vergebung

      Первое, на что Юнги обращает внимание, очнувшись — это запах. Глаза все ещё закрыты — веки свинцовые. Пахнет табачным дымом, алкоголем, перегаром, чем-то мокрым и гниющим, но сильнее всего — именно то, от чего омегу начинает моментально мутить, — пахнет альфами. Концентрированный, тяжёлый, резкий запах давит на лёгкие. С трудом удаётся сделать очередной глоток воздуха.       Он слышит чьи-то голоса, смех и звон бутылок, и делает не малые усилия, чтобы разлепить веки. Длинные ресницы немного подрагивают, все плывёт и затянуто мутной пеленой. Юнги никогда не употреблял алкоголь, но уверен, что состояние похожее.       Пытается вспомнить, что делал в последний раз, где он сейчас и почему так отвратительно себя чувствует. Кажется, он был в университете, выходил из него… бежал на встречу с Ёнбином, составляя в голове короткую речь о том, что они не подходят друг другу и не стоит даже начинать. Думал о том, что Чихо просил вечером сходить в парк покормить уток. Садился в чёрный автомобиль, улыбался альфе, а после…       Ему удаётся открыть глаза, оглядываясь по сторонам. Затекшую шею простреливает словно иглами, плечи и спина болезненно ноют, ноги и вовсе потеряли чувствительность. Омега сидит на прожжённом сигаретами, измазанном и заляпанном жёлтом от старости матрасе, прислонившись спиной к холодной стене. Его руки связаны за спиной.       Само помещение больше похоже на гараж: мутный свет, в углах стоят мотоциклы, может и не рабочие даже. Корпус легковой машины, заваленный изнутри непонятными грязными тряпками. Где-то чуть дальше самого Юнги — за столом, — сидят несколько человек, а за ними два полуразваленных холодильника. Следующее за что цепляется взгляд омеги, это… — Ты все же очнулся, — Чимин приседает на корточки перед связанным парнем, — не начни жалеть об этом, дрянь.       От звука пощёчины стихает смех альф и все оборачиваются. Щеку больно обжигает, рука Чимина явно стала тяжелее со школьных времен, но разве это сравнится с тем, что Юнги уже пережил? Он поднимает голову и смотрит в глаза своего обидчика. — Где я? — На конечной, — чужая усмешка режет слух и глаза, — живым отсюда ты уже не выйдешь. Да и целым, — обводит омегу перед собой взглядом, — вряд ли.       По какой-то причине Юнги не чувствует страха перед Чимином, наверное потому, что в этот раз он один. Нет ещё не родившегося крохи в животе. Его малыш целый сейчас дома, а Юнги… он потерпит. Ему не в новинку. Есть злость, да такая, что дыхание сбивается, а грудь сдавливает тисками жгучей ярости. Хочется ответить, причинить боль, вырвать поганый язык с корнем. — Решил закончить начатое? — Юнги начинает улыбаться: — Не удалось избавиться с первого раза, думаешь, получится сейчас? — Ты уже здесь и связанный, легче мишени и не найти. — Я смерти не боюсь, — он гордо и с вызовом вскидывает голову, — ты даже представить себе не можешь, как я молил о ней, лёжа на больничной койке. Когда мне ломали кости снова и снова, а они опять срастались неправильно.       Чимину все равно, он выгибает одну бровь и обманчиво-ласково проводит по чужим мягким волосам: — О, не беспокойся, в этот раз я покажу тебе кое-что хуже смерти. И в отличии от больницы анестезия здесь не предусмотрена. Разве что сам отключишься от боли. — Тебе лечиться пор… — Чимин хватает его за волосы, отдергивая голову назад, заставляя замолчать.       Юнги шипит и переводит взгляд за спину омеги, где стоит только что подошедший Ёнбин. Обида колет острым ножом под сердце. Вот так вот все происходит значит? Вроде бы этот альфа ему никто, тогда откуда такое мерзкое ощущение предательства? Или это от того, что он и правда поверил, что может кому-то понравиться. Как же глупо…       Плечи немного содрогаются, когда Чимин резко дергает его и бьёт головой о бетонную стену. В ушах начинает звенеть или это чужой смех? Ещё и звереныш внутри — маленький и напуганный, зажимается в уголок. Он до сих пор помнит все те побои и как плохо приходилось им обоим. — Ну так что делать с ним будешь? — в голове гудит от сильного удара, но голос альфы он слышит чётко, а после улавливает щелчок и поднимает взгляд. В висках болезненно пульсирует, в зрачках отражается острие карманного ножика. — Знаешь, Юнги, — названный сглатывает ком в горле и замирает, лезвие ощущается колючим холодом на коже, — всегда мечтал стать хирургом. Резать милые мордашки таким, как ты, — смеется тихо, с придыханием, — украшать шрамами, — надавливает кончиком ножа на скулу, пуская струйку крови и с упоением наслаждаясь сбившимся дыханием, сдерживаемым стоном боли, потонувшим за сжатыми губами, — тебе должно понравиться, обещаю. — Слушай, — вмешивается альфа, Чимин переводит на него раздраженный взгляд. — Может, мы сначала поиграем с ним, пока он на человека похож, а потом хоть на фарш его пускай?       Грудная клетка Юнги замирает, сердце так банально пропускает удар, а глаза шикоро распахиваются. Вот теперь действительно становится страшно. Только дурак не поймёт, о каких играх он говорит; и уж лучше бы забили до смерти, чем отдаться в мерзкие лапы нескольким чокнутым альфам. — Ты получишь его, когда я скажу, — тяжёлый, как стальные балки тон, — и даже если он будет выглядеть как фарш — не мои проблемы. — Да ладно тебе, это всего-то очередная тупая дырка, — смеется, а в следующую секунду, когда Чимин резко подскакивает и прижимает нож к его глотке, нервно сглатывает. Кончик больно давит на кадык, пока омега улыбается. — Вот это да, — скрипучий пенопластовый смех, — псинка спорить умеет. Знай свое место.       Унижение бьёт хлыстом по лицу Ёнбина, но все, что он делает — кривится и отходит на пару шагов назад. Пресмыкаться перед богатеньким омегой — одно, но когда он так очевидно слетает с катушек — стоит задуматься. Для него же нет ни своих, ни чужих. Лишь широкая улыбка на пухлых губах, невинный взгляд и безумие, плещущееся в яде чёрных зрачков. — Как скажешь, — через сжатые челюсти шипит альфа.       Чимин опускает руку, провожает взглядом широкую спину, пока Юнги пытается освободиться от верёвок, только напрасно все, те даже на чуть-чуть не ослабевают. Видимо не впервой, сбегали уже.       Пак медленно оборачивается: — Продолжим? — наклоняется, накрывает чужой рот своей ладонью и сжимает пальцами челюсти, заставляя запрокинуть голову и смотреть себе в глаза. — И что он в тебе нашёл? Страшилище. — Тебе же отвечать за это все… — пытается вразумить парня, вот только до него уже не достучаться. — Хочу вырвать твои глаза, — Юнги вздрагивает, чувствуя большой палец, подушечкой которого мягко, почти любовно Чимин приходится по его веку, — или выдавить как косточку из абрикоса, — и надавливает с такой силой, что сдержать крик становится невозможным.       Юнги дёргается и ему даже удаётся заехать ногой по колену парня, тот отшатывается и бьёт с размаху по лицу, после ногой в живот и снова, как совсем недавно, хватает за волосы, прикладывая головой о стену. По виску стекает что-то влажное и теплое, такое же ощущение у глаза. Юнги, успокаивая грохочущее в груди сердце, надеется, что это всего-лишь пару капилляров лопнуло.       А после происходит то, что убивает в Юнги всякую надежду выбраться отсюда живым и даёт понять, что простыми побоями он не отделается. Чимин совсем крышей двинулся, он ненормальный, псих! Омега кричит надрывисто и, кажется почти срывает голос — в его бедре, медленно, явно наслаждаясь чужими мучениями, Чимин прокручивает воткнутый по самую рукоять ножик. — А ты любишь весело поиграть, — улыбается и одним движением вынимает лезвие, засаживая его в бедро другой ноги, упиваясь вдоволь чужими криками. Да такими, что кровь в жилах стынет. Не слышно смеха сидящих за столом альф, ни стука бутылок, замолкают все. Юнги не слышит даже смеха Чимина, время останавливается. Боль жгучая и пульсирующая ощущается всем телом. Нет, к такому он точно не был готов. Знал, что Чимин тот ещё ублюдок, но чтоб настолько… хотя, чего ожидал? Он ведь столкнул его с лестницы, не пожалел маленького ребёнка. — Ты больной! — наконец находит в себе силы выкрикнуть Мин. Его душат собственные слезы. — Знаешь о чем я мечтаю ещё? — наклоняется, шепчет на самое ухо. — Броситься под поезд?       Очередной крик разрывает мнимую тишину на осколки — ещё одно кровавое пристанище ножа в его бедре. — Посмотреть на лицо Чонгука, когда он увидит твой труп и поймёт, что ждать больше нечего.       Трясущийся от страха зверёк внутри Юнги дёргается, ведёт розовым носиком — его альфа все еще о нем помнит? — Чего ждать? — шёпот. — О, так ты не знал? — то ли наигранно, то ли слишком искренне удивляется Чимин. — Он ведь так ни с кем и не был с тех пор, как ты чуть копыта не откинул. Надел на альфу ошейник: не отпускает и сам не берет. Ни себе, ни другим. Это подло, ущербыш.       Внутри разливается что-то очень теплое — о нем не забыли. К нему не относятся легкомысленно, его ждут. Так, может быть, у них все же есть этот гребаный шанс на счастливое будущее? Юнги не замечает, как его губы трогает лёгкая улыбка. — Вот только эта информация тебе уже не за чем, — Чимин надавливает на рукоять, продавливая лезвие глубже, очередной крик ласкает его слух.       Сколько это продолжается — Юнги не знает, все, что он чувствует — это боль, пронизывающую и оглушающую. Кажется, Чимин оставляет ещё несколько колотых ран на его бёдрах и постоянно что-то говорит. Его голос — обманчиво-сладкий, — шепчет о ненависти, о бурлящей в нем самом безумии. Какое чудовище поселилось в этом омеге и почему он позволил случиться этому? Наверняка он и сам не знает.       Весь матрас под Юнги пропитывается кровью. Он не чувствует ног и не знает хорошо это или плохо. В голове проскальзывает мысль о Чихо. Его маленький сын-альфочка. Привёз ли Джун его из садика? Накормил ли до отвала Джин? Да и вообще… сколько уже времени? Даже окон нигде нет, чтобы взглянуть на улицу.       Сбоку слышится лязг — это Чимин откидывает ножик в сторону: — Надоело, — комментирует свой поступок, — я тут подумал: заканчивать все сегодня было бы слишком скучно, как насчёт растянуть на пару дней?       Юнги поднимает голову, слышит парня словно через толщу воды. Видит так же.       Болят бедра, невыносимо ноют затекшие руки, трещит голова. Его вытошнило десять минут назад.       Услышать бы голос Чихо хоть мимолетно, если он отсюда уже не выберется, то пусть все закончится побыстрее. Вот только искусанные губы отказываются шевелиться. Чимин не слабо его избил.       Юнги замечает, как его мучитель смотрит на дисплей телефона, — его телефона, к слову. Пытается его включить, тот медленно грузится, отражается ярким квадратом в чужих глазах и там же умирает. Палец не касается дисплея и Мин не понимает, то ли это глаза Чимина затапливает тьмой, то ли Чимин смотрит в телефон так долго, что экран гаснет. А может быть, все и сразу.       Догадка о том, что на заставке стоит фотография Юнги с сыном, приходит не сразу. Там Чихо улыбается, выставляя на показ редкие, меняющиеся зубки. Там он слишком сильно похож на Чонгука.       Юнги сжимает руки в кулаки, насколько хватает сил и хрипит: — Отдай, — но Чимин не дёргается, не отводит взгляд с экрана. — Что это? — голос Пака срывается и он прокашливается. — Это, блять, че за хуйня?       Крик, и телефон летит в голову Юнги, попадая в лоб. Красивое лицо Чимина искажается до неузнаваемости, его маленькие руки трясутся и судорожно блуждают в поисках чего-то в кармане, когда он понимает, что сам выкинул нож совсем недавно, хватает Юнги за грудки и притягивает к себе. — Тебя не учили, что ползать по чужим вещам — плохо, — вполне спокойно, шёпотом, его голос немного подрагивает, но не от страха. — Как же это, — он давится собственными словами и скрипучий смешок вырывается против воли, — мерзко.       А потом пропадает все: и смех, и улыбка, и взгляд Чимина из ядовитого и безумного вмиг становится загнанным и потерянным. Хватка на чужой рубашке ослабевает и омега отшатывается назад.       Дёргается скула, руки в неконтролируемой тряске хватаются за собственные волосы на голове и он делает ещё один шаг назад. И рвётся смех наружу, но не смешно, сдавливает бетонными плитами грудь — не может сделать и глотка воздуха.       Хочется смеяться, смеяться, смеяться и разрушать, ломать все, что попадается под руки. Хочется накинуться на Юнги, бить, пока не будет уверен, что такого человека и вовсе не существует и не хочется видеть его вовсе.       Переводит взгляд на Ёнбина и одними губами произносит: — Что хочешь с ним делай, — а сам забивается в дальний угол, прячется за мотоциклом, прижимает к себе колени и смотрит в никуда.       Кажется, только сейчас до него доходит понимание: тогда, пять лет назад он чуть не убил Юнги. Он едва не убил его малыша, ещё не родившегося… ребёнка Чонгука. Маленького кроху, который сейчас так сильно на него похож. Он столько всего разрушил, он…       Видит свое отражение в зеркальной поверхности мотоцикла и внутри все замирает.       Нет…       Юнги ведь сам виноват! Он заслуживает смерти! Во всем этом только его вина. Чимин хотел немного счастья. За все эти годы он и подумать не мог о ком-то другом. Да, спал с альфами, порой незнакомыми даже, но сердце-то для одного билось. Где эта чёртова справедливость?       Он сжимается сильнее, утыкается лицом в колени и закрывает уши ладонями, когда слышит крик Юнги и то, как он умоляет остановиться и не трогать его.       Почему вдруг стало так невыносимо это слушать? Ему же нравилось, как от боли кричал омега, что изменилось за пару минут? Мальчишка с лицом Чонгука в объятиях того, кого он ненавидит всем сердцем? — Пожалуйста, не надо! — голос Юнги хриплый, шипящий, молящий и от него Чимина пробивает в дрожь. — Хватит!       С Харином было так же? А с другими омегами? — Пожалуйста… — всхлипы и скулеж.       Чимину не нравятся эти ощущения. Он никогда не проявлял ни к кому сочувствия, никогда никого не жалел. Что теперь-то? Он же сам сказал Ёнбину сделать это.       Что с ним, черт возьми, происходит?..       Юнги кричит и брыкается, он, кажется, даже не чувствует боли от ран. Смех и улюлюканье альф скребут голые стены помещения. Чимин сгорает от непонимания самого себя, забившись в угол, когда в огромную железную гаражную дверь врезается что-то тяжелое.

***

— Какого черта, Хо? Ты не говорил, что твой мудозвонский брат будет с тобой, — на лице Намджуна явная неприязнь, когда он смотрит на сидящего за рулём старшего из Чонов. — Прошу прощения? — выгибает бровь Чонгук. — Хреново просишь. — Хен, успокойся, пожалуйста, — омега прикрывает собой Чонгука, — он придурок, но все ещё мой брат и, между прочим, альфа Юнги. — Кто тут придурок?! — Чонгук, — влезает в разговор Тэхен, — какой уж есть. — Да вы, блять, сговорились или ч… — Поехали уже, есть адрес, — перебивает Джун и смотрит на текст, скинутый ему знакомым, — это… склады? — это явно не то, что он ожидал. — Минут пятнадцать езды после того, как выедем за город. — Ага, и ещё полчаса по городу, — раздражается Чонгук. На душе у него совсем не спокойно и не потому, что брат Юнги стоит над душой и пилит его взглядом, все дело в внутреннем звере. Он метается из угла в угол. То рычит, то скулит, то скребется, то пытается вырваться непонятно куда. Можно ли это списать но то, что он чувствует зверька Юнги на расстоянии? И с тем все очень… не хорошо. — С чего вы вообще взяли, что он там?       Намджун думает пару секунд говорить или нет, все же это не та информация, за которую он может нести ответственность. Потом косится на свой автомобиль и обходит машину Чонгука, садясь на переднее сидение, которое до этого было свободно. Хосок тоже прыгает внутрь, хлопая дверью. — Наверняка там будут полицейские тачки, — поясняет Ким, — на одной быстрее доберёмся. — Игнорируешь меня? — Чонгук заводит мотор и смотрит на экран навигатора, двигаясь с места. — Тот парень, — Джун нервно постукивает пальцами по колену, — Ёнбин. За ним давно присматривают. Нужно ли говорить, что он стоит на учёте в отделении? — Что-то серьёзное? — Хосок хватается за спинки передних сидений, пододвигаясь ближе, чтобы видеть собеседника. — Наркотики, — вздыхает, — в основном. С недавних пор пропажу омег стали связывать с ним, вот только никаких доказательств нет. Нет тел — нет улик.       В салоне повисает давящая тишина. Каждый думает о своём. У Чонгука Юнги из головы не вылезает, а сердце с каждым преодоленным километром стучит сильнее. Что не так с этим мальчишкой? Почему всё самое ужасное достаётся ему?       Он сжимает руль сильнее, а Намджун продолжает, краем глаза замечая чужую нервозность: — Никто из пропавших так и не был найдён. Ни живым, ни мёртвым. Известно только, что каждый из них мало мальски пересекался с Ёнбином в день пропажи. — И много пропало?... — в горле у Хосока сухо, он и подумать не мог, что прямо под его носом происходит нечто подобное. — Достаточно, — коротко сказал тот, — около одиннадцати человек за последние пять лет. — Это глупо! — взрывается омега. — За пять лет?! Он же, блин, студент! — Студент, — кивает Ким в ответ, — которого кто-то нехило покрывает. Не родители точно, парень из неблагополучной семьи. Значит, имеет место быть тот, кому это выгодно. Есть вариант, что он просто исполнитель.       Хосок в миг бледнеет и откидывается на спинку сидения, такой же бледный Тэхен смотрит сейчас в окно, кусая ноготь на большом пальце руки и нервно дергая ногой. Нет никого более подходящего на роль «человека, которому выгодно», чем Чимин. — Кстати, хотелось бы добавить, — продолжает, улавливая гнетущее напряжение, — что первым пропавшими был ваш знакомый. Кажется, его имя Кан Харин, если не ошибаюсь.       Лучший друг Чимина. По крайней мере таким он выглядел. Мальчик–подпевала, с отсутствием своего мнения и очень миловидной внешностью. Кому как не Тэхену знать об этом? Точно…       Тэхен все знал с самого начала и даже не додумался обратиться в полицию, будут ли его считать сообщником? А что, если и его арестуют? Ведь он ничего не сделал. До сих пор помнит, как приходили следователи — опрашивали, задавали вопросы: «С кем? Когда? Как? А вы точно уверены, что не сталкивались с Харином перед его пропажей?» Сталкивался…       Терял, упускал. Был ли Тэхен той самой причиной, по которой омеге пришлось расстаться с жизнью? А все из-за чего?       Есть ли здесь вина Ёнбина — глупого, меркантильного альфы, живущего от дозы до дозы? Верный песик, не более. Жестокий — да, но все ещё ручной. У настоящего дьявола, держащего поводок, невинный взгляд и маленькие ручки; запах сладкий-сладкий и звонкий смех. Он сын генерального комиссара. Может быть, именно поэтому его не поймали за пять лет? Да и пытались ли поймать…       Тогда все логично. Все сходится.       Они едут в полной тишине оставшееся время. Чонгук следит за дорогой, но на самом деле пытается насильно успокоить зверя, тот расходится не на шутку. Подгоняет хозяина, чтобы быстрее, чтобы поспешил и жал на педаль газа, что есть сил. Тэхен изводит себя собственными мыслями, у Хосока нетерпение плещется через край. А Намджун старается выглядеть взрослым человеком и не поддаваться чувствам, но все летит в тартарары, когда они доезжают до складов, а омега на заднем сидении едва не подпрыгивает. — Да тут их, блядь, сотни! — кричит, запускает тонкие пальцы в свои волосы, сжимая их, — где искать-то?       Звуки полицейских машин слышатся вдалеке, а у Чонгука зверь рвет душу изнутри, в клочья как какую-то низкосортную бумагу. Заточить успел где-то свои вечно переломанные сточенные когти, клыками вгрызается и сам Чонгук от невыносимой боли выть готов, но успокоить его не может. Не может отжать педаль газа, так и несётся вперёд вдоль рядов. Руки, сжимающие руль трясутся, вовсе вырвать его готовы. — Чонгук, мы врежемся! — паникует Хосок. Он никогда не думал, что может так быстро с ногами запрыгнуть на сидение. — Чонгук, блядь! — Гук! — кричит уже Тэхен и их заносит из-за резкого поворота. Он не успевает ухватиться хоть за что-нибудь — припечатывает своим весом омегу к двери.       А дальше глухой удар и Хосока зажимает между Тэхеном и сидением, он валится на пол и болезненно стонет, пытаясь скинуть с себя альфу. — Ты ебнутый, блядь, кретин! Какого хера? — пыхтит, ругается, понимает, что теперь, в награду от брата у него есть комплект синяков. — Догадался же пристегнуться, — слышится облегчённый голос Намджуна спереди. — Хорошими идеями делиться надо, — ворчит Тэхен и поднимает омегу с пола, осматривает его на целостность, отчего тот фыркает и недовольно дёргается. Благодарит Бога, — или кто там есть на самом деле, — что не прилетело в голову. Зато, кажется, вывихнул запястье руки — не разогнуть. — Ну и какого черта тебя понесло? — кричит, да так, что слышно на улице. — Он там, — тихий шёпот. Чонгук сжимает свою футболку на груди в ладони и тяжело дышит. Его рвёт изнутри. В ушах чужой вой оглушающей сиреной слышится — от него разрывается голова. — Юнги?       Чонгук слабо кивает и, открывая двери, вываливается наружу. Свежий, пыльный от аварии, воздух душит и кружит голову. Кажется, он слышал крик Юнги за секунду до столкновения. Сейчас он слышит только зверя и биение своего сердца.       Он хочет ворваться внутрь, чувствует чужой страх и боль, усилившийся из-за них запах так любимой морозный голубики. Его маленький ангел чертовски напуган и альфа ощущает это кожей, сорванной заживо. Почему раньше, пять лет назад этого не было?       Он так слаб…       Здесь каждый сильнее, даже тот, кто все эти годы умирал внутри него.       Намджун пытается залезть на место Чонгука, чтобы отъехать — освободить путь внутрь и кое-как получается.       Проржавевшие ворота склада противно скрипят, когда Чонгук дергает на себя изуродованную дверь и, честно, лучше бы кто-то другой зашёл первый, нежели он. Он кривится, когда перешагивает сгнивший порог. Мерзкий концентрированный запах альф ударят в нос и все, что Чонгук видит перед собой — это сжавшегося на грязном матрасе Юнги. Он не замечает альф, что голодными зверьми обступили его крохотного ангела; не замечает Чимина, сидящего сбоку в углу. Он просто смотрит в глубокие, напуганные карие глаза, полные слез и вспоминает, как пять лет назад смотрел в них так же. Ловил взгляд в коридоре, когда над омегой издевались и ничего не делал. Сейчас на него смотрят: с надеждой, с мольбой о помощи и впервые он делает шаг вперёд и бьёт подвернувшегося на пути Ёнбина по лицу сжатым со всей своей силы кулаком.       На Юнги нет одежды, он едва прикрывает свою наготу рваной шелковой рубашкой, вжимаясь в холодную стену и с испугом в глазах смотрит, как в драку вмешивается вбежавший Намджун. Он даже не разбирается кто причастен и с размаху бьёт первого попавшего на пути окосевшего то ли от алкоголя, то ли от наркотиков парня. Черт возьми, да он поубивает здесь каждого, кто хоть пальцем смел тронуть его брата. — Какого, блядь, хера? — крик Ёнбина режет по ушам, он даже умудряется ответить Чонгуку не менее сильным ударом, вот только стоит взгляду Чона зацепиться за раны и синяки на бледной коже его омеги, зверь внутри готов рвать своего врага на маленькие куски. Чонгук тоже готов, он не останавливается даже тогда, когда в помещение вываливается полиция. Толкает ублюдка на бетонный пол и бьёт, что есть сил. Месит его когда-то красивое лицо — сейчас одна кровавая субстанция и глаз-то толком не видно, но и это не то, что может его остановить. Чонгук в миг думает о том, что он делал с Юнги своими погаными руками и в непреодолимом желании сломать каждый палец по несколько раз, топчет чужую ладонь массивным кроссовком, слушая вырывающиеся из горла хриплые стоны. — Чонгук, хватит! — пытается докричаться Хосок, вот только бесполезно. Ещё не хватает случайной смерти из-за взбешенного зверя.       Тэхену с Намджуном кое-как удаётся оттащить его вдвоём от уже, кажется, не двигающегося парня, пока прибывшие на место полицейские скручивают остальных причастных альф. — В тюрягу решил загреметь, придурок? — рычит на него друг и пихает его в плечо, чтобы привести в сознание. — Ты как, Юнги? — младший омега быстро подбегает к Мину и, стоит ему присесть на корточки рядом громко выругивается: — Ебучая срань!       Тонкие бледные ноги омеги все в крови, он едва может ими шевелить. Довольно глубокие раны все ещё изредка кровоточат и все это выглядит ужасно и действительно страшно. — Нужна скорая! — кричит Хосок и видит, как Джун снимает с себя кожанку, укрывая плечи брата. — Говори честно, — рычит, но не для того, чтобы напугать, скорее едва сдерживает злость, — они что-то сделали с тобой, помимо ран? Они тебя… — Нет! — прерывает мысль брата Юнги и качает головой, подтверждая свои слова. — Ничего не сделали, — добавляет шёпотом. Сил уже совсем нет, сознание уплывает.       Ему больно и холодно, но больше не страшно. Он чувствует себя в безопасности: рядом его друг и брат, а ещё… запах Чонгука обволакивает словно мягкое пуховое одеяло. Веки железобетонные. Он наконец-то может их опустить, закрыть глаза и провалиться в сон, где будет только лёгкость и никакого страха и боли.       Все закончилось.       Последнее, что видит Юнги — это Чонгука, садящегося перед ним на колени и шепчущего что-то мягко и невнятно, но так приятно. Омега падает в его тёплые руки и нет на свете места удобнее.       Или все только начинается?