За час до любви

      Чон Хосок       Хос не выдвинул против толстозадого альфы обвинений в наезде на пешехода на переходе. А виновник аварии, сообразив, что свидетелей могло быть больше, после оказанной ему медицинской помощи, гнусаво сославшись на то, что при сильном торможении был неосторожен и не пристёгнут, отделался штрафом…       Разошлись «полюбовно» и спешно в разные стороны.       Хосок шёл по раскаленному полуденной жарой городу, которая не исчезла, а, перевалив за послеобеденное время, стала только удушливее и горячее. Алкоголь окончательно выветрился, а ожидаемое похмелье пахло чем-то, напоминающим тающие на солнце взбитые сливки.       Его телефон и кошелёк остались вместе с Намджуном в ресторане, и альфа, перекинув через плечо пиджак, легко шагал, разглядывая витрины, в высоких окнах которых отражались облака и он сам.       Произошедшее из колеи его не выбило: так, мелкое происшествие. А вот прогулка оказалась кстати. Он уже и забыл, как легко думается, когда идёшь и ни о чём не думаешь…       Прошло уже полгода, как вернувшись домой морозным январским вечером в уютный дорогой дом, который Хосок долго присматривал для покупки и, не найдя никаких недостатков, купил с расчётом, что пора остепениться и жениться, он застал «своего» омегу с задранной кверху задницей и усердно над ней трудящегося, незнакомого альфу прямо посреди чуть было не ставшим «супружеским» ложа…       Все матримониальные планы вылетели следом за парочкой, не успевшей натянуть штаны в кружащий ледяными снежинками вечер. И Хосок тщательно, на несколько оборотов, отрезая раз и навсегда, запер за ними дверь.       Сколько их было, этих поблядков-омег, после унесённого зимней позёмкой Хью, он даже не смог бы сосчитать. И ни один не отказал. Свободный или состоящий в отношениях, течный и девственный — соглашались на секс все. Нужно было только знать, «куда» давить.       Сегодняшний отказавший Хосу нищеброд остался не оттраханным по простой причине — не захотелось!       Куда, интересно, он делся с дороги?       До городских апартаментов Намджуна он добирался полтора часа, что позволило полностью расстаться с похмельем и немного прийти в себя после затянувшегося на два дня марафона, который к этому похмелью имел самое прямое отношение.       — Заходи, арестант, — Намджун и без прогулок по городу выглядит бодрячком — вот что значит крепкое альфье здоровье!       — Пи-и-ить, — стонет Хос.       И, предугадывая это его желание, Джун протягивает ему высокий стакан с водой и плавающим в ней ледяным крошевом.       И пока тот с наслаждением делает маленькие глоточки, а потом прижимает стеклянный олд-фешн ко лбу, Намджун пристально на него смотрит и, явно смущаясь, спрашивает:       — Интересно, как чувствует себя пострадавший омега?       Хосок не реагирует: то ли не слышит, то ли не хочет слышать. Джун предпринимает ещё одну попытку:       — Я купил ему лекарств и вызвал такси…       — Ну, тогда он чувствует себя так, как будто поимел двух альф сразу! Ты ему бы ещё деньжат дал!       — Я дал…       — Ты серьёзно? Вот ведь удачно шлюшонок поохотился! Да ещё и с доставкой на дом! — Хосок ржёт, а приятель хмурится.       — Он сказал, у него друг болеет…       — Чем не сказал? А то хер знает, с кем они и под кем там, на своих помойках!       — Он антибиотики просил и таблетки от кашля. Ты злым стал, Хос. Забудь ты уже про Хью! Не все омеги распущенные…       — Все. Я убеждаюсь в этом, Джу, каждый гребаный раз… Не я злой. Ты слишком добрый. Вчера, например, омега Хвана предложил мне себя прямо в туалете клуба. И знаешь, о чём скулил, когда я с него штаны снял? Быть поосторожнее. Потому что он, видите ли, беременный!       — Блять, Хос! Если Хван узнает…       — Ой, боюсь! — Хосок наигранно обхватывает себя руками. — Пусть следит за своим шлюханом лучше!       — Ну а ты кто, если трахнул омегу, беременного от другого альфы? Альфы, с которым сидел за одним столом? Кто ты после этого, Хос?       — А кто сказал, что я его трахнул? Пенделя дал нежно, как он и просил.       Намджун садится рядом с ним на диван и откидывается на спинку. Помолчав пару минут, вдруг поворачивается к распластанному и съехавшему с дивана задом другу:       — Как ты сегодня предлагал… Давай забьёмся? Если омежка, которого сегодня сшибли на дороге, нас наебал, я отдам тебе свой Веном , а если нет — ты мне своего Дьявола?       — Хм… И как мы это узнаем? — Хосок протягивает другу пустой стакан и поудобнее устраивает под спину диванную подушку.       — Я записал номер такси! И думаю: за шуршащие денежки водитель нам скажет, куда доставил «клиента»!       Не откладывая в долгий ящик, Нам набрал номер, по которому сам же и вызвал сегодня такси омежеке и попросил диспетчера прислать машину с номером, который считал из своих «заметок».       Буквально через час они уже выходили из машины на том же самом месте, где утром таксист высадил пострадавшего парня.       На город успели опуститься синие сумерки, грозящие сгуститься до темноты, если их поисковое мероприятие затянется.       Ориентироваться в незнакомом районе, тем более в таком месте, куда вечером соваться, учитывая их пижонский вид, было крайне необдуманно и опасно, им приходилось буквально «на ощупь».       Здесь даже фонарные столбы назывались «фонарными» чисто условно, по причине отсутствия на них даже обычных лампочек. Свет исходил лишь из некоторых незашторенных окон.       Покрутившись рядом с приземистыми бараками, друзья начали искать, у кого бы можно спросить про обитающих тут жителей. На их удачу из одной двери двухподеъздного дома, который лет двадцать как уже просился под снос, вышел сгорбленный омега и, не замечая их совершенно, направился вдоль потрескавшейся стены, скорее всего, с намерением шмыгнуть в такую же неприметную раззявленную пасть другого подъезда.       — Эй! — Хосок слишком громкий для притихшего в ожидании наступающего вечера, а значит и опасностей, злачного района. Омега дёргается и ускоряется. Но дипломатичный и вежливый Намджун бросается к нему:       — Простите! Не могли бы вы нам помочь?       Поняв, что сбежать не получиться, омега обречённо поднимает на них глаза, в которых тут же вспыхивает удивление. И он начинает опасливо озираться вокруг.       — Помочь могу только советом, — голос у омеги приятный, а вот словарный запас… — Съёбывайтесь, пока совсем не стемнело!       Парни только хмыкают переглядываясь.       — Мы ищем…       — Приключений на свои богатые жопы?       — Двух омег, которые здесь живут… Один в таком полосатом свитере ходит, — Намджун уверен, что эта кофта у омежки повседневная и ежедневная. — А второй болеет…       Больше в арсенале у друзей «примет» нет, вот только Хос сразу улавливает, как дёргается местный и глазами косит на подъезд, из которого только вышел. Вслух же произносит:       — Ты вон фонарь видишь?       Намджун сразу смотрит вверх, а Хосок не сводит глаз с омеги.       — Так вот… Тут ни хуя, ни улица красных фонарей! А я не «папка-сутенёр» вам омег искать. Свои в кружевных трусах надоели уже?       Омега, только было начавший булькать смехом от собственной шутки, вдруг замолкает, глядя альфам за спины, и торопливо разворачивается по направлению к подъезду, из которого только что вышел.       Оборачиваются и Хосок с Намджуном…       Вернее, обернуться успевает только Хос. Потому что Джуна, как более крупного и потому, видимо, расцененного как наибольшая угроза, вырубают, ударив по голове тяжёлой трубой.       Хос драться не то чтобы любил, просто никогда не упускал возможности… Особенно когда эта возможность сама плыла в кулаки.       Их было трое или четверо: тех замызганных подростков, которых он валял в пыли на чужой территории, пока всё тем же оружием, которым подло был повергнут друг, не прилетело по затылку и ему…       Ким Тэхён       Тэхён спешил, отодвигая тяжёлый брус, чтобы впустить пожилого омегу, который, не прошло и пяти минут, вернулся.       — Случилось что, господин Сону?       — Ох, Тэхён-и! Там два богатых альфы про тебя спрашивают!       — К-как-кие альфы? — Тэхён сглатывает       — Здоровые оба! В дорогом обутые, — в силу своей «согбенности» Сону хорошо разглядел дорогую обувь, и рост альф ему показался очень высоким. — Спрашивали, где ты живёшь. Вернее, где живут двое омег…       — И что вы им сказали? — хоть Тэхён знает, что ничего страшного он не совершил, но как-то беспокойно ему сразу становится на душе.       — Ничего не сказал! К ним ганпхэ Хи Чжуна пристали, а я к вам побежал!       Тэхён, закусив большой палец на руке, раздумывает, что же делать. На улице уже густые чернильные сумерки, и из-за отсутствия фонарей совсем темно.       — Надо посмотреть, что за альфы… Может, спугнули их эти мелкие бандюганы?       Сону кивает в такт словам омеги и оставив, кажется, задремавшего Джина одного, омеги: и молодой, и старый крадутся по коридору, чтобы высунувшись в подъездное окошко посмотреть, что творится на улице…       Как только Тэ удаётся рассмотреть валяющихся на земле альф, он от страха приседает и прикрывает рот ладошкой.       Сону, который от любопытства почти вышел наружу, шёпотом спрашивает:       — Знаешь ты их, Тэхён-и?       — Да мне не видно отсюда… Это их местные так?       — Все карманы теперь вывернули. Эх, бандиты растут! И куда только родители смотрят!       — На донышко бутылок через горлышко… — Тэхён, сам не понимая зачем, но пригнувшись, идёт за Сону, который мелкими шагами приближается к неподвижным фигурам на земле.       — Ох, беда! Вроде дышит, — пожилой омега наклоняется ещё ниже над светловолосым альфой.       — Это они… — Тэхён смотрит на лежащего на боку Хосока. — Те, кто мне денег и лекарства дали…       — Как бы мальцы старших альф Хи Чжуна не позвали… Надо убрать бы этих отсюда. Ну-ка, Тэхён-и, волочь вон того, что помельче, а я толстого потащу! У вас их пока спрячем! А то, не ровён час, добьют…       Подражая господину Сону, Тэ, повернувшись спиной к лежащему на асфальте альфе и превозмогая боль в забинтованной щиколотке, подхватил его ноги себе подмышки и потянул в сторону подъезда. Страх придавал сил и не давал возможности дать отчёт своим действиям. Они так быстро затащили здоровяков-альф в подъезд, что никто и не заметил.       Впрочем, как никто и не обратил внимание на шум драки до этого. А уж протащить по пошарпанному рваному клеёнчатому линолеуму коридора и заволочь парней в комнату: вообще не составило труда.       Вся «вылазка» заняла пять-десять минут, но только заперев дверь на брус, Тэхён облегчённо выдохнул.       Пока он пытался отдышаться, Сону проверил альф на наличие ножевых, умело вертя их тушки и ничего не обнаружив, успокоился.       — Арматурой их «выключили»… Хе-хе, — омега смотрит на шишку на затылке одного, — Этого сразу, а этот ищо не сдавался, — он переходит к темноволосому, у которого царапины на лице и разбиты костяшки на руках и идентичная шишка на затылке.       — А если они тут умрут? — адреналин схлынул, и Тэхёна начинает потряхивать.       — Не умрут. Но головы глупые у них поболят… Это надо додуматься! Заявиться к нам на район на ночь глядя? Совсем непуганые… Ну, ничего, больше не сунуться.       — А если они в полицию заявят? — Тэ опускается на корточки возле застонавшего темноволосого.       — Может, и заявят… Ну уж теперь-то дело сделано! Назад не потащим, — булькнул смехом господин Сон. — Давай, там бинты у тебя были, хоть головы им перевяжу! А ты ногу покрепче замотай! Вон как хромаешь…       Пока Сону перебинтовывал шишки альфам, Тэхён притащил в свободный угол комнаты старое одеяло и, кое-как уместив его в разложенном виде, указал пожилому альфе:       — Здесь их положим…       Когда они кое-как вдвоём перетащили темноволосого, Тэхён еле отдышался: как они вообще их в комнату смогли с улицы притащить…       Второго, который массивнее, они уже перекатывали, каждую секунду опасаясь, что он очнётся. Но тот, похоже. вырубился конкретно и признаков жизни не подавал. А вот задиристый, с разбитыми кулаками, время от времени мычал, но, устроившись на боку поудобнее, тоже затих…       Господин Сону остался ночевать. А так как места больше не было, то они с Тэхёном устроились вдвоём на тесном лежаке: Сону у стенки, а Тэ, который то и дело вскакивал к всё ещё бредящему время от времени Джину, лежал с краю.       А ещё омега прислушивался к тому, что творилось в «альфьем» углу…       Он точно определил момент, когда спокойно задышал тот, что дал ему доллары, которые он обменял на воны у владельца ресторана и купил продуктов, а потом засопел и второй: слышно было, как он, застонав и рвано выдохнув, тоже задышал ровнее.       А потом забормотал Джин. Он был совсем мокрый, температура, кажется, спала, но попытки напоить кашляющего и захлёбывающегося тёплым бульоном больного друга Тэхёну никак не удавалось.       — Тэ, кто к нам пришёл? Почему так сильно пахнет?       — Это господин Сону, Джин. Успокойся. Попей. Тебе обязательно нужно пить, Джин-и… — Тэхён уговаривает его, как ребёнка.       — Я ведь не умру, Тэ? Не умру? Ты ведь принёс лекарства, и я теперь не умру?       — Конечно, нет, Джин-и. Ну что ты за глупости выдумываешь?       — И меня возьмут официантом? Там будут хорошо платить, Тэ!       — Да… Да, Джин-и! А сейчас ложись. На дворе ночь. Утром тебе будет легче.       Этот диалог почти слово в слово повторялся ещё пару раз за ночь. Радовало одно: Джин был послушным пациентом. Он принимал все лекарства и давал себя переодеть беспрекословно…       Ким Намджун       Намджун очнулся, когда кто-то наматывал ему на голову бинты. Он хотел было дёрнуться, но потом услышал тихий разговор. Разговаривали двое омег, как раз о том, что их с Хосом избили какие-то бандиты в неблагополучном районе, куда они с дури приехали на такси и сразу же это такси отпустили! Придурки…       Потом он услышал, как застонал Хос, которому тоже перевязывали неразумную голову. И решение затаиться счёл самым лучшим вариантом…       А ещё в помещении, которое он не мог разглядеть, потому что бинты сползли на глаза, одуряюще пахло.       Необычными цветами, благоухающими под жарким солнцем тропического острова и чуть солоноватыми брызгами океана…       И если на земле существовал рай, он находился здесь, в комнате, куда, по всей видимости, их притащили омеги: тот, которого они искали, и тот, у которого они спрашивали, про того, которого искали…       Голова даже не болела, лишь пульсировала в том месте, куда его ударили. А потом их с Хосом потащили в другой угол комнаты, и Джун очень не хотел, чтобы друг пришёл в себя. Тогда бы и ему пришлось себя обнаруживать, как очнувшегося, а он очень этого не хотел… Он вдруг понял, что здесь его место, рядом с тем, чей запах гладил и ласкал, рядом с тем, без которого теперь не представлял свой жизни…       Потом вроде всё успокоилось, и ощущая под боком посапывающего Хоса, Джун поймавший тишину, незаметно сдвинул повязку с глаз на лоб.       В маленькой комнате без окон, освещенной сейчас светом двух толстых свечей, рядом со стенами параллельно друг другу стояли два «ложа». Назвать кроватями эти сооружения, кем-то сколоченные и накрытые матрасами и пледами, было сложно. Под потолком висела трёхрожковая люстра, но, видимо, в целях безопасности омеги пользовались по ночам свечами, пламя которых рисовало причудливые тени на закопчённом потолке и стенах, оклеенных яркими постерами из глянцевых журналов…       Вдруг он услышал, как запричитал-заплакал омежка, который болел. И если аромат тёплых нежных цветов шёл не от спящего на другом лежаке пожилого омеги, то значит, истинным Намджуна был тот, который сейчас спрашивал, не умрёт ли он…       Тот, которому он сегодня купил лекарства. А тот, которого больной называл «Тэ», уверял, что всё хорошо, что «Джин-и» скоро поправится.       «Джин-и»… Имя хотелось произнести вслух, покатать на языке и пустить вместе с вдыхаемым воздухом внутрь себя, чтобы сберечь, чтобы навсегда…       Пожилой омега тоже встал и начал помогать Тэ переодевать больного. И Намджун закрыл глаза, как только увидел обнажившуюся худую спину омеги, с которого стащили мокрую майку.       А потом почувствовал, как сжимает его руку Хос.       Интересно, давно он очнулся?       Они не могли пошептаться, потому что, в отличие от сразу после переодевания больного уснувшего пожилого омеги, Тэ так и вскакивал то и дело к хрипло дышащему Джину и, дохрамывая до лежака болеющего, поил того то одним, то другим лекарством или питьём по одному ему известной схеме.       Под утро все угомонились, и Намджун медленно, стараясь не производить шума, повернулся лицом к Хосоку. Тот лежал с плохо перевязанной головой и таращился на Джуна. Как только встретился с ним глазами, сразу оскалил зубы в беззвучной улыбке. Потом медленно поднёс палец к губам, обозначая этим: «Тихо!». А Джун кивнул и ответно растянул улыбку, играя ямочками на щеках.       Обменявшись нехитрыми знаками, альфы улеглись поудобнее на спины, если вообще можно было считать постеленное тонкое одеяло на неровных досках пола «удобными» и оба принялись разглядывать в свете догорающих свечей «жилище» омег…       Джун всегда считал, что он выберется из любой ситуации и удивить его ничем нельзя… Впрочем, удивлён он не был, он был в шоке: и от удара по голове, и от того, что собой представляло пристанище омежек…       И здесь, в трущобах, жил его истинный?! Вот уж решила посмеяться над ним вселенная! И он бы никогда его не встретил? Если бы не…       Его взгляд, пробегающий по комнате, неизменно возвращался к пареньку на кровати. Тот спал и даже дышать вроде бы стал ровнее… Сейчас немного рассветает, и Намджун сразу же отвезёт омегу в больницу… Есть же тут хоть какая-нибудь связь?!       А пока можно закрыть глаза и отдаться чистой эйфории: наслаждаться и тонуть в аромате, который такой родной и близкий…       То, что на улице, скорее всего, уже утро, Намджун понял по тому, как начали суетиться омеги: пожилой и молодой.             Прихрамывающий напялил свой бережно на ночь свернутый полосатый свитер. Они не ошиблись - другой одежды у омеги не было...       Джун не считал больше нужным притворяться. Он уселся на одеяле, стаскивая бесполезную повязку с головы.       — Доброе утро, — от его голоса дёргаются все в каморке, включая Хосока, который, видимо, всё-таки задремал.       Тэ и тот, кого они называют господином Соном, бросают все дела и молча поворачивается к альфам.       — Доброе утро, — Тэхён отвечает спокойно, но бросает быстрый взгляд на лежащего больного. — Вчера вечером на вас напали…       — Вашему другу нужна медицинская помощь специалистов! Нужно вызвать машину и везти его в больницу! — перебивает его Намджун.       — Не надо в больницу… — Тэхён испуганно смотрит на альфу. — Вы же купили нам лекарства!       — Послушайте… — Джун опять смотрит на притихшего омегу на кровати. — Я вроде внятно говорю, что нужно сделать, а не спрашиваю у вас, нужно ли?       — Больница всегда переполнена… И там он только ещё чем-нибудь заразится, а не выздоровеет.       — А кто сказал, что мы поедем в вашу переполненную больницу? Мы поедем в частную клинику.       — Тэхён-и, не отдавай меня… — Джину утром значительно лучше, и он прекрасно понимает, о чём говорит альфа.       — Что за детский сад? — Намджун поднимается, чтобы подойти к лежанке, — Вы понимаете… — альфа, глядя в припухшие, лихорадочно бегающие по его лицу глаза «Джин-и» вдруг замолкает, потому что никогда в жизни он не видел никого красивее…       Омега — само совершенство. Ещё бы щёчки румяные нарисовать и улыбку на пухлые губки и…       — Не отдавай меня, Тэхён-и!       Ким Сокджин       Джин уже ночью, когда Тэ давал ему попить вкусный бульон, понял, что выздоравливает.       В какой-то момент ему стало так хорошо и уютно, как раньше…       Когда папа, подоткнув ему одеяло, ложился рядом, и они болтали обо всём на свете, пока Джин не засыпал. Это было так давно, что практически стёрлось из памяти.       И вот этой ночью вдруг повеяло этим забытым родным теплом. Ощущением, что ты не одинок в этом мире.       Осознанием, что всё будет хорошо, что тебя не бросят, что ты нужен…       В груди котёнком заворочалось ласковое чувство: необъяснимое, непонятное. Его хотелось удержать, не отпускать, и Джин был согласен даже болеть, лишь бы держаться за эти ощущения…       Лишь бы ещё … Пусть недолго, но ещё…       В какой-то момент он не выдержал и, наверное, заплакал, потому что к нему тут же подскочил Тэ и помог поменять ему мокрую от пота одежду. И когда Джин откинулся снова на подушки, вот тогда он и понял, что скоро выздоровеет… Он и заснул сном выздоравливающего, чтобы, проснувшись, услышать, как незнакомый альфа, один из тех, кого притащили Тэ и господин Сон, строго заявлял, что Джину нужно в больницу.       В больницу Джин не хотел. Особенно сейчас, когда он стал себя хорошо чувствовать, если не считать слабость, разливающуюся по всему телу. Но даже несмотря на это, он нашёл в себе силы сопротивляться злым словам альфы:       — Тэхён-и, не отдавай меня… — Джин слышит свой слабый голос и уверен, что если понадобиться, то у него хватит сил сопротивляться!       Когда голос пришедшего из «угла» начинает настаивать, Джин во второй раз решает сказать Тэ, чтобы тот не вздумал разрешить отправить его в больницу…       Альфа, который подошёл так близко и уставившийся на Джина, был таким… Таким…       Таким невероятно красивым: высоким, светловолосым, с внимательными умными глазами, что Джин своё ноющее: «Не отдавай меня, Тэхён-и», был готов поменять на: «Забери меня, альфа!».       А ещё запах. Медово-пряный, кружащий голову нотками горьковатой смолы и дымом только-только разгорающегося костра…       — Нужно обязательно показаться врачу… — альфа сглатывает и в растерянности оглядывается почему-то на своего приятеля, как бы ища у того поддержки.       И тот не заставляет себя ждать.       — Есть у вас какая-нибудь связь здесь? — черноволосый альфа плавно поднимается с одеяла и обращается конкретно к Тэхёну. — Те-ле-фон, блять! Слышал такое название? Омежка лижет губки, кивает и молчит.       — Надо обойти дом, и там на столбе есть козырёк с телефоном. Если ничего не изменилось, то он работает, — это в разговор вступает пожилой ехидный омега.       Джину нет никакого дела, о чём говорят все остальные в комнатушке. Потому что его мир сейчас сузился до величины зрачков альфы, с которым они, не мигая, разглядывают друг друга.       Он весь его мир, вся его жизнь…       Жизнь, которую он, не задумываясь, обменяет на эту встречу. Потому что для того, чтобы хоть раз почувствовать своего истинного альфу, не жалко и умереть…       — Пойдёмте! — второй альфа зачем-то зовёт Тэ и господина Сона на улицу…       «Ах, да… Позвонить…»       И как только за ними закрывается дверь, «его» альфа бухается перед ним на колени, а Джин даже не понимает, что тот ему говорит.       Зато чувствует, как возвращается жар…       Вот только не тот болезненно-липкий, а тот, что сильнее воли омеги… Тот, который заставлял их с Тэхёном закрывать и законопачивать дверь. Тот, что заставлял мучительно стонать в подушку и терпеть, терпеть, терпеть…       Как только Джин понимает, что течка, которая должна была начаться через неделю, уже во всю его скручивает. Омега видит, как меняется и взгляд блондина…       И теперь то, что всегда делал Тэ, проворно проделывает альфа: он запирает дверь изнутри на тяжёлый засов, на который они с Тэхён-и когда-то не пожалели денег, чтобы чувствовать себя в безопасности именно в такие дни…       Джин видит, как белеют пальцы альфы, которыми тот вцепился в злополучный засов, как утопающий за соломинку, как и сам Джин — в старенькую простынь на постели, рвущаяся сейчас с треском под его пальцами…       Или это рычит альфа, который всё ещё пытается удержать своего внутреннего зверя, почуявшего течного омегу?       Вот только шансов у него нет.       Омега — истинный.       Тот, который навсегда. Тот, с которым навсегда…       Обернувшись и сверкнув на Джина стальным блеском глаз, альфа роняет руки вдоль тела, переставая бороться с самим собой и делает шаг в сторону лежанки.       Джин, пусть и невинный и ничего не понимающий во всех этих «играх», омежьим чутьём улавливает, что альфа сдерживает себя, как может: стискивает кулаки, сжимает зубы, зажмуривает глаза, дышит маленькими глоточками и кажется омеге таким огромным в тесном пространстве каморки.       Но, — не опасным. Не угрожающим. Не страшным…       Кадык альфы дёрнулся под пристальным взглядом Джина. Он разжал и снова сжал кулаки, натягивая на руках жилы и сделал ещё один шаг в сторону омеги… И ещё один…       — Детка-а-а, — тихо стонет альфа, наклоняясь к полусидящему, алеющему щеками Джину. Он всё ещё удерживает контроль и даже не целует, а вылизывает сухие пухлые губы омеги. — Сладкий мальчик…       С губ — на острый подбородок, ниже — на беззащитную ключицу и ямочку под ней. Опомнившись, возвращается к поцелую, который теперь спешит углубить и продлить.       — Скажи мне «да», хороший мой?       А Джину жизненно необходимо уже присутствие в его жизни этого альфы. Его альфы…       И он стонет в эти нежные губы, затянувшие его в бесконечный поцелуй, скользит руками по телу, которое нависает над ним, мнёт мощные плечи и… Течёт…       Тело требует большего.       Настойчиво. Неотвратимо. Неизбежно…       Никогда, ни к кому Джин не чувствовал ничего подобного…       То, что этот альфа — его, то, что он с ним, вызывает у омеги неконтролируемую дрожь. Удушливой волной накатывает возбуждение, не испытываемое им никогда. И которое он не может сдерживать…       Это его альфа! Которого хочется целовать, закусить кожу на его шее до фиолетовой отметины! Чтоб все знали!       Это его альфа…       И пока он постанывает от необычных ощущений, альфа с него уже стащил длинную, единственную, что не нём надета, футболку и, прижавшись лбом к его лбу, снимает с себя всё, что ниже пояса. А отстранившись буквально на секунду, он обнажается полностью.       Джин сглатывает горечь смолы во рту и неумело тычется губами в губы, не зная, что и как нужно делать, чтобы вернуть ласки, которые словно дуновение ветерка по оголённому нерву: сладкие, нежные, непривычные.       И пусть альфа уже прижимает его всем телом к постели, которая давно под ним намокла. Пусть раздвигает в стороны его ноги… Пусть плавно проникает в него… Пусть медленно набирая темп, двигается… Пусть слышит, как кричит под ним Джин… Пусть замирает на нём, повязав узлом… Пусть вгрызается в плечо…       Пусть.       И неважно, что кто-то снаружи колотит в дверь и кричит, чтоб открыли. А кто-то хохочет. Кто-то бубнит. Кто-то снова и снова дёргает дверь и вроде как плачет…       Счёт времени потерян…       Бег времени приостановлен…       Джин жмурится от микрооргазмов, которые вызывает у него сцепка и нежится под лаской альфы, который урча зализывает метку.