***
Все потемнело. Будто в миг налетела буря из черного пепла. Когда Иорвет моргнул, всё было иным. Стало слишком тихо. Он поднялся и огляделся вокруг. Кругом был лес, изумрудно-синий, но невообразимо тёмный. Словно ночь. Всё всегда начиналось и заканчивалось здесь. А он просто вернулся туда, где сосредоточенно яркое воспоминание. Воспоминание, которое ожило из-за концентрации эмоций, пережитых им. Иорвет приподнял голову и увидел подъём к руинам Cáelmewedd. Жалкий осколок прошлого, но такой реальный. Статуя возлюбленных, чьи каменные уста никогда не соприкоснутся в поцелуе. Эльдан и Симориль навеки застыли в объятиях, навеки став символом жертвенной любви. И розы. Это странно, но как только он тянулся к ним рукой — они облетали. Большинство из роз и вовсе были увядшими, засохшими. Лишь одна горела лиловым пламенем. Люди отняли у эльфов всё. Это было почти как в том сне, который приснился ему однажды. Но он ничего не чувствовал, кроме одиночества. Пахло смертью. И эти цветы, залог вечной любви и памяти — цветы ему на могилу. Розы, которые он видит сейчас — другие. Умирающие. И лес тает, увядает. Это потому что сам Иорвет в реальности сейчас бьётся в агонии. Он умирает. Сейчас они встретятся в битве вновь. Глухо стукнуло о землю яблоко в меду. Чёртовы воспоминания. — А ты… боишься. Ты боишься. Голос везде и нигде одновременно. Он гуляет в ветвях и кронах старых раскидистых деревьев, шевелит листву, покачивает её. Птиц не слышно. Их нет. Всё умерло. Всё. Деревья тоже высохнут. В этом месте ничего больше не осталось. Это место горчит на губах яростным поцелуем смерти. Слишком много воспоминаний. Иорвет вспоминает раскиданные по поляне тела своих скоя’таэлей. Вспоминает и другие смерти, чужие. Эти паузы сводят с ума. Ничего не остаётся кроме как шагнуть вперед, навстречу страху. Страху надо смотреть в лицо. Иорвет это с детства помнил. Когда-то в детстве он боялся насекомых. Когда-то в ранней юности он боялся dh’oine. Когда-то он боялся… чего же он боится теперь? — Где ты?! Выходи! — зовёт Иорвет сквозь пелену, но та слишком плотная, чтобы его кто-то услышал. Видение. Оно дрожит, размывается. Просто дымка прошлого. Но какая реальная. Он видит себя. Их. Так близко, так знакомо. Ощущения реальны, он и на своих губах снова ощущает чужие — сухие и жестокие. Эмоция слишком сильна. Это просто морок. Лес запомнил и это, но исказил. И теперь выскабливает воспоминанием сердце. Нож Роше почти у самого горла «того» Иорвета. Этот поцелуй был горче дикого меда. Жадный, яркий, с привкусом крови и смерти на губах. Неправильное вожделение от насилия. От битвы. Роше поцеловал его первым. Иорвет лежал среди трупов. Кто-то из «белок» мёртвым телом упал в костёр, воняло жжёным волосом, ватой, тлеющим жиром. И Роше исступленно целовал его, и острый клинок ласкал нежную шею. После поцелуя следовал удар ногой под рёбра. Иорвета Роше пнул как барин — надоевшую псину. Видение закричало пронзительно и рассыпалось. Рассыпалось в прах. Как в том сне. Лес засмеялся сотней голосов. Разных. Иорвет помнил каждый, но забыл. Это голоса тех, кто уснул вечным сном в этом лесу. Он отшатнулся. — Иорвет, я здесь! — надрывно вскричал кто-то, пытаясь догнать его. — Иорвет, помоги! — вторило омерзительно эхо с другой стороны. Иорвет мотал головой, пытаясь понять, откуда исходят голоса. Он кидался отчаянной птицей то туда, то сюда, звал в ответ, вперемешку называл имена тех, кому эти голоса когда-то принадлежали. Но никто не отзывался, только голоса продолжали стонать и причитать. — Не слушай, Иорвет, ты нужен нам! — Иорвет, ты предатель. Ты оставил нас умирать. Они смеялись, холодно и колюче, перебивали друг друга на старшей речи. Иорвет метнулся вперёд, а голоса бросались за ним, шептали на ухо. И только один голос отзывался эхом по — человечьи: — Иорвет, помоги мне! Иорвет! Он звучал так отчаянно, так ужасающе пронзительно, что тяжело было не поддаться. Ноги сами несли в неизвестном направлении. Чьи-то руки постоянно касались его плеч, а может, это были ветки деревьев? — Предатель, предатель, предатель! Эхо рыдало ему вслед. — Иорвет, быстрее! — умоляло человеческое эхо. Иорвет бежал на звук, с трудом разбирая дорогу. Ветви деревьев раздирали и без того израненное лицо, он спотыкался о бурелом. Чтобы не слышать голоса и смех, захотелось взять остренькую палочку и проткнуть барабанные перепонки. Он обернулся и только теперь увидел, что за ним, спотыкаясь и кряхтя, ползут его эльфы. Вернее то, что от них осталось. Изуродованные, обескровленные, некоторые — с моровыми надрывами на коже, они ползли за ним, хватали за длинные ноги, скалили окровавленные сколотые зубы. Они все погибли, а он не смог их спасти. Иорвет стонал, проклинал их и себя, пытаясь избавиться от навязчивых иллюзий. Мёртвые не возвращаются, это всё сон, это всё иллюзия… — Я хочу жить, Иорвет! — послышался женский голос, а ему вторил мужской, совсем юный. Иорвет попятился назад и вдруг ощутил, как скатывается куда-то вниз. Они все погибли, а он нашёл «дом» в постели заклятого врага. Они погибли с оружием в руках, а последнее, что он делал в своей жизни — пил вино на банкете dh’oine. Dh’oine, предавших его. Он оказался на залитой сумрачным светом поляне. Голоса больше не преследовали его, но тишина, возникшая взамен, пугала ещё сильнее. Иорвет огляделся по сторонам и тогда полянку начал заливать синий туман, а после… В синем ледяном огне появился Роше. В руке он держал собственную голову в трупных пятнах, подбрасывал её, как ребенок бросает мячик. Тело его при каждом шаге менялось — то молодой, то старый, ветхий старик. На обрубке шеи висела обрезанная верёвка, связанная эшафотным узлом. Грудь была истыкана стрелами. «Роше» вытащил из ножен меч, а голову повесил себе на пояс. Иорвета затошнило. Больше всего он боялся смерти Роше. Раньше страстно этого хотел, а теперь — боялся. И все самые болезненные образы — старость, казнь, убийство, смешались в одном. Поднялась трупная вонь. Иорвету стало жутко. А может, в самом деле это его избавление? Смерть от руки когда-то верного врага. Милосердная смерть. Синее пламя напротив почти лизало лицо, было близко и так испепеляюще опасно. Огонь — жизнь и смерть. Смерть рядом, дышит в затылок. Иорвет жмурится, но как только всё затихает, перед ним возникает костяное лицо его самого страшного кошмара, его сухие руки обнимают лицо. Это — объятия самой погибели. Два острия меча предназначения стали одним. Осталось лишь… Своей смерти Иорвет не боялся. Он страшился лишь того, что там, в мире живых, остались его эльфы. Все те, кто остался верен своему командиру. Неужели Остров Яблонь просто легенда, а его ждут бесконечные страдания и муки совести? А может, он просто недостоин и теперь его удел вечно проживать кошмары? — Ты мёртв, Иорвет. Как и я, — шепчет «Роше». Холодно, почти как в ледяной воде. Все, что может чувствовать сейчас Иорвет — холод. И отчаяние. Что это, посмертное испытание или наказание? «Как и я?» — Зачем ты продолжаешь сражаться? Это бесполезно… Его меч — пылающее лезвие. Оно почти у горла, смерть почти готова взмахом клинка рассечь его дух. Дух, не тело. Тело уже мертво. Чуть только жемчужно-белый череп коснулся губ Иорвета, он обхватил его руками, возвращая собственной смерти поцелуй. Смерть касалась лица складками шаперона, пропахшего табаком и кровью. Такой знакомый и любимый запах, любимое касание. Видение задрожало, затрепетало в его руках, стало растекаться в дым-патоку. Иорвет выхватил саблю и одним махом срубил костяную голову. Всё померкло, погружаясь в неясный липкий туман. В мире же реальном, отделённым пеленой магии от ужасов сновидений, Трисс из последних сил удерживала своё заклинание, находясь в глубоком трансе. Чародейку, уже почти терявшую сознание, подхватил Киаран, помог ей удержаться. Все боялись нарушать ритуал, боялись пощупать пульс Иорвета. Магия рассеялась, осыпаясь и растворяясь чёрно-зелёными рваными обрывками заколдованного леса. Иорвет дёрнулся, но не очнулся.***
Всё, чего теперь хотел Роше — поспать. Хотя бы пару часов. Если он не поспит чуть-чуть, то сойдёт с ума окончательно. К тому же, он прекрасно понимал, что паникой делу не поможешь. Трисс делает всё, что в её силах, придворные лекари — тоже. Он поспит, а потом сразу же направится выяснять, кто передал письмо и деньги виночерпию. «Слугой в маске» мог оказаться любой человек в Темерии. И не только в Темерии. Как-то раз, ещё в первые годы своей службы, Роше читал в одной из книг (одной из немногих, что он вообще дочитал до конца) о заговорах в Темерии в былые времена. Обыкновенно, эти самые заговоры раскрывались достаточно ловко и быстро, королевская разведка была мастеровита и профессиональна. Роше, по-видимому, профессионалом не был. Он шёл по безлюдным коридорам замка, слыша собственные чеканные шаги. — Роше? — его тихо окликнул голос, который он предпочёл бы сейчас не слышать. Бригида Пепеброк стояла перед ним, растеряно посматривая то на его лицо, то на дрожащую руку. На ней было уже не то дорогое платье, которым она красовалась на балу, но волосы были всё так же безвкусно завиты, а в ушах блестели камешки. Пудра на лице поплыла, видимо, Бригида волновалась и потела. — Я просил тебя следить за нильфгаардской делегацией, — тихо, но с явной угрозой в голосе, ответил Роше, даже не приветствуя её. — Я и следила! — возмутилась Бригида, складывая холёные ручки, унизанные кольцами. — И что ты думаешь? По поводу случившегося. Виночерпий раскололся, что травить хотели меня. Пепеброк поморщила нос, делая вид, что терзается сомнениями. — Может, выгодно это кому-то. Честно тебе сказать? Ты очень много кому не нравишься. Роше в ответ фыркнул. Роше здесь не нравился решительно никому. Кроме королевы, пожалуй. И того, кого отравили вместо него. Злая ирония. — Вот это откровение. А я и не догадывался… — Назначил тебя император. Какая выгода конкретно нильфгаардцам тебя травить? Чтобы что? — Бригида сложила пальцы в замок, повела плечами. Ей совершенно точно не нравился Вызимский замок. Как и ему. Вернон задумался. Нильфгаардцы доверяют ему, как восприемнику Анаис. Баронесса находится в зависимости от нильфов, продвигает их интересы и политику. Если бы Эмгыр захотел избавиться от Роше, какие козыри бы он получил от этого? Большая удача для Нильфгаарда усадить в регентское кресло Темерии человека, который точно не поднял бы мятеж. А таков ли Вернон Роше в глазах Белого Пламени? Когда-то Талер предупреждал его, дескать, договор с императором не так прочен, как может показаться. Нильфгаард отлично помнил, как темерские партизаны кошмарили имперские транспорты. Именно эта их маленькая, но отчаянная партизанская война, их пассионарность и горячность показали, что даже если Темерия станет просто провинцией или вовсе исчезнет, темерцы — никуда не денутся. Живительная энергия этого народа, в глазах «чёрных» абсолютно варварского, на самом деле напрягала и даже пугала напыщенных нильфгаардских генералов. Вернон на самом деле не верил, что у них есть какой-то шанс в ближайшие лет десять отвоевать абсолютную независимость. Север разгромлен, аристократия бьётся за свои шкурки, военные лавируют туда-сюда как флюгер на башенке. Быть может однажды, когда Анаис I превратится из юной девчушки в сильную и справедливую королеву… — С моей смертью началась бы смута. Кто ещё защитит королеву, если пидорасы в дутых шортиках и воротничках ждут момента, когда можно будет поудобнее от неё избавиться? — Роше говорил тихо, уводя Пепеброк в сторонку и взяв её под руку. Бригида не смотрела на него. Её взгляд бегал по стенам и витражам. Она выждала паузу, а потом, когда Роше поник, привлекла его ближе к себе. — Ты не думал допросить баронессу? — она прищурилась хищно. — Исключено. Она мать королевы, она бы не… — А её дядя, барон Орвалл Ла Валетт? Не он ли мечтал стать регентом при королеве Анаис? Видимо, слова Бригиды произвели на Роше должное впечатление, поскольку он сразу остановился, замер. Пепеброк выжидающе глядела на него, радуясь тому эффекту, которого добилась своей догадкой. Вернон прекрасно помнил, кто эта женщина, помнил, что и на неё он не может положиться полностью. Но сейчас, в этих условиях, она казалась ему вынужденной союзницей. Бригиду Пепеброк Роше считал глупой женщиной. Нет, ему вовсе не были присущи какие-то дремучие стереотипы о благородных дамах, но слишком хорошо он знал конкретно эту аристократку. Слишком хорошо понимал, что перегнёшь с силой — она упорхнёт. — Думаешь, Ла Валетты устроили заговор? — Ничего не думаю. Предполагаю. Вспомни сам, Роше, разве барон Ла Валетт был в восторге от твоих реформ? — А кто был? — огрызнулся Вернон. — Мне больше никто не приходит в голову. Темерские аристократы слишком разбиты и между собой не могут договориться. Что они против Нильфгаарда? А вот у Ла Валеттов есть связи с императором. — Всё равно неубедительно, — Роше качал головой, — А реданцы? Знаю, Редания сейчас просто квази-провинция Нильфгаарда, но там ещё есть Адда… — Вряд ли, — Бригида трагично вздохнула, — Эмгыр следит за тамошними аристократами. Сказать, что Эмгыр вар Эмрейс «следит» за своими новыми провинциями — ничего не сказать. Нильфская разведка держит некогда великие королевства Севера в железном кулаке. Да и что получил бы Эмгыр, если бы на трон Темерии взошла Адда I? Есть ли фатальная разница для Нильфгаарда в том, какая из сестёр будет королевой? Анаис ещё ребёнок, она слушает и впитывает всё, что говорит ей баронесса-мать и он, верный цепной пёс темерской династии. Адда уже женщина, у неё сложный характер и были когда-то амбиции. Вряд ли Эмгыр захотел бы видеть на троне Темерии монарха куда более амбициозного, чем, как он думал, мог воспитать Вернон Роше. — Если я приму твою «теорию» о Ла Валеттах, то что мы получаем? Зачем семье, у которой есть все блага и протекция, устраивать заговор? Предлагаю дождаться того, что выскажет император. Прошло мало времени, думаю, депеша ещё не дошла… — Но ты не думал о том, что Мария-Луиза питает к тебе весьма противоречивые чувства? — намекнула Бригида. — Мы почти не успели поговорить на балу. Но её настроение меня смутило. Не то чтобы я ожидал чего-то особого, но… у меня было чувство, что она темнит. Торопит с помолвкой Её Величества, будто хотела предложить кого-то конкретного в женихи… Вернон спиной ощущал взгляды, которыми награждали его витражные короли. Он был чужим тут. Он не был правителем Темерии, не был даже достойным опекуном королевы. Не был её защитником. Именно поэтому ему так страшно смотреть на портрет Фольтеста и витражи с владыками прошлого. Отчего-то Роше кажется, что они все молчаливо осуждают его. Вот только когда ему вынесут приговор? Они прошли дальше и почти дошли до выхода в зимний садик. Тут Пепеброк отпустила его руку. — Я попробую выяснить хоть что-нибудь, — пообещала она уверенно, — но поразмышляй над моими словами о Ла Валеттах. От твоей смерти Темерия ничего не потеряет, а кмету всё равно, управляешь страной ты или Орвалл Ла Валетт, потомственный барон… Вернон Роше молчал. Теперь до него дошла мысль Бригиды. Вполне возможно, что Эмгыр и не в курсе этого заговора, который в теории мог провернуть Орвалл. Но бежать допрашивать барона Вернон не стремился. Кто оставался ещё из «старой когорты»? Беззубые Маравель и Кимбольт, один из которых был амнистирован только недавно? Списывать со счетов темерцев он не спешил. Если встать на сторону этого предположения, то вариант с Ла Валеттами скорее всего отпал бы. Догадка осенила его, он было хотел высказать её Бригиде, но благородная наследница рода Пепеброк исчезла, словно тень. В голове шумело ульем пчёл от новой информации. От того, сколько проблем свалилось на него в эти дни. Он сто раз пожалел, что согласился принять предложение императора. Но по-другому бы не вышло. А вышло вот так. Браво, Роше. И Темерию спас, и чуть не потерял. Осталось спасти самого себя. Он спрятал письмо в карман. Покажет его Талеру — может, у старого разведчика будут какие-то свои предположения. Голова-то у него явно свежее, чем у Роше сейчас. У него совсем не было улик, кроме злосчастного письма, который некто анонимный передал слуге. Всё заходило в тупик Но сначала — сон. Он и уснул, сложив голову на стол в кабинете в Вызимском замке. Уснул, погружаясь в вязкий и липкий сон. В висках гудел кровоток — он ясно его слышал. Комната, кабинет, почему-то теперь до ужаса тёмный: кажется, свечи гаснут. Нехорошо. Вернон вспомнил вдруг, как когда-то со своими людьми застрял в деревушке под Марибором. Гроза занималась, было так же темно. «Такая гроза… деревенские мужики говорят, что такие облака не к добру. Быть худу!» — отмахнулся Фенн тогда, закуривая и глядя в тёмно-синее небо. Вернон даже может почувствовать тот запах. Запах майской грозы, душистый и наполненный тревогой. Но это было уже так давно. Уже нет Силаса, Тринадцатого, Фенна. Нет «Синих полосок». И вертится теперь вокруг Роше служка, вертится дворецкий, гвардейцы… Король Фольтест Темерский, возлюбленный король, смотрит с мраморного бюста недвижимыми глазами. Кажется — потянись к нему, можно даже разговорить безмолвный камень. Смотрит строго. Будто скажет сейчас: «Рапорт, Роше!». Роше дрожать охота. Наверное, даже при жизни своего короля Роше не ощущал такого трепета. Да вот же он: стоит в комнате тёмной тенью. И смотрит. — Ваше Величество… Вернон поднимается, чувствует, как он весь сам — тряпичная кукла. Смешная, которую за ниточки дёргают в уличном театре. Мантия у короля надушенная и сверкают на ней серебряные лилии. Лилии везде. «Быть худу» — кружит мысль в голове. Комната расцветает миллионами блестящих витражей. Да, это не кабинет уже, а зал, просторный. Немедленно накрыло ощущение, что его жизнь ему не принадлежит. Холодно. Фольтест тянет руку с блестящим рубином на перстне. «Целуй, Вернон, касайся пальцами мантии, моли.» А другого теперь — нет. Но король только качает величественной головой своею, красивое лицо его разглаживается и как-то странно улыбается он, отдавая Роше перстень, переливающийся кроваво-красным блеском. — Ваше Величество… это что? По лицу Фольтеста ползёт горькая полуусмешка-полуоскал. Вместо глаз — два зияющих провала. — Это — смерть.