***
Когда ему было шесть, он не мог понимать, почему монстры и люди враждуют. Но это было нормально, ведь мало, кого из детей волновала политика, а не их беззаботное детство. Вот только мальчик не мог не думать о ней, когда это коснулось его. Когда родителей не стало, Чару взяла под опеку семья Дриммурров, что была хорошо знакома с его отцом и матерью. Мальчик был слишком мал, чтобы запомнить своих биологических родителей, потому не сильно тосковал по ним, пусть и вскоре понял, что в семье монстров не может жить человек. Он хотел бы знать свою настоящую семью, но быстро утихло это желание, как быстро пришло осознание, что он не сможет его осуществить. Вражда людей и монстров была заметна в каждой сфере, что в политике, что в обществе. Часто происходили драки на улицах между расами, временами обменивались взглядами, полными отвращения и злобы, отказывались сотрудничать друг с другом. Чаре в этом плане было хуже всего, ведь он жил в семье, где все члены, кроме него, были монстрами. Люди считали монстров злыми и кровожадными, что скрывали это под маской добра и вежливости, а потому считали, что недопустимо было жить в семье из разных рас. Но это лишь мнение общества, потому никто не мог вынести с этого приговор или установить закон. Тем более, после их высвобождения. Чара с детства был практически одинок. Каждый раз, как он выходил на ближайшую площадку, он видел на себе испуганные, а порой и озлобленные взгляды, пусть даже он ничего не сделал в их сторону. Просто по одной причине: он был в семье монстров. Дети сторонились его, перетягивая на себя и остальных, говоря, что люди, выращенные монстрами, становятся жестокими, как они. И первое время слышать это было больно и обидно. — Послушай, Чара, — однажды сказала ему Ториэль. — Сейчас тебе может быть тяжело ужиться с человеческими людьми, но ты не печалься. Как только конфликт утихнет, они к тебе потянутся. Верилось с трудом, но мальчик молчаливо кивнул, рассматривая в зеркале самого себя. Он знал эти мелкие попытки неравнодушных детей подружиться с ним. И он был бы рад, если бы не внешние помехи. — Ой, прости! Тебе не больно? — спросил голубоглазый блондин, что ненароком попал мячом прямо в Чару. — Нет, он же надувной. — отозвался мальчик, оторвавшись от рисования. Не то, чтобы он любил рисовать, но что ему ещё оставалось делать в одиночестве? Мальчик, забрав мяч, смешанным взглядом посмотрел на Чару. И второй знал, что у него спросят. — Не хочешь поиграть с нами? И он знал, что ему ответят. — Ты что, предлагаешь поиграть с вами ребёнку монстров? — спросил другой кареглазый мальчик, за которым ещё была небольшая группа, что успела подтянуться. И Чара знал, что было два исхода: либо он отвечал отрицательно и навсегда вычеркивал его из жизни, либо то же самое, но вынужденно и под давлением других. Блондин, вероятно, замешкавшись, не ответил так скоро, как хотелось бы, и мальчик, кинув на Чару снисходительный взгляд, увёл нового мальчика за собой с остальными. Раньше это сильно ранило его, но, привыкший, он перестал на это реагировать. Провожал взглядом всех потенциальных друзей и продолжал рисовать в альбоме всё, что попадётся взгляду. Он не старался, а, скорее, просто не хотел видеть этой скучной белизны на листах. На одном из таких, на котором он без особой мотивации вырисовывал небо, внезапно легла тень. Чара подннял взгляд и увидел перед собой девочку, вероятно, немного младше его. Первое, что бросилось в глаза, это пышные и яркие рыжие кудряшки, насыщенные зелёные глаза и, едва заметные на фоне яркой внешности, веснушки. Мальчик опустил взгляд на рисунок, продолжая рисовать, не видя смысла реагировать на присутствие посторонней. Всё же будет как всегда. — Привет! — попыталась привлечь внимание девочка. Чара молча кивнул, не проявляя инициативы, чтобы потом не разочароваться. — А почему ты тут один? Где твои друзья? — беззаботно спросила она. Мальчик поднял взгляд снова, ища им ту самую группу из детей, что всех настраивал против общения с ним. И никого не нашёл. — У меня их нет. — чуть тише обычного ответил он, отложив карандаш. — О, ну тогда можно я буду с тобой дружить? — смело спросила девочка, тоже присев на траву. Её яркие зелёные глаза будто горели от нетерпения. — Ты не боишься меня? — искренне удивившись, спросил он. — А почему я должна бояться? Ты же ничего мне не сделал! — Я же живу в семье монстров. — Чара взглянул на девочку, ожидая, что она испугается и поспешит уйти, но она продолжала сидеть рядом. — А какая разница? — спросила девочка, добавив. — Ты не похож на монстра, и ты симпатичный. Мальчик обвел взглядом улицу снова. Никого. Это точно не сон? Чара продолжал смотреть на кудрявую девочку с лёгким смятением от внезапного комплимента, на миг задумавшись о том, насколько она оказалась несуеверной, раз не повелась на сплетни. Он не ответил на это, жалеющий о том, что вообще упомянул о своей семье. Девочка взяла в руки голубоватый карандаш и стала в его альбоме закрашивать небо более аккуратно, чем это делал Чара, не оставляя пропущенных мест. Мальчик взял ту за запястье. — Не бери без спроса, это же не твоё. — сделал замечание Чара, но не стал пытаться отобрать предмет. — Прости, — ответила девочка, неловко улыбнувшись. — Просто мой папа художник, и я не могу смотреть на неаккуратность. — А кто это? — О, ну это люди, которые очень красиво рисуют, — попыталась объяснить она, все ещё улыбаясь. — Меня Фелиция зовут, а тебя? Фелиция показалась Чаре такой невинной, что он не мог поверить в реальность. Неужели судьба решила вознаградить за его терпение? Если так, шанса упускать не хотелось. — Чара.***
— Хах, что за идиотское имя? — Наверняка родители знали, что он будет не человеком. Эти слова ему уже начинали казаться родными, но слышать такие колкости было в любом случае неприятно. Чара продолжал игнорировать присутствие посторонних. Иногда это помогало, и они уходили. А иногда они находили забавным и***
— Чара, облака так не рисуют, — сделала замечания Фелиция, забрав карандаш с руки мальчика. Она совсем недавно стала учить его рисовать, и это стало их любимым занятием, — Уголки не должны быть круглыми, у них должны быть и неровности, — девочка стала ловко рисовать кривую на листе. — Вот так! Чара молча кивнул, прежде чем повторить эту технику. Ему долго было одиноко без альбома, но у Фелиции их было много. Потому, как она сказала, «в честь их дружбы», подарила ему новый. Мальчик до сих пор не верил доброте Фелиции. Неужели это качество ещё существует в такой чистой форме? — Почему ты грустишь? — внезапно спросила девочка, смотря обеспокоенно. — Я не грустный. — не согласился Чара, продолжая рисовать облака. — Нет, грустный! — поспорила Фелиция, резко взяв того за плечо, от чего последний вздрогнул. — Ты никогда так много не молчал! Чара посмотрел на девочку пристыженно. Он не любил лгать, но и о своей проблеме он не мог рассказать правду. Ещё не хватало, чтобы та группа прицепилась и к Фелиции. Она не заслуживала этого. — Тебя снова обижают те мальчики? — прежде, чем он ответил, спросила девочка, указав пальцем на знакомую группу. Чара тут же схватил её за руку и опустил, но так и не ответил. Недавно они хотели забрать и Фелицию, но, на удивление, она оказалась очень напористой для такой лжи. Она настояла на том, что будет общаться с тем, кем хочет, будь это человек, монстр или вообще оборотень. Чара был так благодарен ей за это, что с тех пор стал более благосклонен к ней, а вместе с тем и появилась привязанность. Фелиция была похожа на одуванчик. Такой ей прозвище дал Чара, потому что она была яркой, как солнце, и как одуванчик, и с пушистыми волосами, будто пыльца цветка. Она же была не против, и ей даже нравилось, когда он так называл её. — Они и не переставали. — ответил он спустя некоторое время. Фелиция обняла его, а Чара ощутил приятное тепло. Ему нравились объятия. Для него они были признаком любви и поддержки, которую он получал от неё и своей семьи. Девочка напоминала ему его сводного брата Азриэля, который любил обнимать его без причины. Но от неё объятия чувствовались иначе. — Не грусти, — сказала она, зарывшись в его волосы, что на свету немного отливали рыжиной, несмотря на его каштановый оттенок. — Моя мама сказала, что они просто нехорошие. А ты хороший и красивый. Я рада, что ты мой друг. Чаре хотелось плакать. И он не знал, от радости или боли. Ему порой не хватало этого простого напоминания, что он хороший человек. Его семья говорила эти слова каждый день, но слышать их со стороны другого человека было другим. Он не сразу ответил на объятия, но он был благодарен, что судьба дала ему друга. Пусть и одного, но лучшего. — Я тоже рад, что ты моя подруга.***
Пыльная земля, тёмное от туч небо, холод. Не самая хорошая погода для лета. И Чаре на миг казалось, будто бы природа скорбит о нем. Всё тело ломит от боли. Руки и ноги в особенности, будто бы на них были переломы. Пару раз его мучала тошнота из-за этого ощущения. Он видел перед собой лишь движущуюся землю и слышал голоса, поющие песню, искаженную нецензурной бранью. Всё казалось кошмаром, чем реальностью. Память очень смутно запечатлила весь этот страшный момент. Вероятно, детская психика хотела вовсе избавиться от него, но из-за такого потрясения этого не вышло. Чара почувствовал, как его бок пнули, и он простонал от тупой боли, не ожидавший, что его всё ещё потревожат. — Ты посмотри-ка, живой ещё. — с насмешкой произнёс первый голос. — А чего ты ожидал? Монстры довольно живучие. — ответил ему второй. Чара не ощущал ничего, кроме отчаяния. Разве он заслужил всего этого? Разве он виноват, что жил с другой расой? Разве он должен понести такое наказание просто за его жизнь? — Крепкий ты орешек. — обратились к нему, но Чаре было так мерзко только от их присутствия, что он не ответил. — Скорее, гнилой. Нет в нем ничего толкового. Внутри печаль медленно пожирала его. Неужели они просто покончат с ним вот так, когда он ещё ребёнок? Не исполнив мечту, не увидев взрослой жизни? А семья? Она не простит себе его исчезновение. Чувство сменяется на злость и усталость. Ему так хочется ударить того, кто тащит, так хочется поставить их на место или же дать им почувствовать то, что чувствовал он. Но не мог. Обещание. «Это нечестно». — промелькнула эта мысль, как семя мести, готовое прорасти. — Так что нам делать с ним? — спрашивает один. — Нам влетит, если все будут в курсе. Тупые монстры тут же заступятся за него. — Есть одна идея. Чара даже знать не хотел, какая. Тьма изнутри казалась такой холодной. «Почему они могут издеваться надо мной, а я должен быть хорошим? — сознание продолжало настаивать на отказе от пацифизма. — Почему я должен это терпеть?». Он звал на помощь, как только этот проклятый вечер стал подходить к концу. Но никто не пришёл. Тогда он поверил, что это был заговор. Что все видели его мучения, но никто не помогал. Считали его ребёнком монстров, недостойного пощады. Это было так больно осознавать. Так больно принимать. И ещё больнее испытывать. «Я больше не хочу терпеть. Это несправедливо, — вспыхнула мысль, вытесняя из него отчаяние. — Почему я должен умирать ради тупого милосердия?» Внезапно его перестали тащить и грубо бросиои на землю. Удар волной прошёлся по телу, но Чара не издал ни звука, уставший от ощущения боли настолько, что почти не чувствовал её. Грудную клетку жгло пламенем, которое было готово показаться во всей красе. Дрожащие руки немного приподняли тело, пока обидчики слишком заняты планом по избавлению от него, однако на ноги подняться не получалось. Но это ничего, Чаре достаточно. Пока «злодеи» в его глазах готовили свой страшный план, он стал медленно и бесшумно подползать к ним. Никто ведь не знал, что у Чары всегда с собой были спички, с которыми он выжигал на бумаге рисунки. Он тут же остановился и лёг на землю, как только заподозрил к себе внимание. — Тебе повезло, шкет, — Чара чувствует, как его лицо приподняли увидел эти карие, как грязь, просочившаяся от самой души, глаза. — Сегодня ты «случайно» упадёшь в пропасть. Ты же любишь опасности? Мальчик не слышал смеха позади, половина слов тяжело воспринималась разумом. Глубоко вздохнув, он промолчал, не подавая виду на свои действия. — Он определённо любит, раз полез в эту несчастную семью. — Эх, бедные монстры, как же было им тяжело перевоспитывать человека под себя! — Отец говорил, что его родители погибли. — Как жаль, но и это хорошо. Никто бы не захотел себе такого сына. Чара ощутил, как это оскорбление зажгло в нём ярость. Рука, что сжимала всё это время одинокую спичку, резко провела по рядом лежащему дереву, зажигая последнее спасение. Всё мальчик делал так быстро и в порыве злости, что никто не успел даже понять, что произошло, как и сам мальчик. Вокруг всё вспыхнуло обжигающим огнём, словно он оказался в самой печи. Он не стал упускать возможности, и грубо ударил силуэт сквозь огонь. И это стало его ошибкой. Огонь тут же опалил левую руку и он закричал от адской боли, но тут же ощутил тяжёлый удар в затылок позади. Мир вокруг него стремительно потемнел, будто бы луна скрылась от его крика, а тело стало таким невесомым, что Чара успел подумать, что он умер.***
На удивление, он оказался неправ. Придя в какое-никакое сознание, Чара почувствовал, что лежал на постели. Сделав глубокий вдох, он понял, что воздух здесь более душный и специфичный для его дома, а значит, всё случившееся — не сон. С трудом открыв глаза только с десятого раза, перед ним был лишь белый потолок. Взгляд в сторону — и он увидел окно, взгляд в другую — светлую комнату. Чара сразу понял, что был в больнице. И первое, что он сделал, когда осознал это — заплакал. Он даже не знал, от счастья ли, что он жив, или от горя, что всё это привело его сюда. Скорее, он уже и не надеялся проснуться, потому, находясь в палате, он был не готов к этому. Ему казалось, что он должен был тогда умереть, но выживание стало желаемым, но внезапным потрясением для него. Со временем, успокоившись, он прислушался к себе. Чувствовал Чара себя странно, его мучала жажда и сознание казалось спутанным, а тошнота с головокружение уж точно ни о чём хорошем не говорили. Мальчик не помнил, что с ним произошло, и как он оказался здесь. Он прикрыл глаза и показалось, что ему удалось провалиться в сон, как к нему вошли. Это была медсестра, которая навестила его, чтобы спросить о самочувствии и убедиться в том, что он пришёл в сознание. Чаре хотелось спросить, что произошло, но ему лишь удалось заметить, что левая его рука была полностью перевязана, а под бинтами чувствовался холодный гель, от которого было прохладно не только руке, но и всему телу. Весь оставшийся день его мучила жажда и голод, но мальчик мог только терпеть, ведь после наркоза есть первые сутки было нежелательно, как это сказала медсестра. Получается, он ещё и операцию пережил? На второй день его пришла проведать семья Дриммурров. Она плакала. Он очень ясно это запомнил. Чара тоже плакал, не зная, что нужно делать в такой ситуации. Только через семью он узнал, что левая рука получила сильный ожог и операция была из-за неё, ведь огонь нанёс слишком серьёзные повреждения. Но он всё ещё не помнил, почему. Будто бы он позабыл всё случившееся. Когда его выписали, Чара, переступая порог больницы, знал, что его жизнь не будет прежней. Внутри него будто бы произошёл излом сознания и восприятия. Мальчик понял это с того момента, как стал сторониться других детей. Его семья не могла оставить всё случившееся как есть. Так, Чара узнал, как бывает тяжело доказать свою правоту в суде, когда люди друг друга водят за нос. Только на самом процессе он вспомнил, что произошло. На него, в таком малом возрасте, устроили покушение из-за его принадлежности к семье монстров и, как ужасно бы не звучало, спланированное не только подростками. Он также понял, что остался жив только потому, что рядом были всё-таки неравнодушные люди, оказавшиеся невольно свидетелями произошедшего. И пока Чара помнил бессознательную темноту, он узнал, что, в попытке защититься от парней, его спичка попала под действие разлившегося по земле бензина, отчего огонь так легко вспыхнул, тем самым навредив и ему. Вся эта правда сдавливала в груди. Чара помнил, как старался не закричать на самом суде от нахлынувших воспоминаний, терпеливо смотря в пол и сжимая кулаки, глотая подступающие слёзы. Чара с того момента стал ходить на терапии, но ни на одной он так и не рассказал, что в ту ночь произошло. Он молчал даже своей семье, как бы его не уговаривали и не уверяли, что его правда спасёт его. Но Чаре было больно вспоминать, ему не хотелось это испытать снова. Более того, он всё-таки нарушил обещание, пусть и знал, что сделал это ради спасения своей жизни. Он всё ещё доверял Фелиции, которая его жалела, даже если ему это не нравилось. Девочка старалась не спрашивать о случившемся, ведь и сама прекрасно знала всё от своих родителей и слухов. Сидя в саду, она однажды задрала манжет его рубашки, рассматривая на руке многочисленные пятна от ожога, но Чара тут же спрятал это обратно. — Почему ты прячешь это? — спросила она, взглянув на Чару, что делал вид, что был увлечён рисованием больше, чем разговором. — Это некрасиво и противно, — нахмурившись, ответил он. — Не хочу видеть это. — Не говори так! Это же теперь твоя отличительная черта, — Фелиция улыбнулась, стараясь подбодрить его. — И это будет знаком твоей храбрости! Здорово ведь? — Не знаю, — не разделил её энтузиазма Чара. Поднявшись, он захватил карандаши и альбом, — Пойду домой. — и прежде, чем девочка остановит его, он поспешил уйти. Чара надеялся, что чем сильнее он будет игнорировать случившееся, тем быстрее это забудется. Но сознание так не думало. На фоне бездействия в нём стало развиваться недоверие. Все дети ему казались злыми и жестокими, даже если это было не так, а с того дня всё не угасало желание отомстить. Ториэль на это ответила, что месть никогда нельзя унять, она слишком крепко остаётся в сердце до тех пор, пока он не простит. Да разве можно простить тех юношей за то, что произошло? А если бы он погиб? Вместе с тем у него появилась алгофобия. Он даже сам не осознавал, почему он впадал в панику и, приходя в себя уже в постели, ощущал лишь усталость. Дриммурры тоже не знали, пока не стали разбираться с этим. Боль теперь стала его прямым проводником в ту страшную ночь. При каждой внешней боли его сердце начинало колотиться, а на руке появлялись фантомные боли, очень трудноразличимые от настоящей. Перед глазами тут же обрывками виднелось мрачное небо, земля и луна. Вскоре Дриммурры переехали, и Чара не сразу привык к новому району, но был от части рад, что будет избегать места, где всё и случилось. Дети, видимо, знавшие случай с ним, стали смотреть на него с сочувствием и многие даже подходили посмотреть на левую руку, будто бы в подтверждение своих догадок. Но Чара потерял доверие, чтобы ладить с кем-то, потому, подобно дикому котёнку, которого предали и бросили, он сторонился и всячески избегал встреч с кем-либо. Фелиция осталась там, потому ему придётся заново учиться верить в людей, пусть и мысль о том, что это бесполезно, не покидала его очень долго. С подросткового возраста он стал на постоянной основе принимать медикаменты, по причине его агрессивности. Новая рутина вводила его в состояние настороженности, как и их ответ. — И сколько нужно это принимать? — спросил он, взглянув на мужчину средних лет. — Пока не найдётся способ борьбы с алгофобией. А станут ли его искать ради 1% населения? Чара сомневался. Со временем, парень забросил рисование и стал интересоваться генетикой и ботаникой. У него появилось специфичное занятие скрещивания разных видов цветов у себя дома, пусть никто не разделял его интереса. Но он всегда находил что-то удивительное в новых видах цветов, их мутациях и поведении на внешние факторы. Окончив школу, он не думал, что жизнь даст ему наконец того, чего он хотел. Друзей, обучение по любимому направлению, знакомство с Фриск. Будто бы подарок за его стойкость. Пусть он до сих пор принимал медикаменты, но Чаре это хуже не делало. Скорее, просто необычная часть его рутины.***
После всего услышанного у Фриск оставалось много вопросов. Но прежде, чем их задать, она долго не могла отойти от шока. Это было тяжёлое, вязкое, будто смола, чувство, напоминающее то, как на тебя свесили металлические цепи. Фриск даже было неуютно находиться с Чарой в одной комнате с тех пор, как он после своего рассказа отвёл взгляд, будто бы избегая зрительного контакта. Ей не хотелось сыпать соль на рану, потому она решила задать самый безобидный по её мнению вопрос: — Получается, Фелиция обо всём знает? — Конечно знает, — он наконец обернулся, смотря на девушку с неестественно спокойным выражением лица, пусть и сам он был удивлён выбранному вопросу. — Она со мной всё детство провела. Фриск кивнула на этот ответ, задумавшись. Она, как только Фелиция оказалась в их доме, почему-то увидела в них нечто большее, чем простую дружбу, именно потому испугавшись их близости. Но теперь было ясно, что та девушка была его единственным другом в детстве, и потому они знали друг друга так хорошо. — Я уже не вижу смысла после такого скрывать это от тебя, — внезапно продолжил парень, вырывая Фриск из мыслей. — Но Фелиция раньше была моей девушкой. Фриск замерла. Так значит ей не показалось? Но с другой стороны, она не могла их даже представить вместе. Кудрявая девушка была такой активной и позитивной, что ей, казалось, это не могло сочетаться со вспыльчивостью Чары. — Вот как, — хмыкнув, ответила Фриск. — И почему же вы разошлись? Она прекрасно помнила с его неподробного рассказа, что он потерял первую любовь в ссорах, но в то же время девушка не могла в это поверить после рассказанного. — Мы оба слишком эмоциональны, — парень вновь опустил взгляд. — К тому же, мы просто устаем от активности друг друга. Не зря же говорят, что противоположности притягиваются? А ведь именно они и компенсируют черты характера друг друга. Активным хорошо со спокойными. Фриск кивнула на сказанное, не желая продолжать эту тему. В конце концов, она была совсем неважной после того, что ей пришлось услышать. Чара же испытывал противоречивые чувства в этом молчании. Он не понимал реакции Фриск, потому первым чувством было опасение. Следом за ним была внезапная эйфория, будто бы он наконец смог выговориться о том, о чем боялся даже заявить. А под конец его посетило разочарование. Со стороны, как он полагал, его прошлое казалось более-менее обычным, но со своим ужасным воспоминанием. Чара знал, что есть на свете люди, что пережили более страшные вещи, чтобы сломаться, но его причина самому ему казалась нелепой, даже если он понимал, что не может на это повлиять. Парень вздрагивает, как только чувствует на себе объятия. Он больше не отвёл взгляда, зная, что из-за разницы в росте Фриск всё равно в объятиях не увидит его глаз. Чаре было даже стыдно смотреть на девушку, ведь он был от части спокоен при рассказе потому, что принял успокоительное перед всем этим. И он жалел об этом. Конечно, он сделал это по причине того, чтобы всё прошло гладко, но Чара чувствовал себя трусом, что так поступил, боясь самого себя. Он не сразу ответил на объятия. — Спасибо, что рассказал мне об этом, — сказала Фриск необычайно мягким голосом. — Но на всё это я думаю, что ты очень выносливый человек. — От чего же? — спросил Чара в ответ, уткнувшись в чужую макушку. — От того, что я даже не смогу постоять за себя, боясь боли? — Вовсе нет, — едва заметно покачала головой она, — Ты сильный, потому что, несмотря на тот случай, ты остался человеком, — она отстранилась, посмотрев на красные глаза Чары, — Ты мог ведь обозлиться на всех, мог остаться навсегда один или, что хуже, ты мог мстить судьбе. Но ты сделал шаг в сторону от этого, пусть и таким трудным путем, — её руки оказались на плечах парня. — Я теперь знаю, что тебе было трудно всё это время. Но я горжусь, что у меня такой сильный парень. Чара не знал, как нужно на это ответить. Он не мог не признать, что не ожидал увидеть Фриск с такой поддерживающей стороны. И не мог врать себе, что получалось у неё вполне убедительно. Ему не нравилось, когда его жалели, будто бы он был слабым, но здесь это даже близко не стояло. Чара чувствовал себя неловко, храня молчание, но он заранее понимал, к чему всё может привести. — Спасибо, что выслушала. — ответил он наконец, вновь затягивая Фриск в объятья. Фриск, как только решила учиться проявлять любовь, вычитала, что любить — это ещё и умение принять человека таким, какой он есть. Не идеализируя его, любя лишь за светлые стороны, но и не принижать за негативные. Никто не может быть, к счастью или сожалению, идеальным. Но именно тяжёлые моменты и воспитывают, и закаляют душу. Девушка не ожидала, что Чара решится ей рассказать о прошлом, но она постаралась показать ему, что готова принять его сторону. Ей было грустно с того, что в детстве Чара слишком сильно изменился и рано повзрослел. Но всё, что она могла сделать — это принять. Показать, что даже самое ужасное не испортило в нём человечность.***
Чара не знал, сколько времени прошло с тех пор, как он ушёл к себе после серьёзного разговора, и это его мало волновало. Ему хотелось побыть и тишине и одиночестве, чтобы привести свои чувства в порядок. Из приоткрытого окна дул тёплый ветерок, что невольно успокаивал и обращал внимание на окно, за которым был задний двор. Парень всё думал о том, что происходит на данный момент. Фриск так старалась научиться любить, что он гордился её усилиями и решительностью. Пусть она постепенно из закрытого человека превращалась в уверенную девушку, Чара понимал, что ему пора действовать. Он не проявлял инициативы в их отношениях, чтобы мотивация Фриск никуда не пропала, пока она отвлекалась бы на его проявления. Но с этого момента он понял, что самое время её вознаградить. Постепенно, не спеша, чтобы всё на неё не навалилось разом. Чара не представлял, что девушка так поддержит его. Он давно понял, что без специальных медикаментов его агрессия трудно поддаётся контролю. Парень полагал, что Фриск испугается его. Испугается его внезапных приступов агрессии, что стали заменой страха, и что более того — будет стыдиться. Чара даже боль с трудом переносил, а если надо будет постоять за девушку или себя? Конечно, он вряд-ли что-нибудь стерпит в свой адрес, как в прошлом, однако факт всё ещё оставался фактом. Но она приняла его слабые стороны, называя сильным. И это воодушевляло. Поднявшись с постели, он наконец покинул свою комнату. Но, пройдя мимо комнаты Фриск и дойдя до кухни, он подметил, что её нигде нет. И куда она могла деться? Будто бы в ответ на его мысленный вопрос, входная дверь отворилась и девушка появилась…в весьма забавном виде. В обеих руках девушки было по одноразовому стакану, пока во рту она держала два крафтовых пакета. Видимо дверь она открыла с помощью одного из чудес света. Встретившись взглядами, Чаре стало смешно со всей ситуации. Он привык, что иногда Фриск могла принести поесть домой, если она сильно уставала для готовки, так что это мало его удивило. Скорее, способ её принести. Он невольно улыбнулся этому. Подойдя к Фриск, он забрал с её рук картонные стаканы, подмечая, что они были тёплыми от жидкости внутри. — Ну ты даёшь, конечно. — едва Чара успел прокомментировать, как Фриск, рукой схватив пакеты и вытащив со рта, обняла его. И с каких это пор у неё такие приступы нежности? — Наш разговор прошёл…натянуто, — выпустив из объятий, она уже с привычным смущением стала объяснять. — И мне бы не хотелось, чтобы это затягивалось, так что я принесла вкусного. — Тебе не стоило так заморачиваться, — начал Чара обведя девушку смятенным взглядом. Однако не стал её за это отчитывать. — Но я не против. Кивнув, Фриск прошла на кухню, а Чара последовал за ней. Поставив стаканы, он вновь услышал, как девушка заговорила: — Прости, я как всегда всё забываю и, — она достала из одного пакета выпечку с корицей, что взяла для себя. — Потому я взяла тебе горячий шоколад. Надеюсь это- — Ой, да забей, всё же нормально, — отмахнулся Чара от её оправданий. — На самом деле, ты угадала мои предпочтения на сегодняшний день. Фриск тихо посмеялась, вместо того, чтобы по привычке смутиться и невсерьёз надуться, подобно обиженному ребёнку. Чара подозревал, что с его рассказа Фриск поменяет свое отношение к нему, однако он не ожидал, что именно в эту открытую сторону. — Это так звучало, будто бы ты их меняешь каждый день. — подшутила она. — Всё от настроения зависит, — пожав плечами, он поддержал её иронию. — Тем более, сладкое неплохо поднимает его. Фриск кивнула, решаясь не спрашивать о том, почему у парня настроение не приподнятое, как обычно. Она всё прекрасно понимала сама, и не стала пытаться ворошить это. Чара достаёт свою выпечку из пакета и тут же надкусил, пробуя на вкус. На языке ощущается солёность, однако для него вполне приятная. Неужели ему кажется или в действительности пекари спутали сахар с солью? Под хитрую улыбку Фриск, что будто ожидала его реакции, он понял, что не ошибся. — Неужели ты- — Я попросила, чтобы тебе добавили соли, ведь тебе нравится солёное, — за него продолжила Фриск, гордо улыбаясь. — Неплохо, да? — Отлично. Вот только как у тебя наглости хватило у них это попросить? — Чара знал, что его почти всегда тянуло на солёное, вот только он не ожидал, что Фриск так серьёзно воспримет его предпочтения. — Мне практически уговаривать пришлось. — Наверняка они были в замешательстве. — Скорее, в недоумении. — поправила она, отпивая из стакана. — Вселенском? — с сарказмом спросил Чара. — Столичном. — ответила Фриск, засмеявшись, тем самым заразив и Чару. Парню нравился искренний смех девушки и её голос в принципе. Особенно при пении. Он до сих пор помнил, как, вернувшись домой, он впервые услышал этот сильный и мелодичный голос, словно Фриск пела профессионально. Однако Чара не знал, что она стеснялась петь при ком-то, потому и похвалил её тогда. И с такой мелкой ошибки она больше не пела в его присутствии. — Ты невероятна, раз пошла на такое. — отметил Чара, заставив вторую неловко улыбнуться. Свободной рукой парень взял Фриск за запястье и приблизил его. Его пальцы стали ощупывать пальцы девушки, что замерла в одном положении, смотря на это явление со смятением и любопытством. Не то, чтобы она была против, ведь всё-таки Фриск сама по себе тактильная, но ей всё же было непривычно от этого. Она привыкла прикасаться к Чаре первой, но сейчас все было иначе. — У тебя такие пальцы мягкие. — прокомментировал парень, прежде чем убрать свою руку. — А у тебя грубоватые. — попыталась отшутиться Фриск, но тут же сняла с себя улыбку, смущенная ситуацией. — Ну конечно, я же на гитаре раньше играл, — Чара снова принялся за трапезу, будто бы сейчас ничего не произошло. — И сейчас умею, да поводов мало. — А ты сыграешь мне когда-нибудь? — попросила девушка, наконец опустив руку. — Только если взамен ты мне споёшь. Она заметно задумалась над таким предложением. Всё было справедливо: она переступала через свое нежелание, и парень делал то же самое. Вздохнув, она кивнула, улыбнувшись. — По рукам.