***
— Тебя на дорогу учили смотреть, уродец? — у Чимина чертовски паршивое настроение и все началось с того самого дня, как все узнали о беременности Юнги. Чонгук вообще перестал замечать омегу. Если раньше тот уделял ему хоть немного внимания, то сейчас открыто флиртовал прямо у него на глазах, взять даже прошедшие выходные. Приторный запах ананасов до сих пор тревожит обоняние Пака и только из-за этого он готов метать копья во всех прохожих. — Вот это тебя развезло, мартышка, — смеется Харин и подходит ближе, желая заглянуть в лицо, все так же спрятанное за волосами и капюшоном. Юнги на уровне инстинктов закрывает руками свой живот и пятится к стене, до тех пор пока в неё не упирается спиной. — С ним ты стал ещё уродливее, — указывая пальцем на выпуклость, что скрывается за объёмной худи, смеется омега. — Так и вспомнил, что я говорил тебе прошлой ночью, решил не тянуть? Смех разносится по коридору, рядом с Чимином и Харином еще омеги — их дружки, тыкают пальцем в Мина, перешептываются, снова заливаясь смехом, только Пак так и стоит, сверлит взглядом серый пузатый комок, кривит лицом в отвращении, но не смеется. — Тебе от самого себя не тошно? — наконец-то подаёт голос Чимин. — Залетел от какого-то мудака ещё и чудовище свое оставил. Чужие слова режут слух, проезжаются по еле бьющемуся сердечку, оставляя после себя кровоточащие раны. Юнги закусывает нижнюю губу: до крови, болезненно и сжимает кулаки, не убирая их с живота. Его малыш не чудовище и отец у него не плохой. Чонгук очень хороший, просто глупый и упрямый, он ведь сам еще совсем ребенок. Вот повзрослеет немного и, может быть, тогда научится слушать и доверять. Юнги не винит альфу, оправдывает всячески, только что ему это даёт? Ещё немного и хрупкое сердце, которое омега так отчаянно заставляет верить в своего истинного, уже не собрать. Солёные слезы обжигают бледные нежные щеки. Ему хочется ответить своим обидчикам, кинуть в них ядом, но он знает, что слова могут понести за собой последствия. Омегу толкнут, швырнут, ударят и его малышу внутри явно придётся не сладко. Поэтому он молчит. Терпит насмешки как и всегда, просто пытается заглушить их своими мыслями. Старается думать громче, чем чужие колкие слова. — Даже прикасаться к тебе омерзительно, — последнее слово всегда остаётся за Чимином, и Юнги благодарен хотя бы за то, что его больше не бьют. — Уходим. Благодарен... Из-за прозвеневшего звонка коридор пустеет слишком быстро, но Мин никуда не спешит. Перебирает свои мысли в голове, понимая, что опустился на самое дно. Он готов говорить «спасибо» за то, что его не трогают; готов мириться с мыслью, что Чонгук просто воспользовался им в ту ночь, как очередным текущим от его взгляда омегой, хоть и говорил столь нежные слова, задабривал. Ласкал его слух, душу, сердце. Готов мириться, но отчаянно продолжает оттягивать и искать несуществующие оправдания. Забыл. Просто забыл... С кем не бывает. Горькая усмешка на солёных от слез губах.***
Дальше — хуже. Чонгук все видит — так и не может избавиться от привычки наблюдать за парнишкой исподтишка. Видит, как омегу зажимают в углу прямо толпой; слышит обидные слова в его сторону; ловит его взгляд, мимолетный, наполненный мольбой, и сердце скручивается, словно его отжимают, пытаются выдавить хоть какие-то чувства, а зверь внутри воет, скребется, скулит. Он уже все когти сточил о непробиваемую корку души Чонгука и оглох от его яростного «заткнись». Он видит. Видит, но ничего не делает. Просто отворачивается, уходит прочь, бегает взглядом по коридору, дабы зацепиться хоть за что-то; удержать себя от желания кинуться на помощь Юнги; от желания разорвать глотку каждому его обидчику. Но вместо этого альфа душит собственного зверя толстой цепью и загоняет его в самый дальний и тёмный угол души, приказывая больше не высовываться. — Сколько ещё это будет продолжаться? — рычит Тэхен, бьёт ладонью по парте друга и смотрит остервенело. Он тоже видел, как над Юнги издевались. Правда он искренне надеялся, что Чонгук вступится за него, поможет, не даст в обиду омегу, но тот просто отвернулся. — Не твоего ума дела, — шипит Чон, изучая пейзаж за окном, всеми силами пытаясь сделать вид, что его это не касается. Ким не видит, как сбоку подходит Чимин, прислушиваясь к чужому разговору. — Ты не можешь оставить все так, они же изведут его, к тому же уже почти... — Заебал капать мне на мозги, — перебивает Чон, одаривая друга холодным переполненным злобой и раздражением взглядом. — Могу, представляешь? — вскидывает голову и смотрит с вызовом. — Могу оставить все так! Восемь месяцев прошло с той ночи и шесть с момента, как Чонгук поклялся себе больше не обращать внимания на Юнги. Омега его предал — так он считает. — Ему рожать через месяц, а у него лицо серое как у мертвеца, глаза вечно опухшие от слез, ты его руки вообще видел? Одни кости. Почему ты так к этому относишься? — Потому что мне это не интересно. Он сам виноват, — глухо произносит альфа, словно пытается сам убедить себя в сказанных словах. — В чем? Ну переспал он с кем-то на вечеринке, ты тоже, как и десяток других там присутствующих. Просто... — Тэхен отстраняется от чужой парты, поджимая искусные от нервов губы, — просто так получилось. Альфа ему долбаеб попался, не умеющий пользоваться резинками. Но ты... ты же, блять, его истинный. — И что я, сука, могу? — не выдерживает Чонгук, подрываясь и вскакивая с места. Стул с грохотом падает на пол, а сам альфа хватает друга за грудки, притягивая к себе и прожигая взглядом чужие глаза. — Ты должен был его в первую очередь поддержать! Не нравится — у тебя полно денег, предложил бы ему аборт, но что, блять, с тобой не так? Ты полгода уже ходишь ноешь и жалеешь себя, — выплевывает Тэ в чужое лицо и рычит обиженным зверем. Ему с лучшим другом рвать отношения больно, но и не может наблюдать, как беременного омегу, истинного Чонгука, доводят до крайней точки, где до мыслей о смерти рукой подать. — Да что ты понимаешь? — Чон готов врезать Киму кулаком от разрывающей его ярости. Ведь он и сам все это осознает, но что делать — не знает. Он слишком запутался ещё с самого начала, а теперь... — Понимаю, — Тэхен отталкивает парня от себя, — хотя бы то, что главное ничтожество здесь только ты. Как зверь тебя ещё не покинул — загадка для меня. Но если ты сейчас же не пойдёшь к нему и не предложить помощь и поддержку, то считай, что друга лишился точно. — Что за бред ты несёшь? — корчит лицо Чонгук, поднимая стул с пола и краем глаза замечая встревоженного Харина. Тот мечется от парты к двери и кидает взволнованные взгляды на Чонгука с Тэхеном. На его лице застыл страх, а губы размыкаются и смыкаются, словно у рыбы. — Харин? — окликает омегу Ким и тот крупно вздрагивает, немного краснеет, смотря на альфу. — Ничего, — невинно хлопая глазками и глупо улыбаясь, лепечет он, махая ладошками перед собой. — Просто забеспокоился о Чимине, он как услышал о том, что уро... кхм, — Харин осекается секундно, — Юнги, истинный Чонгука, так сорвался куда-то. Наверняка убежал в туалет. Я поищу его. И с этими словами скрывается в коридоре, оставляя двух альф переглядываться между собой. Вот только Чимин и не думает бежать проливать по несчастной любви слезы. Он не настолько слаб, беспомощен и все свои проблемы привык решать по мере их поступления. Отстоять свою правоту — всегда пожалуйста; сделать так, чтобы его любимый альфа смотрел только на него — он не пожалеет сил и не поскупится на методы; убрать помеху с пути — цена не имеет значения. — Эй, образина! — он окликает довольно громко, подошедшего к лестницам Юнги. Омега ходит тяжело, его худое тельце едва вынашивает малыша, а костлявые пальцы с силой сжимают поручни, держась за них. Мин оглядывается, сглатывая ком в горле, понимая, что озлобленный Чимин перед ним не сулит ничего хорошего. — Истинный Чонгука, значит? — шипит Пак, растягивая губы в улыбке. — А я-то думал, чего он так взорвался, когда узнал, что тебя, мелкая уродливая шлюха, обрюхатили. Он рычит, хватает Юнги за худи, сдергивая капюшон с его головы, и вцепляется мёртвой хваткой в волосы. Они стоят на самом краю, ещё немного и полетят кубарем вниз. Для одного из них это может закончится летально. — Не надо, — Мин испуганно хватается дрожащими руками за плечи омеги, смотрит в его глаза своими, переполненными настоящим ужасом, страхом не за себя, а за крохотную, ещё не родившуюся жизнь в его животе. — Пожалуйста, Чимин, — судорожно умоляет он. — Что «пожалуйста»? — рычит он. — Позволь мне и моему ублюдку прожить свои ничтожные жизни, ха? — омега громко усмехается, наблюдая, как комок серости в его руках заливается слезами, отчаянно цепляясь пальцами за Чимина. Обидчик дергает рукой, пытаясь отцепить от себя парня, но тот держится слишком крепко. — Я клянусь, что не подойду к нему, — стонет Юнги. Его взгляд мечется по лицу омеги, а страх сковывает легкие. Руки немеют, голос ломается и срывается от испуга. — Я не претендую на него! Пожалуйста, не делай этого! — Конечно, не подойдёшь, — фыркает Пак и, наконец, ему удаётся отцепить от себя чужие пальцы, — как ты на сломанных ногах-то пойдёшь? Звон в ушах. Полный равнодушия и презрения взгляд — последнее, что видит Юнги, когда Чимин толкает его. Школьников здесь, на дальней лестнице, почти не бывает, да и урок начался. Протянутая в желании ухватиться за что-то рука остаётся проигнорированной. Застывшее неверие во взгляде и обреченность. Никто не спасёт, никто не поможет. Остаётся только падать вниз... что он всегда и делал. Юнги не ненавидит людей. Никогда не ненавидел. Просто думает, что у каждой ненависти и плохих поступков есть оправдание. Плохих людей по его мнению не бывает. Бывают просто обиженные и обделенные счастьем, положительными моментами или просто тем, что им в жизни не хватает. Сейчас он думает, что нужно переосмыслить жизнь. У любой ненависти должен быть предел…