***
Режиссёр сочувственно оглядел Нойзетт. Та лишь поджала губы и отвернулась. — Нет. — заключил он задумчиво после нескольких секунд молчания. — Сегодня — а, может, и не только сегодня, — ты сниматься не будешь. Здесь никакой грим не поможет… Теодор. — Я нетерпеливо поднял на него глаза. — Сегодня доснимем все одиночные сцены. Все до единой, слышал?! И не смей брыкаться — не выйдет. Ясно? — Что ж тут неясного… — пробурчал я с неохотой. Должен, однако, отметить — меня беспокоил точно не объём работ, внезапно свалившийся мне на голову. Нойзетт придётся идти домой в одиночестве. А что же тот мудак? Упустит такой великолепный шанс? Ага, как же. Я закусил щёку и сжался, скользя языком по клыкам. Думай, Тео, думай, пока можешь… — Смотри у меня. Витаешь в облаках. — Он шумно выдохнул, с обречённым видом пробежался глазами по сценарию и пробубнил, — И что же, второго режиссёра тоже теперь от работ освобождать? Дебошира нашего… Дебошира… Стой-ка. Одну секунду. Я чуть ли не вслух заорал воодушевлённое: «Эврика!» после его слов. Как я мог это забыть?! Мудак! Мудак ведь тоже режиссёр! Нойзетт слегка дрогнула. Теперь она пристально наблюдала за нами краем затравленного глаза. — Слушай-ка. — Я тронул его за плечо и придвинулся ближе. На моих губах растянулась нетерпеливая счастливая улыбка. — Разве ты не устал, а? — Что? — Да ла-адно тебе, устал, точно устал, не притворяйся. — Я вальяжно облокотился локтëм о его плечо и усмехнулся. — Сейчас бы домой, к жене и бутылке виски, подальше от всего этого, верно? Меня разбирал смех, а он готов был сквозь землю провалиться от моего неожиданного выпада. — Да что ты хочешь от меня?! — взвился он, пытаясь отпихнуть меня в сторону. Я послушно отпрыгнул и невозмутимо улыбнулся. — Тебе какое дело?! — Ну-ну, тише, тише, я же хочу как лучше! — В моём нескрываемо радостном голосе проскользнула игривая обида. — Значит, я прав! — Не дав ему ответить, я вновь подскочил к нему, прижал локтëм к себе и заговорщически указал свободной рукой на противоположный конец зала. Глаза режиссёра абсолютно нехотя проследили за моими пальцами и недоуменно заморгали. Я гордо показывал на того самого ублюдка. — Отлепись от меня! — Он вновь зыркнул на мудака, а потом на меня. — На что ты намекаешь?! Я выпустил его и захохотал: — Пусть он поработает за тебя. Неужто так сложно понять? — Я сложил руки домиком, облокотившись на воображаемый стол. — Как тебе идея? — За меня? Это с тобой-то что ли? Чтобы завтра всё это, — Он возбужденно обвëл рукой сцену со всеми её придатками и людьми, — превратилось в руины?! — У-ху-ху, а как же! О том и мечтаю! — Я удовлетворëнно прыснул и спустя несколько секунд продолжил, — Клянусь своим сердцем — не сдалась мне твоя драгоценная сцена. — Тогда?! — Для него это будет наизощрённейшим наказанием. Именно, что мы друг друга на дух не переносим. — Дьявол. — то ли выругался, то ли огрызнулся режиссёр. — Ты ничего не просишь просто так. Ничего. — повторил он уверенно, будто стараясь убедить кого-то другого в моей вездесущей предприимчивости. — Чего ты хочешь? Говори прямо. Проницательная сволочь. Но как только мы дошли до сути, моя веселость вмиг поубавилась. Не стану же я в самом деле…«Не станешь же ты в самом деле…»
А, знаете что?! К чëрту.»…Чего-чего? Ты что, рехнулся?! НЕ СМЕЙ-»
— Доведи Нойзетт до дома. — выдавил я, изрядно постаравшись, чтобы мой голос не дрогнул ни на йоту. Нойзетт обернулась на нас теперь чуть ли не полностью, с каким-то нелепо-наивным выражением лица глядя на меня. — Этого будет вполне достаточно! — «И проследи, чтобы с ней ничего не случилось.» — добавил я мысленно.«Атрофированное чувство вины внезапно взыграло, идиот?!»
Ага, рассказывай. Ещё большую вину я ощутил бы, если бы ничего не сделал, а на следующее утро мне пришлось бы слушать новость о том, что её больше нет. Ну, как? Убедила твоя любимая шлюховская расчëтливость?«Я…»
Вот и закрой рот. Лицо режиссёра явно посветлело. Он вдруг сложил руки на груди и хитро хохотнул: — Во-хо-от оно что… Я тебя понял, я тебя понял. — Я неслышно вздохнул, смакуя мысль о том, чтобы вмазать как следует по его ехидной лоснящейся роже. — Если так, то я попробую. Всë ради вас. — Катись уже к чëрту. — огрызнулся я, уже явно не столь взбудораженный и весёлый. Он лишь усмехнулся и вальяжно удалился. Даже не видя его лица я точно знал, что по его щекам всё шире расползается довольная улыбка. О, Господи… Невольная дрожь пробежалась током по моему телу, когда Нойзетт осторожно тронула меня на плечо. — Знаешь, его могут и не отпустить. — проговорила она тихо, как бы невзначай. Я посмотрел на неё и невольно замер. Она снова улыбалась. Точно так же, как сразу после удара, еле держась на ногах и бездумно вытирая перчатками потоки крови на подбородке. Снова улыбалась. Благодаря… Мне. Пора заканчивать предаваться эмоциям. — Отпустят. Куда денутся. — Может, подстраховаться? Что-то неправильное сорвалось с этих слов и гулко шлёпнулось о землю. — Подстраховаться? — настороженно переспросил я. Она хихикнула. — Будто для тебя в этом есть что-то сложное. Просто скажи мне что-нибудь такое, что выведет меня из равновесия. А дальше я сама. — Каким же монстром ты меня выставляешь. — с показной обидой отозвался я. Зелёно-бурые глаза с хмурым любопытством заглянули мне в лицо. — Так говоришь, будто бы никто и никогда не видел, как мы пререкаемся. Что вдруг случилось? Я так и не смог понять, интересуется ли она искренне или пытается издеваться. Самому бы сложить осколки в кучу и понять, что случилось. Но стоит только представить, что мне сейчас нужно будет снова натянуть улыбку и сморозить какую-то идиотскую остроту, чтобы она смогла естественно разрыдаться… По телу прокатывается холод и дрожь, как перед очередным рвотным позывом. Даже для того, чтобы она смогла прийти домой в безопасности. Я не могу. Просто не могу себя заставить. Больше не могу, если быть точнее. Я глухо усмехнулся. Докатился. — Всё получилось! — Невозможно описать, с каким блаженным облегчением я вздохнул, услышав за спиной его приподнятый привычно громкий голос. — Нойзетт — марш в гримёрную. — Он окликнул мудака по имени и помахал ему рукой, предлагая подойти. — Ну? — спросил тот раздражённо, едва приблизившись к нашей компании. Режиссёр подбоченился и лучезарно улыбнулся. — Оставляю одиночные сцены на тебе. Освобождение у меня на руках, так что, — Режиссёр задорно подмигнул, — действуй, амиго! — Эй-эй! С какого это перепугу? — Тот опасно подался телом вперёд. — Благодаря тебе у меня появились сторонние дела. Знаешь, всё, что вы устроили, ещё придётся как-то объяснять перед… — Благодаря мне?! — разъярённо перебил он. — Ты кое-что путаешь, нет? — У Нойзетт будут свои, личные последствия её поступку, которые, между прочим, тебя не касаются. — твердо отрезал рёжиссёр. — У тебя — свои. Будь добр, отрабатывай. — Ты серьёзно предлагаешь мне работать с этой мразью? — Сухая рука с презрением описала с воздухе драную кривую, экспрессивно показывая на всего меня. — Ещё и ты туда же! — Теперь рука показывала на неё. — Дура, чтоб тебя! Сама себе всё испортила, и к ней после этого, видите ли, особое отношение нужно! «Чтоб ты задохнулся в пьяной рвоте, поскользнувшись на собственной сперме, ублюдок…» — Меня до невозможности забавляют твои жалкие попытки выставить себя главным на этой студии. — По моему лицу прошла привычная судорога — против воли в свете софитов блеснул широкий оскал слегка пожелтевших зубов. Его плечи возмущённо дрогнули. — Извини! И кто же по-твоему здесь действительно главный? — дерзко спросил он, переведя прищуренный взгляд на меня. Я отпустил поводья. — Я, сучка. — Грубый жест смахнул руку Нойзетт с моего плеча. Игривые всхлипы моментально заполнили моё горло. — Ты хоть понимаешь, неблагодарная сволочь, каких сил, каких ебучих сил мне стоит позволять вам хоть ненадолго забыть о своей ничтожности, а?! Боже, ты не представляешь! — Я подскочил к нему вплотную, вцепился ему в плечи. Ноги подкосило, и я задрожал от гортанного смеха вперемешку с визжащей истерией. — Ты не представляешь! Каждый чёртов раз я стоял у зеркала, всё смотрел себе в глаза, вытирая слёзы кипой купюр, и постоянно, без перерыва, как заведённый, приговаривал: «Не-ет, не-ет, я же не мразь, я не могу постоянно напоминать им, что любой их неверный шаг или неосторожное слово в мою сторону не останется без ответа, я ведь благородная, благородная тварь, верно?!» — Я рассмеялся во всю глотку, не сдерживаясь более. — Да я сотру тебя к хуям, тварь, дай лишь ёбаный повод! Я толкнул его назад. Поле моего зрения стало узким, как у хищника, преследующего свою жертву. Его испуганный взгляд, как на безумца, его подкошенные ноги и сжатые кулаки я видел в мельчайших подробностях, но вокруг его силуэта — вился лишь непроглядный, сжигающий глотку дым. — Слушай, раз на то пошло. — Я развёл руки в стороны, будто представляя себя многомиллионной аудитории. — Да, я мразь. Моя репутация так бесповоротно втоптана в грязь и дерьмо, что публичное издевательство над тобой даже умудрится поднять мне рейтинг на какие-нибудь пятнадцать условных единиц. Так что давай, шавка. Брось вызов хозяину. — Я сорвал с руки перчатку и небрежно швырнул её, жадно улавливая каждое мельчайшее подрагивание мышц его перенапряжённого лица. — Подними. Подними-подними, шавка моя, ты же можешь, если хочешь! Я подбадривающе похлопал себя по колену и рассмеялся. Безнаказанность разлилась по жилам, как пробирающий наркотик. — Ты, верно, совсем ёбнутый. — только и выдавил он через несколько секунд молчания. Нас окружило неплотное гудящее людское кольцо. Не сговариваясь, всякий и каждый понял одно — драка недопустима. Не подумайте, я ничуть не костолом и не громила. Мои физическая сила и ловкость заканчиваются там, где начинается моя никотиновая зависимость. Но даже так — идея ввязаться со мной в драку была критически созвучна идее прыгнуть в котёл с кипящим маслом. Причина проста, как ясный день — я мразь, отчаянная, как террорист-смертник, и если (разумеется, не приведи Господь, ха-ха!) кому-то покажется забавным устроить со мной мордобой, итог будет ужасающе весёлым — одного из нас точно вынесут со студии вперёд ногами. Драться я буду самозабвенно, с кровожадным азартом в глазах и полным игнорированием любых болевых сигналов моего обезумевшего тела.Но сейчас только этого я и хотел. Впиться зубами ему в глотку, выдавить глаза, сломать челюсть, если получится.
Я правда этого хочу?Не представляешь, насколько! Это будет то ещё зрелище, хи-хи!
Для чего?Показать ему своё место. Всякий должен знать и понимать — на этой студии для меня нет и не может быть равных.
На твоём месте я бы стерпел. Иначе весь мой план…Приоритеты ты расставил — не налюбоваться! Забыл, что лишь твоя собственная репутация даёт тебе возможность выжить в этом гадюшнике, а? Видно, совсем запамятовал. Вот бедняга! Благо, есть я, который успешно успеет вправить тебе мозги до того, как ты сдохнешь от передоза забытый в заброшенном помещении в глубинах Башни, предварительно вытуренный с работы и обхаянный всеми, кем только можно! Как был желторотым идиотом, так им и остался.
Наступившую на миг тишину внезапно разорвал истошный вой сирены. Толпа покачнулась и отпрянула назад, одичало задрав головы кверху. Истеричный голос из динамиков дошёл до моего сознания словно сквозь стеклянный колпак. «…Все наёмники — немедля ко мне! Повторяю — на пятый этаж. Сию секунду!..» Я довольно осклабился. Он не изменяет собственным принципам разговаривать порой даже вычурнее и глупее, чем я. — Сьёмки отменяются! Полностью! — закричал режиссёр, стараясь перекрыть голосом вопли тревоги. — Теодор, Нойзетт — вы — идите! Марш! — С тобой я ещё разберусь. — еле слышно прошипел я и, не видя перед собой ничего, кроме белёсых размытых пятен, машинально развернулся и быстро направился в сторону, где находился лифт. Голова кругом. Меня злит всё. Я дал себе волю. Я не смог выразить свою злость. Не смог от всей души разложить ту мразь на куски. А теперь ещё и это. Неожиданная тревога, которая бесит меня и превращает и без того не работающие мозги в безобразную единую массу. Хочу провалиться сквозь землю. Я хочу исчезнуть из этого момента. Проснуться где-нибудь потом в собственной кровати, чтобы ничего из этого не происходило. Да и кто, блядь, я?! Сейчас тело работает на автопилоте. Без моего вмешательства переставляет ватные ноги, вцепилось двумя пальцами в узел плаща, часто и тяжело дышит. Сознание сыпется, как песочный замок под напором волны. Или под ногой шального заскучавшего ребёнка, которому больше всех надо. Да. Второе, пожалуй, даже точнее. Раздражает, раздражает, как же… — Ты в порядке? О-хо, я уже и забыл. — Всё просто прекрасно! — невозмутимо воскликнул я, обернувшись на неё. Она не поверит в искренность моей улыбки, но сделать попытку мне всё же нужно было. Я так вымотался… — Не верится. Твоё «выступление» было больше похоже на… Действительный нервный срыв. Мы шли по широкому холлу песочного цвета. Теперь опустевшему. — Значит, я разучился играть и вызвал не те эмоции у зрителя. Какой позор. — отозвался я равнодушно, сложив руки за спиной. — Даже если так, это настораживает. — Нет уж. — прервал я её раздражённо. — Будь добра, позаботься о себе. Липнуть ко мне вовсе не обязательно. — Липнуть? — не те нотки проскользнули в её голосе. — Как интересно… — И чего же в этом интересного? — возмущённо фыркнул я. Тот самый разговор в туалете. Чёрт. — Узнаю всё больше насквозь прогнивших, скучных и циничных составляющих твоего мировоззрения. — спокойно парировала она и сложила руки за спиной, явно передразнивая меня. Я закатил глаза. — К чёрту тебя. — устало выдохнул я. Я не в силах спорить сейчас. Особенно… с ней. Мы подошли к лифту. Я треснул по кнопке кулаком и облокотился о стену. Жарко. Всё ещё дышу слишком глубоко и часто. — Кстати… — Ну? — Я стянул маску с лица, вытер лицо рукой и ругнулся себе под нос. Чёртова перчатка… Я так и оставил её на сцене. — Спасибо за заботу. …А? Я уставился на неё со взглядом дикого заарканенного коня. Заметив моё выражение лица, она развела руками и положила голову на руку. — Ну, или, если для тебя так будет проще, спасибо, что лип ко мне. — Она посмотрела на меня с таким лицом, будто вот-вот с её губ сорвётся насмешливое: «Видишь теперь, как глупо это звучит?» Я тряхнул головой и зашипел: — И вновь ты благодаришь меня чёрт знает за что… — И вновь ты игнорируешь эту благодарность, даже не утруждая себя ответным жестом.Слишком много чести будет.
Я с усталым видом провёл по лицу рукой и шумно выдохнул. — Не за что.СТОЙ-СТОЙ ЧТ-
Она резко обернулась на меня с таким лицом, будто ей удалось поймать руками падающую звезду. — Так, всё, к чëрту, не разводи истерику! — махнул я рукой, будто прогоняя кошку, и натянул маску обратно. Она вдруг осторожно, сначала тихо, словно прощупывая почву, но вскоре чисто и искренне рассмеялась, прикрыв рот рукой. — Ты серьёзно?! — Я сказал — не разводи истерику. — Да я не развожу, честно! Я просто… рада. — Она хитро прищурилась. — Может быть, когда-нибудь я услышу от тебя и «спасибо»? — Неясно, отчего, но я вздрогнул, когда она наигранно-взволнованно всплеснула руками. — Или и вовсе — ах, уму непостижимо! — и «прости меня»? — Мечтай. — буркнул я и влетел в только открывшиеся двери лифта. Только вот… — Ах ты, пёс, кого я вижу! — Я отшатнулся назад так резко и неожиданно, что руки Нойзетт неуклюже влетели мне меж лопаток. Коренастая фигура в пончо угрюмо засопела. — Пошёл ты. — О, не стоит. А как я рад тебя видеть, не представляешь! — я относительно спокойно усмехнулся и прошёл мимо него. — Виджи, какая встреча! — Нойзетт без малейших сомнений прыгнула ему на шею, слегка смяв руками ярко-оранжевое потёртое пончо. Он простовато и неумело заключил её в медвежью охапку. — Ну-ну, только не при детях. — фыркнул я и стукнул кулаком по кнопке. Лифт с хрустом закрыл двери и неторопливо, скрипя и пошатываясь, отправился вверх. Каждый раз удивляешься, как эта сверхнадёжная конструкция всё ещё не унесла пару-тройку невезучих пассажиров с собой в могилу, на дно лифтовой шахты… Нойзетт отпрыгнула в сторону и примостилась у стены, сияя лучезарной счастливой улыбкой. Повисшую было неуютную тишину мягко нарушил её задорный голос: — Завидуешь? — Чему? — отозвался я с наичистейшим непониманием, скривив лицо в недовольную мину. Ну, таким, чтобы точно было ясно, насколько же, чёрт возьми, она ошибается. — Оказаться в лапах этого живодёра мечтает разве только неисправимый мазохист со стокгольмским синдромом и бонусом в виде врожденного кретинизма… — Выкрутился. — довольно заключила Нойзетт. — Один-ноль.Как ты жалок. Чем ты там пытался задеть её вчера?.. А, точно! Своей стойкостью к душевным переживаниям. «Я держусь до конца, а не расклеиваюсь прямо посреди сцены.», верно? Лжец, хи-хи, лжец! Лжец! Позорище!
— Нойзетт. — Виджиланте тяжело вздохнул. — После этого собрания ты… — Я всё расскажу. Тео прав. Просто… Мне… Невероятно страшно. — Со мной тебе бояться нечего. Я опёрся рукой о стену и слегка обернулся на него. Да, глядя на его лицо, ему было сложно не поверить. Что же… Оно и к лучшему. — Чудно, что я добился хотя бы этого. — Не сказав больше не слова, я, никого не дожидаясь, стремительно направился к кабинету. Чёрт, как же я не хочу сейчас видеть это самодовольное, наглое лицо и его мерзкие, театральные, абсолютно неестественные и неуместные ужимки… Чем-то всё же мы точно похожи. И от этого блевать тянет только сильнее.