь взглядами. Рео завороженно разбирает цвет радужки на тысячи оттенков, бессовестно впитывая кончиками пальцев обжигающую теплоту губ. — Нико, послушай… — полушепотом проговаривает он, пока колено осторожно упирается в обивку в непозволительной близости от чужого бедра. Икки, будто загипнотизированный, поднимает подбородок выше. Большой палец слегка оттопыривает его нижнюю губу. Рео опускает на неё поплывший взгляд, ведёт подушечкой от края до края, собирая липкую слюну, и медленно приближается к чужому лицу.