После завтрака ему стало нехорошо. Словно тело само противилось изменениям, которые в нем происходили. Душа не хотела верить, что он теперь кровопийца, но мозг понимал, от того и становилось тошно. Хотелось по собственной воле лечь в сырую землю, хотя еще день назад он не хотел умирать.
Но вот теперь, здесь, он даже не знал, отпустят ли его, сможет ли он увидеть матушку, да и хочет ли он, чтобы она видела его таким…
Сотни мыслей метались в его голове, но их пришлось отбросить, потому что он вытер остатки крови с уголков рта и отправился следом за толпой, смешался с остальными вампирами и просто ждал. Чего? Сам не знал.
Однако вместо особняка их вывели на улицу и оставили посреди двора. И надо сказать, что и двор здесь выглядел помпезно, даже вычурно. Деревья уже не цвели, листва с них опала, так что они выглядели устрашающими корягами, а в фонтане не было воды, он был словно высохший, такой же безжизненный.
Вздрогнув, Хисын отвернулся и увидел, что из дома уже вышел господин Ким. Юноши выстроились в одну линию, и Хисын встал рядом с ними, потому что совсем понятия не имел, что сейчас будет. Однако увидел, что следом за господином идет стража и волочет за собой хлипкого мальчишку лет двенадцати на вид. Тот плакал, заливался в истерике, дергал плечами, чтобы освободить связанные руки и что-то бормотал, а затем начинал кричать и после пощечины от страха замолкал, хлюпал соплями и молящими глазами смотрел на свору вампиров перед ним.
Господин Ким, казалось, оставался безразличным к этому зрелищу. Ни один мускул на его лице не дрогнул, он лишь поправил перчатки на руках, по-снобски приподнял голову, чтобы осмотреть всех сверху-вниз, и начал говорить:
— Симон Брехт! — позвал он громким и строгим голосом, который, казалось, не может ему принадлежать, потому что господин выглядел жеманно и не строго, а совсем-таки наоборот. Лицо его имело даже некую миловидность: выразительные губы и большие распахнутые глаза делали его на вид располагающим к себе человеком. Но вот только человеком он не был.
Об этом Хисын вспомнил только в тот момент, когда по команде Кима горло мальчишки-пленника надрезали до крови, сочащейся струйкой из шеи. Все вампиры замерли, готовые вот-вот сорваться с места. Хисын уже не помнил себя, ему казалось, что он вот-вот сейчас не сдержится и вопьется в глотку несчастному мальчишке, которого уже покидала жизнь. Однако в тот момент, когда он уже чуть было не оторвался от земли, его в голове остановил голос:
«Замрите. Сейчас вы будете стоять, пока я не скажу вам отступить на шаг назад. А Симон может отведать крови на счет 1…2…3…»
Хисын был будто в мираже, ноги его приклеились к земле, хотя тело хотело сорваться с места, но он не мог, чужой приказ, раздавшийся в его мыслях, не давал ему такой возможности. Поэтому он, сам того не желая, стоял истуканом, пока этот самый названный Симон не выбежал вперед буквально с нечеловеческой скоростью и впился в шею мальчишке, чьи глаза остекленели, а кожа стала бледной-бледной. Жизнь его покинула практически сразу же, пока вампир упивался его сладкой кровью.
Глаза Хисына дрожали, пока он наблюдал за этой бесчеловечной сценой, туман в мыслях постепенно его отпускал, и он почувствовал, что может двигаться, шевелить конечностями, однако он совсем не хотел этого делать.
Лучше бы он умер там, на поле боя.
Он оглянулся, но остальные юноши были в порядке, они не были лишены дара речи от шока, для них это будто была привычная картина, которую они наблюдают каждый день. Хотя, возможно, так и есть…
Но еще Хисын не мог поверить, что он точно такой же кровопийца. Какая-то часть его сознания отрицала это, а другая — в тайне признала, что ничего теперь не будет как прежде.
От чего он еще больше был ошеломлен, так это от того, что один из вампиров хмыкнул, когда Симон подошёл к нему и облизнул губы, на которых были остатки крови.
— Зависть — плохая штука, Эдди, будет твой час, — усмехнулся Симон, пока этот самый Эдди лишь фыркнул и отошёл от него.
Хисын среди них был одиночкой, он даже не знал, куда себя деть, потому что внутри его переполняли эмоции, выхода которым он не мог дать, они томились внутри него, пока он вновь шел за толпой, молча слушая их переговорки, они бурлили, пока властный голос господина приказывал выстроиться в строй и бежать друг за другом по кругу, они кипели, когда он опускался практически на землю каждый раз, когда делал отжимание. Они продолжали прожигать его изнутри и тогда, когда тренировка подошла к концу, и всем наказали разойтись по комнатам и подготовиться к обеду.
И выплеснулись эмоции только тогда, когда Хисын захлопнул за собой дверь ванной комнаты. Он тихо кричал, царапал кафель ногтями, так что пальцы сбивались, однако крови не было, кожа стягивалась за мгновение, так что даже простую боль нельзя было почувствовать, лишь душевную. Хисын не знал, когда и как это закончится, лишь надеялся на будущее и продолжал молиться Богу.
«Может быть это сон. Или это закончится скоро, меня отпустят», — наивно мечтал он.
Однако мечтам его пришлось разбиться. Он вновь пошел со всеми есть. И снова на столе стояли бокалы с кровью. И, испытывая какую-то ярую злость, он старался не дышать, быстро закидывал в себя пищу и жевал. Время от времени он, конечно, вдыхал кислород, но вновь задерживал дыхание, и эти крошечные секунды все равно заставляли его на мгновение терять самообладание, рука его тянулась к бокалу, но Хисын усмирял себя, прикусывал щеку, чтобы краткий миг боли мог привести его в чувства. Он с ужасом одергивал руку, словно от кипятка, и дожидался окончания трапезы, чтобы поскорее отойти от крови на приличное расстояние.
Только вне столовой ему стало лучше, он больше не ощущал той нездоровой тяги к алой жидкости. Однако Хисын совершенно не понимал, что будет дальше. За окном уже давно стемнело, еще тогда, когда они только вышли на тренировку. А вампиры спать и не собирались. Страж ему что-то говорил про распорядок дня, но Хисын практически все прослушал, запомнил лишь номер комнаты, в которой придется ночевать.
Вампиры расположились после обеда в общей комнате. Кто-то начал играть в игры, другие — просто разговаривали. Третьи — веселились и танцевали, пока один парнишка играл на рояле. Но Хисын чувствовал себя отщепенцем. И он даже не желал это исправлять, потому что он совсем ничего не хотел. Он сел на кресло в дальнем углу комнаты и схватился за книгу, лежащую на деревянной тумбочке. Книга была новенькая, это было понятно по ее еще не выцветшим страницам и приятному запаху бумаги, коим обладали все свежераспечатанные книжки.
Только вот сосредоточиться на чтении у Хисына не получалось. Буквы прыгали, плавали, делали все что угодно, но только не складывались в понятные предложения, и все это было из-за того, что вампиры шумели, галдели и даже начали раздражать Хисына. Как они могут оставаться такими спокойными после всего, что произошло?! Он закрыл глаза, постарался перевести дыхание и вновь уткнулся носом в страницы, но потом отчаялся и закрыл книгу, положив ее обратно. К черту. Он прогуляется по дому.
Коридоры были большими и бесконечно длинными. Кроме бесчисленных дверей Хисын не видел ничего больше, пока не вышел к лестнице, возле которой стояли стражи. Он решил подняться, в конце концов, ему пока никто не запрещал передвигаться по поместью. Однако как только он ступил на первую ступеньку, стражи сразу загородили ему проход.
— Вам нельзя туда, там крыло господина, — сказали они, а Хисын хмыкнул, развернулся и решил идти обратно. Ничего интересного он не обнаружил, однако наткнулся на комнату номер пять, открыл дверь и огляделся. Кровати было четыре, и одна из них теперь будет его. Но не было понятно, какая койка пустовала, поэтому он разочарованно захлопнул дверь и направился в общую комнату.
К утру, после ужина, все разбрелись по комнатам, и Хисын тоже поспешил. Когда он открыл дверь, на него обернулись сразу трое парней. Лукас кивнул в знак приветствия, а затем и остальные.
Говорить с ними он не стал, лишь лег на свободную кровать, укрылся одеялом и сделал вид, что готов сейчас уснуть, хоть сна не было ни в одном глазу.
— Кстати, ничего не слышно насчет того парня, который сбежал? — шепотом спросил один и из соседей.
— Нет, но поговаривают, что его убил господин Ким, — ответил Лукас и заворочался на кровати.
— Какой ужас, и что этому парню в голову влезло…
— Да Джейк с самого его появления здесь не от мира сего был. Агрессивный какой-то и чернявый, будто и не вампир вовсе, хотя на кровь тоже как мы кидался. И сам господин с ним сюсюкался и возился, — проворчал третий, и не было понятно, то ли в его голосе слышались нотки зависти, то ли презрения. Хотя Хисын подумал, что и того, и того.
— Ну и пусть лежит теперь в земле.
— Ты думаешь, его похоронили? Я тебя умоляю, — Лукас чуть не засмеялся. — Скормили какой-нибудь живности наверняка.
Хисын сморщился в лице, невольно ему представилась картина, как и всякий раз, когда непроизвольно фантазия начинает рисовать самые ужасные сцены, однако он быстро отогнал этот мрак, и мысли его унесли к той девушке, а затем к мальчику, которого на его глазах лишили жизни. В общем, уснуть он смог только за час до подъема, так что встал он с ощущением немощи в кончиках пальцев и дикой головной болью, будто напился вчера вечером пива. Однако это всего лишь была бессонница. Ну и еще стресс.
***
Сокджин любил рассветы, когда солнце поднимается над горизонтом, являет миру свои лучи, раздражающие вампирскую кожу. В это время Джин хмурился, кривился в лице, но оставлял тыльную часть ладони над светом, что проникал через узкую щель незадвинутых штор. И менее всего остального господина Кима раздражал блеск кожи. Как раз-таки его он любил, любил эти мгновения на заре, когда кожа его подсвечивалась и блистала. Однако всем другим такая привычка казалась либо самовлюбленной, либо безрассудной, ведь руки его могли сгореть.
— Господин, — в дверь его покоев раздался стук, а затем он услышал и голос за стеной.
— Войди, — приказал он и убрал руку со света.
Слуга занырнул в комнату и под безразличным взглядом господина начал говорить:
— За столом один бокал с кровью остался нетронутым.
Сокджин хмыкнул, закинул ногу на ногу, и в глазах его появился опасный блеск.
— Интересно…
***
За завтраком Хисын чувствовал себя отвратно, сил не было даже, чтобы поднять ложку, и запах крови в бокале опять манил, но он даже не прикоснулся к ней, лишь прикрыл глаза и затаил дыхание, ожидая, когда уже все наедятся.
А после завтрака он и не знал, чего ждать. Будет ли опять тренировка? Он всем сердцем надеялся, что нет. Он не выдержит снова такой кровавой картины, хоть крови и не боялся.
Однако ожиданиям его не было суждено сбыться, вся толпа вампиров опять пошла во двор, куда уже вышел господин Ким. Он опять чопорно поправил перчатки, выпрямил плечи и заосанился.
— Ли Хисын! — громко позвал он, после чего все зашептались, юноши начали оглядываться, кто такой этот Ли Хисын. Лишь Лукас, кому было известно его имя, сразу же выцепил его фигуру взглядом и вскинул брови.
Сам же названный побледнел, хотя куда больше — было непонятно, но казалось, что лицо его даже посерело. Неприятные мурашки забегали под его кожей, а ноги стянуло оцепенением, так что он был не в силах сдвинуться с места, пока взгляд господина не обратился на него. Сокджин ожидал, и Хисын все-таки вышел на несколько шагов вперед, сглотнул слюну, образовавшуюся от напряжения, так что кадык его дернулся. А взор обратился на шум, который постепенно нарастал. Только в этот раз криков не было, сопротивления не было, казалось, будто человека, которого стражи тащили на себе, ничего не волновало. Парнишка лишь утомленно хлопал серыми глазами, как будто смирился со своей участью. И к своему ужасу, Хисын его узнал.
Это был соседский мальчик, чьи родители, купцы Келлеры, совсем недавно разорились, прямо за несколько дней до того, как Хисын ушел на фронт. Этого мальчишку ему было жаль, поскольку его мать хворала, а отец не мог обеспечить ее лекарством. Ситуация у них была похожая, только вот этот мальчик был еще совсем юн, чтобы идти на фронт, ему не было еще и четырнадцати.
И вот, он здесь, совсем отчаянный и обреченный.
«Неужели его мать погибла…», — подумал Хисын, прежде чем мальчик посмотрел на него, и в глазах его на секундочку загорелась искра, но так же быстро пропала. Он остался висеть на руках стражей, и, в целом, выглядел он так, будто его чем-то опоили.
Хисын неприятно насторожился и посмотрел на господина, но ни одной эмоции на его лице не увидел, лишь раздражение от такой долгой работы стражей, что привязывали мальчика к столбу, стоявшему посередине двора.
И вот, когда стражи отошли на некоторое расстояние, в глазах Сокджина полыхнул огонек, сразу после чего рассудок Хисына вновь помутился.
«Сейчас этому мальчику надрежут глотку. И вы все замрете. Никто из вас не посмеет приблизиться к нему, кроме Хисына. Ты, Хисын, на счет раз, два, три выпьешь из него всю кровь».
Он не успел ничего сделать, когда бедному соседскому парнишке разрезали кожу. Он не успел даже хоть что-то сказать, пробормотать, прошептать, когда жажда одолела его. Он просто стоял на месте и изнывал от желания выпить всю его кровь, вцепиться в шею, прокусить артерию еще глубже, насквозь, чтобы алая жидкость лилась ему в рот, касалась клыков и обжигала язык.
«Три… »
И он побежал с невозможной скоростью, пыль летела из-под его ног, а другие вампиры с завистью смотрели, как он пьет кровь, как он опять, уже в который раз лишает жизни человека, еще совсем молоденькую душу, не повидавшую в своей жизни грехов, лишь горе от потери родителей и отчаяние.
Хисын не мог себя остановить, он пил, до посинения пальцев сжимал его тело и упивался запахом плоти.
Туман в его голове прояснился лишь тогда, когда крови не осталось, чужое тело повисло в его руках, и Хисын с ужасом посмотрел в чужие остекленевшие глаза, уже совсем не серые, а какие-то помутненные, сухие, такие, какие обычно бывают у мертвеца.
Кровь стекала по подбородку Хисына, пока челюсть его дрожала, когда он еще сдерживался, чтобы не заплакать, чтобы не убежать отсюда куда подальше. Он даже не заметил чужих шагов, что приблизились к нему слишком близко, чтобы прошептать на ухо:
— Вот видишь, не так уж плохо пить кровь. Она же вкусная, ты так не считаешь?
— Вы зверь… — прошептал он, но в глаза господину не смотрел, не мог, взгляд его все еще был обращен на безжизненное лицо соседского мальчишки.
— Ты теперь тоже.
