я знаю, что ты знаешь, что я знаю, что ты знаешь

Боря ловит его у выхода. С той ночи Костя стал раньше уходить на работу. Сильно раньше, чтоб никого не видеть. Марине говорил, что весь отдел на ушах из-за пропажи режиссера — по факту, так и было. С Борей они с того момента не разговаривали вообще, и Костя думал, что сына это устраивает, а сейчас… — Пап, нам поговорить надо. Тон… Ну, не спокойный, но и не злобный. Не так, как тогда, когда Боря угрожал сжечь его в машине. Один раз Косте это даже приснилось. Как они с Кисой горели, и Костя пытался открыть дверь, а Киса, как тогда, говорил: не прогоняй меня, плевать на все. — В школу тебе надо, а мне на службу, — Костя пытается выйти, но Боря держит крепко. — Ты меня сейчас выслушаешь, — мрачнеет Боря. — Или все узнают. Костя молча кивает и разувается. Ничего страшного не случится, если он расскажет. Даже с работы не уволят, хоть и будут косо смотреть. Развод, это да. И то — если Марина захочет устраивать дележку, а она не такой человек… Но, раз угрожает, надо выслушать. Они проходят на кухню и усаживаются за стол друг напротив друга. Боря смотрит в стол и какое-то время не заговаривает. Что, молчать будем, хочется спросить Косте, ну и зачем тогда звал, но он не спрашивает. — Тебе вообще на него насрать? — вдруг говорит Боря. Он ожидал не этого. — Или что, думаешь, у него пройдет все само? По щелчку? Костя молчит, сбитый с толку этим вопросом. — Ты же видел, как ему было плохо, — Боря кривится, как от боли, — И у тебя хватило совести его одного бросить? — Он что, жаловался тебе? — хмурится Костя. — Вы разговариваете об этом? Он и правда оборвал все связи. У него дома Киса не появляется, у работы тоже — а пришел бы, если хотел. Номер, правда, Костя заблокировал. Ночные звонки ему были не нужны. Боря вздыхает: — Мы с ним вообще не разговариваем. Я его не видел уже три дня. — Он взрослый мальчик, сам все понимает, — Косте противно это говорить, но приходится, нельзя же вообще не ответить. — Стыдно ему тебя видеть, вот и все. Боря смотрит так, как будто не верит, что он сейчас это сказал. — Я понимаю, что я мудак старый, — добавляет Костя, — Но он тоже не ангелок… — Ты заткнешься сейчас, — сообщает Боря, — Послушаешь, что я скажу, а потом делай, что хочешь. Начало такое, что теперь-то Костя точно ждет претензий, но снова ошибаешься. — Ты че, не знаешь, какой у Кисы способ решать проблемы? Костя прекрасно знал. Но на улице Кисы нет, под руку с товаром не попадается, да и не хочет же он матери навредить, когда она… А может, и хочет. Он же не знает, что вообще Киса думает о… — Его дома не было с того времени. Мне его мать звонила, спрашивала. Костя холодеет. Если после того, что дети видели, Лариса решила позвонить Боре… Она же Кису знает гораздо лучше, чем он. И Боря знает лучше. — Плевать мне на твое блядство, — вот теперь Боря злится. — Не он первый, не он последний, да? Косте хочется дать ему пощечину, но он сдерживается — с большим трудом. Боря абсолютно прав. — Я просто не хочу, чтобы он сдох из-за козла какого-то — все, — у Бори сбивается дыхание. — Я искал, но… Он хмурится, поджимает губы, а потом вдруг говорит совсем с другой интонацией: — Я очень боюсь, пап. Вдруг он уже? Вот где он может быть? Боря поднимает глаза, и Костя не видит в них ничего, кроме отчаяния. И дикого страха. Может, он даже голову не включал, когда мешал ему уйти на работу. — Есть места, — коротко отвечает Костя. — Я посмотрю. Сегодня, сейчас. Напишу, если найду. Боря отворачивается: — Не слушай его, сразу тащи сюда. На этот раз, когда Костя встает и идет к выходу, сын его не останавливает. *** Он в курсе пары квартир, о которых Боря никак не может знать, потому что не употребляет, а Киса в жизни не расскажет ему о таких местах. Он тоже этой дружбой дорожит. Менты эти хаты особо не трогают — смысла нет, все равно найдут, где передознуться, а тут хотя бы ясно, где искать. Пару раз, когда родители писали заявления, Костя туда приходил, но вообще старался не появляться. Он радуется, что в форме — ни у одного торчка не хватает наглости его тормознуть. Людей много. Больше, чем раньше. Костя глубоко вздыхает. Сколько работает, а от таких мест бегут мурашки. — Киса тут? Кислов? — спрашивает он у кучки испуганных малолеток, которые хоть что-то соображают, но они только мотают головой. Ладно, квартир немного. Но все равно надо бы взять отгул. На второй хате он видит парочку знакомых лиц. В том числе пацана с цветным ирокезом — того, которого взяли однажды вместе с Ваней. — Привет, — кивает Костя, — Кису не видел тут? На лице торчка вдруг проступает такой шок, как будто на него снизошла вселенская истина. Это плохо, под ЛСД реальность не отражают… — Да он в комнате лежит, Константин Анатолич, — говорит вдруг парень почти трезво. Ну ладно, может, испугался, что мента увидел. — В углу, у батареи. Только… Ему хуево. — А кому тут не хуево? — вздыхает Костя. — Шел бы ты домой. Пацан кивает, но домой не идет, а уползает куда-то вглубь квартиры, и Костя теряет к нему интерес. Хорошо, что ему указали точные координаты — спит тут целая куча народа. Утро еще раннее. Кто-то не спит — эти выглядят хуже всего. Киса правда обнаруживается, где сказали — лежит, укрытый своей курткой, но все равно трясется. Бормочет что-то себе под нос. У него краснющие глаза и мокрый лоб. Да, если бы Боря на него не надавил… Костя проходит, брезгливо переступая через полуживые тела, и садится на корточки рядом с Кисой. Тот смотрит на него больным взглядом и стонет: — Да сколько надо скурить, чтоб ты отъебался-то, мудак? И Костя понимает, к чему у зеленоволосого пацана возник такой шок. Потому что все это время Киса разговаривал с его галлюцинациями. Сопоставил, видимо. — Ну, перестанешь ширяться — отъебусь, — Костя даже не пытается что-то доказывать. В глазах Кисы тут же появляются слезы: — Да я от боли сдохну тогда, ну уйди, ну пожалуйста… Костя отворачивается к батарее. Не хватает еще самому расплакаться вместе с малолетним обдолбышем. — Поехали домой, Кис. Взгляд становится немного острее: — Ни к кому я домой не поеду, ты кто, блять, такой умный? Думаешь, я совсем ебнулся уже? Костя думает, что да. Он берет Кису на руки — тот не просто не сопротивляется, а еще и обнимает его за шею. Да, его такого кто угодно бы утащил… Костю начинает мутить. Он утыкается в грязную шею и морщится от того, насколько это знакомый запах. Они уже у порога, когда кто-то дергает его за рукав. Это кто такой дохуя смелый? Костя удивленно оборачивается и видит старого знакомого с ирокезом. — Константин Анатолич, — робким дрожащим голосом говорит он, — Вы только меня не трогайте, я сказать хотел… — Да как я тебя трону? — ухмыляется Костя. — Если только кину в тебя этим долбоебом. — Он в вас влюбился, что ли, — еле слышно бормочет торчок, — Он болтал… Всякое разное. Костя молчит. Ему интересно, что от него хотят. Шантажировать наркотическим бредом? — Ему нельзя щас в тюрьму, — вдруг вздыхает парень, — Ему вообще… Он не со зла, да никто ничего и не понял… Глаза лезут на лоб. Он защищать Кису вздумал? Может, сам на него какие-то виды имеет? Народ тут такой. Дозу можно выторговать по-разному. — Я тебе спишу на наркоту, — медленно проговаривает Костя, — Но ты свои бредни оставь при себе. Понял меня? Пацан уныло кивает. И, кажется, теряет всю надежду на то, что Кису оставят в живых. В одном он прав — никто ничего не поймет. Этот единственный его видел. И ради Кисы пиздеть не станет. *** «Нашел, живой.» «как он?» Костя задумчиво опускает взгляд на Кису, который уже тихо плачет о чем-то своем и возит носом по его груди, пачкая рубашку. «Средней паршивости. Сейчас привезу.» Он кладет Кису на переднее сидение — и тот повисает на ремне безопасности. Но оставлять его сзади Костя побаивается — лучше не просто видеть, но и иметь возможность дотянуться. Когда машина стартует, Киса вскидывается. — Ты что? Мы где? Ты не Костя, ты меня не наебешь… — Почему? — интересуется Костя, прибавляя скорость. Штрафы ему не грозят. — Потому что Косте на меня плевать, — доверительным тоном сообщает Киса, будто раскрывает очень личный секрет, а потом без перехода снова начинает плакать. Когда Костя несет его по лестнице, он плачет в голос. Слава богу, у Марины дневная смена, и разговор можно, как минимум, отложить на завтра. Киса видит Хэнка и недоуменно хмурится. Озирается по сторонам, а потом переводит взгляд на Костю и бледнеет. — Отпустите меня. Костя проходит в Борину комнату прямо в обуви и осторожно опускает его на кровать. Но Киса тут же вскакивает. Шатается и чуть не падает на Борю. — Извини, Хэнк, щас свалю. Константин Анатольевич, не признал. До свидания. Он пытается дойти до двери, но через пару шагов без сил опускается на колени. Костя переглядывается с Борей. — Блять, — Киса закрывает лицо руками и стонет. — Вот щас ему стыдно меня видеть, — Боря косится на отца, — А до этого он сдохнуть пытался. Разницу ощущаешь? Костя пытается шагнуть к Кисе, но сын удерживает его за плечо и подходит сам. Садится рядом и гладит по спине. — Кис, ну куда ты пойдешь? — Ладно, — Киса не убирает руки, — На балконе посижу, ок? — Пошли, умоемся, — бормочет Боря бесконечно мягким тоном. — Надо, сам же знаешь? Проблюешься, полегчает. Киса уныло кивает. Костя пытается подойти, чтобы помочь довести до ванной, но он отшатывается, и в глазах снова встают слезы. — Не подходи ко мне! Слезы стекают по щекам. Костя застывает. — Уйди пока, — просит Боря. Он слушается. Уходит на кухню и наливает водки. В коридоре Киса плачет и орет. Просит отпустить его домой. Косте еще повезло. Марина на работе, Оксана — в школе. А Боря лучше него знает, как реанимировать Ваню. Он пьет и слушает, как сын что-то втолковывает Кисе, тихо и спокойно. Косте кажется, что сам бы он не выдержал и ударил. От нервов. Понимать про себя такое отвратительно. Он отставляет бутылку — не хватало еще самому невменяемым стать. Бутылку отбирает Боря, когда минут через 20 заваливается на кухню. — Господи, — он забирает стопку, наливает, и у Кости нет никакого морального права как-то это комментировать. — Ну все нормально. Он утром не догонялся. Реально на балкон уполз. Пиздец он себя накрутил. Костя может его понять. — Я сам все думал о том, что ты нам тогда сказал. Когда угрожал. Боря кивает и пьет залпом. — Да, я об этом. Он тоже. Тупой укурок. Об этом им тоже надо будет поговорить. Костя помнит, как Боря говорил об убийстве. Это были не умозрительные размышления. Он говорил, как человек, что-то уже совершивший. Костя по себе знает, как это выглядит. Но сегодня для этого разговора точно не время. — Как считаешь, мне пойти к нему? — вообще, Костя не против даже выйти на балкон покурить, не взаимодействуя с Кисой. Но покурить можно и на лестнице. Боря думает. — Да, — наконец, отвечает он. — Тут вы лучше друг друга поймете. Про меня, и вообще. Только не пытайся сам говорить. Он не готов ничего слушать. — Спасибо, что сказал, тогда, утром, — вздыхает Костя. — Повезло ему с другом. Боря убирает бутылку в холодильник: — Пойду поучусь. Хорошо, что ты рано сорвался, я всего один урок пропустил. Он же не думает, что может увидеть что-то, чего не следует… Но Костя не знает, как ему сказать, что они не собираются, поэтому просто кивает. Скорее всего, Боря тупо не хочет его видеть. Да и Кису — не особо. *** Когда Костя заглядывает на балкон, Киса сидит в углу, так, что на него чуть не падает акваланг и другой хлам. Надо бы пересадить, только как? — Можно, зайду покурить? — Твоя хата, — пожимает плечами Киса, но Костя стоит и ждет, так что он грустнеет, но отвечает: — Заходи, че ты. Он безучастно следит за тем, как Костя проходит и поджигает сигарету. Не считая последствий наркотиков, он — почти копия того себя, который орал на Костю в тот последний вечер. — Тебе не предлагаю, тебе сейчас не стоит, — Костя не смотрит на него и старается курить в другую сторону, хотя ветер, по закону подлости, мешает. — Похуй, я уйду, как встать смогу. — Вань… Кис, тебе мать не было жалко? Борю? Он с ума тут сходил. — Сам убить хотел? — хрипло смеется Киса. — Он еще не понял, кажется, что я живой. У него, типа, программа вшитая. По спасению Кис. Ниче, оклемается и убьет. Костя не спорит, хотя Киса как будто этого ждет. Не слышит ответа и поникает. — Хотел сам сдохнуть. Не дожидаясь. Больно ждать. Костя докуривает и кидает бычок в пепельницу. — В гостиной не хочешь посидеть? Холодно на улице. Киса снисходительно улыбается. Ну да, плевать ему на пневмонию. Костя идет за его курткой, которая осталась валяться на полу в комнате Бори, а когда возвращается — Ваня плачет, так же горько, как до этого. И удивленно поднимает голову на скрип балконной двери, как будто был на 100% уверен, что Костя не вернется. — Можно я сяду? — он не особо надеется на согласие, но Киса задумывается. — Ну ты на куртку садись, — он опускает голову, пытаясь переключиться, — Холодно. Костя нервно смеется. Киса тоже криво улыбается. — Тебя-то он не убьет. Честно, любит он тебя. А вдруг с мамкой назад сойдетесь, а ты яйца себе отморозишь? — Давай мы вдвоем на куртку сядем, — предлагает Костя, игнорируя бредовую часть разговора. — Иди сюда поближе. Выуживать Кису из-под горы ненужных вещей не хочется. Надо бы разобрать уже балкон. Киса пожимает плечами и подползает ближе. Рядом с Костей он не расслабляется — ему явно неуютно. Этот бред… Базированный. Киса что-то знает, о чем Костя только догадывается. Он ведь и раньше говорил так про Борю, когда они… Ладно, обрывает себя Костя, успеется. Он сидит молча и ждет. Боря ведь сказал ждать. — Да ты иди, — бурчит Киса, — Че там… Работа, жена, Россия-1… Придумаешь ченить, короче. Че тебе сидеть с нариком? Костя как будто на минном поле. Он не знает, что сказать, чтобы не рвануло. Ладно, он заслужил, что бы Киса ни ответил. — Я не с нариком, — Киса фыркает, — Я с парнем своим сижу. Так это говорится? Хочется сквозь землю провалиться. Так говорится лет в 14, не старше. Но Кису это, вроде, даже немного веселит. — Не, — сразу реагирует он, — Никаких «так». Считай, что я тебя бросил. Костя кивает: — Имеешь полное право. Все равно посижу, чтоб ты коньки не отбросил. Киса ложится на холодный балконный пол, кладет голову ему на колени, и все совсем уж до боли начинает напоминать ту ночь. — Я тебе обещал всегда, — спокойно говорит он, как будто этих нескольких часов истерики и не было, — Что не испорчу Хэнку жизнь. И тебе. И проебался. Костя не может понять, правда ли Киса успокаивается, или такие эмоциональные качели невозможны, а он просто изображает похуизм. — Кис, — недоверчиво тянет он, — Это я проебался. Больше никто. — Не, — Киса мотает головой по коленям, полностью уверенный в своей правоте, — Ты не проебывался. Ты просто урод. Только вот Хэнк узнать не должен был. Костя ловит себя на том, что злится, что Киса так переживает за Борю, и ему хочется выйти с балкона через окно. — Про Ларису все равно узнал, — вырывается у него, и лицо Кисы искажается как-то совсем страшно. — «Про Ларису» — это другое. Она женщина. Взрослая. Не говори мне про нее больше никогда. Костя хочет совсем замолчать, но вдруг понимает: — Тебе надо ей отзвониться. Ты же передумал умирать? Киса неопределенно пожимает плечами, и у Кости остается последний козырь в рукаве: — Она Боре звонила, волнуется сильно. Киса несколько секунд смотрит в потолок, а потом трет лицо: — Блять. Блять! Ну, может, он звонил ей? Я щас не смогу. Про тебя не смогу не сказать. — Говори, — вздыхает Костя, — Я заслужил. Киса подскакивает. Смотрит с отвращением: — Она-то не заслужила! Бля, ты только о себе трясешься, да? Она думает, ты просто еблан тупой, ебешься, где не надо! Желание выйти из окна становится сильнее. — Ей не надо такое про сына знать, — качает головой Киса, — Только я щас злой, пиздец, мне нельзя к ней подходить. Он совершенно не боится, что Боря сам мог сказать. Слишком доверяет. И не боится, что мог сказать Костя. Только, кажется, совсем по другим причинам. — Пошли, — вздыхает Киса, — Холодно реально. По нему видно, что ему все так же на себя похуй — он просто следит, чтобы Костя не мерз, и дышать становится совсем трудно. Почему ему до сих пор не насрать? Костя мечтает, чтоб Ваня его возненавидел. Тогда ему бы больше не хотелось умирать. Может, даже помог бы Боре его убить. Было бы похоже на хэппи-энд. — Вань, я… — Пошли, — тихо, но настойчиво повторяет Киса. — Встать помоги. Костя слушается и ведет его в свою спальню. Кисе все равно сейчас плевать, а сидеть в Бориной комнате слишком неловко. — Переоденься, — Киса оглядывается по сторонам, но без особого интереса. — Меня от твоей формы тошнит. Последний раз он эту форму видел как раз у машины в парке. Хотя все равно не факт, что тошнит Кису от формы. Повисает неловкая пауза. — Стесняешься меня типа? — ухмыляется Киса. — Целку из себя не строй. Костя берет одежду и выходит переодеться в ванную. Не надо было вести его к себе. Но это меньшее из того, чего не надо было делать, поэтому он особо не рефлексирует. Он вообще живет на автомате всю эту неделю, готовый в любой момент отбиваться. Когда он возвращается, Киса сидит на кровати и снова плачет. Даже не обращает на него внимания. Костя садится, обнимает со спины, и он не сопротивляется. Плач все не заканчивается, поэтому Костя встает и идет на кухню за водой. За время этой вылазки Киса успевает более-менее прийти в себя и послушно пьет, пару раз чуть не подавившись насмерть. — Надо было Хэнку меня переодеть, — хрипит он, — Жена теперь спросит, хули ты измазался в грязи, а потом на кровать лег. Да Хэнк, понятное дело, свое мне давать не хотел. Костя не предлагает свое. Надо будет — Киса сам попросит. Лучше правда молчать. Он не хочет, чтоб Киса снова плакал. — Кость, ты… Киса несколько раз пытается заговорить, но не получается — слезы сдавливают горло. Он кричит и отворачивается к стене. Бьется головой об стену. Костя пытается положить ему руку на плечо, но Киса дергается, и он сразу ее убирает. — Ты на балконе по приколу сказал? — бормочет он в стенку. — Что именно? — уточняет Костя. Он много хуйни сказал. — Что мы вместе до сих пор, — Киса резко поворачивается. У него открытый, детский взгляд. А глаза все еще красные, как у прожженого наркомана. — Ты реально… Ты сам как? Ко мне как? Киса жмурится. Костя не знает, как сказать ему, что не любил его мать, но любил его самого. Он не имеет право такое говорить. — Я у этой машины омертвел, — честно говорит он, — До сих пор как будто сон. — Везет тебе, — безучастно кивает Киса. — Но я не собирался тебя одного с этим оставлять. Киса и так должен это знать. Он ведь за ним приехал. Привез к Боре, к жене. — А че ты собирался? — бесцветно говорит Киса. — Ты телефон выключил. Костя ошарашенно замолкает. — Думал, я приду, скандал закачу? — Киса отрешенно смотрит в стену и в следующую секунду взрывается. — Я когда-нибудь так делал? Делал? Жена твоя знает? Костя пропускает момент, когда Киса валит его на пол и бьет в челюсть. Хороший удар. Видно, что в обиду себя не даст. Никому, кроме него. — А если бы я позвонил? — орет Киса ему в лицо и бьет снова. — Там, на полу, блять, кому мне было звонить? Он бьет снова, и Костя ловит его руки, так, что он уже не может вырваться. Он садится и сгребает Кису в охапку. Тот кричит, брыкается, но в итоге сдается и снова плачет. Может, лучше было бы дать избивать себя дальше. — Как ты мог сказать, что мы вместе, после этого? Костя боится, что Кисе снова станет плохо. Очень боится. Бори нет дома, как он на этот раз… — Ты правда? — Киса задерживает дыхание, и это очень страшно. Костя вспоминает даже не ту некрасивую ночную сцену, а то, как Киса бил себя кулаком в грудь, чтоб не задохнуться, в тот день, когда они в первый раз попытались заняться сексом. — Кис, дыши, пожалуйста, — просит Костя. Киса слушается, правда, получается у него с переменным успехом. — Ты правда готов продолжить? — спрашивает он на выдохе. — Когда знает, когда все вот так… Костя не отвечает. Как он может ответить? Кисе не нужно быть с Костей, даже если сам он так не считает. — Как я заебался тебя любить, — качает головой Киса. — Хэнк меня, наверное, поэтому и не прикончил. Чтоб я от любви подох. Он больше не вырывается, но и не истерит, поэтому Костя сидит молча и ждет какого-то продолжения. Не дожидается — Киса медленно обмякает в его руках и даже начинает посапывать. Костя относит его в Борину комнату. Сын не сильно удивится — придет, растолкает. Надо все-таки поехать, поработать. Желательно подольше, чтоб не застать никого вечером. — Не нужен я тебе, — тихо, чтоб не разбудить, говорит Костя, глядя на Кису, — Живи спокойно.