Sicut frater, sicut frater

Рин наблюдает за Саэ из-под ресниц. Их лица совсем близко, так близко, словно вот-вот, и их столкновение приведёт к феерическому сечению галактик. Млечный Путь и Андромеда никогда не были так близки. Веки трепещутся, дыхание медленное и глубокое. Саэ тихо бормочет что-то, хмурится, а затем его лицо вновь разглаживается забытием. Он такой мягкий, мягкий, мягкий, как голубиный пух, как спелые персики. Рин легко касается его щеки кончиками пальцев, ведёт вниз, к приоткрытым губам, и обратно — к линии носа, уголку глаз. Их ноги переплетены, будто затаившиеся в траве змеи, простыни беспорядочно раскинуты вокруг белыми сугробами. Кожа Саэ бледная, и постельное бельё придаёт ей какой-то нездоровый оттенок. Рин подкладывает руку себе под щеку, облизывает губы. Равномерный марш вдохов и выдохов, выскальзывающих изо рта Саэ, и его самого вгоняет в сон. Но он наблюдает. Наблюдает за тем, как рубиновые полосы падают на лоб Саэ, и свободной рукой осторожно убирает чёлку ему за ухо. Саэ следует за теплом его ладони, его ресницы дрожат, и Рин в испуге отстраняется. Продолжает наблюдать. Когда Саэ засыпает, черты его лица изменяются — складки раздражения и хмурости разглаживаются, алая линия сжатых губ обращается овалом. Саэ засыпает, и кажется, что ангелы вот-вот придут, чтобы забрать своего потерянного собрата. Саэ засыпает, и вселенная утихомиривается по инерции — торнадо разбиваются оземь, землетрясения утихают, вскинувшиеся над сушей воды пугливыми гиенами возвращаются к Нептуну. В конце концов, Саэ засыпает, и Рин засыпает тоже. Когда он выныривает из глубин своего разума, глаза Саэ раскрыты. Его зрачки расширились до чернильных пятен, и зелёное кольцо едва различимо за этой бездной. — Почему ты не спишь? — шепчет Рин. Их ноги всё ещё переплетены, и его согнутое колено всё ещё касается прохладного бедра Саэ. — Ты почти прожёг во мне дыру, — в ответ шепчет Саэ. Он кажется не до конца проснувшимся, слегка растерянным. Но его брови вновь опускаются, губы сжимаются в алую линию, и всякая былая сказочность момента исчезает без следа. — Почему не спишь ты? — Ты красивый. Саэ щурится, пытаясь заглянуть за кожу-кости-череп, в его мысли, ещё дальше. Он не пытается увеличить расстояние между их лицами, не пытается разделить свои и Рина ноги. Прикусывает губу в мыслительном порыве, и в голове Рина неоновым красным мигает сплошное катастрофакатастрофаалёрт. — И что это должно значить? — Саэ в неосознанной защите прижимает руки к груди. Смотрит на Рина совсем не так, как обычно — с лёгкой меланхолией и бесконечным самодовольством. Вовсе нет. Он опускает подбородок, и в его выражении замирает шаткая доверчивость. Рин сглатывает. В его лёгких дюжина игл пронзает бронхи. — Просто я не могу думать ни о чём другом, — застенчиво бормочет. Внезапно его кровь обращается Флегетоном. Возможно, и воды Кокитоса добрались до его сердца. Саэ ничего не говорит. Одна его рука поднимается, и ладонь падает на шею Рина. Холодная, узкая, она с силой сжимает горло, но Рин не смеет двигаться. Он позволяет пальцам Саэ оставлять синяки, позволяет его ногтям впиться в кожу. Они смотрят друг другу в глаза, и губы Саэ растягивает блеклая улыбка. — Ты такой дурак, — ласково говорит он и убирает руку. Отголоски боли импульсами бьют по нервам, но Рин всё равно наклоняется ближе, и Саэ с готовностью касается его губ. Вселенная не взрывается во второй раз, галактики так и не пересекаются. Ничего не меняется, но ладони Рина обнимают лицо Саэ, и простыни липнут к их влажным спинам. Ничего не меняется, но губы Саэ мягче цветочных лепестков, и его руки обнимают Рина за лопатки. Их касания неспешны, как утренние приливы волн, и всё так сладко, слаще мёда и ярмарочной ваты, так сладко, что можно умереть в любой момент. Саэ вновь смотрит на него, и в его огромных зрачках заточена любовь всея вселенной — начиная от робких прикосновений первых людей, и заканчивая этим самым моментом. Саэ вновь смотрит на него, и его зрачки пусты. Рин просыпается. Лицо Саэ такое же красивое, как ему и виделось — большие глаза, обрамлённые длинными ресницами. Белая кожа и россыпь рубиновых полос на лбу. Приоткрытый рот и окровавленные чёрным губы. Согнутое колено Рина упирается в холодное бедро. Другая его нога оплетена лозами лодыжек Саэ. Простыни под ними испачканы красным. Рин опускает взгляд и обнаруживает рваную рану в груди Саэ. Волнистое пятно высохшей крови достигло и его собственного тела. Какая трагедия. Как прекрасно. Рин вновь заглядывает в его лицо. Лицо, в выражении которого навсегда застыл момент ужаса, момент немого осознания. Взгляд, устремлённый в никуда, тихое смирение. Господи, какой же он красивый. Зрелище оказывается настолько захватывающим, что Рин не сдерживается — придвигается ближе и целует губы Саэ. Его рот холоднее северных вод, и сухая кровь отдаёт на вкус горечью, но Рин чувствует, как в его животе возникает жар. Он вновь обнимает лицо Саэ ладонями, и целует его с горячностью тысячи солнц. Это интимно, это глубже океанического дна. Это просто восхитительно. Рин слегка отодвигается, и их лица оказываются совсем близко, так близко, словно вот-вот, и их столкновение приведёт к феерическому сечению галактик. Млечный Путь и Андромеда наконец взрываются бенгальскими огнями. И тогда Рин засыпает тоже.