Высший стол

Колонны поднимались ввысь на несколько метров, упираясь в арки вдоль стен. Темный камень плит светился ярким янтарем под светом множества свечей и фонарей. Собор был полон неизвестных людей, что шумели и громко выкрикивали всякие слова. “Поздравления” — додумался Альфред, стоя в темном углу ближе к двери. Он был одет в потрепанную, старую одежду, виснувшую огромными дырами. Лицо измазано в пыли и будто бы в угле. Лишь глаза были чисты и наивны, сверкая детской добротой. Всего два месяца назад ему исполнилось десять, а сердце все сжималось от счастья, стоило вспомнить радостное лицо матери, что работала дни напролет ради маленькой булочки для праздника. Живот невольно заурчал, стягиваясь в болезненные узлы, но даже так он не оборачивался в сторону полного всякой едой стола. Матушка запретила брать что-либо у отца. В нескольких метрах, вытянувшись, как струна, своим несклоняемым станом, стоял мужчина в идеальном смокинге, держа в руках чужие женские руки и сухо ответив: — Согласен. Насупившись, Альфред обнял себя за локти и мечтательно представлял на месте девушки у алтаря свою мать. Так бы решились все проблемы. Но отец не любит матушку. Сжав руки в маленькие кулачки, мальчик прижался спиной к холодной стене, пытаясь отогнать плохие мысли. Но назло всем его потугам, в голове настойчивым шепотом повторялись самые страшные кошмары. Вчерашний день стал вишенкой на торте, врезавшись в память и вспыхнув острой болью. Он не сдержал тихого всхлипа, хотя вскрик от заново полыхнувшей боли в щеке был проглочен с глухим концом. Матушка была недовольна. Плечи затряслись, содрогаясь и покачиваясь из стороны в стороны. Невидимое воспоминание трясло его за плечи, срываясь на крик в ушах. C'est injuste Что-то громко зазвенело в ушах, заставляя разум больно пищать и кружиться. Il vaut mieux ne jamais être né! — Аделин Фрэнсис Эбер? — высокий, строгий голос хозяина Континенталя вывел Альфреда из нахлынувших мыслей, вырывая в суровую реальность, будто опрокинув на него чан с холодной водой. — Согласна. — Легкий взмах руки, и в книге бракосочетаний Континенталя появился новый абзац. Новый священный союз. Подняв затуманенный взгляд вверх, мальчик вгляделся в витражи окон над алтарем. Странные, угловатые узоры, орнаменты и чьи-то портреты. Губы, холодные и синие от мороза на улицах, еле заметно дрожат, приоткрываясь в неслышном внутреннем шепоте. “Lettre. Я должен его доставить...” Руки, бледные как бумага, с проступающими сквозь тонкую кожу костями, сжимают в твердой хватке клочок бумаги, сминая и расправляя его. Мальчик сам не замечает, как глаза наполняются слезами, ступив пару мелких шагов вперед к алтарю. Вдруг кто-то взрослый толкает его, не заметив Альфреда у себя под ногами, спихнув худощавое, болезненно тонкое тело на пол. С трудом удержавшись, Альфред начинает заметно нервничать, ведь его путь заполонили гости, спешащие поздравить молодоженов. Его ладони дрожат, терзая в крепкой, мертвой хватке письмо, плечи же опускаются вниз от навалившейся тяжести. — Ты как? — взволнованным, слабым голоском внезапно спрашивает один из мальчишек рядом, оглядывая шатена с ног до головы. Его блондинистые, короткие волосы до ушей были взлохмачены, кудри сыпались на лоб и щеки, вьясь пружинами. А голубые, сверкающие чистым золотом у зрачков, глаза беспокойно блуждали по Альфреду в поисках ответа. — Отвянь, — отчужденно бросил он, пытаясь отпихнуть близко стоящего мальца подальше. Его внешность зацепила что-то внутри, но шатен не был готов признаться самому себе, что его щёки смущённо покраснели, а нервозность отступила. Неизвестный мальчик никак не обиделся, лишь задорно хихикнув. — Я Джеймс, а ты? — Эдриан, — бросил первое попавшиеся имя он, не задумываясь о последствиях. Наверняка это кто-то из городовой своры, пришедший на шум. Да и одет парнишка был просто: рубашка с закатанными рукавами и брюки — одежда каждого второго в городе. Явно не гость отца. — Ты в этом городе живешь, Эдриан? — продолжал вести заведомо пустой разговор тот, начав раздражать Альфреда своей настырностью. — Да, в Глазго, — утвердительно кивнул мальчик, как можно незаметнее бросая на неизвестного короткие взгляды. Почему-то хотелось запечатлеть его в памяти. Желание будто вгрызлось в корку, подстегивая Альфреда каждый раз задерживаться на запонках, складках одежды и светлой коже все больше времени. — Завидую, — явно не подумав, прошептал Джеймс, сразу же смутившись своих слов, — Тут же так красиво! — оправдывался тот, маша руками у раскрасневшегося лица. Нужно же было еще постараться такое ляпнуть… Глядя на блондинистого мальчика, Альфред улыбнулся, ощутив, как неизвестное тепло разливается в груди. Общаться с ним было так легко. — А ты откуда? — проявив в этот раз настоящий интерес, спросил Альфред, уже начав унывать от своей первоначальной лжи. Если задуматься, то он не только солгал, но и ошибся в своих суждениях о происхождении мальчишки. — Малага, Испания, — грузно выдохнул Джеймс, — В принципе, из Нью-Йорка, но сейчас живу в Малаге. — Далеко, — разочарованно прошептал под нос Альфред, почти сразу смахнув с лица грусть от этой новости. Джеймс не услышал этого, оглядевшись в сторону дверей. Заглянув за них в сторону стареньких домов и улиц, он потянул “Эдриана” за рукава. — Покажешь мне город? — Альфред, утонувший в голубых глазах, не смог отказать и закивал головой, как тряпичная кукла. И вот они вышли на улицу. На удивление жителей, сегодня не было, лишь облака заполнили светлое небо, спрятав за собой солнце. Причудливые, всевозможные формы белых пушистых нефел вызывали желание угадывать, что они из себя представляют. Но Джеймс, бросивший на обычное небо мимолетный взгляд, побежал в сторону стареньких, реставрационных домов с колоннами, выступами, мелкими статуями на них и большими окнами. Район с прямой каменной дорожкой до вытянутой часовой башни в конце был полон с обеих сторон выходцами из девятнадцатого века. — Впереди Некрополь, — указал рукой Альфред, боясь увидеть в глазах нового знакомого страх. Дети не часто появляются в этом мрачном месте, оправдываясь страхом перед вековыми могилами и старинными статуями, лишь добавляющих месту мрачности. — Городское кладбище, а точнее место захоронения видных горожан. — Покажешь и его? — умоляюще глядел на Альфреда Джеймс, кажется, нисколько не испугавшись, а лишь заинтересовавшись им. И как только шатен мог отказать? “Реформатор Джон Нокс” — начал Альфред, протянув блондина к центру и кивком головы показав на высокую статую, — “Лидер реформации в Шотландии и священнослужитель”. Дальше от него, следуя по потрескавшейся каменной плитке, они увидели разные надгробия и архитектурные сооружения разных веков. — “Они выполнены по проектам архитекторов Макинтоша, Томсона и других известных личностей”. Джеймс округлял глаза и удивлялся незнакомым фамилиям, но завороженно исследовал все, что встречал на пути, силясь запомнить до единой детальки. Так они и гуляли, рассказывая друг другу о домах и дворцах на пути, объясняя разные моменты и цепляясь за каждый угол закрученных улочек. До заката они наконец вновь оказались у собора святого Мунго. Альфред не заметил, как светлая макушка исчезла в мельтещащей толпе расходящихся гостей. — Интересно, мы встрет…— не успел даже договорить он, как чья-то крепкая хватка болезненно сжала его плечи и повернула к себе. — Где ты был?! — закричала ему в лицо на вид немолодая женщина с множеством осевших морщин от вселенской усталости. — Матушка? — Неужели он сделал что-то неправильно? Ошибся? Альфред помотал головой, пытаясь вспомнить или придумать свою оплошность. — Я приказала тебе быть в соборе всю церемонию, но ты куда-то ушел! — срывала голос она, тряся своего сына и прижимаясь к нему лицом к лицу, давая возможность заглянуть в омытое слезами лицо, ранее спрятанное за тенью густой, спутанной шевелюры. Мальчик не нашел, что ответить, открывая и закрывая рот, как выброшенная на сушу рыба. Глаза начали непроизвольно слезиться, соленая жидкость собралась в уголках глаз, скатываясь тяжелыми каплями по бледному лицу. Матушка…

***

— Альфред! — громко прокричал знакомый парень высокого роста в спортивной форме, зовя шатена через далекое расстояние. Поле было полно людей, поэтому его грубый голос быстро утонул в шуме, не дойдя до увлеченного своим делом Кроунфорда. Тот стоял прямо, сузив глаза и следя взглядом за самодельной мишенью из перекрашенных досок. Он держал наготове заточенный этим утром нож Асгард, блестящий в свете ясного солнца. Сжимая пальцами правой руки перо, лезвием влево, Альфред обводил глазами каждую линию на мишени, сдирая с них кожу, будучи в своих мыслях. Большой палец ложится сверху, направляясь вдоль клинка и придерживается снизу, не касаясь острия. Исходная позиция принимается по выработанной привычке, рука сгибается перед грудью, правая рука отводится назад без сгибания кисти и вверх для замаха, левой ногой делается шаг вперед. Пару секунд затишья, медлительной заминки, протекшей через всю трясину мысли “снова”. Резко оттолкнувшись правой ногой и повернув корпусом, Альфред отправляет нож в полет. Он разрывает ветер с противным скрежетом и точным ударом втыкается острием в нужную точку на мишени. — Альфред, — повторил тот самый знакомый, вырастая совсем рядом из-под земли. Слегка пошатнувшись от чужого проворного трюка, шатен гортанно закряхтел, подняв свою сумку и спрятав в её глубине несколько ножей. Нужно бы еще несколько от страдалицы-мишени отлепить, но решив сперва выслушать одноклассника, Кроунфорд оборачивается на голос, спрашивая: — Что случилось? — Там твой отец, — нервно, глупо усмехнулся тот, сразу же опустив взгляд в пол после этого нечаянного смешка. Но Альфред этого не услышал, рассеянно потупив глаза на скрещенных руках, застывших в попытке натянуть сброшенную полчаса назад серую кофту. — Черт, — схватился за макушку шатен, взлохмачивая и дергая локоны, будто бы в попытках их вырвать. Он совсем забыл о назначенной встрече, погрузившись в тренировки и времяпрепровождение в училище с головой. Запихнув все навязчивые мысли и вещи в сумку и бросив ее на плечо, он трусцой побежал в сторону ворот, огибая и шипя на появляющихся откуда ни возьмись сокурсников. Наконец, добравшись до высоких, железных дверей училища, он ощутил, как на месте растерянности появляется мелкая ярость и вспышки мигрени от одного вида этого человека — его отца. Он сидел в своей дорогой машине, положив одну ногу на асфальт и упираясь коленом в полуоткрытую дверь, сжимая в руке сигареты и кривя губы в недовольстве. Для полной картины только играющих желваков не хватает. — Долго мне нужно ждать, Дэмиан Кроунфорд?, — ядовито выплюнул мужчина, стягивая морщины у рта, растянувшегося высокомерной ухмылкой. — Нет, сэр, — опущенное “простите”, за которое стоит дожидаться лишь упреков и обвинений. Но он привык следовать этикету и правилам, балансируя на тонкой грани характера собеседника и уважения. Кроунфорды не извиняются, но отсутствие виноватого, раскаявшегося тона проявит лишь неуважение. Отец удовлетворенно сморщил лоб, откинув ногу внутрь салона и с громким хлопком закрыв дверь. Быстрым, спешным шагом обойдя машину и сев с другой стороны, Альфред напряженно уставился в тонированное окно, пытаясь убежать от мысли о поездке вместе с “этим”. Ох и вырвала бы ему язык ведьма за эти слова, но как же было радостно от одной лишь мысли, что пока ему хоть этого не запретили. Поездка прошла без особых проблем, если не считать горького дыма в легких и головной боли. Он продолжал сжигать сигареты одну за другой, пока Альфред сидел, смотря в окно. — Встреча с синдикатом Америки важное мероприятие, не создавай проблем, — холодно отчеканил мужчина, откинувшись на спину и выкинув догорающую сигарету в открытую щель в окне. Это был приказ как от главы организации, а не от отца. Поджав губы в тонкую линию, Альфред быстро кивнул, представляя будущее в голове. Если все пройдет хорошо, то он сможет сегодня скосить с бумажной нервотрепки. Ему не хотелось думать о противоположном варианте, поэтому по привычке лениво улыбнувшись, он нацепил на себя свою дежурную маску. Машина уже подъезжала к большому зданию отеля, замедляясь в десятках метрах от высоких стеклянных дверей. Лондонский Континенталь. Отец вышел первым, стуча начищенными черными туфлями по влажному асфальту. Вытянувшись во весь свой рост, он гордо зашагал вперед, не окинув и взглядом вышедшего его встретить консьержа и сопровождающих его с двух сторон — Альфреда слева и личного телохранителя справа. Будучи ниже даже его плеч, шатен ощутил странное давление от взгляда чужих глаз, сгорбившись и постукивая каблуками высоких сапог. Недавняя легкость исчезла, растворившись, как утренний туман в момент рассвета. Континенталь же, являясь огромным небоскребом в сотни этажей, будто бы упал всем своим весом на мелко дрожащие костлявые плечи, подгибая разбитые в кровь колени. Мимолетно оглядев консьержа в сером смокинге, парень быстро кивнул и последним зашел в здание, проводив взглядом закрывшиеся с тихим скрипом двери. Щелчок замка — и он заперт. В который уже раз.

***

— Наливайте, Барон! — кричало хриплым голосом радио, звуча на фоне тяжелых вздохов. Потянувшись и с тихим щелчком открыв бутылку рома, Беларусь налил пойло в две рюмки, не сдирая взгляда от полуголого парня перед собой, медлительно расстегивающего пуговицы на своей рубашке. — Юлиан, — срываясь в хрипы, шептал Мирослав, окинув в себя всю рюмку разом и стукнув стеклом о деревянный стол. Оно заблестело гранями в свете бледных, точечных ламп и фонарей, отражая красные стены. — Тот, кого боятся люди, пьет со мной горький ром, — срывалось в глухой шум плохой сети радио, окончательно стихнув. — Вы ведь обещали, — ткнул кончиком ногтя под подбородком в костяшки челюсти тот, поднимая чужую голову без особых сил. Поднимая чужой, желанный взгляд янтарных глаз, светящихся золотом. — Обязательно, — шептал Мирослав, сжимая руки на чужой талии, — Обязательно. — он прижался нежным, трепетным поцелуем в губы напротив, выцеловывая искусанные места и уголки. Юлиан невнятно промычал в поцелуй, требовательно отвечая и проникая внутрь. Оглаживая чужое нёбо и ряды зубов, тот довольно улыбается, отстраняясь. Дождь мелко отстукивает неизвестный ритм за большим, панорамным окном, стекая каплями и уводя вдаль следы. По воздуху стелется едкий, прожигающий легкие дым, как туман растворяясь и проявляясь в блеклом свете и заполняя собой темные углы. Он тек тонкой струйкой вверх от заполненной пепельницы, сверкали искры среди горы окурков самых разных сигарет. Не замечая, как горесть заполняет глотку, Польша наклоняется и прижимается лбом в чужое плечо, вдыхая родной аромат и зарываясь носом в ключицы. Хотелось сорвать эту черную рубашку на чужом, загорелом теле и обнимать его целую вечность. — Я обязательно буду в Варшаве к следующему месяцу, — гладил по спине парня Мирослав, другой рукой перебирая волосы песчаного оттенка. — Обещаю. Юлиан озорно улыбнулся, растянув губы в радости и показывая белоснежные зубы. Подняв голову, он посмотрел на Беларусь и счастливо кивнул, принимая обещание. Он никогда не подводил в своих словах, поэтому Юлиан будет верить. Всегда. Он практически и забыл про, что у них был важный разговор в самом начале, помня лишь осадок от долгой разлуки со своим парнем, с которым и приехал в Санкт-Петербург сегодня утром. — И мы снова будем жить вместе, — мурлыкал в уши Польша, сжимая коленями чужие бедра и прижимаясь к плечу. Они оба раскраснелись, тяжело дыша и обнимая друг друга, будто бы в последний раз. В отчаянных попытках как можно лучше запечатлеть запах и лицо, боясь, что все возможно изменится в ближайшее время.

***

Стуча вычищенными туфлями по каменной кладке, Канада направлялся вглубь кладбища. Медленно идя между разными, старинными могилами, он кутался в своё чёрное пальто, оглядываясь. Ветер медленно нёс по воздуху опавшие листья, танцуя вместе с ними медлительный танец. Гроза утихомирилась, прошла. Остался лишь свежий, отдающий запахом воды и мокрой земли воздух. За спиной мужчины, у входа в кладбище был его охранник, оставленный сторожить машину. Но он и не обращал но того внимание, сразу же забыв его, как только увидел железные ограды с множеством вензелей и надгробий. Все они необычные, будто бы были участниками какого-нибудь архитектурного проекта. Дойдя до места назначения, Джонатан остановился напротив одинокой, потрескавшейся могилы. На надгробии было вычерчено одно слово — «Menschlich». Рядом, ниже надписи, на плите лежали букеты. Белые хризантемы, наверняка самые свежие, были аккуратно перевязаны у середины стеблей красной ленточкой и лежали, прикрывая другие цветы собой. На них не было воды или последствий вчерашней грозы, что вызвало мысль: — Всё ещё приходит к могилке отца. Но не смея произнести это вслух, Канада уперся взглядом в ещё один букет, лежавший рядом, чуть заходящий под хризантемы. Это были красивые подсолнухи, обернутые в бежевую упаковку. Вместе с подсолнухами в букете были и оранжевые, желтые лилии, но они не особо выделялись на фоне больших соцветий копий солнца. Сузив глаза, он снова зацепился глазами за надпись. Он не сильно разбирался в немецком, но теперь мог вспомнить перевод. Человек. — Кто мог назвать это чудище человеком? — с уст сорвался насмешливый смех, на грани истерии. На это обратил внимание и мужчина, ходивший ранее вдоль могил по дорожке. Он остановился напротив, но из-за закрытой одежды и из-за того, что тот стоял за его спиной, Джонатан не видел его лица. — Возможно, это было его последнее желание? — полушепотом произнес старик, нарушив наступившую напряжную тишину своим старческим, хриплым голосом. Но не успел Канада изумлённо обернуться, как незнакомец исчез. Исчез, как будто его и не было, оставив после себя лишь пару лепестков подсолнухов на разбитой, каменной дороге.