За час до любви

      Чон Хосок       Утро выдалось холодным, и Хос, который шёл за омегами к телефонной будке, ёжился после тепла маленькой коморки.       Он уже и не помнил, когда последний раз пользовался телефоном со смешными дырочками-кругляшами наборного диска, но домашний номер, вбитый папой в память со времён детства, прочно сидел в голове.       И сейчас Хосок решил, что лучше будет, если попросит, чтобы за ним приехал один из шофёров, обслуживающий гараж отца. А уж потом они решат, куда отвезти больного…       Чёртов Джу! Он ведь проиграл ему своего «дьяволёнка»!       Но ближайший телефонный аппарат не работал, грустно жалуясь им повисшими оборванными проводами.       — Пойдёмте до проспекта, — пожилой омега машет рукой в противоположную от дома сторону, а омежка с больной ногой только закусывает губку и кивает.       — Ой, да посиди пока тут, уж без тебя как-нибудь справимся! — Хосок хочет казаться злым и равнодушным, но сам понимает, как плохо у него это выходит.       Мальчик такой нежный и милый, что у него в груди комок ворочается, когда он смотрит, как тот обходит грязь и лужи, стараясь быть аккуратным, когда ковыляет к выкрашенной в серый неприветливый цвет лавочке.       Хосок видит, с каким облегчением он на неё садится, и снова ощущает, как колет в груди забытое им чувство жалости.       Он идёт за пожилым омегой и разглядывает старый район: серые бараки, разбитый асфальт дороги, маленькие неуютные магазинчики и практически пустые улицы.       — Как вы тут живёте? — Хосок задаёт, по сути, риторический вопрос, но неожиданно омега отвечает.       — А то не видно, что херово? Пока фабрика дымила, — он кивает в сторону забора, где расположена территория какого-то предприятия. — Работа была. Молодёжь присылали… А как закрыли цеха, так и началось… Одни бандиты. Всё и стало рушиться.       — Что же вы никуда отсюда не уезжаете?       Омега даже останавливается, чтобы обернуться на Хосока.       — И где же нас ждут? Меня с больным мужем, или вот этих мальчишек-сирот, которых вытряхнули из интерната, лишь бы куда…       — Из какого интерната? — Хосок тоже останавливается и сглатывает.       — Из приютского. Омежьего. Они как раньше сюда присылали воспитанников на фабрику работать… Так и сейчас.       — Так не работает же…       — А кому какое дело. Кто половчее сами выбираются…       — Чем же они тут занимаются? Проституцией?       — Тут их не трогают. Вроде как — свои. А вот те, кто решают отсюда в красивую жизнь, те — да, торгуют собой. А чем ещё? Омежья сиротская доля.       — А эти? — Хос кивает себе за спину, намекая на Тэхёна и Джина.       — Эти…       Омега замолчал и опять двинулся в сторону шумной улицы, где будто в параллельной вселенной, в двух шагах от серости, жил и гудел красочный мир большого города.       — Иди. Вон телефон, — старик кивает на телефонную будку, заклеенную рекламными постерами и умело разрисованную граффити.       Трубку берёт кто-то из прислуги, и Хосок интересуется, кто там поблизости из родителей. Когда отец подходит, то альфе приходится врать и валить вину на Намджуна.       Выходит сумбурно, неправдоподобно. И, наконец, сдавшись, Хосок просит прислать за ним машину.       — Что вы там забыли-то? — отец вроде не зол, но почему-то сильно удивлён.       — Да просто решили.       — Посмотреть сильно ли разрушено предприятие?       — Ага… — Хосок, у которого болит голова после вчерашнего удара, даже в ступор впадает.       — Похвально, сын. Я только на прошлой неделе заключил эту сделку и рад, что ты заинтересовался. Там очень большие перспективы! Но почему ты без машины-то, я не понял?       — Долго объяснять, отец… Потом поговорим. Пришли Чхве за мной.       — Жду тебя в офисе, Хосок.       Хос возвращается к облокотившемуся на спинку кованой лавочки омеге и говорит, что надо дождаться машину, на что тот кивает и садится на эту самую скамейку.       — Вы мне так и не сказали про парнишек, что нас приютили на ночь.       — А ты херню не спрашивай. Или ты нюх потерял? Сам не чуешь?       Хосок даже замирает, чтобы прислушаться к себе и своим инстинктам.       — А как там унюхать-то? Там течным несло…       Они вдруг переглядываются, и у господина Сону буквально сползает челюсть.       — Старый я дурак! Как же я не понял! Он ведь хворый совсем…       А Хос закусывает губу, чтобы не рассмеяться.       — Пустили козлов в огород! — подливает масла омега.       — Мой друг — «кремень»! Ничего он не сделает. Слишком порядочный.       Господин Сону нервно озирается в одну и в другую сторону:       — Скоро, что ль, твоя машина приедет?       — А куда теперь торопиться? Дня три-четыре у нас в запасе есть! — дразнит Хос господина Сону, но видит, что тот сжимается в комок от переживаний. — Да не тронет он вашего течного! Сказал же! Что он мальчишка? Или омег не видел? У него жених есть, между прочим!       — Где это видано, чтоб нормальный альфа мимо потёкшего омеги прошёл? Или вы с ним, может, того-этого?       — Какого этого, блять? — Хосок в шоке смотрит на омегу.       — Ну… Пара?       — Ты совсем из ума выжил, старый?       — А похожи. Лощёные оба, гладкие…       — Я ведь не посмотрю, что тебе сто лет! И что ты омега… — Хосок от таких предположений даже растерялся.       И только дребезжащий смех старика заставил разжать его кулаки.       — Говорю же, проверься, совсем ты нюх потерял! Я-то, в отличие от тебя, хорошо чую и если бы унюхал, что вы друг с дружкой, то и не шутил бы над тобой.       Хосок хмуро на него смотрит и дёргается, когда слышит звук клаксона. Практически рядом с ними останавливается, блестя боками, чёрный мерседес, за рулём которого водитель отца сигналом привлекает внимание Хосока.       Ким Техён       Когда альфа предложил ему остаться во дворе и дождаться их с господином Сону возвращения, то Тэхён выдохнул с облегчением.       Нога болела сильно. И, задрав штанину, он разглядывал, как распухла щиколотка за ночь.       Он сидел и мечтал сейчас только об одном: поскорее бы альфы уехали.       Джину уже заметно лучше. Не нужен ему никакой доктор. И посильнее они болели, пока жили в интернате…       А он вчера и лекарства купил, и продуктов, и за водой в бутылях хромал до магазинчика два раза. Теперь они точно пересидят течку Джина, закрывшись изнутри и забив старыми одеялами щели.       Они и комнату выбрали эту из двух, потому что в ней не было окна. Как бы не хотелось впустить хоть лучик солнца в их беспросветье, они понимали, что безопасность дороже.       Тэхён уже начал подмерзать, а нахальный альфа с господином Сону и не думали появляться на горизонте.       И в этом бестолковом ожидании, когда себя нечем занять, как только мыслями, Тэ, помимо насущных проблем, перебирает в памяти весь вчерашний день…       Альфа этот, конечно, очень красивый. И одет так, что всё ему к лицу. Тэ всегда заглядывался на хорошо одетых людей. Исподтишка разглядывал, представлял, как бы он берёг хоть одну похожую вещь. Мечтал, что когда-нибудь они с Джин-и смогут нарядиться…       Тэхён вздохнул и уставился на свои видавшие виды джинсы.       Вот только ничего нового этот альфа не мог ему предложить, кроме как секс за деньги… Да он и не первый.       Все альфы такие!       Хорошо хоть здесь, в фабричном районе, их не трогают. А уж во время или перед течками они и сами нос на улицу не высовывают: не дураки же…       У Тэхёна ноет голодный живот. Он не помнит, когда ел последний раз. Допивал вечером за Джином бульон — и всё.       И холодно очень. Больная нога просто заледенела…       Вдоль высокого забора фабрики пробирается по бугристому вспенившемуся асфальту дорогой автомобиль. Он привлекает внимание Тэ своей здесь неуместностью. А уж повернув в сторону их бараков, так и вовсе пугает.       Машина останавливается на углу дома, и Тэхён, разинув рот, наблюдает, как из неё выходят красавчик-альфа и господин Сону, которому какой-то сумасшедший разрешил сесть на заднее сидение, не посмотрев на буквально лохмотья, в которые омега был одет.       Тэхён поднимается со скамейки, и первые шаги в сторону дома ему даются с трудом: нога затекла. Ему не видно, как брезгливо морщится на его попытки ускориться альфа…       — Ты тоже поедешь к доктору. Как и твой приятель, — зато раздражение в голосе альфы Тэ улавливает сразу, как только подходит ближе.       — Послушайте, нам не надо в больницу! У нас всё будет хорошо. Зачем вам лишние проблемы… — он как можно вежливее пытается сопротивляться.       Втроём они заходят в подъезд, и Тэхён невольно оглядывается назад: как они вчера умудрились дотащить этих бугаёв с господином Сону? Сам пожилой омега, наверное, думает о том же, потому что, как и Тэхён, разглядывает длинный коридор.       У самой двери в комнату омег все трое вдруг переглядываются, потому что вскрик, раздавшийся из-за неё, заставляет ускориться.       — Джин-и! — Тэхён дергает дверь, которая заперта, — Джин! — следом за криком — стон.       Тэхён барабанит кулачками в дверь, не слыша, как за спиной хмыкает альфа и раздражённо выговаривает господин Сону:       — Порядочный, говоришь, у тебя дружок? Вот только своему «дружку», что у него в штанах, он об этом не говорит!       — Почему он не открывает? Джин! Джин-и!       — Перестань, Тэ, — пожилой омега дёргает Тэхёна за рукав полосатого свитера. — Всё уже случилось…       — Что уже случилось? — омежка с округлившимися глазами, в которых от страха зрачок расплылся по всей радужке, поворачивается к ним, перестав барабанить в запертую дверь.       — У Джина началась течка.       — Ах да… Наверное, болезнь ускорила! Мне надо быть с ним. Спасибо вам за всё, — он кланяется Хосоку и Сону и, отвернувшись, начинает снова стучать.       Вот только удары кулаков по двери вдруг прекращаются, когда вместе со стоном Джина он слышит оттуда и рык альфы.       — Но… — губки Тэхёна начинают дрожать. — Там же альфа…       — Пойдёмте на улицу! — господин Сону опять тянет Тэ за рукав свитера.       А лыбящийся хлыщ-альфа бахает кулаком по двери и орёт:       — Джу! Я приеду за тобой через два дня! — он прикладывает ухо к двери и, услышав рычащее согласие от друга, продолжая посмеиваться, идёт за омегами на выход.       Как только к Тэхёну пришло осознание о том, что происходит в их комнате, он замкнулся и, на автомате переставляя ноги, двинулся за господином Сону на улицу.       Все трое они вышли на улицу, где напуганный всем происходящим Тэ, не выдержав, расплакался. Беззвучно, уткнувшись в плечо старика. То, что он плачет, было понятно только по вздрагивающим плечам и по гладящим его макушку рукам господина Сону.       Хос только хмыкнул: нашли о чём скорбеть!       — Да не съест он твоего дружка! Наоборот, поможет… Чем может! — альфа опять хохотнул. — Я так понимаю, врач ему больше не нужен пока?       Плечи омежки перестали трястись и он взглянул на Хосока припухшими глазками.       — Ладно, ладно! — Хосок поднимает руки в сдающемся жесте. — Если это такая трагедия, то я больше не шучу и могу тоже поплакать!       Он не выдерживает и хохочет над ситуацией в открытую, пока омеги, совсем потеряв к нему интерес, переговариваются между собой.       — А у Паков? — Тэхён трёт лоб тонкими пальцами.       — Запил там отец… Сами порой на улице до утра сидят.       — Хорошо хоть лето, — Тэ перестал уже всхлипывать, и только лёгкая гнусавость выдаёт его недавние слёзы.       — Я не могу, Тэхён-и… Ты же знаешь… — господин Сону вздыхает.       — Чего ещё-то у вас случилось? — Хосок, стрельнувший у водителя мерседеса сигарету, кашляет с непривычки, когда пытается покурить.       — Твой дружок занял жилплощадь! — пожилой омега тычет в сторону подъезда пальцем.       — Да оплатит он ему… Проживание! — губы альфы опять растягиваются в улыбке.       — А этому где ночевать? — Сону переводит палец на Тэхёна.       Хосок смотрит на омежку, а потом на пожилого, намекая на очевидное.       — Нельзя ко мне… Муж у меня больной…       — Ничего, — подаёт голос Тэ. — Ночи тёплые.       — У меня поживёшь, — Хосок и сам не понимает, с чего вдруг это пришло ему в голову.       — Ну, коне-е-ечно! Как мы са-а-ами-то не догадались? — Сону язвительно тянет слова, а Хос закатывает глаза.       — Да кому он нужен…       — Угу. Слышали уже! Пойдём, Тэхён-и, — старик ковыляет в сторону серой лавочки.       Хосок выбрасывает бесполезную сигарету — никогда практически не курил:       — Куда это? Мы ещё к доктору сначала поедем! А потом отвезу его в свой дом! А сам поживу у родителей пару дней… Чтоб вы не переживали за моральный облик аморального побирушки!       Тэхён, у которого всё сильнее болит нога, только прибавляет ходу, пытаясь поспевать за шустрым стариком.       — Ты чё такой придурок-то, мелкий? А? Поехали все вместе, раз уж вы такие мнительные?       Господин Сону вдруг останавливается:       — Ладно. Поехали! Только потом меня чтоб назад привезли…       Хосок манерно распахивает для них заднюю дверь машины и с поклоном делает приглашающий жест.       Тэхён с тоской оглядывается на свой подъезд и, вздохнув, ныряет следом за стариком в уютное тепло салона автомобиля: за него уже всё решили…       Ким Намджун       Такого секс-марафона у Джуна не было никогда… Он и не останавливался бы, но течка у Джина подходила к концу, и мозги мало-помалу прояснялись.       Альфа голый сидел на краю лежанки, жевал какое-то печенье из пачки и любовался заснувшим омегой. Джин вырубился прямо во время «трапезы», не успев даже стряхнуть с губ крошки и с печеньем в руках. Это вызывало у Намджуна улыбку умиления и лёгкую тревогу — он совсем замучил омежку.       Нет, течки с омегами он проводил не раз. Но так… Так было впервые. Да вообще такой секс был у него впервые.              Когда не берёшь, а — отдаёшь.       Всего себя.       Навсегда.       Они с Джином потеряли счет времени и даже не знали, что сейчас на улице: день или ночь?       Отсутствие средств связи, отсутствие элементарно окна в каморке и запертая дверь — всё это создавало иллюзию того, о чём только может мечтать любой альфа: он, его пара и никакой угрозы извне.       Что по этому поводу думал омега, Джун не знал. Они и разговаривать-то друг с другом начали часов шесть назад и то за это время успели два раза прерваться…       Альфа забегал глазами по занавешенным полкам в комнате: Джин говорил, что там есть вода. Но стоило ему подняться, как омега заворочался во сне, и его оголённое бедро опять снесло все предохранители.       Их совместным запахом теперь всегда будет аромат раскрошенного сдобного печенья?       В момент, когда узел в очередной раз заставил омежку выдыхать с протяжным стоном удовольствия, Джуну пришло в голову, что это уже третья или даже четвёртая вязка, что никакими контрацептивами они не пользовались и что это будет иметь определённые последствия…       Стоило только ему об этом подумать, как его накрыла такая эйфория, что никаким оргазмам и в подмётки не годилось то, как в груди расцветало необычное чувство. И пусть ему давно придумали название, Намджун был уверен, что его любовь — это не то, что могут испытывать другие.       Его любовь — это… Это — его любовь…       Поудобнее устроив на себе мурлыкающего Джина, он пытался сквозь марево рассчитать, когда заявится Хосок и придётся выбираться из «рая».       «Рая» в котором не было даже душа. Не было холодильника, не было мебели… Ведь нельзя считать колченогие стулья, самодельные полки или прячущий за незамысловатой скатертью свои царапины и сколы, притащенный с улицы стол?       Джун вздохнул и пригладил волосы своего омеги, открывая лоб и нежно целуя.       «Всё плохое в твоей жизни закончилось, мой хороший!»       Джин только крепче прижался к альфе, который вслух говорил такие нужные ему слова. И он ему, конечно, верил — с самого первого взгляда, с самого первого вдоха запаха истинного альфы.       — Джин-и, ты должен поесть. Я приготовлю тебе рамён?       — И себе, — соглашается омега.       Джун за два дня успел приноровиться к нехитрому хозяйству: электрической плитке и со страшным рычанием текущей из труб непригодной для питья воды.       Течка Джина, которая поначалу совершенно сносила, а теперь туманила эйфорией от встречи с истинным мозги — только это и примиряло альфу с убожеством обстановки в которой они вынужденно оказались.       И он успокаивал своего рычащего и недовольного внутреннего альфу тем, когда жующий омежка улыбался кормящему его с ложечки Намджуну, что…       " … всё плохое скоро закончится!»       Ким Сокджиин       Джин улыбался даже тогда, когда получалось задремать.             То, чего они с Тэхёном боялись, оказалось совершенно не тем, чего следовало опасаться! Всё, что происходило между ним и его альфой, было упоительно и волшебно.       Да, конечно, Джин понимал, что ему несказанно повезло.       Его истинный оказался таким…       Таким…       Что у омеги от счастья перехватывало горло.       И, подставляя измученные губы под настойчивые поцелуи, он не мог удержаться от расползающейся улыбки. Снова и снова…       Всё то время, что ему пришлось прожить в интернате, Джина спасало только то, что заведение было для омег и соответственно, контингент обучающего и воспитательного состава заведения тоже был омежьим. Но все в один голос твердили ему, что он необычайно красив. Вот только Джин, разглядывая себя в зеркалах, на это только пожимал плечами.       «Тэ — в сто раз красивее!»       А потом их с Тэхёном, учтя их пожелание остаться вместе после выпуска вместе, отправили в общежитие фабрики по производству табачной и женьшеневой продукции…       О том, что фабрика закрыла свои двери не только для таких сирот, но и для всех остальных, кто жил в фабричном районе уже лет десять как, администрация приюта, конечно же, знала…       Но другого жилья предоставить своим выпускникам интернат не мог. Вот и получалось, что, выпорхнув из-под неродного крыла, омеги попадали в нечеловеческие условия, получая мизерное пособие, на которое разве что не умирали с голода.       Но и здесь им повезло. Соседи, такие же нищие и обездоленные, старались помогать друг другу. А альфы, чаще всего члены группировок, не трогали «своих» местных омег по только им известному и придуманному «кодексу чести» при условии, если сами омеги этого не хотели.       Джин с Тэхёном — не хотели. Поэтому и работа для них не находилась. Зато они могли спокойно тут жить. Если можно назвать жизнью трущобы, еле отапливаемые зимой, снабжаемые, часто пропадающим электричеством и непригодной для питья водой…       Омежки брались за любую подработку, которая была им по силам: почтовыми курьерами, разносчиками газет, расклеивателями объявлений. Иногда перепадало раздавать флаеры, если хозяина не отпугивала их плохая одежда.       Однажды, когда они шли домой, после того, как отвезли большую коробку с продуктами пожилому омеге в более благополучный район и заработали на доставке немного денег, их окликнул парнишка, отец которого держал ресторанчик на углу. Он и привёл их к пожилому альфе, которому срочно нужен был работник на кухню. Но только один!       Они тогда посовещались с Тэхёном и решили, что пойдёт Джин. Он выглядел покрепче…       И он подвёл их. Заболел…       Сейчас, рассказывая Джуну о том, как они тут живут, чем занимаются, омега старался приукрасить их быт, их труд, — всю их непривлекательную жизнь.       Вот только от его рассказов взгляд альфы становился всё тяжелее и тяжелее…       Клокотавшее рычание и ворчание в груди у него готово было вырваться наружу. И, чтобы не пугать Джина, Джун сдержанно говорил, что для омеги настала другая жизнь.       — Я не смогу уйти с тобой отсюда без Тэхёна, — Джин с хлюпом ест лапшу, которой его кормит с ложки альфа.       — Значит, уйдёшь с Тэхёном.       — А где мы будем жить?       — Где захочешь. У меня есть большая квартира и дом, который я купил недавно.       — Целый дом?       — Ага… — альфа глаз не сводит с его губ и Джин, замерев, понимает, что «обед» подошёл к концу…       Опять.       Организм Джина — лучший часовой механизм. От течки осталась только приятная истома к вечеру третьего дня.       — Джун, надо бы открыть засов. А то Тэхён… — у Джина впервые портится настроение, когда он понимает, что думает Тэ о том, что произошло.       Альфа только хмыкает и выполняет просьбу. А потом они вместе успевают навести относительный порядок и даже собрать вещи Джина, который вздыхает и упрямится.       — Мне ведь нужно будет сначала всё объяснить Тэхёну… Я не смогу уйти без него.       — Разве мы уже не обсудили? Если Тэхён не захочет жить с нами, то может жить отдельно: в моей квартире. Ты же выбрал дом?       Джин кивает.       — Или я сниму для него жильё, если он выберет другое. Ни о чём не беспокойся, любовь моя.       Но почему-то у омеги не спокойно на душе. Тэ ведь может и не понять, почему Джин так легко согласился… Провести эти дни с совершенно незнакомым альфой. Он готов бегом бежать к господину Сону, у которого, наверное, ночевал приятель, чтобы рассказать, как он, Джин, счастлив. О том, как изменится теперь их жизнь!       — Мне надо срочно поговорить с Тэхёном! Давай сходим за ним? И потом мы вместе соберём вещи!       — Хорошо, пойдём. Ты знаешь, где его искать? — Намджун бросает тряпку, которой натирал стол, передвигая плитку.       Альфа водит носом и удовлетворённо кивает: течным омегой совершенно не пахнет.       Лишь лёгкий флёр дивных цветов…       На улице раннее утро. Воздух, успевший остыть за ночь, неприятно лезет под воротник идущего следом за омежкой Джуна. А тот будто и не чувствует холода. Быстро ныряет в соседний подъезд и по длинному коридору первого этажа идёт к самой последней двери.       — Господин Сону, — Джин тихонько стучит костяшками пальцев в простую необитую дверь. — Тэхён-и…       Альфа, оставшийся в начале коридора, уверен, что его малыша никто не услышит, но только успевает сделать шаг, как дверь приоткрывается.       — Джин-и? Как ты? — пожилой омега выходит из комнаты в коридор и спиной прижимается к двери.       — Я… Всё хорошо, — Джин закусывает губу и краснеет. — Позовите Тэхёна?       — Но его тут нет.       — А где он? У Паков? — мелькает догадка у Джина. — Простите, что разбудил!       Омега разворачивается, чтобы вернуться в свой подъезд и подняться на третий этаж, где живёт семейство Пак, у которых шестеро детей, и они занимают большую квартиру.       Но старик успевает схватить его за руку.       — И у Паков его нет.       Джин удивлённо смотрит:       — А у кого он ночевал?       — Тэхён уехал с тем, другим альфой…