Тобою Петербург прекрасен

— Мне снова снилась какая-то ерунда… — бормочет Арсений.       Он лежит на спине, глаза закрыты, а голова в противоположном направлении от Антона. Он чувствует, как по плечу движется палец, так легко и едва заметно, словно скользящий по коже ветерок. — …В стиле какого-то фильма лохматых годов.       Антон прыскает от смеха и тут же приземляется лбом на плечо Арсения. Тот вдруг окончательно пробуждается, лохматит волосы о подушку, резко поворачивая голову, и видит перед собой небольшие кудряшки Антона. — Что? — уже с улыбкой, открыв глаза, спрашивает Арсений. — «Лохматых годов», Арс, — поднимается Антон, держа опору на локте. — Тебе сколько лет?       Теперь Арсений — тот, кто подмечает детали. Он наверняка запомнит, что Антон, стараясь сдержать смех, улыбается во все 32, а брови сами ползут вверх, дабы не дать глазам сомкнуться. А еще небольшие складочки в уголках тех самых глаз, а еще то, как морщится нос… — А что? У меня отец как-то эту фразу ляпнул, и я… — Арс, — все же не сдерживается Антон и жмурит глаза от смеха, — дело в том, что твой отец, извини за выражение, сам «лохматых годов», блять, поэтому так и говорит. — Отстань, — выпутывается Арсений из-под одеяла и встает босыми ногами на холодный пол. — Арс… — все смеется Антон и провожает того взглядом в ванную комнату.       Антон вылезает из кровати только через несколько минут, когда слышит, как Арсений полощет рот ополаскивателем. Сам он пользуется ополаскивателями не так часто — как-то все не войдет в привычку, — а в Питер так и вообще забыл его взять, поэтому последовал примеру Арсения на случай, если они когда-то останутся ночевать в номере вместе: купил новый бутылек.       Он шоркает своими белыми тапочками по линолеуму, как тут же оказывается в ванной комнате. Возле углового умывальника стоит Арсений, плещет водой в лицо, после чего разгибается и видит Антона в отражении. Тот подходит ближе, обхватывает руками голую талию и кладет подбородок на плечо. На щеку и шею попадают капельки воды, и Антону становится немного щекотно, когда те бегут вниз уже по его коже. Он ластится, вот-вот замурлычет.       В какой-то момент оба наблюдают друг за другом в отражении и молчат. Картина кажется нереальной. Вот тридцатипятилетний мужчина с легкой щетиной, а голый торс его обвивают тонкие изящные руки другого, который кажется здоровым, но стоит прилечь на плечо — та еще кроха. И хочется насладиться этим видом, но голову, словно мешок, грубо набивают другими мыслями: последние сутки в этом номере, перед этим зеркалом. И как бы оптимистично ни хотелось думать, на деле никто из этих двоих не знает, что будет дальше. Вдруг это вообще последний раз, когда они оказываются рядом?       Антон целует Арсения в шею, ведь знает, что должен разбавить его поглощающие грустные мысли, и удаляется. Тот пошатывается от того, как неожиданно пропали руки с талии, а затем ощущает легкий холод в том же месте. — Нужно решить, где позавтракаем, — доносится из другой комнаты. — Хочу весь день провести вне отеля.       Тогда Арсений решает привезти Антона в Новую Голландию.       Антон фотографирует солнечные улочки возле острова, Крюков канал и, не оставленную без внимания туристов, надпись «You're on an island». Он следует за Арсением по узкому тротуару, который с одной стороны заканчивается перилами, а с другой — автомобилями. Удивительно, как в такой тесноте некоторые умудряются встать, прислонившись к перилам, и стоять так, пока другие прохожие их обходят. — Питер, — думает Антон на этот счет.       Они входят на остров через пропускной пункт, и он тут же равняется с Арсением, который явно размышляет, в какую сторону двинуться.       Немного помедлив, они идут в потоке большинства прибывших людей, проходят сквозь зелень острова и оказываются возле места, которое, как сказал Арсений, считают пляжем. Антон промолчал о том, что ожидал увидеть песок, а в итоге посреди небольшого количества воды видит этакий островок с заборчиком, деревянным, кажется, покрытием и шезлонгами.       Ни там, на островке, ни по другую руку от них, на траве, нет большого скопления людей. Часть шезлонгов и мешков свободна, но Арсений все продолжает вести Антона вглубь. Они проходят ресторан под названием «Кузня», атмосфера возле которого перемещает Антона в европейскую деревушку. Еще пара щелчков камеры, и он сохраняет в памяти колышущуюся траву насыщенного зеленого, но сменяющуюся цветом колосьев и проблесками фиолетовых цветов.       Камешки под ногами иссякают, только когда Арсений с Антоном переходят на брусчатку. А дольше поворот в кольцо за кирпичными стенами. Антон останавливается рассмотреть таблички с тем, что находится внутри на разных этажах, пока Арсений отлучился в уборную — да не просто так, а чтобы почистить там зубы, потому что по пути они заезжали в магазин и купили щетку. Наверное, странно чистить зубы в общественном туалете, но там было довольно чисто, не очень людно, так что ничего зазорного Арсений в этом не увидел.       Вернувшись из уборной и надев на зубную щетку специальный колпачок, Арсений отдает ее Антону, который, в свою очередь, прячет ее в небольшую сумку, а затем двигается вперед и оказывается во внутреннем дворике. Он тут же кружится вокруг своей оси, подняв голову к небу. Облака плывут мимо, и он случайно говорит об этом вслух. — Сейчас и ты поплывешь, — улыбается Арсений. — Пойдем серфить, — говорит он и двигается с места.       Если Антон раньше не понимал подобных внезапных фраз Арсения, то сейчас и вовсе выпал с них. Однако ненадолго. Он видит, как Арсений приближается к баристам за стойкой с надписью «SURF COFFEE». — Ну, конечно, как ты без своих загадок, — бормочет Антон и бредет следом.       Он рассматривает небольшое меню и решает ограничиться кофе. Может, не лучшее решение, но есть не хочется, и Арсений с ним солидарен. — Малиновый капучино? Ты пробовал когда-нибудь? — спрашивает он. — Видел клубничный, но все никак не решался. Малиновый никогда не замечал. — Давай возьмем? — подталкивает он его локтем. — Два капучино с малиной, пожалуйста, — говорит Арсений девушке у кассы и оплачивает заказ.       Впервые Антону становится неловко из-за того, что за него платят, только вот сам не понимает, чем было вызвано это чувство.       Однако глаза быстро перебегают по стойке, и он отпускает мысли, концентрируясь на кофейных зернах, протеиновых батончиках, бутылках, корзинке с бананами и, самое главное, — на доске для серфинга. Атмосфера неимоверно приятная, привлекает антураж стойки, а также сотрудница этого места, которая выглядит «прямо вау», как думает Антон. Красная вязаная панамка в белый горох, резиночки на паре прядей волос, кольцо в носу и прикольные сережки — что-то в этом всем есть.       Когда заказ получен, Антон первым приземляется за одним из столиков. Сквозь отверстие в крышке стаканчика виднеется что-то красное, и любопытство берет верх. Он убирает пластик и видит насыщенно-красную россыпь на пенке. А затем переводит взгляд на Арсения и абсолютно искренне улыбается, как ребенок. Вернув крышку на место и плотно прижав ее пальцами со всех сторон, он делает первый глоток. Сладко, вкусно и приятно. Он мычит от удовольствия, и тогда Арсений отпивает из своего стаканчика. — Вкуснее, чем ожидалось, — говорит тот. — Ага, ага, а еще мне немножко малины попалось, — тараторит Антон, возбужденно. — Жесть, вкусно.       Арсений смеется, выпуская резкий поток воздуха через нос, и Антон закатывает глаза, прилипая губами к теплому стаканчику.       Только спустя минут пять Антон прочищает горло и снова начинает говорить: — Сегодня в эфире рубрика «узнай у следователя», — и наклоняется к столу, протягивая Арсению вымышленный микрофон.       Тот фыркает от смеха и отводит взгляд, однако быстро возвращает его и закусывает щеки. Ему нравится глупое поведение Антона. — Арсений, за свою карьеру Вы уже повидали что-то такое, что кажется полнейшим сюром? — Это касается Какого-либо дела? — подыгрывает Арсений и складывает руки на столе. — Потому что сюром иногда кажутся и приказы сверху. — Нас интересует дело.       Арсений мычит, размышляя, а затем все же выдает: — Вообще, ко многому привыкаешь, а чем дальше заходишь, тем меньше начинаешь считать что-то сюром. Но было дело об умышленном убийстве, причиной которому стало домашнее животное. Хозяева разводились и не могли решить, кто оставит себе кошку. Дело не в том, что оба не хотели оставлять ее себе. Наоборот, рвались за ней ухаживать. Как итог: мужчина мертв, женщина в тюрьме, кошка в приюте.       Антон сидит с выпученными глазами, остолбенев, потому что явно не был готов услышать что-то подобное в ответ. Но, с другой стороны, чего он ожидал? — Прости, ты сам спросил. И если что, с кошкой в итоге все в порядке. В том плане, что потом мой коллега, Дима, забрал ее и своей маме на дачу свез. Кошка старая сейчас, но жива, — легонько хлопает Арсений по столу, якобы ставя точку в данном рассказе. — О-окей, — заикается Антон и хлопает глазами. — Следующий вопрос. Вы когда-нибудь хотели работать в этой же сфере, но на другой должности? Например, криминалистом? — Наверное, нет. Мне всегда очень интересно взглянуть на их работу, узнать что-то об ее изнанке, но чтобы посвятить этому всего себя? Нет. — Почему? Есть какая-то причина? — Например, они могут работать над делом, но в конечном итоге не узнать его исхода. А мне всегда важно знать, что там в конце. И ты знаешь, что повлияло на мой выбор профессии, так что не думаю, что в криминалистике я бы чувствовал себя правильно… на нужном месте. — Спасибо. Следующий вопрос, — Антон достает телефон. — Я записал интересующие меня вещи, но дальше второго пункта забыл. — Записал?! — Да-да, — спешит он с ответом от нетерпения перейти к следующему вопросу. — Это я хотел спросить еще тогда, у книжных аллей: вы читали Агату Кристи? — Читал. Не очень много произведений, но читал. — И как оно? — Не так правдоподобно. Но хотя бы завлекает. — Четвертый и последний вопрос. — Последний? То есть ты не мог заучить всего лишь четыре вопроса? — усмехается Арсений и получает шлепок по руке. — Вы верите, что преступники меняются? — Нет. — Почему же? — Антон убирает телефон в карман. — Потому что это не так. — Неужели никогда не встречались преступники, которые изменились? — Не-а, не встречались. — Серьезно? Но это же не значит, что таковых не существует, разве нет? — «Отсутствие доказательств нельзя принимать за доказательство их отсутствия». В этом случае так же. Если я не встречал изменившихся преступников — это не значит, что таковых нет, — говорит Арсений и встречает озадаченный взгляд. — Ты просто о немного разных вещах начал говорить, — пытается разъяснить он. — Изначально ты спросил, верю ли я в то, что преступники могут измениться. Не верю. Нет ли тех, кто после тюрьмы перестает совершать преступления? Есть. — Начинаю понимать. — Они могут перестать жить преступной жизнью, но я не верю в то, что их сознание может очиститься от этого. — Даже если человек наконец осознает, что поступил неправильно? — Такой я человек, Антон. И если когда-то был другим, то работа меня изменила. — Но… даже после раскаяния ты будешь видеть в человеке преступника?       Арсений уже ничего не отвечает на пытливый взгляд. Он прячет глаза, надев солнечные очки, а легкий осадок от разговора заставляет посмотреть в сторону. И Антон тоже чувствует неприятное послевкусие, так что переводит глаза на детей, бегающих по деревянной сцене. Кажется, это сцена. Антон не местный, не разбирается.       Молчание становится громким, но, благо, не таким, что давит на уши. Наверное, дело в посторонних криках, разговорах и дуновению ветра.       Арсений уже рассматривает девушек позади Антона, которые, как он заметил, явно его фотографировали. Наверное, только почувствовав на себе другую пару глаз, скрытую за очками, быстро спрятали телефон. Прищур Арсения, а точнее его нахмуренные брови оказывает давление. И даже сам он не знает, вызвано это недавним разговором или же текущей ситуацией прямо по курсу.       Через пару минут после того, как он начинает смотреть в совершенно другую сторону, отвернув голову, одна из девушек подходит к их столику и начинает: — Привет, — смотрит она на Антона. — Привет, — отвечает тот немного растерянно. — Я заметила тебя, пока мы с подругой стояли в очереди. Ты очень красивый.       Антон издает неловкий смешок, но все с той же искренностью смотрит в ответ. Арсений же пристально наблюдает, скрестив руки на груди. — Спасибо. Ты тоже, — и не врет, девушка действительно выглядит очаровательно в своем коротко фиолетовом платьице. — Вы с другом не хотите прогуляться вместе с нами? — она наконец смотрит на Арсения, но уже с долей неловкости. — Ээ… — теперь Антон обращает внимание на своего «друга» и сквозь заслону видит недоброжелательный взгляд. — Может, в другой раз? — улыбается он девушке. — Хорошо. Тогда обменяемся контактами? — Давай. — Запишешь мой номер или?.. — Конечно.       Антон набирает цифру за цифрой и только в конце вдруг понимает: — Москва. Ты из Москвы? — Да. — Я тоже. — Серьезно? — Да, — щебечет Антон. — Уезжаю завтра. А мой… — поворачивается он к Арсению и запинается в этой части предложения, — …Друг, Арсений, он местный.       Одного этого взгляда на Арсения хватило, чтобы улыбка Антона начала стираться, но вернулась на прежнее место при взгляде на девушку. Он такого контраста у Арсения зубы вот-вот заскрипят. — Здорово. А мы с Ариной обе из Москвы. Меня, кстати, Марина зовут. А тебя? — Антон. — Очень приятно. Тогда… еще увидимся? — сладко улыбается Марина. — Очень на это надеюсь, — отвечает Антон и провожает Марину взглядом, развернувшись на стуле.       Он видит, как она присаживается, а затем видит и то, как ему машет Арина. Одарив вторую девушку жестом приветствия в ответ, он разворачивается к столу и с той же улыбкой на лице берет в руки стаканчик кофе.       Арсений не был так ревнив, так что желание съязвить в данной ситуации, пугает даже его самого. Он держит все в себе, понимая, что только-только начал отношения с Антоном, и устраивать сцены, чтобы разрушить все так быстро, вполне неразумно. Да и перед тем, как открыть рот, стоит успокоиться. Такой позиции Арсений придерживался всегда, потому что хорошо осведомлен о своих приступах гнева. — Обсудим? — говорит Арсений спустя время, так как Антон все еще на него не взглянул. — Что именно? — наконец поднимает глаза Антон. — Что только что произошло. — Здесь? — А где? — Давай допьем кофе, а затем пойдем и сядем на шезлонги, что проходили ранее.       Арсений, как ошпаренный, подрывается с места и сдерживает себя, чтобы не помчаться к выходу из дворика. Антон же неспешно двигается за ним, улыбаясь новым знакомым на прощание.       Они усаживаются рядом друг с другом на шезлонгах, которые частично все еще пустуют. Арсению в таком положении не очень-то удобно скрещивать руки на груди, так что его поза наконец меняется, и сам он замечает, как отступает агрессия. — Вдруг девушки бы услышали, — говорит Антон. — Поэтому там обсуждать не хотелось.       Арсений молчит в ответ, все также стараясь остыть. — Тебя беспокоит, что я был с кем-то приветлив? — Нет. Просто мне казалось, что ты делаешь это нарочно. — В смысле? — В том смысле, что делал это будто бы напоказ для меня. Еще и после того разговора, который, даже не думай отрицать, закончился не лучшим образом… — Я был вежлив, каким был бы любой другой человек на моем месте. — Не любой, — Арсений клонит голову в сторону Антона и наконец смотрит на него.       Взгляд, все еще спрятанный под очками, выдает закрытость Арсения, но Антон чувствует этот напряг. — То есть, — медленно произносит он, — ты намекаешь, что, если бы оказался на моем месте, то грубо бы развернул девушку? — Да. Не люблю юлить в таком случае. Если я не в настроении, если я не хочу общаться, если я занят, если хоть что-нибудь еще со мной не так, то тратить время ни свое, ни кого-либо другого я не стану. — Вау, — удивленно усмехается Антон, выпучив глаза. — Ты часом не хочешь сказать, что я отнял чье-то время? Заметь, я был в настроении, я был открыт к общению, да, черт, я просто был вежлив. Думаешь, в итоге я ей позвоню? — Возможно. Ты же открыт к общению, — все же язвит Арсений. — Боже, прости, прости, — снимает он очки рывком. — Я не должен вообще с тобой так разговаривать. Просто, зная, что сегодня последний день… — Вот именно. И я так не хотел бы тратить его на ссоры. — Знаю, прости. Я не ищу оправдания своему дерьмовому поведению, я просто… — Арсений вздыхает, закрывая лицо ладонями. — Мы можем поговорить о том, что будет с нами? — смотрит он на Антона. — А потом заняться чем угодно, чтобы скрасить остаток времени? — Можем.       Арсений облегченно выдыхает. — Дай мне надежду, ладно? — просит он. — Даже если ничего не выйдет, дай мне пустую надежду. Это так ужасно, цепляться за что-то или за кого-то, но это изменение в жизни, первые за долгое время отношения, в которые я верю… Я хочу. Я хочу надеяться просто так, хочу чувствовать то, что чувствовал все эти дни. Я пока не готов отпускать. — Почему ты думаешь, что надо отпускать? — Ты уезжаешь. — Но ты так говоришь, словно между нами будет двенадцать часов лету, а не три часа условно. — Драматизирую? — Нет. Я понимаю, что ты чувствуешь, потому что сам переживаю это.       Хочется вытянуть руку и переплести пальцы, дабы обменяться бурлящими чувствами, но люди вокруг… Из-за окружения, из-за того, что якобы нельзя быть другим в обществе, каждому приходится усмирять эмоции в одиночку. И это чертовски тяжело. — Знаешь, я поначалу не понимал, какой настоящий ты. В один миг ты был холодным, в другой — ноющим гигантом, — смеется Арсений, — а иногда казался большим комочком чувств и эмоций. — Для меня неизменной остается одна вещь: я все еще не понимаю того, что творится у тебя в голове. Я сначала думал, что ты странный и жуткий экстраверт, но мысли о том, что ты следователь заставляли думать о том, каким холодным ты можешь быть. — И в итоге я не такой, да? — Не такой. Совсем. Ты, наверное, одно сплошное бурлящее чувство, меняющееся в зависимости от происходящего. — Это ты меня в работе не видел. — Блять, — молниеносно произносит Антон и прикрывает лицо рукой. — Что такое? — Я понял, что не хочу представлять тебя в форме. — Антон Андреевич… — ухмыляется Арсений, понимая, к чему это было сказано.       Еще некоторое время эта парочка проводит на шезлонгах, а когда от разговора не остается ничего, Новая Голландия остается позади. Они едут по тому же солнечному Петербургу, и вскоре добираются до Летнего Сада.       Арсений был готов везти Антона, куда тот захочет, но фраза «сегодня хочу утонуть в зелени» решила все за них.       Летний Сад. Кажется, на прогулке на теплоходе о нем что-то говорили, но Антон не помнит ничего. Практически. Помнит только то, что, что он был заложен Петром l и располагается на острове, который точно омывается Фонтанкой, ведь именно по ней они тогда и шли.       Зелени здесь столько, что утонуть в ней действительно возможно. Получается, Арсений привез в удачное место. Антон уже на входе увидел первый фонтан, но мысленно шутить про то, что утонуть можно не только в деревьях не стал.       Вообще, он сразу же предложил присесть в беседке в одном из углов первого пространства. Не то чтобы он хотел слиться с природой, усевшись в местечко, укрытое листьями, ему просто захотелось в тень, понаблюдать за движением воды, за прохожими. И он действительно теряется в атмосфере чего-то теплого, но одновременно отстраненного. Совмещая тепло и отстраненность, можно сказать, что Антон оказывается в объятиях одиночества. По факту он здесь не один, конечно, но гуляющие семьи, пожилые парочки, навевают именно такое ощущение.       И все же, если Антон наблюдает за множеством людей, то за ним наблюдает лишь один конкретный человек. Он поворачивает голову, видит тот самый, прилипший к себе взгляд, и смущается. — Чего смотришь? — Утопаю в зелени, — отвечает Арсений, глядя в глаза напротив.       Хочется ляпнуть, что пока что это самая слащавая фраза за последнее время, но слова не лезут наружу. Остается только утопать в ответ, молчать и наконец начать бродить по дорожкам.       Антон бы не сказал, что находит некое умиротворение в Летнем Саду, но видами наслаждается однозначно: аккуратные статуи сопровождают почти на каждом шагу, чистые фонтаны с красиво изогнутыми бортиками, чудесные вазы с цветами. В конце концов, ему, как ребенку, здорово смотреть за двумя лебедями, что прямо сейчас подплыли к своим кормушкам. Он с особым задором поворачивается к Арсению, словно тот не следит за происходящим, и говорит, мол смотри, чайка хочет корма стащить. И действительно, если голуби мирно соседствуют с лебедями, будучи на траве, то чайка осторожно ходит по деревянному подъему, по всей видимости, предназначенному для человека, подсыпающего корм лебедям, и намеревается провернуть некое дело: испробовать пищу из кормушки.       Антон с Арсением неотрывно наблюдают за ловкостью чайки, которая успешно исполняет задуманное, стоит одному из лебедей насытиться и отплыть на небольшое расстояние.       Чайка улетает прочь, лебеди продолжают плавать у берега, а двое посетителей отталкиваются от ограждения и бредут к выходу из Летнего Сада, направленному к Михайловскому замку. — Чудесное место, — говорит Антон, стоит только пройти через турникет на выходе. — Рад, что понравилось.       Оба впервые за долгое время испытывают неловкость, теряются и не знают, как поддержать разговор, что делать дальше. Антон щурится летнему солнцу, ворочая головой то туда, то сюда. Он ищет что-то, за что можно зацепиться взглядом, а потом махнуть Арсению рукой, мол пойдем, и молчать во время ходьбы будет уже не так мучительно.       Но Арсений оказывается быстрее и предлагает: — Давай бесцельно погуляем, — после чего получает в ответ немое согласие.       И вот они уже бредут по Пантелеймоновскому мосту, который прежде Антон видел лишь с теплохода, а затем проходят академию имени Штиглица, которая остается в памяти айфона. Улочки становятся не такими людными, а в какой-то момент, дойдя до Гагаринской улицы, прохожих практически не остается. Проходя припаркованные авто, Антон замечает крохотное здание желтого цвета, примостившееся между двумя домами побольше. — Кажется, там внутри квартира, — говорит Арсений, смотря на то же здание. — Интересно, каково там жить.       Антон протирает камеру айфона, встает так, чтобы в кадр не попала стоящая прямо перед ним машина, выравнивает угол, смотрит, чтобы здание идеально вписывалось по сетке камеры и наконец делает несколько снимков.       Арсений же в это время бродит кругами на месте, пару раз встречается взглядом с курящим у лестницы мужчины, но затем снова упирается глазами в тротуар. Он не заскучал, наоборот, такая нерасторопность Антона, спокойное окружение и обыденность Петербурга, заставляют скучать по городу. Арсений местный, это так, но даже находясь здесь, проживая день за днем, он умудряется скучать по Петербургу.       Петербург — это красоты даже для коренного жителя. Петербург для Арсения в данную минуту — это солнечны лучи, пресеченные высотами зданий, это звуки постукиваний, успокаивающие мелодии фортепиано с небольшой примесью электрогитары и доносящиеся будто бы из старого граммофона. Вот таким Петербургом хочется жить и дышать.       Арсений и живет им, и дышит, но стоит сфокусироваться на мужчине двадцати семи лет в светлых штанах и голубоватой льняной рубашке, полы которой изредка подхватываются ветром, как дыхание замирает, а жизнь кажется какой-то отдаленной. Когда сердце, как написали бы в романах, пропускает удар, осознание происходящего внезапно возвращается, и тело тоже вливается в привычный ритм.       Приходят мысли о том, что жизнь теперь наполнена еще и человеком, чьи волосы беспокойно развеваются, чей прямой нос выглядит жутко привлекательно и целовабельно, чья спина не такая уж идеально ровная, чьи ноги, как сказал бы человек старшего поколения, до ушей, чьи… Да перечислять можно бесконечно, но Арсений врезается в мягкие черты лица, когда Антон поворачивается к нему. Он слабо поднимает уголок рта и видит в ответ озадаченный взгляд. Как же хочется притянуть Антона за запястья, нежно поцеловать в губы, прижаться к ним же лбом, закрыв глаза, и раствориться в моменте.       Но вместо того, чтобы продолжать предаваться подобным желаниям и сознаться в этом Антону, Арсений натягивает улыбку повеселее и разворачивается на пятках, шагая дальше по улице. Ненавидит он такие приливы легкой грусти. Но лучше переживать их, чем вовсе не иметь Антона под боком.       Часам к семи вечера, когда внутри обоих просыпается голод, Арсений наконец говорит: — Давай сходим туда, где встретились шесть дней назад? — Разве не семь? — Завтра было бы семь.       Антон натягивает легкую улыбку, посчитав дни заново, и ноги ведут к Невскому. То самое итальянское местечко, тот самый столик, за которым сидел Антон, только напротив него уже располагается еще один человек, что некогда сидел слева и копошился с зарядным устройством.       Когда Арсений подходят к стойке, чтобы сделать заказ, он заглядывает в глаза той темноволосой девушке, и она быстро улыбается, поднимая брови. Кажется, она его узнала, учитывая, что он появляется здесь уже раз в пятый.       Он озвучивает заказ: мясная лазанья, паста 4 сыра, два капучино, а затем забывает, что из десертов выбрал Антон и поворачивается к нему, подзывая. Стоит Антону поднять глаза, как девушка, принимающая заказ, смотрит в ту же сторону и ненароком выдает: — Оу…       Пока Антон говорит, что хочет трюфель, брови девушки подпрыгивают. Она по-доброму фыркает, кажется, от того, что вспомнила Антона, а теперь удивлена, что двое гостей заведения, некогда сидящих порознь, приходят сюда вместе. Она мило улыбается Арсению и добавляет два трюфеля к заказу, так как тот решил последовать примеру Антона и попробовать такой же десерт. — Знаешь, — прожевывает Антон уже поданную лазанью, — я мог бы приехать зимой. Думаю, у меня будут небольшие каникулы. — Думаешь, захочешь потратить их на меня? — Почему бы и нет? Вариантов хуже у меня нет, — смеется Антон и заражает этим Арсения. — Я бы… — поддевает Арсений пасту, но оставляет вилку в тарелке. — Я бы хотел подумать, что будет сейчас. — В каком смысле? — До зимы еще прилично, а вот до понедельника считанные часы. — Арс… — Нет-нет, я не вхожу в очередную стадию грустных разговоров, я просто хотел сказать, что во время прогулки размышлял и… В общем, я трезво оценил ситуацию и понял, что ничего в моей работе не поменялось. У меня были отношения, которым помешал мой график. Я уделял не так много времени своей второй половинке, понимаешь? — А жили вы вместе? — Нет. Но суть в том, что я понимал и понимаю, каким оно всегда для меня будет. — Оно? — Все происходящее между мной и моим партнером. Антон, я просто хотел сказать, что мы не сможем общаться так часто. И дело не в отъезде, а в том, что я снова вливаюсь в рабочие будни. Хорошо, если буду писать или отвечать перед сном, но в течение дня ничего не обещаю. Понимаешь?       Антон кивает. — Я в пятницу кое-как вырвался пораньше, да и то опоздал к тебе. И так было бы всегда, даже если бы ты остался здесь. Как знаешь, Шерлок был женат на работе, и я, без капли преувеличения и драматизма, чувствую нечто похожее. — А что, если тебе так кажется, потому что дома не ждут, не к кому спешить? Что если работа — это все, что у тебя есть? Не сочти за грубость… — Не сочту. Может, ты и прав. Я ведь старался побыстрее закончить и приехать к тебе, и, знаешь, в какой-то мере получилось, потому что иначе я бы застрял там часов до десяти вечера. — Сапсан в 6:40, да? — Ага. В 10:40 с чем-то буду в Москве. — Напиши, — говорит Арсений и быстро переключается на десерт, ощущая его вкус на языке: — Ммм… — Обязательно. А ты напиши после работы, если не забудешь и если будет возможность. — Договорились.       Вкус трюфеля оседает во рту, кофе без сахара смывает его остатки, а в номере отеля все смешивается воедино, когда губы касаются губ. Беспорядочные поцелуи, сравнимые по сладости с десертом, остаются на щеках Антона, уголках челюсти, на шее, и только Арсений доходит до кадыка, как Антон прикладывает немного силы, чтобы оттолкнуть его от себя.       Дыхание громкое, выбивающееся из обстановки комнаты, в голове туман, в глазах дикое желание овладеть Антоном, но Арсений теряется, будучи отстраненным. — Хочу в душ и умыться, — говорит Антон, наконец отлипая от входной двери.       Арсений кивает, стараясь забить голову посторонними мыслями, чтобы снять напряжение в штанах, которое вот-вот станет заметно для других глаз.       Он плюхается на кровать, раскинув руки и закрыв глаза, когда слышит включение воды в ванной комнате, и хочет прокричать хоть в ладони, хоть в подушку, хоть во что-нибудь, только бы выплеснуть накопившиеся эмоции. Дома, наедине с самим собой, Арсений бы уже смял и сбросил постельное белье в очередном порыве. А здесь так нельзя. На самом деле уже пора что-то делать с эмоциональными качелями, пока это случайно не перекинулось на Антона и не повредило их отношениям.       Забывшись в размышлениях, Арсений не замечает, как над ним появляется тень, а затем раздается и голос: — Не хочешь в душ?       Зрачки Арсения сужаются, встретившись с потолочным светом, а затем он машинально принимает положение сидя и, уставши, поднимается с места.       Быстро остывшая плитка, прохладные струи воды, под которыми Арсений не может нормально находиться, потому что вдруг пробивает до дрожи, а затем мокрые волосы, немного помятое лицо в зеркале и щетка во рту. Все быстро сменяется одно за другим.       Он выходит из ванной комнаты с полотенцем вокруг бедер, треплет волосы и замечает сидящего на краю кровати Антона. Тот протягивает руки и хлопает пальцами по ладоням, якобы прося сделать пару шагов навстречу. Он берет Арсения за запястье, затем за второе и замечает, что тот тут же выдыхает.       Он проводит подушечками пальцев туда-сюда по внутренним сторонам предплечья, но в конце концов все же останавливается на запястьях, лишь подтверждая, что эти места особенные для Арсения. Интимные, чувствительные. Он притягивает его к себе, целует нежно в губы, и Арсений вдруг шепчет: — Боже… Сводишь меня с ума, — и сам подается вперед.       Арсений садится на колени Антона так, чтобы оказаться с ним лицом к лицу. Да плевать, что на нем одно полотенце, которое слетит одним легким движением. Арсений целует Антона в шею, словно несколько минут назад у двери, а тот откидывает голову, чувствуя потерю контроля над самим собой. От ласковых касаний не остается практически ничего, когда руки спешат к затылку Арсения и хватают его короткие волосы. Резким движением голова дергается назад, и тот ждет дальнейшего действия Антона, который явно не желает спешить.       Антон слегка наклоняется, целуя выпирающие ключицы. Его мягкие губы едва ощущаются на коже, но легкая щекотка доставляет удовольствие. После нескольких поцелуев он поднимает голову, заглядывая в глаза Арсения, пока рука тянется к полотенцу.       Антон проходится по чистой коже подушечками пальцев, а затем останавливается возле края белоснежного предмета, все еще как-то прикрывающего пах Арсения. — Можно? — спрашивает Антон, забираясь двумя пальцами под край полотенца.       Арсений сглатывает, думая, что ответить, но звук попросту не выходит, так что он молча кивает, и в следующий миг часть полотенца обнажает бедро. Оба устремляют взгляд на приоткрытую область, и Антон слышит выдох, опаляющий ухо. Он знает, как Арсений держится, чтобы не сорваться и не перейти к нечто большему, но при этом специально медлит, потому что также знает, что оба они хотят изучить друг друга и обмякнуть в прикосновениях, которых так скоро будет не хватать.       Антон целует Арсения в плечо, чтобы закрыть своим телом возможность видеть движение рук. Пальцы приземляются на бедро, а затем двигаются чуть выше, к тазовым косточкам. В этот промежуток времени, кажется, незаметно для обоих, Антон оказывается без халата. Судя по тому, что руки его заняты Арсением, можно предположить, что именно второй решил избавиться от ненужного предмета одежды.       Спущенный с плеч халат остается на постели, а Арсений переводит руки с внутренней стороны бедра Антона на внешнюю, пока целует его краешек уха и дышит так, что дает понять, как сильно хочет его всего. Он не хочет ограничиваться дразнящими прикосновениями, в то же время желая продлить возможность утопать в ласке.       Однако нежность момента прерывается, когда Антон случайно касается эрегированного члена Арсения, и тот дергается, издавая внезапно громкий даже для самого себя стон.       Антон хихикает, зарываясь в шею Арсения, когда на лице второго не поднимается ни один уголок губ. Он не замечает этого, продолжая щекотать изгиб шеи носом. В голове замыкает. Арсению невыносимо плохо.       Антон не знает, но его партнер не из тех, кто может долго терпеть ласки, будучи возбужденным. Неимоверно дурманит то, как в тело упирается член, пускай все еще не оголенный, а прикрытый нижним бельем, но хуже этого только ощущение охладевших пальцев Антона возле сосков. Тот обводит их, защипывает и тянет, пока не услышит стон. Арсению буквально хочется изнывать от смеси чувств. Это может казаться чем-то приятным, но на деле в такие моменты под животом закручивается клубок, а затем разрастается, пуская нити к сердцу и горлу, что дышать становится достаточно трудно. — Антон, — уже открыто стонет Арсений.       Вдохи и выдохи сбиваются, голова идет кругом и Арсений судорожно сглатывает. Он ощущает жар уже не точечно, в местах, где целует и водит языком Антон, а по всему телу. Он практически впивается в плечи Антона, когда тот прикусывает его кожу, и ерзает на коленях. — Антон, — падает он на него грудью, когда само тело пытается остановить происходящее. — Ты в порядке? — Боже, блять, — громко дышит Арсений. — Возьми меня, — выпаливает он. — Что? — Блять, сделай хоть что-нибудь, — снова стонет и яростно пыхтит, поднимая голову к потолку.       Внезапная грубость выливается наружу, и Арсению становится намного легче. Потому он и перестает чувствовать острое и режущее возбуждение, а, наоборот, сладко постанывает, когда Антон накрывает его член рукой, сначала сдавливая головку и распределяя естественную смазку, и начинает движение.       Антон все целует, вторгаясь в рот с языком, тянет за нижнюю губу, когда пальцы застывают на месте. Он замедляется, сводя быстрый темп на нет, и выцеловывает те участки груди, до которых может достать, потому что чувствует, что Арсений вот-вот кончит.       Безумие. Эйфория. У Арсения в глазах минимальное количество звездочек, но не отметить их наличие все равно нельзя. Никакой перепихон, именно так это только и можно назвать, не сравнится с происходящим здесь и сейчас. Потому что с Антоном не перепихон, не пошлые и самые развязные минуты в жизни, а именно любовь с волной чувств, которая накрывает с головы до ног.       И самое главное, что Антону не нужно в ответ то же, что он дарит Арсению этим вечером, потому что эмоциональный отклик партнера — все, что ему требуется.       В конце концов он дарит нежный поцелуй на каждый выдох, когда Арсений падает на кровать и слабо обвивает руками его охладевшее, но все еще приятное тело.