Доккеби тоже нужен лес

Чанбина отправляют обратно в свой кабинет, как бы он ни сопротивлялся. Конечно, сначала туда проскальзывает Хёнджин, включает компьютер и звонит Чанбину, дует губы. — Ёбо, — ворчит он, — ты не сказал мне пароль, как я могу тебе отправить то, что ты просил? Посмеиваясь, Чанбин диктует в трубку по символам сложную последовательность и одновременно наблюдает за его действиями по камерам. — Айщ, неправильно, — обижается Хёнджин, — давай ещё раз, с самого начала. На экране он ловко, с первого раза — ебучий шаман — вставляет флэшку правильной стороной, клацает по клавишам и запускает файл в открывшемся окне, одновременно повторяя за Чанбином пароль так, как будто до сих пор пытается его напечатать правильно. Сидящий справа за своим ноутбуком Минхо хмурится и тихо переговаривается со своими сотрудниками, и по контексту Чанбин понимает, что да — за Хёнджином наблюдают не только они, но не понимает, даёт ли это знание им то, чего они так хотят. Херово не шарить в компах, вздыхает он, но тут же утешает себя — зато он в музыке разбирается, в отличие от Минхо, который максимум спеть или жопой потрясти под неё в состоянии. Красиво потрясти, правда, тут хуй откажешь, но тем не менее. Каждому своё. — Всё, вошел, — радуется Хёнджин, — сейчас отправлю тебе документы. Он пересылает ему что-то абсолютно ненужное на личную почту, вытаскивает флэшку, выключает ноутбук и выходит. Первый этап окончен. Перед вторым Чанбина, заставив его посидеть у Минхо еще с полчаса — для правдоподобности — выгоняют обратно в кабинет. Видимо, чтобы не мешался. Конечно же, обещают держать в курсе, и на этом все, потому что видеонаблюдение и Ликса никто не отменял. В результате Чанбин сидит как на иголках следующий примерно час, проводит встречу с рекламщиками, перенеся ее на более ранний срок, чтобы не терять времени зря, потому что работа никуда не девается даже несмотря на всякие эксцессы. И только через минут двадцать после окончания этой встречи слышит звонок телефона. — Всё, — выдыхает Минхо, — есть. — Вы его взяли? — Угхм… — тянет тот и вдруг раздраженно, громко и зло шипит. И возмущается: — Я сказал, не кусай меня! Не кусай, кому говорю! Чанбину кажется, что он слышит недовольный голос Хёнджина, и он встревоженно сдвигает брови: — Что у вас там происходит вообще? Это Джинни? — Джинни-Джинни, — подтверждает Минхо. — Блядь, нет, иди сюда сам обрабатывай свою крыску, мне ещё пальцы дороги! Голос Хёнджина на фоне уже гораздо менее раздраженный, почти извиняющийся, и Чанбин не выдерживает. — Что с ним? — Да все с ним… Айщ, блядь! — Минхо вскрикивает. — Я тебя своим кошкам отдам, если ты не прекратишь кусаться! — Больно же! — совсем рядом с трубкой возражает Хёнджин. Только тут Чанбин позволяет себе выдохнуть — жив, здоров, — но даже не думает отрубать звонок, так и идёт, прижимая телефон к уху, до самой лестницы и спускается по ней. Точно так же — с телефоном — он входит в кабинет и застаёт картину маслом по сыру: Хёнджин, босиком, забравшись с ногами, сидит в кресле посетителя, а Минхо с видом наседки носится вокруг него с ватными дисками в руках. Чанбин настолько удивляется, что ненадолго теряет дар речи и замирает в дверях, потому что раньше так Минхо беспокоился сугубо о своих кошках — ну ладно, о нём еще, даже остальные их друзья, включая Джисона, в этот список так и не попали, а тут на лице его такое волнение, словно Хёнджин — это случайно превратившийся в человека Дори. Или Суни, плевать. Чанбин даже не сразу замечает, что у Хёнджина разбита губа. Но, как только замечает, то сразу оказывается рядом, хватает его за подбородок и разворачивает к себе. Губа в крови, щека слишком красная и явно вот-вот опухнет, челюсть — Чанбин проводит пальцами — вроде цела, ребра тоже, зрачки нормальные; и вроде всё в пределах допустимого, несмотря на то, что Хёнджин подозрительно молчалив, но… Прижимая его к себе — моё, не отдам, хер вообще больше из рук выпущу, убью ту тварь, что посмела причинить ему боль, — Чанбин внимательно смотрит в лицо Минхо, и неизвестно, что тот видит, но тут же отталкивает его руки в сторону. — Угомонись, — приказывает Минхо и торопливо прижимает ватный диск к треснувшей губе Хёнджина. Хёнджин снова щёлкает зубами, пытаясь укусить его за пальцы; Минхо отдергивает руку и жалуется Чанбину: — Вот и что с ним делать? — На твоем месте я бы беспокоился, что мне делать с тобой, — ворчит Чанбин, вынужденный держать подальше руки от Хёнджина, но тут же за это и расплачивается — Минхо пихает ему в руки ватные диски и антисептик. — На, займи себя делом, — говорит он и направляется к выходу. Через плечо бросает: — Побудь хорошим хозяином. Хёнджин застывает с открытым ртом, переводит взгляд с медленно закрывающейся двери на Чанбина и почему-то краснеет. Рука его, словно сама собой, поднимается к шее, и Чанбин уже почти было думает, что всё, опять паническая атака, как тогда, в торговом центре, но оказывается, что с того времени Хёнджин уже куда лучше контролирует себя. Вместо того, чтобы провалиться в небытие страха и ужаса, он скребет пальцами в воротниковой зоне, словно пытается подергать за что-то невидимое и не может это нащупать — и алеет совсем, когда понимает, что делает. До Чанбина доходит не сразу. Ошейник. Старая фантазия первых дней, когда хотелось поставить Хёнджина на колени и выебать в рот, оживает мгновенно. Теперь, правда, хочется еще и пристегнуть к ошейнику цепь — благо она есть в комплекте, подаренном Феликсом, — и заставить Хёнджина повиноваться каждому его слову, словно послушного питомца. — Позже, солнце, — обещает он, и Хёнджин, словно заворожённый, послушно кивает его словам. — Лучше расскажи мне пока, как всё прошло. — Он перечислил мне деньги, — мгновенно переключается тот и принимается хихикать. — Представляешь? Минхо-хён сказал, чтобы я оставил себе, типа премии, вроде как я заслужил, раз поработал внепланово в его отделе. О, и Минхо-хён предложил мне подумать о том, чтобы поработать на него постоянно, представляешь? Сказал, что с такой каменной рожей, как у меня, когда я несу херню, самое то людей на нужные темы разводить. Официально я все ещё буду числиться где-то еще, например, у тебя, но неофициально через меня можно будет сливать дезинформацию конкурентам, и… Чанбин? Отвисая, Чанбин молча смачивает ватный диск антисептиком и тянется к его вновь измазанной свежей кровью бедной губе. Хёнджин ойкает, но тоже затихает, ждёт, когда он соберётся с мыслями. — Я бы хотел тебе запретить, — в конце концов через силу признается Чанбин. — Но не могу. Не имею права. Но хотел бы. — Но почему? Почему запретить? — откровенно недоумевает Хёнджин. Чанбину почти становится стыдно. Почти. — Потому что я не должен запирать тебя в золотой клетке, — пожимает он плечами так, как будто это признание для него ничего не значит, и смотрит куда-то вниз, вертит в руках грязный ватный диск. Рука Хёнджина ласково скользит по его предплечью, с силой сжимает запястье; и, если бы тот не улыбался, Чанбин бы, наверное, напрягся. — Я тебя знаю, — шепчет тот и, привстав, быстро прижимается к его щеке губами. — Ты бы никогда не сделал того, что было бы для меня плохо. Я тебе доверяю… Ой, я тебя испачкал! Прижав пальцы к губам на секунду, Хёнджин тут же убирает их и разглядывает кровь, недовольно жмурится. Чанбин же просто вытирает щеку тем же грязным ватным диском, что до сих пор держал в руке, и наконец выбрасывает их в урну под столом. — Ты опять слишком в меня веришь, — смеётся он. — Смотри, Минхо услышит. — Плевать, — шепчет Хёнджин, просяще вскидывает голову, моргает жалобно, и ему даже не надо просить — Чанбин и так понимает, чего тот хочет, потому что он сам хочет того же. Наклонившись, на полпути он встречает его горячие, нежные губы, раздвигает их языком и словно в море ныряет — его накрывает с головой одновременно и тихим трепетом перед тем, как невозможен Хёнджин, как он прекрасен, и немыслимым когда-то возбуждением. Когда-то Чанбин думал, что невозможно так хотеть кого-то — чтобы поджимались яйца и пальцы на ногах, чтобы хотелось рычать и не выпускать никогда. Хёнджин, негодник, рычит ему в рот первым, сцепляет руки за загривок и тянет ближе, и ему невозможно не поддаться, он сладкий не в буквальном смысле этого слова — но если бы существовала квинтэссенция всего самого приятного на вкус, чем бы то ни было, ею стал бы Хёнджин. Им нельзя насытиться, потому что каждое движение его тонких пальцев вызывает всё большее желание оказаться ближе, стать единым целым… — Блядь, снимите комнату! — кричит незаметно вернувшийся Минхо и бьёт Чанбина папкой по спине, руша атмосферу и отрывая их друг от друга. Облизываясь, Чанбин чувствует на губах соленое железо — опять они не дают губе Хёнджина даже малейшей возможности зажить, — снова тянется за антисептиком и с обещанием смотрит тому в глаза. «Вечером», одними губами произносит Хёнджин, и Чанбин мгновенно кивает. — Итак, — начинает Минхо, даже не дожидаясь, пока их двоих отпустит, и падает в свое кресло, снова закидывает ноги на стол и тянется к сигаретам. — Его взяли, я сдал его в полицию, договорился в участке, и за Хвитэком будут следить во все глаза. Вас двоих — цени мою милость, Бин-а! — ждут только завтра с утра, сегодня мы свободны. — А Ликс в курсе? — Чего именно? — настороженно уточняет Минхо. — Того, что я заберу котов, или об аресте? — Вообще второе, — кивает Чанбин. — Но теперь мне интересно и первое. Может, мне позвонить и попытаться вас «помирить»? — Даже не думай, ты пиздеть вообще не умеешь, по крайней мере, своим, — категорично отвергает Минхо. — Поехали. Он не в курсе ни первого, ни пока второго, надеюсь, тоже, — что не может не радовать, я жажду наконец выспаться. Словно послушный пёсик, Чанбин приносит Хёнджину тапочки… то есть, конечно, ботинки, и помогает обуться, зашнуровывает обувь. Выпрямляясь, он смотрит на Минхо, готовый уже заявить, что можно идти — а Минхо здесь нет, в его глазах туман на две тысячи ярдов, и вместо них двоих он явно видит что-то своё, из воспоминаний. Коротко переглянувшись с Хёнджином — тот сочувствующе вздыхает, сразу ловя вайбы безнадёги, — Чанбин приобнимает Минхо за плечи и тянет вперёд. За их спинами Хёнджин подхватывает портфель Минхо и идёт следом. Несколько секунд Минхо послушно движется вперёд, под нажимом рук, а потом вдруг приходит в себя и яростно, почти агрессивно выдирается и, не оборачиваясь, почти бежит к лифту. Когда он замирает перед закрытыми створками, даже не нажимая кнопку, по его спине Чанбин, все равно что большими буквами написанные, читает стыд и отчаяние. Какой же пиздец, а. Чанбину на самом деле тоже не то чтобы кайфово — если, конечно, исключить Хёнджина, — потому что он до сих пор не верит, что это происходит на самом деле, что Ликс предал его и продал, и делал это на протяжении последних дохрена лет. Он просто не разрешает себе об этом думать по одной простой причине: если Минхо и способен ломаться каждую минуту, всё ещё оставаясь способным работать, то Чанбин так не умеет. Если ломается он, то это надолго и сильно, поэтому Чанбин держится на силе воли — и на силе воли Хёнджина, который, пока они заходят ненадолго в кабинет Чанбина, забирают его вещи и движутся вниз, на парковку, то и дело посматривает на них обоих, проверяя их состояние. Чанбин коротко и подбадривающе улыбается ему, показывая, что ещё держится, и садится за руль Пежо. По привычке открывая переднюю пассажирскую дверь, Хёнджин ненадолго замирает и ждёт Минхо. Тот, не задумываясь, садится за Чанбином, и Хёнджин слишком характерно медлит, будто ему нужно одобрение Чанбина — судя по выражению лица, даже не одобрения, а разрешения. Поколебавшись, Чанбин кивает и отворачивается к дороге, заводит автомобиль, но всё равно продолжает видеть происходящее на заднем сиденье в зеркале заднего вида. Стиснув зубы, Минхо снова пялится вникуда, не обращая внимания на окружающую действительность. Захлопнув переднюю дверь, Хёнджин садится назад. Медленно пододвигаясь ближе, он ластится к плечу Минхо, как обычно делает дома, когда Чанбин ощущает, что слишком заебался на работе, и зовёт: — Минхо-хён? Удивительно, но тот откликается почти сразу: — Чего тебе, крыска? Хёнджин молча и без особых затей вешается ему на плечи, не смущаясь разницы в росте. Габаритами они примерно одинаковы, но в целом Минхо достаточно мелкий, с Чанбина — никакого сравнения с этой шпалой, — так что картина выглядит несколько странно. Громко вздохнув на весь салон, Минхо ловит тут же замирающего — чтобы не спугнуть — Хёнджина и, словно мягкую игрушку, притискивает ближе. Пытаясь не улыбаться, Чанбин про себя думает, что первый раз в жизни видит вживую, как крыса успешно охотится на кота. Дорога до дома Минхо, а потом до и своего в этот раз тянется слишком долго; чтобы не портить тому жизнь ещё сильнее, Чанбин даже не открывает окна.